Свиток первый. Общий файл.

— Кто нибудь... — тихо и жалко позвал сзади девичий голос.

И он вспомнил. Все, что было.

Рывком сел, разворачиваясь лицом к Госпоже Наследнице. Боль не помешала склониться в заученном движении, коснуться лбом пола между ладонями. И замереть.

— Госпожа Наследная Дочь Императора, — единым выдохом.

Отчетливо стукнули зубы. Послышался полузадушенный всхлип.

Он вскинул голову, взглянул на нее, превозмогая привычку, давление звания.

И увидел дрожащую девочку с мокрыми, полубезумными глазами. Закутанную в тонкое полотно покрывала.

— О Небо, — вырвалось само.

— О Небо... — эхом повторила женщина от дверей. Повторила потрясенно. Застыла в дверях, едва не разжав пальцы, удерживающие таз с водой.

Лян мысленно убив ее, свидетельницу и нерасторопную дуру, мгновенно схватил из лежащей рядом стопки белья первый попавшийся толстый сверток. И кинулся к начинающей биться в истерике девушке...

Он обнял ее плотной тканью и руками. Прижал к себе, сдерживая ее дрожь и судорожные движения... Пока она не смолкла, не затихла, тесно прижавшись к нему, уткнувшись лицом в его грудь.

Прислушался к ее дыханию, оценивая состояние. Принцесса дышала ровно и тихо. Сдержанно. Как может дышать только человек в сознании.

Он осторожно расслабил сжимающие ее руки. Уверенно нашел ее плечи. Плечи девочки. И попытался мягко отодвинуть ее от себя.

Она вздрогнула и подалась к нему. Шевельнулась, протискивая ладошки в тепло между ними. И всхлипнула.

— Нет... — прошептала с мольбой.

И он опять обнял ее. На этот раз, просто защищая и согревая. Слушая, как она тихо всхлипывает, вздрагивая плечами. И опасливо подбираясь к обломкам только что рухнувшего здания правил и пытаясь разобраться в перепутанных дорожных указателях своей души.

Она уснула у него на руках. Вскоре? Или через длительное время? Он не знал. Потерял ощущение времени. Заблудился в мыслях, чувствах и образах.

Уже в разбавленной лунным светом темноте осторожно уложил ее в постель. Подоткнул сбившееся покрывало. "Жених", — подумал и усмехнулся нелепости этого слова.

И обернулся. К хозяйке заведения, неподвижно сидевшей у двери. Мелькнула мысль, что она все время была здесь, и все видела. Видела то, что не должна была видеть. Что не могла видеть. Что невозможно было видеть никому. Даже ему.

И все же он был благодарен. Благодарен за то, что она осталась рядом. Что не позволила ему сомневаться в ее невысказанном еще решении.

Лицо сидящей женщины белело в темноте рельефным пятном. Округлые тени спрятали глаза, но те все же поблескивали иногда, свидетельствовали о бурных эмоциях, сдерживаемых недюжинным самообладанием.

Сань-Синь выдержал паузу, обдумывая ситуацию. Сумбур в мыслях не убил способности рассуждать, да и не затронул привычки искать скрытые связи и "важные позиции".

То, что хозяйка заведения, несомненно, женщина прагматичная (положение обязывало), не выдала их властям сразу, сказало ему только об одном. О том, что у них, по ее мнению, была возможность. Власть реализовать выгоду для нее. Возможно, большая чем у тех, кому она могла их выдать. Кем бы ни были те кому она могла их выдать — друзьями или врагами.

На более глубокие размышления его не хватило. Он зацепился за мысль о выгоде. "Деньги?" Отмел в сторону. Те ничего не значили по сравнению с влиянием возможного покровителя. Последнее обеспечило бы этой "мамаше" и состояние, и, главное, место в обществе. Но, слишком он мало знал о сложившемся положении, чтобы предлагать ей покровительство. "Угроза?". Угроза потерять уже достигнутое. Явственная и скорая... Если о настоящей угрозе он не знал ничего, то всегда можно было обратиться к мнимой...

Он вдохнул и шевельнул уже губами, начиная говорить, когда женщина медленно склонилась головой к полу:

— Прошу прощения, господин...

Он замер, запер готовые сорваться слова.

А женщина сделала паузу, давая понять, что вина ее не требует пояснений. Она просила прощения за свое невольное свидетельство!

Сань-Синь вспыхнул. Вспыхнул от невысказанного напоминания.

— Забудьте, — выдохнул. Зная, что поймет. И не забудет.

Женщина неуловимо кивнула головой и плечами. И выпрямилась с профессиональной грацией.

И Сань-Синь вспомнил другую певичку. Сломанный незрячий цветок. Воспоминание резануло так, что перехватило дыхание. Но он мгновенно справился с эмоциями. Задавил их тяжестью ответственности. И сам едва не согнулся под ней. "И я не забуду".

— Господин, простите меня за мое недостойное гостеприимство, — заговорила женщина опять, предупреждая его вопрос. Опять сделала уступку в игре слов. И продолжила: — Для меня будет счастьем исполнить любое ваше желание. И великой честью — оказать любую помощь...

Она согнулась в поклоне опять. Предложила товар, предоставив ему самому гадать о цене!

Парень сжал зубы. До хруста. От бессильной ярости.

Сделка без названной цены — несостоявшаяся сделка!

— Чем я могу отблагодарить вас? — выдавил он, справившись с собой.

И удостоился мимолетного взгляда между поклонами.

— Я не могу требовать благодарности, господин, — быстро проговорила женщина. — Разве трава может требовать чего-то от солнца? Даже во время затмения.

Сделка без цены? Подарок?! Дар!

"Ты не можешь просить о благодарности. Иначе, потеряешь лицо. И потому даришь. Обязывая на ответный дар!" Дар, который мог быть ничтожно малым при их поражении. И великим — в случае успеха.

Все же она выбрала покровительство. Доверилась. И предложила довериться.

Сань-Синь испытал мгновенное отчаяние, поняв, что покинул привычное поля игры в соблазны-угрозы и ступил на ненадежные подмостки театра чувств.

А мог ли он поступить иначе?

И сдался. Испытав странное облегчение.

— И все же, когда-то трава доросла до неба, — тихо проговорил он. И после паузы представился: — Мое имя...

Имя было громким. Таким громким, что голос невольно становился тише при его произнесении. Но даже имя и должность ничего не значили после возгласа: — "Госпожа Наследная Дочь Императора". А вот что значили эти четыре слова сейчас, Лян не знал. Две ночи и два дня. Убийство, пожар в Запретном городе, гвардия на проспектах, ограничение передвижений, чудесное явление Наследницы. Эти факты говорили о мятеже, но не о том, чем он закончился...

Пугаясь своей прямоты, он попросил:

— Нам нужно убежище.

Впрочем, оба знали это сразу.

Женщина кивнула, однако, и это знали оба — хозяйка уже предоставила беглецам кров и минимальную помощь.

— Что вам...

— Староста...

Заговорили они одновременно. И одновременно замолчали. Женщина коротко поклонилась, приглашая его говорить.

— Что вам известно о происходящем? — повторил Лян. Вопрос дался тяжело, через усилие, через преодоление уже интуитивной осторожности. Что ж, форма вопроса позволяла понимать его двояко. "Нам известно происходящее, но мы хотим проверить вас". Или: "что происходит?"

Собеседница едва заметно нахмурилась. Направила взгляд в никуда или, вернее, в себя. И ответила коротко, едва ли не по военному:

— Пока вы были здесь с госпожой, — она невольно сделала паузу, — на улице зачитали сообщение, что Сын Неба... погиб. А тайфусы Цюань-Чжун объявил себя... Столпом Спокойствия Срединного Государства. Пока Небо не изберет нового Сына Неба...

Значения слов связывались друг с другом быстрее, чем произносились следующие слова. Мятеж удался. Опальный министр захватил власть. Отказав Наследнице в существовании.

Гнев сначала обдал холодом, а потом наполнил жаром.

Зацепило: "пока Небо не изберет". Но мысль перебила опять заговорившая женщина:

— Господин, вы можете полностью рассчитывать на меня, — она опять коротко поклонилась. — Но староста квартала потребовал предоставить списки жильцов. Если я не впишу вас, то...

"Через два-три дня сюда нагрянет квартальный чиновник. А потом гвардия".

Кому как не ему знать об этом? Что-что, а работу имперской фискальной системы он действительно знал великолепно. Налогообложение, общественные работы, запасы продовольствия на случай неурожая или бедствия. А еще поиск беглецов и преступников. Все это создавалось на основании кропотливо составляемых реестров жителей каждого округа, каждого уезда, каждой деревни, каждого дома... Короткая запись в списке жильцов, гостей, строка в путевом листе, отметка в паспорте (который надо было еще приобрести)... Не всегда получалось отследить имя — паспорта и путевые листы редко содержали подробное описание человека, а потому могли передаваться от одного другому. Подделывали их тоже не редко. Не торопились вписывать жильцов, уклоняясь от налогов или преследований. Но, все равно, передвижение людских потоков в пределах империи наблюдалось. Особо строго во времена таких вот мятежей...

Ляну пришлось переключиться на новую проблему, отложив политику на потом.

Уклоняться от записи было опасно. В явно не безлюдном заведении слишком велика была вероятность встретить любопытные глаза. И болтливые языки. День, два. И в доме все будут знать о больной девушке и ухаживающем за ней молодом человеке. К вечеру второго дня о них узнает староста. И если он не будет спешить, то полиция узнает эту новость только на следующий день.

Лян отмел этот вариант. И уперся в единственный оставшийся. Оказаться в списках жильцов...

— То через некоторое время квартальные власти могут заинтересоваться... нарушением правил, — между тем, продолжала женщина. — Господин сможет перебраться за это время в более безопасное место? Я могу передать сообщение необходимому вам человеку.

Лян опять насторожился. Хозяйка заведения пыталась прощупать наличие связей? А потом? Оценить их шансы на успех или продать подороже?

Она, видимо прочитав в его облике что-то, вдруг заговорила быстро и взволнованно:

— Господин... Впустив вас в дом и оказав помощь я уже совершила преступление караемое смертью. Вы ведь знаете это. И выдай я вас... много ли выгадаю? — она склонилась к нему заглянула распахнутыми глазами в его глаза, обдала теплом и запахом тела. — Как проще заткнуть рот нежеланному свидетелю? — шепот ее больше походил на крик. — Ведь нами займутся "парчовые халаты"? Да? — голос ее стал едва слышным.

— Да, — выдохнул Лян. И закрыв глаза, повторил. — Да. Вот только нам пока некуда идти... — и вновь взглянул на женщину.

Гун.

Гун вышла из комнаты и оперлась о стену. В груди бурлила гремучая смесь из страха, азарта, умиления и тщеславия. Бурлила, расплескиваясь по всему телу, рождая дрожь в коленях. И чувство небывалой легкости (в какой то момент Гун показалось, что она взлетит). И...

Она выпрямилась, оторвалась от стены. Поправила ворот халата на груди. И вздрогнула от того, что ткань шевельнула наряженные вершины грудей.

Предстоял разговор с Банем. Но сначала. Надо было найти Тан Фына...

Глава 4. Ночь. День третий.

Смотрящий.

Кот сверкнул глазами, упруго собрался, втянул голову и неслышно метнулся в черноту под стеной.

Тот, кто его напугал, столь же бесшумно перемахнул забор и оказался во дворе. Только облачка пыли вспорхнули из-под ног. Любопытная луна едва успевая рассмотреть гибкую, одетую с головы до ног в темное, фигуру, на миг моргнула, прикрывшись единственным на все небо облачком. А когда взглянула опять, то увидела лишь оседающую пыль...

Дом был пуст. Оставлен. Как изнасилованная красавица, ставшая вдруг никому не нужной. Даже отталкивающе неприятной.

Пришедший скользнул тенью вдоль стены хозяйственной пристройки. Нырнул в темноту распахнутых дверей, невольно повторив путь прошедшего здесь ранее сяньши.

Тело служанки уже убрали. Но даже оставшейся крови хватило для буйного пиршества мух и тяжелого запаха... бойни. Человек в темном брезгливо поморщился. Но остановился на миг, осматриваясь. Потом отвернулся и пошел дальше, к двери в дом. Здесь он увидел и понял достаточно.

Первый этаж прошел не задерживаясь. Только скользнул внимательным взглядом. И поспешил дальше.

Место последнего боя он увидел с лестницы. Там и остановился, разглядывая детали. Щепки и клочки ткани, пятна крови... Прыжком взлетел на галерею. Походил, осторожно ступая туда, где уже потоптались ноги вэйбинов, несколько раз присел на корточки над облепленными мухами местами. Оглянулся, прикидывая расстояния. Наконец, отошел в угол, где в стороне от событий притаилась одинокая ваза с поникшими цветами. Замер неподвижно, тень в тени, почти неразличимо. Закрыл глаза.

Только спустя минуты неподвижности он открыл глаза. Уже не вопрошающие, не ищущие. Но наполненные холодной решимостью. Сбил ногой вазу и, подобрав один из пожухших цветков, бросил его на смятую постель посреди комнаты, стремительным движением раздавил, растер вялые лепестки на белье.

И вдруг замер, словно прислушавшись к неожиданному звуку...

...

Когда подельники перелезли через стену, Щербатый Пай затаился в тени, сотрясаемый мелкой дрожью. Ему было страшно. Страшно мертвого дома полного призраков, страшно ночной тишины, страшно холодного, мертвенного взгляда Луны...

Когда Длинный Юнь заикнулся про этот дом, Пай и Мин Ли едва не разругались с ним. Шутка ли, лезть в дом, оскверненный убийством? Одно дело живые люди. И совершенно другое — разгневанные духи убитых! Это страшнее любого палача и даже мертвеца, умершего своей смертью. А ведь даже дома последних большинство городских воров предпочитало обходить стороной. Да что воры? Любой горожанин так поступал... Хотя были и отчаянные, осмеливавшиеся лезть и в такие места. Однако, к таковым никто из троицы до сих пор себя не причислял.

Юнь упрашивал, убеждал. Он был красноречивее профессионального рассказчика, убедительнее нищего. И все же. Только задолженность перед Лао Лоу и... и предвкушение крупного куша соблазнили приятелей на рискованное дело.

Но сейчас, вблизи страшного дома, отдельно от приятелей-подельников Пай забыл о долгах, о длинных руках Старого Лоу (Лао — старый), о добыче. Он забился в темноту под стеной и сжал кулаки, пытаясь сдержать стук зубов и вслушиваясь в каждый звук.

И дождался. Слабый, едва слышный вскрик донесся до его слуха. Духи покарали святотатцев!

Пай сполз по стене — ослабевшие ноги не держали. Зубы лязгали друг о друга, грозя разбиться. А внутри кричало невысказанное: "Я был против! Я искуплю! Я не виноват! Я не осквернял!"

Перед глазами возник темный силуэт, вырос до небес в грозную фигуру. И Пай сквозь стук зубов попытался взмолиться.

— Я-а-а...

Перед глазами вдруг возникло длинное бледное лицо с хищной лисьей улыбкой. И возглас Пая превратился в хрип...

Томоэ.

— Папа умер? — спросила она, не поднимая глаз.

Это были их первые слова друг другу. После безмолвного обмена взглядами. После суток болезни и отчаяния. После пережитой боли и ужаса.

Сань-Синь вдруг с удивлением ощутил бесконечную долготу этих последних дней и ночей. И на миг прикрыл глаза, смиряясь: "Так и есть. Так меняется жизнь".