Практика на Лысой горе

— А что за цветок-то? — вдруг спросил Кирилл. — На что похож был?

— На заразу, — мрачно отозвался я, тоскливо глядя в пустую тарелку. Много есть — вредно, но очень хочется. Кирилл молча выдал мне добавки и выжидательно уставился, немо требуя историю дальше.

— Мощный стебель, красноватые листья, э... — в ботанике я никогда особо силён не был, но спустя несколько минут с горем пополам всё же описал ему принесённый Хвесей 'подарочек'. С каждым моим словом Кирилл становился всё мрачнее.

— И как же ты выжил?

Вопрос был произнесён так холодно, словно я только что признался в совершении нескольких преступлений.

— Если учесть, что мы с тобой гуляли по Чумацкому Шляху и успели поздороваться с Призрачным Цимбалистом, сложно сказать — выжили или не совсем.

Кирилл нахмурился, закусил нижнюю губу, но потом медленно кивнул.

— Почти, — наконец выдохнул, — я тут совсем одичал. Просто цветок, который ты описал... это же отрута.

Я закашлялся. Кирилл протянул руку и похлопал меня по спине. Вот же дурак! Вий говорил об этом! Правда, мысли были заняты совсем другим... но всё равно дурак. Ухватить горшок с дрянью и даже не задуматься. Но тут пришло недоумение. И теперь уже я смотрел на Кирилла со всей подозрительностью.

— А ты откуда про неё знаешь?

Он чуть улыбнулся, правда, совсем невесело:

— Андрей, да под Лысой горой её же тьма-тьмущая. Бери корзинку и можешь собирать. Только время надо знать.

— То есть... — мысли бешено проносились, — ты хочешь сказать, что отруту создали не в университете?

Некоторое время Кирилл молчал, уставившись стеклянным взглядом на клетчатую скатерть.

— Не знаю, — тихо сказал он, — сразу я тоже так думал. Или врут, что вывели в универе, или кто-то сумел рассадить.

— Ну и силища, — пробормотал я. — Кстати. А ты-то как тут оказался?

— Как-как, — неожиданно раздражённо бросил он, резко встал и отошёл к печи. — Перешёл дорожку Вий-Совяцкому.

— Ну, это не сложно, — пробормотал я и случайно разгрыз перец — во рту вспыхнул пожар. Закашлялся, ухватил кружку Кирилла и глотнул. Однако лучше не стало, по телу пробежал огонь. Сипло выдохнул: — Ты это пьёшь?

— А? Только травяной настой. Да вот случился у меня, кхм, роман со студенткой, в общем. — Он вздохнул, по-прежнему стоя ко мне спиной. — Мы старались скрывать, но куда там... Он вроде с полузакрытыми глазами и ходит, а всё видит и всё знает.

Кирилл вернулся за стол с большим глиняным кувшином.

— Запей, а то вид у тебя ещё тот. Ну и...

— И-и-и?

— Вызвал меня, отчитал и выслал из университета. Очень быстро. На сборы дал полчаса.

Говорил он это с непроницаемым лицом, но видно, что нелегко слова давались. Я уже готов был перевести тему, но сам Дидько за язык дёрнул.

— Как её зовут?

Кирилл хмуро на меня посмотрел, потом на свои сцеплённые в замок пальцы и тихо произнёс:

— Таня. Багрищенко.

* * *

За окном разгулялась непогода: плясала метель, завывал ветер, стекло разрисовал причудливыми узорами мороз. Передали штормовое предупреждение, никого не выпускали в город. Обидно до чёртиков, собирались же сходить в гости к Трамвайщику.

Танька тоже была не в настроении, молча уставилась в какую-то книжку в яркой обложке. Присмотревшись, я чуть не присвистнула: любовный роман. Что-то не припомню, чтобы она когда-нибудь такое читала.

Танька буркнула что-то неприличное и захлопнула книгу:

— Дрянь какая-то. Все девочки любят эльфов, все мальчики любят...

— Девочек, которые любят эльфов? — хмыкнула я.

— По-моему, эти мальчики любят только друг друга, — мрачно отозвалась Багрищенко. — С таким количеством побрякушек и ужимок на них бабы будут смотреть только как на ювелирный магазин.

— Что ж, — я забрала у неё из рук книжку, — тоже бывает. Где ты это вообще взяла?

Обложечка миловидная: два статных блондина в голубых камзолах, их под ручки держит рыжая красавица. Все трое так улыбаются, будто им сообщили про выигрыш в лотерее. Девочка ещё ничего, но вот парни — пересахаренный десерт без вишенки.

— Хованец сунул, — буркнула Таня, — это, видимо, затаил злобушку, что я вовремя не сдала учебники с первого семестра.

— А читать-то зачем? — удивилась я, откладывая книжку в сторону.

— Интересно стало, — призналась она, — решила проверить — гожусь я в девочки или как.

— И как?

Ответить не успела, в окно что-то со стуком ударило. Как по команде мы подскочили вместе и кинулись к нему. Внизу стояли Виталька и Коля Малявкин, последний махал рукой и подавал условный знак, мол, впускайте.

Танька только ухмыльнулась:

— Принесло наших балбесов. Сейчас тебе будут и эльфы, и принцы, и...

— Два коня, — не разделила её веселья я, сплетая заклинание и посылая его к стене. В ней тут же образовался маленький проём, и в комнату рухнул рюкзак Кольки. Подбежав к нему, мы дружно заглянули внутрь.

— Вино, — прицокнула Таня языком, — то-то и не рискнули мимо нашего цербера нести. Впрочем, это уже мелочи. Что там ещё?

Я чуть нахмурилась, разглядывая содержимое рюкзака:

— Не поверишь — колбаса.

— Ничего вы правильного в закуске не понимаете, — заявил появившийся на пороге Малявкин. — Колбаса — это сила и процветание.

— Меньше пафоса, — буркнул протиснувшийся мимо него Виталька и плюхнулся на мою кровать. — Куда коменданта дели? Прикопали под фикусом?

— Зануда — поморщилась Таня, быстро закрывая дверь на замок и накидывая охранное заклинание. Конечно, пропустить — пропустит гостей незваных, но хоть предупредит.

— Погода дурацкая, — Виталька повертел в руках бутылку вина, — даже никуда не выйдешь. Хорошо, Колька хоть достал топлива, как-то отпразднуем.

— Что именно? — поинтересовалась я. Чего это он совсем не в духе? Какая-нибудь мамзель отказала? Или чувствует себя нехорошо?

— А у меня день рождения! — весело заявил Малявкин, помогая Тане нарезать колбасу, хлеб и вынырнувший из глубин рюкзака кусок сыра. — Был... недавно.

— Надо же, — я озадаченно уставилась на одногруппника. Неужели пропустила? У меня же записаны все даты! Как я могла прогавить?!

— А когда именно? — подозрительно уточнила Таня.

— Ну-у-у... — Коля сделал загадочное лицо, — пятого... июля.

— Дурак, — вспыхнула я и ткнула его кулаком в плечо.

— Ой-ой-ой, — притворно заголосил Малявкин, — убива-а-а-а-ают! Красу и ум всея 1-М группы! А что ж вы без меня делать будете? Да как же... Эй! Багрищенко, а ну-ка положь на место!

Но Танька даже и не подумала, удовольствием продолжая уплетать сдобную булку.

— Вкусно, молодцы. Садись уже давай.

Виталька покосился на меня. За время всего представления я не проронила ни слова. Почему-то повеселиться хоть и хотелось, но не получалось.

— Дин, ты чего? — тихо спросил он.

— Да...

Ответить не дал Малявкин, тут же встрявший со своим мнением:

— Да всё и так понятно, думу тяжкую думает. Как ей... — он кинул быстрый взгляд на оставшуюся на кровати книгу. — Эльфа какого соблазнить. Ты, видишь, Красавицкий, не хорош да не пригож, а сердцу девичьему тоскливо и... Ой!

На этот раз ткнули его с двух сторон мы с Танькой одновременно. Виталька только скривился. Видимо, даже Колькины пляски с бубном никак не воздействовали. А ещё у меня про настроение спрашивает!

— Да в целом, — буркнула я. — Вон, Дожденко такой реферат задал, что ума не приложу, как быть. Теорию ещё нарою, а вот как практическое обрисовать...

Я развела руками. Так-то Ярослав Олегович мужик нормальный, но порой как чего даст, так все студенты в шоке бегают. А Хованец проклятый только посмеивается и советует 'подключить фантазию'.

— Озверел он совсем, — сообщил Коля, всунув мне стаканчик с вином. — Второй раз за год на него нас сваливают. А у него ещё свои.

— Малявкин, иногда ты так здраво рассуждаешь, что я теряюсь, — заметила Танька и подняла тост: — Ну, давайте, чтоб у нас, наконец-то всё наладилось!

Стаканы звякнули, все сосредоточенно отхлебнули.

— Ничего так, — резюмировала Танька.

— Сильно сладко, — буркнул Виталька, — я больше у Шинкаря ничего брать не буду.

Мне поддержать беседу было нечем. На вкус вроде приятно, сомелье мне никогда не стать, так что молча стянула бутерброд и принялась жевать.

— Шинкарь — вот такой мужик, между прочим, — хмыкнул Колька, показав большой палец, — только ему надо говорить почётче, тогда и даст что надо.

— Он не мужик, он нечисть, — вставил я, делая ещё глоток и чувствуя, как внутри разливается приятное тепло. — Я раз из универа вышла, смотрю: одни красные сапоги бодро шагают по дорожке, только каблучки и поцокивают. Сразу чуть за сердце не схватилась! А он облик принял и давай извиняться: шановна панночка, да я ж не хотел, простите старого, тьфу...

О том, что потом меня неделю кормили обедами-извинениями, говорить не стала. А то все ломануться к бедняге Шинкарю, он же так и прогорит!

— Ну, любит он шутки, любит, — хмыкнул Коля, — что поделать. У нас тут почти весь универ такой — надо хоть кому-то и что-то учудить.

— А всё же жалко, что у нас не Чугайстрин, — неожиданно протянул Виталик. — С ним хоть поговорить можно было. Сам нормальный, объяснит, расскажет да и по характеру тоже ничего.

Танька начала сосредоточенно уплетать колбасу.

— Интересно, долго ли он там будет?

— Где? — удивилась я.

— В лазарете, — постучал пальцем по лбу Коля, — панна Гуцол, вы что-то совсем того, где ещё больным быть?

— Да нет его в лазарете, — хмуро отозвался Виталик, и мы все замерли. — И не пяльтесь так, — неожиданно почти зло огрызнулся он, — то, что я не всегда контрольные пишу на отлично, не значит, что балбес полный. Я лазарет прощупал полностью, нет там ничего. Даже намёка на пространственный карман.

Мы все задумались. С одной стороны оно, конечно, верно, кто положит препода рядом со студентом? С другой... Лазарет был всего один! Оборудовать другое помещение слишком много сил требуется, стоит огромнейших денег и целесообразно ли?

— Значит, есть что-то другое, — задумчиво протянула Таня. — Тут вообще куча таких местечек, что ни один студент нос не сунет. А уж коль и расхаживают древние... — она передёрнула плечами.

Я недоумённо уставилась на подругу.

— Древние? Это ты о чём вообще?

— Ну, тыц! — всплеснула Таня руками, едва не опрокинув стакан и забрызгав Кольку вином. Тот вовремя перехватил летевшую ёмкость и укоризненно посмотрел на Багрищенко.

— Осторожнее, крылатая моя.

Но она только отмахнулась и снова посмотрела на меня:

— Дин, вспоминай. Вий же вызвал меня, показал мольфару, седому такому. Вроде как он отбирает ребят для какой-то своей школы. Я его толком и не слушала, силу только вдохнула и перепугалась до ужаса — думала, вынесут вперёд ногами.

Виталька подозрительно посмотрел на неё:

— Это почему ещё?

— Силища такая, что страшно, — она покачала головой, — я там стояла, как муха в сиропе, всё вижу вроде и слышу, а двинуться не могу. Может, они силу мою тоже пробовали, потому и такая реакция, но — бр-р-р-р. Пусть он лучше чешет в свой Ивано-Франковск.

Я вздрогнула от услышанного. Эге, да никак мой знакомый, болтавший со мной на лавочке, и не просто знакомый.

— Седой мольфар, — тихо начала я, и все уставились на меня, мол, что? — Это отец Андрея Григорьевича.

В комнате повисла неестественная тишина. Таня широко раскрыла свои синие глаза, Виталька хмуро смотрел на меня, Коля озадаченно глядел куда-то в район моей груди.

— Динка, ты уверена? — подозрительно спросил последний.

— Уверена, — вздохнула я. — Он мне сам об этом сказал. Чугайстрин Григорий Любомирович.

Ребята переглянулись. Некоторое время никто не мог ничего сказать.

— А как же... — начал было Коля.

— Сам подошёл, — хмыкнула я. — Сижу на лавочке, никого не трогаю, тут — бац! — стоит передо мной. Драпать поздно, пришлось разговаривать. Но оно и неудивительно, я же староста...

— Так сам и подошёл? — удивлённо произнесла Таня. Я молча кивнула. Почему-то только сейчас под её настороженным взглядом стало не по себе: а вдруг он неслучайно подошёл? То есть, в том смысле, что искал не только, как старосту? Хотя, нет. Бред же какой-то! Зачем ему какая-то девчонка?

Виталька вдруг вздохнул:

— Говорил же я — проклятая у нас группа... Будь тут что-то мелкое — не явился бы один из сильнейших мольфаров нашего времени.

Колька снова разлил вино и фыркнул:

— Ну, и ладненько. Зато нам все злыдни будут завидовать! Прикиньте, такая группа проклятых мольфаров!

— Да уж, — криво усмехнулась я, — боюсь, нас так быстро разгонят.

— Вот ещё чего, — не смутился Коля, — всё у нас будет замечательно. И Чугайстрин наш выздоровеет, и к нам вернётся.

При этих словах Танька посмурнела, однако ничего говорить не стала. Я только погрозила Малявкину кулаком из-под стола. Конечно, Громов — это Громов, но надо думать, что говоришь, коль уж так.

Виталька поднял стаканчик:

— Ну, давайте тогда. За скорейшее выздоровление Андрюхи!

Мы звонко чокнулись, я пригубила и тут же закалялась. Танькино заклинательное плетение мигом съёжилось и исчезло. Дверь бесшумно открылась. На пороге, прислонившись к дверному косяку и сложив руки на груди, стоял Чугайстрин-старший. Голубые глаза смотрели исключительно на меня.

Парни потеряли дар речи, Танька сжалась на стуле. Но он даже не обратил на них внимания.

— Доброго дня, Дина Валерьевна, — произнёс Чугайстрин глубоким низким голосом, — можем ли мы поговорить... наедине?

Глава 2. Смерть прыстрасника

— Влюбился, как мальчишка, — произнёс Кирилл, глядя куда-то в ночную даль. — Сразу думал глупость, или приворотным угостили, ан нет...

Он передал мне трубку. Красивая, из тёмного дерева, и табак такой, что голова кругом идёт. И всё одно лучше сигарет. Мы сидели на старой потёртой лавочке возле дома. Время здесь тянулось странно, необъяснимо. Вроде столько времени прошло, а над головой до сих пор звёзды и тьма. Кирилл сейчас был где-то далеко, в воспоминаниях о событиях последних месяцев.

— Вий меня вызвал и велел собираться. Представляешь, — Кирилл как-то горько усмехнулся, — всего полчаса дал. Я, конечно, попытался спорить, но... — он вдруг сглотнул.

Я покосился на него:

— Что?

— Сразу меня слушал, — тихо произнёс Громов, — а потом начал приоткрывать глаза... — Повисла тишина, можно было расслышать, как стрекотали сверчки. — Меня такой страх окутал, что двинуться не мог. Словами не описать. Просто стоит он перед тобой, дыхание перехватывает, и понимаешь, что на своих двоих уже не выйдешь из кабинета.

Я не знал, но поверил. Запугать Вий-Совяцкий умел. Но в то же время не мог поверить, что можно было вот так встать и сбежать, даже не поставив любимую в известность.

Кирилл на меня не смотрел, поэтому и выражения лица заметить не мог.

— Вернулся в общежитие, почти не глядя покидал вещи в чемодан, и рванул на выход. Ощущение, будто околдовали.

— А соседка тебе ничего не сказала? — подозрительно поинтересовался я. Чтоб Ткачук и молча? Вовек не поверю! Эта злыдня может сама загрызть, но если кто чужой польстится на её собственность, пусть даже это всего лишь коллега на покусание, это будет очень большая проблема. Для польстившегося.