...В зале было на редкость пустынно. Видно, не у одной меня были такие сложности с побудкой. Только в дальнем углу досыпал свое потрепанного вида завсегдатай, учитывая число замерших перед ним кружек приступивший к празднованию своих мирских радостей еще с вечера [но явно после нашего ухода — настолько спившегося харида я б запомнила!], да два ингвара и пара человек расселись у ближайшего к открытой двери стола.
— Чего угодно вашей милости? — потирая руки о фартук, кокетливо улыбнулась мне щербатым ртом местная служанка. От ее искренней улыбки мне резко поплохело. — А вашего пса мы покормили. Косточками из бульона, — продолжала тараторить она, спеша вывалить на мою несчастную больную голову все хорошие новости разом. Ууу... Я на миг прикрыла глаза, сглотнула тяжело. И не пила вчера вроде — а самочувствие, как после пьянки.
Ее бодрый вид вызвал у меня приступ мигрени. И угрызения совести. Про Лика я вчера подзабыла.
— Благодарю. Завтрак. Легкий, — выдавила я сквозь зубы, вместо других знаков внимания просто выложив перед ней серебряную монету. — Что-нибудь легкое?
Девушка все поняла с полуслова.
— Оладьи с фруктовым джемом и клюквенный сок! — объявила она минуту спустя, появляясь с моим заказом.
Выпечка пахла невероятно маняще, одним своим божественным ароматом немедленно прогнав прочь и головную боль, и мое зарождавшееся в темном уголке дурное настроение, после подобной вкуснотищи поспешившее рассеяться бесследно. Осчастливленная еще одной серебряной монетой служанка понятливо исчезла, а я с аппетитом накинулась на еду.
Десять минут и три оладьи спустя я окончательно проснулась, а зловредный голод был утолен на столько, чтобы обращать внимание на происходящее вокруг. Собственно, любопытным мог показаться только негромкий обстоятельный рассказ одного из ингваров, с всегдашней восторженностью описывавшего восхищенно разинувшему рот оруженосцу легенду о Белом Рыцаре.
Кряжистый довольно великан прихлебывал пиво, и вещал солидно, неспешно.
Говорят, что родился этот воин за далекими горами, на территории Света, лет сорок назад. О детстве его говорили мало, и ничем особо он не отличался. Рано потерял мать, быстро повзрослел, завоевал свои первые шпоры в тринадцать, в пятнадцать был избран в личную стражу короля. Северянин с серебряными глазами и длинными волосами, похожими на расплавленную платину, быстро прославился своим хладнокровием. Он был словно дыхание северного ветра и яростен, как лавина. К тому же добр и справедлив, а потому тянулись к нему люди, а он не замечал никого. Его отец был представителем древнего благородного рода, и в жилах воина текла и синяя кровь королей. Впрочем, он не раз проливал кровь в битвах, и его была такой же алой, как и закатные лучи. Шло время, и слава этого воина росла. Потом началась война, и был бой, в котором Свет воевал против Тьмы, и рыцарь был там. Долго шел бой и тяжело ему давался. От его меча погиб великий воин тьмы, Светлый Принц. Говорят, они встречались в ночь перед боем. Но никому неведомо, говорили ли, а если и говорили, то о чем. Да пирровой вышла та победа. Лучший друг предал героя. И снова промолчал воин, не показав ни боли, ни гнева, лишь ушел куда-то. Десять лет никто не знал, что случилось с этим рыцарем, пока однажды...
Здесь ингвар, как и полагалось в этой части повествования, сделал многозначительную паузу.
— Пока однажды — что? — оправдал его ожидания сельский парнишка, сидевший с ним за одним столом, да воодушевленно лузгавший семечки.
Теперь семечки были забыты. Ингвар посмотрел на него, на семечки, с достоинством пожевал ус.
— Пока рыцарь не пришел к нам, и не взял Башню Аримана практически в одиночку, — с наигранным пренебрежением пожал плечами рассказчик.
Судя по всему, история башни была известна всем и потому не столь интересна. Ходили слухи, что с той поры башню временами видят на прежнем месте, но никто еще не смог к ней подойти. Да и ничего таинственного больше не случалось вокруг нее. Так что слушатели нашли вопрос интересней.
— А потом? — не удержался уже второй ингвар, моложе.
— Ну, не знаю... поднадоела историйка-то... — отпив пива, задумчиво протянул рассказчик, хитро прищурившись.
— Пожалуйста, Кердор! Что было дальше?.. — вмешался снова парень.
Судя по всему, парень этот ингвару был не совсем безразличен, потому что тот без дальнейших споров внял его просьбе, вновь вернувшись к размеренной певучей речи повествования.
— А дальше дело было так. Сей воин много лет провел в тишине и пустоте, раздумывая обо всем произошедшем. Никто не знает, что случилось с ним тогда. Поля и реки, степи и горы ложились ему под ноги. Пустота и бессмысленность владели его душой. И в горах, поддавшись один единственный раз этой слепой печали, он вызвал лавину. Но лавина обошла его стороной. Рыцарь был не из тех, кто сдается, а потому поведение лавины отвернуло его мысли от самоубийства. Но, когда сидел он на гребне скалы и смотрел, как послушный его воле снег катится, будто жидкая вода вниз, вдруг увидел, что не тронувшая его лавина подхватила и несет детеныша снежного леопарда. Кто мог разглядеть белое на белом, синие глаза среди отливающего синевой снега? Но он увидел. И без раздумий прыгнул в снег, как прыгал в воду. Котенок будто сам прыгнул ему в ладонь, он бросил его на камни — но выплыть сам, как не пытался, уже не сумел. Воин подумал, так справедливо — ведь он сам вызвал ту лавину. Но в тот миг, когда вместе со снегом его бросило со скалы вниз, наверху вдруг заплакал котенок снежного барса, прозываемый еще горным леопардом. И что-то сверкнуло, пронзая небеса. Стало твердой чешуей под ногами.
Так могла бы и закончится история рыцаря, тогда еще не ставшего Белым. Но сложилось иначе. Пару лет спустя, в отдаленном приграничном городке появился воин, наемник. Такой же, как все, разве что, может, немногим сдержанней. Серебряный Барс, как вскоре прозвали его за ни с чем не сравнимую лениво-текучую манеру движений да платиновую, сверкающую, будто лед на солнце, гриву.
...Солнце ничем не отличалось от того, что всходило здесь все девятьсот дней, что он помнил. Все такое же ослепительно белое, в оранжевой короне, на рассвете вспыхивавшей чистым золотом, превращающее грубую кладку городской стены в причудливую картину, достойную кисти искуснейшего художника. Это хаотичное переплетение золота и теней он мог рассматривать часами. Нет — рассматривал часами.
Сегодня, как и всегда, лучи пробивались через узкие бойницы, светили в глаза, заставляя морщиться, и согревая.
Степь раскинулась за стеной. Беспредельная, бескрайняя, торжественно-строгая, переменчивая и постоянная, как пустынный ветер. И совершенно безразличная ко всему, кроме своей бескрайности. Одни только 'бес' и 'без'. Он отвечал ей таким же безразличием, сколько мог.
Тело затекло от однообразной позы, шлем натирал лоб, капли пота скользили по щекам, вползали под ворот теплыми змейками. К этому сложно было привыкнуть поначалу. Но пришлось — и он научился. Как и всему в этой, новой, жизни.
Ветер подул со стороны степи, принеся запах сухих трав, и утреннюю свежесть. Возможность вдохнуть полной грудью — разве нужно большее счастье? Будто чей-то невесомый поцелуй коснулся щеки.
Прибыв сюда, он воспринимал службу как наказание. Нужное, понятное, приемлемое, заслуженное — но, все же, наказание. Кто жезнал, что три года спустя он будет так счастлив просто бывать здесь иногда?
Полузабытая усмешка на губах могла бы сильно удивить любого, кто знал его теперь. Он никогда не улыбался, это была аксиома. Но вот сейчас — улыбка юркой лаской выскользнула на губы, и рвалась на свет, заставляя подрагивать лицевые мышцы в неимоверном усилии. Все же привычка оказалась сильнее, и он только прикусил губу. Но память осталась. Кусочек счастья в лучах огненно-рыжего светила.
Неужели маска дала трещину? Он тут же отбросил ненужные мысли, и вновь все свое внимание сосредоточил на степи. Но до самого конца дежурства та только сонно щурила огромные зеленовато-карие очи и лениво мотала ветром-хвостом.
Как всегда, в трактире было людно. Стража, кто-то из офицеров, пара знакомых купцов, вечно пьяный с утра менестрель-полумэйн с подбитым глазом в углу в обнимку с бочонком пива — ничто не нарушало привычного однообразия. Даже служанка-подавальщица была та же самая. Роуз усмехнулась, ставя на столик перед ним поднос и сноровисто расставляя тарелки.
— Все в порядке? — она легкомысленно накрутила локон на палец, отбросила прядку на спину.
Он кивнул. Подождал, пока она выставит кувшин вина, расплатился. Муж Роуз, местный вышибала, весело подмигнул ему из угла, где сидел в ожидании своей смены, и шутливо показал кулак. Барс ответил вежливым кивком и шутливо отсалютовал чашей с вином.
Как всегда, он поднялся, поцеловал ей руку, кончики пальцев. Тем жестом, который за оскорбление не сочла бы и королева. Роуз давно уже знала его вкусы, и уже очень давно он мог просто прийти и, ничего не говоря, ждать. Она безошибочно угадывала, чего бы ему хотелось.
Служанка рассмеялась весело, прежде чем ускользнуть за следующим заказом. Ей было уютно, и совсем не страшно. Даже в худшие времена трактир 'Пламя и вино' никогда не был борделем. Что не мешало ему процветать, как мало какому заведению такого рода по эту сторону гор.
Все шло по накатанной колее, как и всегда. Пока в трактир не вошел он. Вот знал бы, что так будет — на второе дежурство бы сам напросился, Свет видит!
Парень как парень. Сначала бросились в глаза цвета одежд — черный шелк, расшитый алым стеклярусом — или рубинами? — и переплетение линий шнуровки, выставлявшие на обозрение участки голого тела. И плащ в тон рубинам такого же 'выдержанного' ало-бордового цвета, почти слепящий. Раз зацепившись, взгляд уже не пожелал отпустить легкую, словно летящую фигуру. Мягкий пружинистый шаг, разворот плеч, осанка — все говорило о том, что этот гость привычен к фехтованию. Пара рукоятей за плечами, кинжал на поясе, широкий наборный пояс, распущенные черные кудрявые вихры до середины спины с парой цветных прядок с вплетенными в них обрывками меха и перышками, длинные узкие серьги. Его внешний вид так и кричал о глупости — или сознательной провокации. 'Скорее, второе', — подумал Барс, и отвернулся. Не смотря на свою смазливость, парень не вызывал желания посмеяться или недооценить. Сине-сиреневые глаза смотрели внимательно и цепко сквозь густоту ресниц, и не до конца получалось скрыть врожденное, такое естественное для этих изысканных черт высокомерие. Еще один с кровью степных князьков? А еще, при всем внешнем дружелюбии, этот парень казался угрожающе чуждым. Барс привык доверять своим ощущениям, но тогда попросту отвернулся. Пальцы коснулись завитков рукояти — и разжались, рука расслабленно упала на колено. Это не его дело.
Парень буквально излучал опасность. Будто б что-то плохое шагнуло в жизнь Браса вместе с ним. Воин взял ложку, пересев так, чтобы за спиной оказалась стена — там как раз была кухня, а значит, какая-никакая, но звукоизоляция и добавочная толщина, чтоб не пугать посетителей. Даже если мечом попробуют, он услышит. Он глубоко вздохнул, и взял ложку. Запеченная в остром перце куропатка была вне всяких похвал, как и прилагаемый к ней белый соус.
Пока он ел, парень внимательно осматривал зал. Потом, что-то решив для себя, присел за столик. Заказал перекусить — его вежливый голос ощутимо снял напряжение, разлившееся было по трактиру. Дождался, пока Роуз принесет заказ, и принялся расспрашивать ее о чем-то, сияя такой сверкающей мальчишеской улыбкой, что любого бы заставила посчитать его своим другом.
Вышибала, Кир, не успел среагировать и встать из-за своего стола, как он с улыбкой поблагодарил Роуз, высыпал перед ней оплату заказа с изрядным избытком, и приступил к завтраку. Служанка улыбнулась мужу, ускользая на кухню. Кряжистый мужчина медленно сел, и залпом осушил пол кружки пива.
'Мне вообще дела нет до этого парня', — сказал себе Барс. — Забуду, как пропадет с глаз.
Щавелевый суп мог любого заставить позабыть обо всем на свете. В приготовлении супов у Роуз был особый талант. Вот он и забыл. Даже раньше, чем собирался.
И не обернулся, когда парень, доев, вышел на улицу.
Пусть себе идет. Предчувствия никогда его не обманывали.
Драконы ледяных пустынь чем-то похожи на демонов. Тех, что отстраненны, таинственны и холодны. Барсу чаще встречались другие. Неистовые, неугомонные, полыхающие своим огнем, негасимым, яростным. И зачем таким чужие души? Их внутренней силы на сотни тысяч костров хватит, что им чей-то бледный гаснущий огонек души? Ледяные демоны цедили души, как редкие вина, пробуя, не выпивая. Собирали коллекции душ, как коллекции камней. Завораживали своей запредельной, давно ускользнувшей за пределы добра и зла эстетикой. Рядом с ними Тьма не становилась Светом — но будто вставала с ним рядом. Драконы дарили какое-то особое умение смотреть на мир, будто со стороны. В конце концов, именно из-за этого он и ушел. Чтоб остаться собой.
...Домой пришлось возвращаться поздно. Сначала задержался с неожиданно образовавшимися приятелями в трактире — не в том смысле, что новое знакомство завел, просто не ожидал от себя, когда пришел в харчевню, что сможет так общаться хоть с кем-то, — потом на тренировочной площадке один хитрый прием отрабатывал, пока учитель домой чуть не ремнем погнал. Вот так оно и вышло, что в одноэтажный домик на окраине города, но в приличном квартале, он вернулся уже ввечеру. Собаки сидели в своих будках, и только ленивым взглядом проводили хозяина. Он насыпал нарезанного мяса в их миски, положил рядом по вареной кости, и вошел в дом. Все было как всегда, но что-то заставило насторожиться. Какое-то седьмое — или восьмое — чувство? Настроение испортилось мгновенно, словно ветер сменился. По пути в спальню, нож сам скользнул в ладонь.
— Ну? — позвал негромко, голос отразился от стен, заметался вспугнутым эхом.
Секунду казалось, что паранойя все же победила и спальня пустынна, но тут тьма шевельнулась где-то в районе двуспальной кровати, и кто-то легко шагнул босиком на ковер. Без завязок и звенящих бусин Барс не узнал его сразу.
— Поймал, — звонкий мальчишеский голос лучился теплой насмешкой и восхищением.
Крайне раздражающая смесь. Особенно для пойманного, как вор, рискующего остаться без рук.
Барс шагнул к стене, взял свечку, запалил ее от огнива, так и не поворачиваясь к ночному гостю спиной, поставил на низкую тумбу у кровати. А сам скользнул обратно к двери. Теперь слабый свет свечки очерчивал контур тела ночного гостя, но совершенно скрывал его собственный силуэт.
— Ты пришел сказать мне только это? — ясным шепотом поинтересовался он.
Шепот был перенят им от драконов. Легкий, шелковистый, неумолимо колючий, как триллионы маленьких льдинок, произвольно касавшихся кожи.
Когда-то давно он отдал уйму денег за такую акустику, не слушая ничьих возражений по поводу перестройки старых развалин, — и теперь шепот раздавался словно отовсюду, вольно отражаясь от стен. Парень незаметно, но вздрогнул. Даже грустно стало, как просто он попался. Гость снова сел на застеленную кровать. Положил ногу на ногу, откинулся назад на локтях, пытаясь казаться невозмутимым.
