Хроники Валькирий. С именем ночи (черновик)

Разум настолько устал обрабатывать информацию, устал от поисков и использования себя словно портовой шлюхи, которую имеют всё, кто может хоть что-то дать, что сейчас просто отказывался принимать решение.

Так что же делать — оставить всё как есть? Молча искать дальше ниточки и подсказки этой головоломки или же пойти и вытрясти из Арлана все, что он знает?

Сэлэния наверняка решила бы это еще в тот вечер, не поддаваясь действию спокойного голоса и пустых слов. И уж тем более не позволяла своей примитивной физиологии побеждать силу духа и само звание валькирии. Да и не попала бы наставница в такую ситуацию.

А Нюкте будет полезно хоть раз отказать себе в прихоти.

Гийом прав — после пустынь, и еще до того, когда согласилась отправиться в Схарию, чернокудрая валькирия стала слишком самоуверенной и бездумной. Пески... она решила, что победила свои страхи, что стала сильной, готовой выполнить свою клятву. Но, похоже, пески окончательно испортили ее самовлюбленный, непрактичный характер, раз она начала переоценивать свои силы, совершая грубейшие ошибки и творя такое, о чего истинная валькирия должна стыдиться. Нарушение слова, пусть данное только самой себе — не та черта, которой можно гордиться и легкой рукой записывать в Хроники.

Она же чуть не пошла на это из-за мужчины. Мало того, из-за того, чей статус, происхождение и кровь не ясны.

Сколько валькирий, поддавшихся своим соблазнам, ушло в забытье? Сколько жизней разрушали эти телесные желания, скольких они погубили?

У валькирии только один настоящий страх, терзающий их всю жизнь, или до того самого момента, когда осуществляется. Больше всего они боялись любви. Хоть раз... опалиться об нее, напрочь сжигая свои крылья. Лебединые девы... ровно до тех пор, пока чистота их чувств не оскверняется подлым ядом, разливающимся в крови, пока они не становятся заложницами самих себя, вынужденные дорого платить за право быть... быть рядом, касаться, смотреть на того, без кого так больно жить.

Но еще страшнее жить в ожидании, вглядываясь в лица и стараясь их не замечать. Страшно остановиться, взглянув в проклятый огонь. Страшно... как же это страшно.

Нюкта всегда была самоуверенной и никогда не ставила недостойных целей. Она сжимала зубы, пока наставница пыталась расчесать ее волосы после тяжелого многодневного перехода, она раз за разом поднимала выбитый из рук меч, и даже когда пальцы начинали не слушаться, а всё тело ломить — не давала Сэлэнии шанса признать ученицу слабой. Когда же Лунный Свет погибла, молодая валькирия поставила перед собой слишком высокую планку мести. Разве одолеть ей что-то подобное? Этим вопросом Нюкта не задавалась. Важнее было — как достичь желаемого?

В итоге она на краю обитаемых земель, в компании мелкого барона и его немногочисленной малообразованной свиты. А вокруг одна из самых сильных стай схаалов, способная растереть в порошок не только саму валькирию, посмевшую вмешиваться в их дела — но и весь город.

С этой точки зрения странные полудружеские и недоверчивые отношения с Арланом — сущий пустяк.

...в который всё и упирается!

Мотнув головой, Нюкта попробовала зайти с другой стороны. Все это время мысли об Арлане, таком знакомом, с милыми привычками и харизматичной личностью, не давали покоя. Стоило ей коснуться темы светловолосого рыцаря, как валькирия начинала нервничать и чувствовать себя неудобно за проявленную слабость. Но ведь тогда получается — он и есть слабость. Значит надо вывести его из этой категории.

Итак. Оборотни явно хотят получить что-то — имеющееся за стенами города. Возможно, они даже ставили ультиматум, который барон не спешит выполнять. Тут придется уточнять всё у самого Медока. И это что-то нужно схаалам до потери любого приличия, так что они готовы рисковать и смело жертвовать. Скольких они убили за это время?

Они... валькирия с Арланом.

Кстати, а вот это — интересно. Очень интересно. Убивал он не разбираясь, без жалости и со следами ненависти и брезгливости на лице. С другой стороны — что ему оставалось.

Что же ей делать в этой ситуации?

Для начала — продолжать разыгрывать полное незнание, тут сиардец прав. Так же — присмотреться к нему самому. Обязательно надо поговорить с бароном.

Но самое главное — найти внутри крепостной стены оборотня.

Валькирия полностью расслабилась.

Теперь, когда пусть такое невнятно решение принято, ей стало куда легче. Сердце успокоило ритм, в груди потеплело, и тело слегка поплыло. Нюкта буквально чувствовала, как напряжение уходило.

Как всегда — без снов. Краткий миг без страха и страстей. На время внутренней ночи...

— Так чему я обязана этой голодовке? — Нюкта обвела взглядом комнату. Желудок противно сосало и оставалось надеяться только на Гийома, который не оставит валькирию без пищи.

— Канун Пришествия! — возмущенно заявила рыжая женщина.

Приподняв брови, валькирия посмотрела на Гийома.

— Трехдневный пост перед главной мессой.

— А сегодня какой из этих дней? — лениво уточнила она.

— Первый, — барон усмехнулся. — Странная ты женщина. Все летописи перевернула и, судя по всему прочитала, а такие вещи не знаешь.

— Не обманывайтесь невежеством этой кудрявой бестии, — снова влез в разговор седой. — Валькирии прекрасно знают все религиозно-значимые даты и события, ведь по ним часто проводят запрещенные ритуалы.

— А сама кому поклоняешься? — не отставал Медок, проявляя завидное любопытство с легким намеком на религиозную ревность.

— Никому — ни новым, ни старым богам. Валькирий же не зря прокляли, да и вообще считают одними из видов нечисти. А зачем тварям — вера?

Семейство барона с таким удивлением и благоговейным ужасом уставилось на валькирию, словно она сейчас же превратится в монстра или вытащит из складок своего красного сюрко один из святых атрибутов.

— Прекращай пугать людей. Найду я чем тебя накормить!

— Я говорю только правду.

— Ничего удивительного, что истинно верующие так относятся к валькириям, — не преминула вставить свои слова Роксана.

Вот уж для кого не в новинку голодать. Рыжеволосая женщина хоть и не выглядела изможденной, но явно предпочитала урезонивать свой голод во благо фигуры. У валькирий же был неизменно хороший аппетит. По-другому никак — им приходилось слишком много двигаться, а иногда и вынужденно голодать. Так что добравшись до еды они не ограничивали себя. Не в бою, так на кровати прыть проявят.

Нюкте же осталось только первое, но судя по всему, оно компенсирует всё.

— Но мы же не в Лидане.

— Лидан, это то королевство, где валькирии были объявлены вне закона? — очнулся от дремы Винсент. Вот уж кто страдал от целибата. Ни одна правоверная женщина не допустит мужчину до своего тела в эти дни. Тем более если в обычные дни не знала воздержания.

В ранней юности даже Нюкта не удержалась от желания подразнить постящихся. Для любой валькирии прилюдно съесть исходящую запахами заячью ножку, или чрезмерно оголиться — любимое развлечение и маленькая месть.

— Да. Страна, которую и захватить как-то брезгуют.

— Но что же совершили там валькирии, если король был вынужден ввести такие меры?

— О! Это одна из легенд Церции, — усмехнулась Нюкта. — Оквельхина сделала ужасное, по мнению тогдашнего короля. Она отказала ему, во всеуслышание заявив, что валькирии спят с теми, кого сами пожелают, а не с теми, кто платит. Той же ночью был схвачен ее любовник, а вслед за ним и сама Оквельхина. Их долго пытали, затем убили мужчину на глазах валькирии, но она не сдалась. На следующую ночь появился закон, признающий валькирий — нечистыми тварями, порочащими и развращающими людей. За несколько дней погибло пять сестер смерти и две ученицы. Последних мучили особенно сильно, надеясь сломать молодых. Это было глупо — молодые валькирии злее, ревнивее к своей сути. Узнав о происходящем в Лидане совет Церции постановил оборвать все связи с тамошними землями и запретил принимать заказы, фактически оставив страну без защиты. Узнав об этом — в Лидан ринулись толпы нечисти. Через пятнадцать лет, когда население страны уменьшилось более чем в два раза, в Церцию прибыл новый избранный король, и умолял валькирий вернуться. Они заплатили всем остатком своей казны за это. Совет согласился, нам тоже не нравился такой рассадник тварей посреди материка, и через несколько лет удалось полностью очистить территорию. Но прошлое нельзя вычеркнуть, люди так обозлились, что до сих пор настороженно смотрят на сестер смерти, а мы же берем двойную цену за свою работу.

— Столько невинных людей должно быть погибло, — ужаснулся барон.

Нюкта безразлично пожала плечами, это ее мало интересовало.

— Но как так можно! Пока вы сидели в своем городе...

— Мы не обязаны класть жизни за чужую глупость! Из-за таких как они, не умеющих делать правильные выводы, нечисть бесновалась пятнадцать лет, в то время как валькирии были готовы в любой момент принять извинения. Из-за тех, кто обозлился на валькирий, а не на своего короля, не перенесшего отказа какой-то женщины, сейчас лиданцев сторонятся, как чуму. Мы же... Оквельхина заняла достойное место в наших Хрониках, ее имя навсегда звучит для нас воспеванием чести и достоинства настоящей валькирии. Мы воины, а не шлюхи. И кое-кому надо почаще об этом вспоминать.

— А что — путают? — не смог промолчать Арлан.

— Бывает, — усмехнулась она.

— Ну скажем честно, — барон сделал глоток воды и поморщился, — валькирии не образец благочестия.

— На то мы и валькирии. — Нюкта положила лодыжку одной ноги на колено другой, абсолютно не обращая внимания на стыдящие, осуждающие или заинтересованные взгляды окружающих. На данный момент ее раздражало это внешнее благочестие. Пьющий воду барон, Роксана, одетая в серую хламиду, из-под подола которой выглядывает дорогое кружево, елозящий в кресле Винсент, молчащий Арлан. И даже Гийом, за столько лет рядом с сестрами смерти не отвыкший от своей человеческой веры.

Боги, как старые, проклявшие их народ, так и новые, принесшие сестрам смерти столько бед, никогда не были для этих женщин чем-то гипотетическим, теми, кому поклоняются по привычке или по воле своей общины. Валькирии на себе испытали их немилость, распрощавшись с бессмертием, надеждой и крыльями. Так что сейчас откровенно ненавидили этих сущностей, тем сильней, чем больше проходило времени, чем толще становились Хроники и больше крови проливалось, чем сильнее болело в груди.

Вера? Вера есть, нет почитания.

— Как я понимаю, еще три дня будет не до полей и тварей?

— Именно так, — едва ли не издевательски улыбнулся Арлан.

В данный момент ей было интересно, что его больше задело — ее подозрения, или ее отказ. Хотя какая разница?

— Кстати, Гийом, ты мой меч не нашел?

— Я нашел, — поняв ход ее маленькой игры, светловолосый заметно успокоился. — Завтра зайди в кузницу и забери.

Валькирия благодарно кивнула. Там она еще не была.

Труднее всего скрывать само ожидание. Вот только выдавать такое, казалось ему еще более губительным, чем все свои тайны вместе взятые. Почему? Арлан не знал. Просто понимал, что от бесконечного круга мыслей, от нетерпения и в то же время опасений, он не мог ни сосредоточиться, ни тем более работать. Металл не нитки, оружие не иголка, а кузнечное дело уж точно не вышивка, которой женщины любят успокаиваться, утверждая, что это приводит мысли в порядок. Арлан на своих собственных пальцах убеждался, что с лишними мыслями, тревогами и волнениями к горну лучше не подходить и не браться за молот.

Так что закончив небольшую уборку, Арлан взялся за полировку меча. Ему не хотелось отдавать Нюкте оружие, которое может подвести ее однажды, или оказаться недостаточно хорошим. Металл медленно отвечал на ласки широких ладоней, держащих полировочные камни, и, теряя свою тусклость, начинал блестеть как истинный убийца — холодным, взвешенным, жестоким светом. Уснувший без рук хозяйки, уставший от крови нелюдей, он вновь начинал жить, заражая своим спокойствием.

Сам же мужчина в этот момент думал.

Иногда Арлан не понимал — что же его удерживает в этих землях. Ради чего он остается там, где давно все потеряно? Единственное, что здесь есть своего — могила матери, на которой он бывает только в праздник Пришествия. Для него это не столь важный символ — там, в земле, уже нет того что было ему дорого. Только гнилые доски и кости. Тогда почему? Долг? Перед кем — бароном, его людьми или дочерью? Арлан уже сполна отплатил Медоку, а теперь приносит лишь несчастья. Роксане он тем более не нужен. Не больше чем дворовый пес, которому можно кинуть кость, но чаще достаются пинки по ребрам от остроносых туфелек.

Зачем же сиарданец вернулся сюда?

При таком угле зрения он не имеет права злиться на валькирию. Она хотя бы предельно честна.

Арлану нравилось наблюдать за этой женщиной. За внешним холодом чувствовалось нечто настолько притягательное, что ему до безумия хотелось стереть с нее этот иней, словно вековую пыль со старинного портрета. И в то же время она совсем не скрывала имеющиеся чувства, звучавшие на контрасте с чужой лживостью слишком ярко. Все эти дни он изучал ее и теперь точно мог сказать, что она думает про каждого человека, встреченного в замке. Вот только предсказывать, увы, не научился.

В тяжелую дубовую дверь решительно постучались, и тут же довольно бесцеремонно дернули. Да, ее тяжесть явно не рассчитана на валькирию.

— Не делай так больше. А если бы я раскаленную заготовку себе на ногу уронил?

— Я учту, — качнула она головой.

Странно, обычно ему не нравилось, когда кто-то чужой приходил сюда. Единственного кого Арлан допускал сюда, это городского кузнеца, у отца которого, в свое время, он и начинал учиться этому делу. Да и то, только когда без помощи было совсем нельзя. Сколько ему не предлагали взять ученика, Арлан просто не представлял кого-то еще в этом месте, да и как с ним общаться, передавая знания? Нюкта же другое дело — он ждал ее, и если быть с собой честным, хотел увидеть. Хотя работать в ее присутствии он вряд ли решится.

Бросив на валькирию короткий взгляд, он вернулся к полировке.

Впрочем, она не стала проявлять излишнего любопытства, и, осмотрев пространство, встала как раз напротив него.

— Ты обещала учесть. — Подняв взгляд, он посмотрел в спокойное лицо женщины. — Не люблю, когда кто-то наблюдает за тем, как я работаю. Это меня тоже отвлекает.

— Я учту, — снова повторила Нюкта, на этот раз чуть улыбнувшись. — Зачем ты занимаешься этим?

— Ты хочешь, чтобы твой меч заржавел?

— Нет. Но я не об этом. А вообще обо всем этом кузнечном деле. Это ведь не занятие для аристократа.

— Кто тебе сказал... — Арлан сделал паузу и снова посмотрел на валькирию, — что я аристократ? Барон, конечно, как мог подправил моё происхождение и даже бумаги какие-то раздобыл, но это не делает мою кровь голубее.

— Может быть, расскажешь это кому-то другому? Гийом, например, точно оценит шутку. — Нюкта резко дернула головой, откидывая с лица прядь волос. Чуть сощуренные темно-синие глаза смотрели всё так же изучающе и чуть насмешливо. — С баронским ходатайством тебя и в королевские казармы бы приняли. Даже с учетом происхождения. Так зачем?