Саен. Лига Верных (роман-фентези)

В деревне все знали, что он умеет лечить от тяжелых хворей, и к его помощи частенько прибегали. Саен не отказывал почти никому, и если мог — помогал. Хотя бывали такие случаи, когда помочь не получалось. Старую Тванаху Саен не освободил от болезни, и не смог ей ничего объяснить. Она жаловалась на боль в сердце, которая не давала ей покоя вот уже несколько лет. Но Саен, всмотревшись в грубые черты ее старческого лица, вдруг ясно понял, что не в сердце причина. С помощью своей болезни она ловко управляла женатым сыном и невесткой. "Ты неблагодарный, довел мать до того, что сердце болит. А твою жену утром и молотом не разбудишь, спит и спит. Вон печь топить уже надо. Ну, и что, что не взошло солнце — взойдет уж скоро. Ох, сведете мать в могилу — прокляну тогда вас." — слова эти Саен услышал мигом — как ветер с сухими листьями, пронеслись они в голове мальчика.

И он отказал в помощи. Тванаха тогда ругала его нещадно, и Тминоот пытался выспросить — почему так. Но Саен промолчал, лишь пожал плечами. Ему не хотелось рассказывать, да и не мог он толком ничего пояснить. Не освободил от пьянства и Мунгая — уже состарившегося соседа, худого и согнутого. Хотя жена его просила слезно. Мунгаем обладал маленький дух, не Князь, нет. Тоненький дух пьянства, и Мунгаю это нравилось. Он хотел жить с этим. Можно было бы прогнать — но какой смысл, если завтра утром дух вернется, и Мунгай будет ему рад? Саен знал, что Мунгай не видит того, кто живет с ним, но его устраивала собственная пьянка. Потому Саен сказал его жене — властной и крикливой женщине — что не сумеет ничем помочь.

Жена его отправилась к Нитму — не побоялась колдуна. Что заплатила — не рассказывала, но Мунгай перестал пить. В деревне это всех несказанно удивило, и по домам поползли нелепые догадки и пересуды. Но Саен знал, в чем все дело. Вместо мелкого служащего духа Мунгай получил теперь более сильного, более уверенного в себе. Это был не Князь — Князья имели дело только с особенными людьми. Но Темный, что владел Мунгаем, был жаден и зол. Мунгай не пил, зато придирался по мелочам к жене и детям и громко скандалил. Его голос частенько слышался по вечерам — Мунгай призывал самые страшные проклятия на головы дочерей-подростков. Но это устраивало его жену, и Саен не мог ничего поделать.

Сам Саен очень вырос за последнее время. Одежда, что справлял ему летом Тминоот, стала коротка, рукава не закрывали запястий, штанины смешно вздергивались кверху, едва он садился. Волосы Саена потемнели — он сам страстно хотел этого. Ему надоело выделяться своим внешним видом. Хотя Латин сказал, что отец их был темноволосым, и Саен пошел весь в него. Изменился и голос — низкие тона и еле заметная хрипотца звучали совсем по-мужски. Этой осенью Саену сравнялось тринадцать лет, и он догнал ростом Латина.

Наконец удалось поймать еще одну рыбу. Длинного и узкого нугаря. Его мясо слегка отдавало тиной, и в хорошие временя Саен даже не обратил бы внимание на такую добычу. Но сейчас не до переборов. И почему рыбы так мало осталось в реке? Ей-то какое дело до скудного урожая пшеницы? Или она чувствует тяжелые времена?

Саен тоже чувствовал тяжесть. Откуда взялся неурожай — он догадывался. Прошлой зимой король обнаружил заговор. Кто-то из вассалов решил свергнуть правящего владыку. Заговор был подавлен, и король предусмотрительно уничтожил все семьи заговорщиков, и даже те деревни, что находились рядом с родовыми поместьями. Много невиновных людей погибло тогда. Но злое дело не уходит бесследно. Совершенное зло невидимой тучей нависло над королевством, потому не уродила земля летом.

Саен еще какое-то время всматривался в холодные воды реки, но рыбы больше не чувствовал. Ни одной. Что ж, хвала Создателю и за это. Хная сварит уху, или испечет рыбник.

Глава 2

— Я еду в город завтра, — сказал Латин за ужином.

Хная, сидевшая у края стола, посмотрела на него удивленно, спросила:

— Хочешь продать мечи?

— Да, и попробую купить пару мешков муки. Есть у меня небольшой запас денег. Наат с семьей голодает, надо бы им помочь.

Саен коротко глянул на брата, согласно кивнул. Он сам утром одну рыбину отдал Аннаре. А с другой Хная испекла пирог, которым они и ужинают сейчас.

— Мечей-то у тебя немного, — заметил Тминоот.

Старейшина от забот и тревог похудел и осунулся. Только глаза все так же ясно и пронзительно блестели из-под нависших бровей. Голову Тминоота уже покрыла седина, но брови по-прежнему оставались черными, словно их почернили углем.

— Но есть небольшой запас денег. Остался от лучших времен, — ответил ему Латин.

— Будь осторожен, — негромко сказала Хная.

В ее голосе прозвучало столько тревоги, что Саен удивленно поднял глаза на девушку. Хная, невысокая, черноглазая и тоненькая, как березка, казалась совсем девочкой. Длинная коса ее, уложенная вокруг головы, придавала этой девочке какой-то царственный вид. Хная была красивой, но Саен, почему-то, только теперь это заметил.

— Я буду осторожен, — пообещал Латин, — возьму с собой Саена. Он может предчувствовать опасность. Поедешь со мной, Саен?

Саен молча закивал. Он не любил, когда говорили о том, что он может. Интересно, замечает ли Латин, красоту Хнаи? Замечает. Это Саен просто чувствовал. Латин видит, как красива Хная, и ему нравится старшая дочь Тминоота.

Есть расхотелось. Саен допил молоко из глиняной кружки, встал, коротко сказал:

— Хвала Создателю. И тебе, Хная, благодарность, — и вышел из горницы.

Сени в доме Тминоота скорее походили на коридор — длинные, теплые, с деревянным полом и широкими лавками вдоль стены. Здесь, в сенях спал, завернувшись в меховое одеяло, Латин. Он не боялся холода и считал своим долгом охранять Саена.

— Я сплю чутко, и если что — сразу проснусь, — пояснял он.

Саен сел на мягкое одеяло, покрывающее лавку, подпер щеки ладонями.

Колодец предсказал, что Латин возьмет в жены Хнаю. Это — начало. После этого начнет сбываться то, что предсказано колодцем Саену. Он станет могущественным и сильным. И отвернется от Создателя.

Силу Саен уже чувствовал в себе. Временами он боялся своих способностей, как вот сегодня утром, когда вглядываясь в воды тихой реки, понимал, что может управлять чужими жизнями. Но чаще всего его удивляло то, что он может делать.

Неужели колодец предсказал правду? И зачем только ходил он к заброшенному жилищу колдунов? И что же ему делать? Есть ли какой-нибудь способ изменить будущее? Кому это под силу?

В город выехали рано утром. В скрипучую низкую телегу запрягли гнедую лошадку Тминоота. Несколько мечей, завернутых в грубую ткань, Латин спрятал в сене на дне телеги. Саен улегся на сено, и первое время дремал под скрип колес и мерное потряхивание. Ехать предстояло до самого вечера, до Тханура можно добраться только объездной, разбитой дорогой, что петляет по холмам, точно сброшенная сверху веревка. И это хорошо еще, что нет дождя, а то бы промокли, и пришлось бы делать привал, разводить костер и сохнуть. Тогда в город попали бы только на следующий день.

К обеду миновали соседнюю деревеньку, такую же маленькую и одинокую. Потемневшие срубы чуть в стороне от дороги казались пустыми и заброшенными. Жизни не видно, ни одного человека.

— Подались в город на заработки, что ли? — задумчиво произнес Латин.

Саен промолчал. Да и что говорить, вон, в их деревне тоже пара домов опустела. Как-то выживать надо людям, вот и уезжают.

Тяжелые тучи нависали над дорогой мрачными громадами, резкий ветер заставлял плотнее натягивать на уши капюшон. Дорога, поднявшись на очередной холм, немного расширилась. Здесь находилась развилка с деревянными указателями. Тханур, Нагром — возвещали чуть надтреснутые доски. Нагром — это главный город королевства, где стоит замок короля. Но он слишком далеко отсюда, лишь деревянный указатель напоминает о нем. Тханур лежит в другой стороне, ближе к восточным границам. Справа от указателей, на деревянном помосте возвышались виселицы. Сколько Саен не проезжал этой дорогой — никогда не видел эти виселицы пустыми.

— Виселица для рабов? — тихо спросил он у брата.

— Да, для беглых. Трупы снимают только тогда, когда вешают новых. Для устрашения.

— У нас в деревне нет рабов.

— Потому что у нас слишком бедная деревня. Хотя, могу спорить, что те, кто покинул ее, наверняка могли продать своих жен в рабство, лишь бы не умереть от голода.

— Гадко это, — вздохнул Саен.

— Такие обычаи.

— Мы уже проехали половину дороги, да? Виселица — это как раз половина?

— Должна быть половина. Если дождь не начнется — глядишь, к вечеру будем в Тхануре.

Вечерний сумрак уже опустился на землю, когда браться проехали сквозь оббитые железом громадные ворота с узким гербом. Дикий вепрь на гербе был символом князя и мага Комнуда, правителя города. Латин заплатил за въезд несколько медных монет страже, и скрипучая телега заехала вглубь площади у ворот. Эта площадь и была рыночной.

Грязь под колесами телеги отвратительно чавкала. Латин спешился, взял лошадь под уздцы.

— Надо найти место для ночлега, — пояснил он, — ночевать придется под открытым небом, но тут есть навесы, где собирается у костра народ. Там можно узнать новости и рыночные цены. Хорошо бы остановиться где-нибудь недалеко от такого места.

— Фу, вонючий город, — фыркнул Саен.

На площади воняло навозом, протухшими продуктами и еще чем-то противным. Смесь неприятных запахов сизым дымом повисла над густой грязью, рядами телег у городской стены и длинными навесами, где собирались люди. Дома в Тхануре все были одноэтажными, сложенными из серых неровных камней. Они теснились вокруг площади, кривыми рядами уходили вглубь города и тусклые огни в их окнах навевали глухую тоску. Чуть дальше виднелся дом мага Комнуда — одноэтажный, деревянный, с высокой треугольной крышей, на коньке которой возвышалась деревянная фигура вепря. Саен всего лишь раз бывал у этого дома. За ним стоял храм Днагао. На широкой площадке перед храмом собирался народ на сезонные праздники. Каждый сезон проходили торжественные жертвоприношения духам. Таковы обычаи, и их соблюдали.

— Остановимся здесь, — решил, наконец Латин, привязывая лошадку к коновязи недалеко от городской стены.

Саен спрыгнул на землю, огляделся. Под низкой крышей навеса сидели сгорбленные бородатые мужчины, одетые бедно и худо.

— Это год такой. Все видали, как осенью висел над землей красный Маниес, и рога его опускались до самой земли? Это всегда было плохим знаком. Если Маниес опускает красные рога к земле — непременно быть беде, — рассказывал рябой, сутулый мужик, сидевший с краю и пытающийся потуже завязать шнурки разношенных ботинок.

— Да, а еще такое видали. Когда прошлым летним праздником приносили жертвы в Нагроме, то, говорят, что не сразу умер заколотый бык. Кровь его уже вылилась на жертвенник, а он все еще ворочал глазами и дергал копытами. Это, значит, не принята жертва, — добавил его сосед, лохматый чернущий крестьянин.

— Духам нужны большие жертвы. А у нас давно уже только животных приносят в Нагроме. Нехорошо это... — заметил сидящий рядом с костром торговец, одетый лучше остальных. На ногах у него были крепкие сапоги, а под круткой поблескивали колечки кольчуги.

— Вечер правит, добрые люди, — сказал Латин, заходя под навес, — можно обогреться около костра?

— Чего ж нельзя? Садись, рассказывай, кто таков, откуда приехал, — тут же отозвался рябой.

— Да это оружейник Латин, — узнал торговец, — я знаю его. Хороший он мастер. Привез мечи, да, Латин?

— Привез. Немного, правда. Нелегкие времена настали, почтенные...

— А то... — ответил ему торговец, — я завтра посмотрю на твой товар. Сейчас ночью уже не буду — темнота не лучшая пора для торговли.

Саен незаметно отошел от навеса. Опять глупые басни и россказни. Они везде, в каждой деревне, в каждом городе. Какая разница — доставали ли до земли рога ночного светила или нет? Зло исходит от людей, а не от Маниес. И еще от Темных Князей...

главы 3 и 4

главы 3 и 4

Глава 3

Телеги, выстроенные друг за другом, тянулись неровным рядом вдоль городских стен. Не высохшая грязь на колесах, плохо обструганные доски, торчащие усы соломы. Саен медленно брел вдоль унылого ряда, всматривался в лица спящих людей, едва прикрытых овчинками или замызганными плащами.

На телегах приезжали те, у кого еще было что продавать. Или те, кто хотел наняться в перевозчики. Но большинство крестьян пришли пешком и уже не одну ночь проводили под навесами. Люди искали хоть какую-то работу. Наверное, думал Саен, не многие ее находили.

За телегами у плоской стены какой-то берелли (дома для воинов) прямо на земле, чуть прикрытой соломой, сидели закованные в цепи люди. "Рабы" — догадался мальчик. Приблизившись, он всмотрелся в худые угрюмые лица, и темная волна горя и безнадеги хлынула в его душу. Как тяжко этим людям!

Саен метнулся к своей телеге, вытянул из котомки краюху хлеба и вернулся к людям в цепях. Хлеб он отрывал молча, и так же молча совал в протянутые руки. В-основном, это были руки мужчин. Да и какой смысл покупать женщину? Мужчин покупали для охраны поместий, для войны и для работы на полях.

Люди жадно ели хлеб, лишь кое-кто шептал — храни тебя духи, мальчик. Саена дергало от упоминания духов Днагао, но он молчал. Жалость и горе переполняли его сердце, и слова застревали на языке. Неожиданно в эту волну горя и тоски влилось совсем другое чувство. Саен даже остановился. Он не мог понять, что это такое. В конце ряда, так же на прелой соломе сидел молодой парень, и смотрел в лицо Саена. Ни страха, ни отчаяния не было в его взоре. Что-то странное светилось в темных г лазах, что-то необычное. Как свет далеких звезд — почему-то подумал мальчик.

— Ты кто? — выдохнул он, посмотрев в глаза парню.

— Это важно? — спокойно спросил парень и слегка улыбнулся.

— Ты другой, — удивленно произнес Саен, — ты не такой, как все. Кто ты?

— Я — суэмец.

— Хвала Создателю! Хвала Создателю, я встретил суэмца! Это так здорово!

— Чем же это здорово?

— Ты расскажешь мне все о своей стране?

Суэмец широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами:

— Ты тоже другой. Ты знаешь об этом?

— Да, знаю, — Саен отвел глаза, посмотрел в сторону ряда телег, вздохнул и добавил, — поэтому и хочу знать все о Суэме и о Создателе. Будешь хлеб, у меня еще осталось?

— Давай, не откажусь. Садись и спрашивай, что тебя интересует. Пока нет хозяина, я расскажу все, что знаю.

От неровной стены тянуло холодом и сыростью. Пахло дымом и прелой соломой. Саен поморщился, пристраиваясь около суэмца, тихо спросил:

— Зовут тебя как?

— Енн-Итен. Но ты можешь просто называть Енн.

— А я — Саен. Далеко отсюда Суэма?

— Да уж неблизко. Караван, в котором меня вели, шел пять седмиц через степи. Земли королевств ваших принадлежат май-нинос, как я погляжу.

— Май-нинос? Почему ты так называешь наши королевства? — не понял Саен.

— А вы их называете Одинокими? Почему?