— Я, собственно, закончил... — виновато отозвался он и налил себе из графина полный стакан воды. Подождав с улыбкой, пока профессор Муни допьет свою воду, Барни начал демонстрировать свой коронный номер. Серией каверзных вопросов он любил запирать своего собеседника в угол и не давать ему отдышаться. Натуралист Мартин Фицрой с наслаждением подключился к этой игре, подавая реплики на затравку.
— Сколько лет кондор находится, то есть находился в зоопарке? — начал ведущий.
— Кондор находится под моим наблюдением уже 13 лет. Он и до моего прихода числился ветераном зоопарка. Но, к сожалению, довоенный научный архив зоопарка и большая часть документации бесследно утеряна при пожаре после бомбежки в 1942 году. Так что ни точного возраста, ни времени пребывания кондора в клетке мы не знаем.
— Что вообще известно о кондоре, то есть именно об этом конкретном кондоре?
— То есть?
— То есть его привычки, особенности поведения?
— В клетке? Никаких таких особенностей....
— Была ли у него кличка? Отзывался ли он на какую-нибудь кличку?
Профессор пожал плечами. Откуда ему было знать, что кондора когда-то величали Франциском, а герцог Эдинбургский однажды окрестил его Гамлетом.
-Чем питался кондор?
Профессор не без колебаний решился в самых общих словах описать рацион кондора, не забыв перечислить кормовые добавки белков, кальция и калия. Под этим подразумевался, очевидно, казеиновый клей с мелом.
-Теперь я кое-что начинаю понимать! — с наслаждением процедил натуралист и откинулся на спинку кресла.
— Что именно? — спросили в один голос профессор с ведущим.
— От такой хорошей жизни я бы тоже сбежал.
— От плохой жизни кондор попросту бы подох, — заметил профессор Муни с достоинством, — я хочу вам еще раз напомнить, что кондор является старейшим обитателем зоопарка. За все эти годы он ни разу не болел. Его побег — роковая случайность.
— Почему, однако, два африканских грифа, находившиеся с ним в одной клетке, не воспользовались представленной возможностью сбежать? — задал резонный вопрос ведущий.
— Я сам бьюсь в догадках, — устало заметил профессор, но про себя подумал: "Шел бы и спросил у них сам!"
— Неужели все эти годы, — продолжал Барни, — кондор не разучился летать?
— Вероятно, он тренировался в ночные часы в пределах клетки, — отозвался профессор.
— А кто-нибудь видел эти тренировки?
— Мне лично видеть не доводилось. Я вам скажу откровенно, я отказываюсь поверить, что кондор за все эти годы сохранил крепкие крылья и способность к полету.
— То есть вы считаете, что возможность полета кондора за пределами клетки исключена?
— Я не могу сказать с уверенностью... — профессор Муни совсем сник. Зато натуралист радостно потирал руки.
— Надо полагать, — пропел он сладким голосом, — что кондор последовал из клетки на своих двоих до первой остановки такси!
Барни прыснул от смеха, но подавил смешок и задал еще один хитрый вопрос.
— Сколько весит этот кондор? — осведомился он.
— У нас в зоопарке мы учитываем только вес молодняка. Кондор, сами понимаете, уже не молод.
— Как же так, дорогой профессор? — снова влез Фицрой, — Неужели вам не было любопытно узнать, прибавляет ли в весе ваш подопечный после добавок белка и кальция?
— Поверьте мне, его вид не вызывал у меня ни жалости, ни опасений. Кондор совсем не выглядел истощенным замухрышкой! — с достоинством ответил профессор своему тощему оппоненту.
Удар был хорош, хотя и ниже пояса. Барни даже зажмурился от удовольствия. Но оставлять в покое профессора было еще рано.
— Скажите, уважаемый профессор, представляет ли кондор опасность для человека? Нападает ли он на людей?
— Не думаю, в науке таких случаев не описано, — ответил Арчибальд Муни. И тут, на наш взгляд, профессор обнаружил досадной пробел в своем домашнем образовании. Он не читал "Детей капитана Гранта".
— А нападает ли кондор на животных, диких или домашних?
— Иногда, хотя и довольно редко. В основном на очень мелких. Как я уже сказал, питается он преимущественно падалью. Хотя... Хотя существуют легенды или даже гипотезы, вполне правдоподобные, кстати, что кондор внезапно атакует на горных перевалах некоторых э... э.. парнокопытных и э...э... полорогих. Те падают, так сказать вниз, разбиваются насмерть. И таким образом кондор добывает иногда пропитание.
— Что вы говорите! — с улыбкой отозвался Барни, — Ну, слава богу, у нас в Лондоне нет крутых скал, на которые смогли бы взобраться некоторые ...э... полорогие.
— Да уж точно, скал у нас нет, — вмешался неутомимый Фицрой. — Но сколько у нас в городе производится монтажных и прочих работ верхолазами. К примеру, купол собора Святого Павла находится на реставрации. Да-да, представьте себе, он весь одет в леса. Я ничего здесь не вижу смешного! — вскипел натуралист, хотя никто и не собирался смеяться. У присутствующих в студии редакторов и операторов попросту разыгралось воображение. Все живо представили себе эту картину: кондор внезапно атакует верхолаза, и тот летит с высокого купола вверх тормашками.
— А сколько бездомных кошек карабкается по карнизам наших домов! — не унимался натуралист, — и все они будут падать на нас с вами!
Тут он постучал веско пальцем по середине студийного стола, словно приглашая кошек падать именно сюда.
— Да-да, несомненно, — согласился Барни и продолжал, — существует ли опасность для пассажиров авиалайнеров, ведь такая большая птица при столкновении с самолетом.... Сами понимаете!
— Опасность от кондора не большая, чем от других крупных птиц, которых в наших краях немало. Целые стаи крупных птиц обитают и в окрестностях аэропортов. А кондор всего лишь один.
— Одного кондора вполне достаточно, поверьте мне! — вновь влез в беседу натуралист. — Готовясь к перелету через Атлантику необходимо учесть, к сожалению, и этот факт.
— Безусловно, — вновь поддакнул Барни Уитни. — Существует ли, по-вашему, опасность, что столь крупная и тяжелая птица заденет провода высокого напряжения?
— Провода? Какие провода? — профессор Муни потерял нить беседы. Но нашел ее все тот же натуралист:
— Опасность всегда существует, — воскликнул он, указывая тощим пальцем на источник этой опасности — профессора Муни, — тем более что точного веса птицы мы не знаем!
— Безусловно, — на этот раз отозвался профессор, в тоне его слышалось раздражение, — безусловно! Вес птицы значителен, и ущерб будет невосполним. А уж если кондор сожрет без остатка труп верхолаза с собора Святого Павла, то своим весом он вообще наделает бед...
— Что вы, что вы, профессор! Я надеюсь, что все обойдется, — с улыбкой примирительно проворковал Барни, — позвольте, однако еще один вопрос. А как там, то есть в Латинской Америке ее население справляется со всеми этими проблемами?
— Понятия не имею! Мне не доводилось побывать в Латинской Америке! — разозлился профессор на Барни за его ернический тон.
— С вашего позволения, господа, — вступил в разговор натуралист Мартин Фицрой, показывая всем своим видом, что теперь настала его очередь, и что все вопросы строго научного свойства следовало бы сразу адресовать ему. После значительной паузы он начал быстро и веско излагать факты. Он выложил все самые новейшие данные из области орнитологии, обильно сдабривая их интереснейшими сведениями из сферы этнографии и фольклора. Все в студии разинули рты, когда узнали, что лишенная оперения голова кондора позволяет ей беспрепятственно погружаться в самые недра внутренностей павшего животного и выедать их изнутри. Индейцы Чили и Перу приспособили даже особые ловушки в виде кожаных мешков с приманкой, петля сама затягивается, и кондор оказывается пойманным за голову. Натуралист даже взялся принести в студию подлинный такой мешок, купленный им в Вальпараисо. Но, не встретив воодушевления, он продемонстрировал чертеж такой ловушки, им самим искусно выполненный, и дал подробную инструкцию к ее применению. Кроме того, он подробно перечислил характер пищевых отходов, подходящих как нельзя лучше для приманки. "Индейцы предпочитают труп мелкого животного с резким запахом", — серьезно присовокупил он.
На протяжении всей лекции профессор Муни пытался ослабить душивший его галстук. Он чувствовал себя примерно так, как чувствует кондор, пойманный за голову. Голова начинала наливаться кровью, но коварный индеец затягивал веревку все туже... Барни тоже сидел, как на иголках, и все время торопил натуралиста. Передача подходила к концу.
И когда до конца оставалось чуть больше минуты, судя по студийным часам, профессор Муни внезапно взмолился дать ему реплику. Таким тоном просят последнего слова приговоренные к смерти. Барни не смог ему отказать.
Вот что сказал профессор, и слова его долго будет помнить все, кто смотрел эту передачу:
— Уважаемые господа! Я прошу всех вас... Нет, я просто умоляю только об одном, помните! Помните, вырвалась на волю из клетки очень старая и очень слабая птица. Ее собратья по клетке предпочли остаться. Хороший уход и сытная кормежка отвратили их от побега. Одна она, невзирая на полную безысходность и смертельный риск, предпочла всему сладкий зов свободы. Ее сердце, ее мускулы и крылья ослабли за эти долгие годы неволи. Но, как видите, надежда в ней не умерла. Кому-то из нас представится возможность увидеть ее совсем близко под свободным лондонским небом. Вид этой птицы необычен, может быть, даже жутковат. Но когда вы ее встретите, то не пугайтесь. Она вообще не способна причинить никакого вреда. Где она сейчас скрывается — никто не знает, но, скорее всего, пережидает в укромном месте. Сама она очень пуглива, она не переносит шума, не переносит копоти и дыма. Если увидите ее сидящей — не пытайтесь вспугнуть. Лишнее потрясение и лишний метр полета может ее убить. Работайте спокойно и внутри и снаружи своих домов. Летайте без опаски самолетами "Бритиш Айрлайнз" и других компаний. Не старайтесь также заманить кондора ни в мешки с петлей, ни в ведра, ни в щели почтовых ящиков. Не убивайте мелких животных для приманки. Дорогие детки, я обращаюсь именно к вам, любите кошечек и собачек.
Друзья мои! Увы, совершил побег из зоопарка редчайший, бесценный, уникальный представитель пернатых. У него не было клички, потому, что он был один в своем роде. Как и каждый из нас — один в своем роде! И каждому из нас будет дано это почувствовать когда-нибудь, особенно в старости. И тогда каждому из нас захочется участия и милосердия. Так будем же участливы и милосердны. Друзья мои, если вы увидите кондора, или что-то близкое по описаниям, то сделайте только одно. Поднимите трубку и наберите следующие номера телефонов.
Профессор назвал два телефонных номера и виновато посмотрел на Барни. Передача завершилась на этой пронзительной ноте. Кондор был предоставлен на милость Британской нации.
— Черт бы тебя побрал со всеми твоими потрохами! — тихо проговорил растроганный папаша Хопкинс.
5
НАВАЖДЕНИЕ ПОЛКОВНИКА ЛОНГФИТА
1
Две ночи подряд, пока над Лондоном проносились тяжелые черные тучи, и бушевал порывистый ветер, сэру Малькольму Лонгфиту не дано было сомкнуть глаз. У постели отставного полковника каждые четыре часа сменяли друг друга сиделки. На смену кислородным подушкам приходила капельница, а на смену ей — таблетки и камфара. Казалось, что все мыслимые старческие напасти договорились в условленный час пойти на приступ и лишь спорили друг с другом за право нанести решающий удар. Этот спор, видимо, оттянул развязку. Полковнику самому бы следовало вмешаться, то есть выбрать между астмой, стенокардией, гипертонией или артритом. Но это было сверх его возможностей, — он просто уже не помнил этих названий. Вдобавок к ним он страдал еще и рассеянным склерозом.
Лишь под самое утро третьего дня ветер перестал раскачивать столетние вязы за окном, унялся дробный стук веток о крышу. Открытая форточка поглотила кисловатый запах камфары и наполнила палату влажной прохладой. Полковник ненадолго задремал на своей подушке, слегка приоткрыв рот. Медсестра, дождавшись, пока большой нос полковника не начнет издавать мерного похрапывания, сунула в книгу закладку и ретировалась на цыпочках. Часы показывали двадцать минут восьмого.
Но и в это первое погожее утро душе старого джентльмена не дано было обрести долгожданного успокоения. Ровно в семь двадцать на смену заступил придурковатый верзила Стивен. Как ни в чем не бывало, он сдернул со старика одеяло, схватил его в охапку и перетащил в кресло. Согласно инструкции, он, Стивен, должен был, во-первых, поменять постель, а во-вторых, — проветрить палату. Раскрытой форточки ему показалось мало, и он распахнул окно настежь.
Полковник, сидя в кресле в серой пижаме с надписью на рукавах и на спине "Св. Сессилия", приподнял одно веко и замычал. Его голым ступням стало холодно, и вместе с холодом к нему стало возвращаться понемногу чувство реальности. Перед ним на полу валялась груда постельного белья все с той же надписью "Св. Сессилия", простроченной многократно по периметру, подобно сигналу бедствия на телеграфной ленте. Его взгляд пошарил вокруг, обежал голые стены и остановился на единственной фотографии в рамке: фрегат королевского военно-морского флота "Принц Уэльский" на учениях. Уже пять лет, как фрегат пошел на слом, но полковник этого не знал, хотя смутно догадывался. Он лишь глубоко вздохнул, приоткрыл второе веко и поморщился. И не фрегат был тому причиной. Сосало под ложечкой и немного давило где-то внутри, под самой диафрагмой. Это была сущая ерунда в сравнении с ночными тяготами. Из всех напастей только одна сейчас причиняла полковнику наибольшие страдания. И имя этой напасти было шпинат. Эта мерзость теперь регулярно подавалась и на завтрак и на ужин. Она же ожидала его и сегодня. Полковник первым делом мысленно поклялся не притрагиваться к завтраку, каких бы мук это ему ни стоило.
— Эй, дружище! — попытался он окликнуть Стивена. Но тот, притворяясь глухим, продолжал возиться с матрацем, — Эй, любезнейший! Не мог бы ты прикрыть окно!
Верзила недовольно оглянулся и захлопнул лишь одну ставню. Он всегда делал сначала первую половину дела, о второй следовало попросить особо. Со второй просьбой полковник немного помешкал, — в раскрытую ставню заглядывало утро нового дня. Тенистая вязовая аллея за окном жила многоголосным птичьим гамом и шуршанием влажной листвы. Стивен повертел ручку большого радиоприемника и поймал какой-то хриплый джаз. "Эй, любезнейший! — снова позвал полковник, и тогда Стивен закрыл вторую створку окна вместе с форточкой. Полковник смирился и замолк, но через пару минут вновь решился подать голос. "Да, сэр!" — отозвался верзила. "Любезнейший, который теперь час, неужели пол восьмого? — "Да, сэр!". Нет, полковник явно хотел спросить что-то другое, но позабыл что.
Лишь после того, как, перенесенный на руках в ванную, он дал себя вымыть мочалкой, сам сбрил двухдневную седую щетину, сам приложил ватку с йодом на многочисленные порезы, пригладил щеточкой усы, только теперь он вспомнил. Он вспомнил, что до смерти хотел бы принять ложечку соды и запить ее стаканом воды. Ложечка и стакан были принесены. Сода сделала свое благотворное дело: желудок полковника пробудился, заурчал, заработал и пропел поминки по вчерашнему шпинату. Сэр Малькольм почувствовал себя заново родившимся. Пусть бы теперь пожаловали все эти врачи и медсестры! Как бы они подивились чистоте сердечных тонов и наполнению пульса старого пациента. А самое главное, к полковнику вернулись его оптимизм и упрямство. Это помогло ему решительно отпихнуть от себя поднос с завтраком, несмотря на голод. И лишь стакану крепкого сладкого чаю он радостно отдал честь. Вот и еще один день подарила ему судьба, как тут не радоваться!
