Клинок и виела (общий файл)

— Помоги, вразуми, пресвятая донна! — шептала она.

"Пречистая дева, смиренно приняв мученическую смерть, заповедала всем женщинам покорность и послушание", — всплывали в памяти строчки из "жития Иисы Кристы".

До глубокой ночи девушка пыталась придумать, как избежать ненавистной свадьбы, ходила по келье взад-вперед, проклиная судьбу. Почему-то в сознании все время возникал образ Милано. "Я больше никогда его не увижу..." — думала она, и эта мысль вызывала всплеск отчаяния и гнева. Утомившись от бесполезных метаний, Жюли схватила кувшин и сделала несколько жадных глотков. Вода освежила и немного успокоила ее. Девушка почувствовала усталость, прилегла на кровать и уснула.

Утро началось с прихода сестры Агаты в сопровождении Наны, которая опять принесла хлеб и воду. С трудом открыв глаза, Жюли равнодушна наблюдала за своими тюремщицами.

— Ты еще не передумала? — вновь спросила наставница.

— Нет, — беззвучно, одними губами, проговорила девушка.

То же самое повторилось в обед. Жюли охватила странная апатия. Она хотела встать, но не было сил, хотела съесть кусок хлеба, но отяжелевшая рука отказывалась подниматься. Хотела подумать о том, что с ней происходит, но мысли путались. "Может быть, я больна и скоро умру? — подумала девушка. — Хорошо бы... жаль только, Милано не узнает, куда я пропала..."

На следующий день сестра Агата привела куафера и приказала Жюли встать. Та послушно, хотя и с трудом, поднялась, уселась перед зеркалом, равнодушно глядя на собственное отражение. Потом наступила очередь портных, которые привезли три готовых платья и три недошитых. Девушка так же безвольно перенесла примерку.

— Не передумала? — перед уходом спросила наставница.

Сил говорить не было, Жюли только отрицательно покачала головой.

Дни и ночи слились в сплошную серую полосу, и она уже потеряла им счет, путалась во времени. Тело сковывала слабость, сознание проваливалось в тяжелое забытье. Видя, что воспитанница превратилась в бессмысленную куклу, сестра Агата поручила уход за ней Нане, а сама появлялась только раз в день. Дурочка кормила Жюли с ложечки — теперь вместо куска хлеба ей давали жидкий суп, поила водой, по утрам приносила таз для умывания и выносила горшок.

Разум отказывался служить своей хозяйке, и девушка покорно выполняла все, что ей приказывали. Наставница уже больше не спрашивала о ее согласии, понимая, что так же смиренно, повинуясь ее указанию, Жюли пойдет и к венцу.

Каждое утро ей делали прическу, надевали изящное платье, обвешивали роскошными украшениями, о которых сестра Агата сказала, что это — ее фамильные драгоценности. А потом Жюли падала на кровать и лежала, устремив невидящий взгляд в потолок, иногда проваливаясь в забытье, иногда находясь на границе сна и яви — красивая сломанная кукла в дорогом наряде. Сознание становилось все более мутным, лишь иногда в нем возникало смуглое лицо с черными глазами — она не помнила, чье — но всякий раз после этого по щекам ее катились беспричинные слезы.

Нана искренне жалела больную девушку, и заботливо ухаживала за ней. Пыталась разговаривать, но Жюли не прислушивалась к тому, что бормочет дурочка. И только однажды слова Наны пробились сквозь туман, застилавший ее разум.

— Сладко? — спросила после завтрака толстуха, с некоторой завистью наблюдавшая за тем, как Жюли глотает воду.

— Почему... сладко? — с трудом спросила та.

— Ведь там много толченого сахара!

Отгоняя пелену, сделавшуюся уже привычной, девушка прислушалась.

— Сестра Агата сыплет в воду много сахара, — говорила Нана. — Дай попробовать.

Догадка пронзила затянувшую сознание серую муть, словно солнечный луч — пасмурное небо. Наставница что-то добавляет в воду, какую-то отраву, отнимающую силы! Поэтому она теряет мысли, поэтому у нее нет воли. И поэтому сестра Агата перестала за ней следить!

— Да, Нана... вода очень сладкая, — еле выговорила Жюли. — Но тебе... нельзя. Я угощу тебя... позже.

Обнадеженная дурочка вышла. "Не пить!" — приказала себе девушка. До обеда она не притронулась к кувшину. Ей показалось, что стало немного легче. Когда служанка принесла еду, Жюли сообразила: "Отрава может быть и в супе" — и поела только хлеба.

— Я попью сама, — сказала она, — ступай, Нана.

Когда дверь закрылась, девушка встала и вылила часть воды из кувшина под кровать, чтобы никто не заподозрил, что она не пила.

К вечеру сознание почти окончательно прояснилось, но слабость осталась. К ней прибавилась сильная жажда. Жюли едва заставила себя не сделать ни глотка воды. Теперь она уже знала, как избежать свадьбы. "Надо только потерпеть пару дней, — думала она, — набраться сил, дождаться, когда мысли придут в порядок. И самое главное, не выдать себя..." И она продолжала изображать перед Наной беспомощность, боясь, что та нечаянно выдаст ее сестре Агате. После ужина наставница заглянула к ней и, холодно улыбнувшись, произнесла:

— Поздравляю, дитя. Завтра прибудет кортеж от твоего жениха. Мы едем в Круаж.

Жюли даже не повернула головы в ее сторону, продолжая бессмысленно смотреть в потолок, и изо всех сил пытаясь унять бешеное биение сердца. Сестра Агата подошла, прикоснулась холодной ладонью к ее пылающему лицу, нахмурилась, рассматривая потрескавшиеся губы.

— У тебя жар, дитя. Ничего, это от волнения и радости перед встречей с будущим супругом. Сейчас прикажу Нане обтереть тебя холодной водой.

"Надеюсь, во время брачной ночи Фердинанд истолкует ее неподвижность как следствие страха и неопытности, — думала наставница, выходя из кельи. — Придется, наверное, уменьшить количество порошка. Иначе, не приведи Криста, девчонка сдохнет. Туда бы ей и дорога, но до завершения сделки этого допустить нельзя".

Завтра! Завтра приедет кортеж! И тогда уже будет поздно... "Значит, сегодня!" — решила Жюли.

В келью вошла Нана, поставила на прикроватную тумбу таз с холодной водой, рядом положила полотенце для обтирания.

— Подожди, Нана, я сама умоюсь, — прошептала девушка.

Она зачерпнула в пригоршни воды, поднесла к лицу и незаметно напилась. Потом еще и еще... утолив жажду, спросила:

— Хочешь сладкого питья?

Служанка расплылась в улыбке и кивнула.

— Сейчас получишь, — пообещала Жюли. — Оно очень сладкое, Нана. А скажи, сейчас мою дверь открывала сестра Агата или ты сама?

— Нана сама, — похвасталась дурочка и показала ключ.

— Молодец!

Значит, наставница настолько уверена в ее беспомощности, что почти не следит за ней? Прекрасно!

— Нана, я отдам тебе целый кувшин сладкого питья, если ты немножко посидишь здесь.

— Нану будут ругать, — захныкала дурочка.

— Нет-нет! Я только прогуляюсь по коридору и сразу вернусь! Вот, попей, Нана!

Жюли поднесла служанке кувшин. Та сделала несколько глотков и сморщилась:

— Оно не сладкое!

— Сладкое, ты просто не распробовала, — вкрадчиво сказала девушка, чуть ли не силой заставляя Нану выпить еще. — А теперь приляг на мою кровать... вот так... Дай мне ключ. Сейчас я выйду, а ты отдохни. Только не шуми, хорошо?

Отрава произвела на дурочку моментальное действие. Она легла и тут же уснула. Жюли выхватила из шкафа теплую накидку, сунула ноги в самые удобные свои башмаки. Оглянулась, немного подумала, взяла вышитый бисером мешочек, который в числе прочих нарядов принесли портные, сняла с себя драгоценности и сунула туда. Потом вышла из комнаты и закрыла ее на ключ.

Тихо, на цыпочках, девушка кралась по коридору монастыря, вздрагивая от каждого шороха. Дошла до кельи матери Марии, долго стояла, прислушиваясь к храпу настоятельницы, потом толкнула дверь. Женщина спала богатырским сном. В полной темноте Жюли пробралась к кровати, протянула руку к тумбе, где, как она предполагала, могла лежать связка ключей, которые монахиня носила на поясе. Пальцы коснулись холодного металла. Девушка нащупала связку и осторожно подняла ее. Ключи издали тихое звяканье, мать Мария громко всхрапнула и заворочалась. Жюли замерла, боясь дышать и моля Кристу о заступничестве. Видно, в ту ночь пречистая была на ее стороне, потому что настоятельница так и не проснулась. Жюли благополучно вышла из кельи и быстро выбралась на улицу, окунулась в теплую лунную ночь. На всякий случай проверила стену, но пролом, конечно, уже заделали.

Девушка подобрала нужный ключ и открыла большой амбарный замок, висевший на засове. С огромным трудом откинула тяжелый засов, налегла на створку ворот и выскользнула в образовавшуюся щель.

Оказавшись за стенами монастыря, Жюли загнанно оглянулась вокруг. Куда бежать? Где искать спасения? И прежде чем разум подсказал решение, ноги сами понесли ее в лес.

Жюли бежала по тропе, поскальзываясь на мокрой от росы траве. Деревья, которые были так приветливы днем, теперь мрачными тенями окружали путь, хватали девушку ветвями, норовили хлестнуть по глазам, корнями подставляли подножки. Гулко ухала сова, из чащи доносился протяжный волчий вой. Вокруг раздавались жуткие звуки, а из-за кустов хищно светились чьи-то глаза. Ночные птицы призраками носились над головой, задевая Жюли своими мягкими крыльями. Дыхание перехватывало от ужаса и быстрого бега. Слабость, вызванная отравой, скоро дала о себе знать.

Наконец, когда сил уже совсем не осталось, девушка увидела дом лесника. Рядом стояли три лошади. "Значит, Милано еще здесь..." Это была последняя мысль Жюли. Медленно, пошатываясь, она добрела до дома, подняла руку, чтобы постучать в дверь, но тут сознание оставило ее. Жюли без чувств упала на крыльцо.

Глава третья,

в которой альтонийское трио вмешивается в игру сестры Агаты.

Август, 1657 года от рождения Кристы, монастырь Сан-Севиер

Этой ночью Милано дурно спал. Снились ему кровавые сражения, которые он желал бы забыть. Но видения прошлого возвращались в кошмарах, не давая покоя.

Когда в очередной раз за эту короткую летнюю ночь Барди проснулся в холодном поту, в низкое окно уже проникли первые рассветные лучи. Милано решил сегодня больше не смыкать глаз, чтобы не видеть осад и штурмов, полей брани и гор окровавленных тел; не вспоминать прежнюю жизнь, названье которой — война. По недавно обретенной привычке прижимая правую руку к забинтованной груди, он поднялся с кровати. Тихо, чтобы не разбудить спящих в соседней комнате хозяев, подошел к окну, выходившему на лес, и вгляделся вдаль.

Где-то там, за полосой деревьев, незыблемой громадой высился Сан-Севиер — монастырь, настолько почитаемый среди кристиан, что даже эстрадирские захватчики не тронули его и пальцем, когда шли через эти места. Но о святой обители Милано думал по причинам, далеким от набожности. Ведь именно там сейчас находилась девушка с синими, как океан, глазами и отзывчивым, добрым сердцем. И если раньше она появлялась в доме лесничего каждый день, то за последнюю неделю от нее не было никаких известий. Это настораживало Милано, и он все чаще думал о том, что пора под покровом ночи наведаться в монастырь и выяснить, что стряслось.

Решив больше не медлить ни дня и сегодня же вечером устроить вылазку, Барди прошел к выходу из дома. Но стоило ему открыть дверь, как все планы вылетели из его головы, — на пороге без сознания лежала Жюли.

Милано подхватил ее на руки, поспешно внес в комнату и уложил на свою кровать. Девушка дышала слабо, но ровно. Была она так бледна и истощена, словно кто-то отобрал у нее все жизненные силы.

— Жюли? Мадмуазель Жюли? — встряхнул ее за плечи Барди.

Девушка очнулась и едва слышно прошептала:

— Милано, вы ли это?

— Я! Я... Что с вами случилось? Почему вы здесь? Неужели сбежали из монастыря?

— Вы не уехали, — улыбнулась она. — Я боялась, что вы уедете... не попрощавшись.

— Разве я мог так поступить? — воскликнул Барди, судорожно соображая, что делать дальше.

После первого разговора с Жюли он решил, что девушка может свободно выходить из монастыря. Лесничиха развеяла эту иллюзию: Жюли тайком уходила в час полуденных молитв. Но до полудня было еще далеко, а девушка уже здесь — растрепанная, обессиленная. Значит, сбежала? Сбежала сама, без всяких уговоров и доводов? В такую удачу Барди боялся и поверить. Но что делать дальше? Что Жюли известно о своем прошлом? О том, кто она по крови? Можно ли пойти на риск, на обман?

— Мадмуазель Жюли, понимаю, сейчас не самое подходящее время для откровений: вы устали и нехорошо себя чувствуете...

— Прошу: не тяните...

Милано не стал ходить вокруг да около и сразу пошел в наступление. Он говорил неторопливо, но не прерывался ни на секунду, не позволяя Жюли вставить ответную фразу и не оставляя ей времени на раздумья:

— Я приехал в Монбельяр за вами. Да, мадмуазель Жюли, именно за вами. Меня послал из Альтонии ваш дядюшка — герцог Фьячецци — Микеле ди Бельсионе. Мне неслыханно повезло повстречать вас здесь, в доме лесничих. Похитить из монастыря было бы гораздо сложнее. Теперь вы бежали сами, и я прошу вас об одном: отправляйтесь с нами. Герцог будет счастлив, когда узнает, что я разыскал его племянницу. Он бездетен и полюбит вас, как собственную дочь. А человек Микеле добрый, отзывчивый. Правда, временами он бывает требователен, но его порядки не строже, чем те, к которым вы привыкли в Сан-Севиере, — Милано резко оборвал свой монолог, специально закончив его словами о ненавистном для девушки монастыре, чтобы следующая его фраза не оставила для Жюли выбора: — Если же поедете со мной, то получите свободу, которой никогда не имели.

— Я согласна, — задыхаясь от нахлынувших чувств, сказала Жюли. — Я буду вечно благодарить Донну Кристу за то, что она послала мне вас. Ведь сегодня, вы не поверите, меня хотели насильно отдать замуж...

— Насильно! Кто же способен на такую подлость? — спросил Милано, и волнение камнем упало на его сердце. Он совсем позабыл об одной особе, забывать о которой не стоило.

— Моя наставница, сестра Агата...

— Значит, Агата... Вот что я вам скажу, мадмуазель Жюли, в путь нам надо отправляться немедленно. Вас могут спохватиться, а лишние объяснения нам ни к чему. Вы ведь можете сидеть в седле?

— Я ни разу не ездила верхом.

— Что ж, это не станет для нас проблемой. Но хватит ли у вас сил, чтобы сегодня же отправиться в путь? Если да, то я разбужу своих друзей и мы...

Вдруг за окном скользнула тень. Милано резко обернулся. Никого не увидел. Но тревога, уколом клинка пронзившая сердце, заставила его вскочить с кровати и взяться за эфес шпаги.

— Что-то стряслось? — заволновалась Жюли.

— Тише...

За дверью кто-то негромко перешептывался. Слов Милано не разобрал. Бесшумно, как призрак, скользнув к приподнятому засову, он едва успел к нему прикоснуться, как двери медленно приоткрылись.

В комнату шагнул молодой монбельярец в красно-синем мундире и застыл прямо на пороге, увидев перед собой мужчину с перебинтованной грудью и шпагой в руке.

Милано сразу сообразил, за кем пришли солдаты. Без колебаний он выпрямился струной и колющим ударом пронзил непрошеному гостю шею. Монбельярец рухнул у порога, не издав ни звука. Несколько мгновений ожидавшие снаружи солдаты оторопело смотрели на труп товарища, не понимая, как поиски безобидной девицы могли привести к его гибели.