Круги на воде

Септаграмма

Семиконечная Звезда Магов — один из древнейших символов, пришедший в оккультные науки из глубины веков — от древних шумеров, а возможно и от тех, кто был до них... География использование этого древнего оккультного символа широка: его применяли почти все древние народы, вкладывая в него тот или иной сакральный смысл. Зороастрийцы связывали с септаграммой символику и проявление действий планет септенера. Семь лучей звезды — это семь дней недели, каждому из которых покровительствует та или иная планета септерна, персонифицированная и олицетворяемая определенным богом. С каждым днем недели было связано определенное поверие, определенная символика и различного рода рекомендации для людей, рожденных в этот день. Кроме того, в древности по дню рождения определялось и социальное предназначение человека.

Таким образом, с самого рождения человеку была уготована определенная судьба.

Юрий Андреевич отложил книгу в сторону. Надежда на то, что объяснение рисунка разъяснит ему суть произошедшего накануне, окончательно растаяла. С какой стати кому-то понадобилось присылать ему септаграмму?.. Тут Смолин вспомнил, что звезда была внутри нескольких кругов, а это значило, что поиски смысла присланной ему символики еще далеко не закончены. Но сейчас сил у него осталось ровно на то, чтобы добраться до дивана и поспать хотя бы пару часов до того, как надо будет вставать и жить еще один абсолютно бессмысленный день. Хотя теперь Смолину начинало казаться, что какой-то смысл в его существовании появляется, незаметно входя в его будничное существование легким шорохом бумажного листа...

* * *

Писалось непривычно легко. Линию про Смолина-младшего Олегу долго обдумывать не пришлось — это был весьма банальный ход в подобного рода литературе, который любили использовать и многие из его именитых современников. От отца к сыну и все такое... Сначала он и вовсе хотел отказаться от этого приема, но попытки придумать что-либо другое успехом не увенчались — наступал полнейший ступор. Забросив эти попытки, Олег решил не изощряться, а пойти про проторенной дорожке. И как только он это сделал, руки словно сами забегали по клавиатуре, как, должно быть, бегают руки у профессионального пианиста, в сотый раз играющего одно и тоже произведение.

Написав ни на что не отвлекаясь пару страниц, Олег вдруг решил взять с полки свои первые романы и перелистать их. Вообще-то он не очень любил возвращаться к пройденному, но здесь в нем возникло какое-то непреодолимое желание перечитать некоторые страницы. Отчасти это было даже полезно для того, чтобы избежать самоповторов, которыми так часто грешат писатели. Сняв с книжной полки нужные книги, Олег уселся на диван и углубился в чтение.

Свой первый настоящий роман, который был опубликован и распродан внушительным тиражом, Олег написал через несколько лет после окончания института. Побудила ему к этому шагу отнюдь не учеба на филологическом факультете, где многие страдали графоманией и пописывали то прозу, то стишки, а смерть того самого бывшего однокурсника Сережи, подорвавшегося в Чечне. Когда он услышал эту историю, вначале не поверил — всегда трудно поверить в смерть знакомого человека. Но это было правдой, хотя и весьма жестокой. В тоже самое время в жизни Олега произошло и еще одно неприятное событие, так же связанное с уходом близкого человека — умер его отец, который всегда отличался отменным здоровьем, а на работе, среди женщин, так и вообще слыл спортсменом. Впрочем, умер он совсем не от болезни, а от несчастного случая, если все произошедшее можно было так охарактеризовать...

Возвращаясь под новый год домой, отец, будучи навеселе после отмечания всенародного праздника в тесном кругу родного НИИшного коллектива, решил поймать частника, чтобы поскорее оказаться дома. Не прошло и минуты, как на вытянутую руку отца рядом с ним остановилась раздолбанный жигуль, внутри которого веселый кавказец слушал родные мелодии. Открыв дверцу, отец поинтересовался, готов ли гость столицы отвести его на Юго-западную, и, получив утвердительный ответ, уселся в машину. Ехали быстро и весело. Бомбила представился Асламбеком и долго рассказывал отцу, как в его родных краях сейчас хорошо и тепло, а кое-где еще можно и полакомиться последними мандаринами, не опавшими на землю.

Где-то в районе Университета Асламбек вдруг изменил маршрут, чем вызвал естественное удивление отца Олега.

— Нэ волнуйся, дарагой, — был ему ответ. — Встрэтишь свой новий год!

Отец особо и не волновался — машины он ловил и до этого, и до дома его всегда довозили. К тому же веселый хмель играл в голове в такт горным напевам, несущимся из допотопной кассетной магнитолы, а на душе было легко и хорошо.

Первые признаки беспокойства появились у Игоря Сергеевича, когда "Жигули" пересекли МКАД и устремились в сторону области.

— Ты куда, Асламбек? — весело спросил он. — Мы ж уже за окружной!

— Встрэтишь, встрэтишь Новий год!— посмеялся в ответ Асламбек.

Когда за окном замелькали подмосковные леса, Игорь Сергеевич окончательно протрезвел.

— А ну поворачивай назад, твою мать!— заорал он на водителя.

— Заткни сваю пасть, — оскалился в ответ кавказец.

— Да ты чего, совсем охренел что ли!? — растерялся скромный инженер НИИ

В ответ Асламбек ткнул ему в живот чем-то твердым. Когда Игорь Сергеевич опустил глаза, то увидел, что в его дубленку упирается черное дуло.

— Эх ты, Асламбек. — обреченно пробормотал он. — Мандарины, мандарины... Грабить будешь?

— Нэт. — Односложно отозвался Асламбек, после чего умело ударил Игоря Сергеевича прикладом по голове.

А через несколько дней по всем телевизионным каналам показывали ужасные кадры, которые навсегда запомнились многим людям: чеченские боевики стояли полукругом с автоматами наперевес, а у их ног сидели три мужчины славянской внешности, одним из которых и был отец Олега.

То был дерзкий акт устрашения, которым чеченские воители открыли новую волну противостояния с Россией. По всей стране ими были выкрадены несколько человек, которых они потом прилюдно казнили, записав свои злодеяния на пленку. После этого пленка была разослана всем ведущим мировым каналам, которую те с радостью крутили с утра до вечера, поднимая свои рейтинги.

Одним словом, смерть собственного отца Олег наблюдал по телевизору по несколько раз на дню, ощущая слепую злость и беспомощность одновременно. И это стало вторым потрясением, подтолкнувшим его к письменному столу. Естественно, его первая книга была посвящена чеченским событиям...

* * *

— Вынырнув из своих воспоминаний, Смолин обнаружил, что они уже почти на месте. Недавно построенный дом на Садовом кольце мрачно нависал фасадом над широкой улицей. Водитель припарковался у нужного подъезда:

— Мы на месте, товарищ капитан, — сообщил он.

— Вижу, вижу, — Смолин решил еще раз, прежде чем идти наверх, рассмотреть листок, который ему дал Глеб, а потому не торопился выходить из машины.

Он пошарил рукой в кармане кителя, и достал сложенный кусок бумаги.

— Выйди, покури, — обратился он к водителю.

— Слушаюсь. — Водитель покинул салон.

Смолин еще раз рассмотрел записку и закрыл глаза.

"Опять эта чертова семиконечная звезда, — начал про себя размышлять он. — Сколько же лет прошло? Десять. Десть лет. Тогда все закончилось ничем: погиб этот бедный паренек, как его звали...Потапов. Потом выяснилось, что с сердцем у него были какие-то проблемы — именно этим и объяснили причину смерти. И зацепок никаких не было, кроме кругов и звезды...Ладно, сейчас, по крайней мере, все пока живы, а с этой чертовщиной разберемся..."

С этими мыслями Смолин вышел из машины и направился к знакомому подъезду. Он бывал в этом доме не часто, так как сразу же после переезда Львовой в Москву ему дали понять, что старуха была нужна самому Сталину. Квартира Львовой находилась под круглосуточным наблюдением, а ее обитательница почти все время проводила дома. Лишь иногда она выходила на кратковременные прогулки. Посетителей у Львовой почти не было. Единственным человеком, который регулярно навещал старуху, был Новиков, о котором Смолина довольно долго расспрашивали коллеги из соответствующих отделов. Смолин отговорился тем, что Новиков, по его данным, не представляет никакого интереса, а уж тем более опасности. Само собой на Новикова довольно быстро было собрано обширное досье, но и в нем не было никакой компрометирующей этого скромного ленинградского служащего информации.

Смолин, вернувшись из Ленинграда, вновь погрузился в обычную рутинную работу отдела, пока несколько месяцев спустя не был вызван к руководству, которое сообщило, что гражданка Львова пожелала его видеть. Так началось их общение. Говорили они всегда гуляя по узким московским переулкам, так как в квартире всегда существовала опасность быть услышанными. Довольно быстро Смолин понял, что старуха искреннее благодарна ему за то, что он сделал по ее просьбе. Смолин, как обещал, по возвращению в Москву сделал соответствующий запрос в Ленинград, в котором потребовал, чтобы все документы по делу "Черного Солнца Востока" были срочно переданы в центр. Документы Смолин частично уничтожил, а кое-что отдал Львовой, которая сама же об этом попросила.

Но все же запрос дела потребовал некоторых усилий. Смолин прекрасно знал, что такие старые безнадежные дела, как дело 'Черного Солнца Востока', заведенное десять лет назад, пылятся где-нибудь в дальнем углу, давно не кого не интересуя. Но, с другой стороны, Смолин понимал, что запрос дела по официальным каналам приведет к ненужным вопросам и так просто уничтожить документы не удастся. В конце концов, он шел на должностное преступление, за которое мог поплатиться погонами, а то и еще хуже...

Дело решилось само собой. Внезапно арестовали Бокия, и началась жесточайшая чистка органов в Ленинграде. В атмосфере всеобщего страха, в которую погрузились ленинградские чекисты, Смолин нашел лазейку. Через своего приятеля в питерском управлении, он сумел сделать так, чтобы дело 'Черного Солнца' ушло в Москву вместе с еще одним делом, которое он запросил для отвода глаз. В условиях, когда каждый документ, который случайно всплывал, мог стоить его фигурантам ( с обеих сторон — как проходящих по делу, так и ведших его) жизни, приятель Смолина с легкость переправил документы в Москву, так как сам в двадцать восьмом участвовал в разработке этой странной организации. А попасть в ее члены и сообщники непонятных мистиков ему совсем не хотелось. К тому, зная Смолина, он верил его слову — а Смолин пообещал, что документы исчезнут навсегда.

Смолин долго удивлялся тому, что Львова появилась в его жизни практически сразу после смерти Динтлер, отчасти заняв ее место. Конечно, о той доверительной близости, что была у него с бывшей баронессой и речи не шло, но все же Львова стала ему в некотором роде советчиком по определенным, требующим особой проницательности вопросам. А в проницательности он ей отказать никак не мог. Вернее, в том, что он сам для себя называл "проницательностью". Смолин боялся признаться себе, что Львова обладает сверхъестественными способностями. Он считал себя материалистом, который никогда не поверит во всякую ерунду религиозного толка. Но в случае с Львовой он столкнулся с тем, что не мог оттолкнуть от себя, как не старался. Сначала он пытался уверить себя, что Львова мало чем отличается от баронессы — да, развита интуиция, — но все остальное блеф и шарлатанство. Но где-то глубоко внутри он чувствовал, что Львову и баронессу разделяет пропасть.

Дверь Смолину открыл Новиков.

— Добрый вечер, Илья Ильич, — поприветствовал его Смолин.

— Добрый вечер. — Новиков выглядел так, словно сама смерть наложила свой отпечаток на его лицо.

* * *

— Итак, братья — Дольская обвела всех присутствующих тяжелым взглядом. — час настал. Первый круг позади.

За столом раздались возгласы удивления. Присутствующие тут же начали перешептываться, но Ольга резко прервала их:

— На первый круг у нас ушло ровно двадцать лет. Много это или мало, братья? Это ничто. Я говорю вам — это ничто. Это мгновение мгновения в нашем деле. Я вижу ваше удивление. И я готова ответить на все ваши вопросы, которые, я уверенная, у вас есть.

Статный старик встал со своего места. Он откашлялся, извинился за задержку и заговорил осипшим голосом:

— Уважаемая Ольга Сергеевна, я как старейший из присутствующих на нашем собрании хотел бы высказаться первым. Уже двадцать лет, то есть со дня основания братства я являюсь его членом. С тысяча девятьсот восемнадцатого года. Вы все знаете, что я не всегда был скромным бухгалтером, коим являюсь теперь, на закате жизни. Тогда, скажем так, в прошлой жизни я был тем, кого нынешняя власть именует знатью или как там еще. Мой древний род ведет свое начало еще с тех времен, когда первые князья закладывали столицы дохристианской Руси. Я знаю, что за этим столом есть сомневающиеся в том, что это так, но вы, Ольга Сергеевна, знаете это наверняка...

Дольская кивнула в знак согласия, а старик зашелся страшным кашлем, после чего продолжил:

— Так вот... До революции я был членом многих, многих обществ, пытавшихся открыть истину, пытавшихся призвать высшие силы для возвращения первородного мироустройства. Все эти общества потерпели крах. Как и сама Россия. Но во мне всегда жила вера, что наступит час, когда зори новой надежды засияют над нами всеми. И вот этот час настал. Я старый человек и мне осталось не так долго жить на этом свете, но я знаю, что и после смерти я буду с вами, за этим столом и это успокаивает мое больное сердце. Но еще больше меня успокаивает то, чем мы теперь обладаем. То, что позволило нам выйти из первого круга, пройдя сквозь огонь и ужас последних двух десятилетий. То, что позволит нам избавиться от этой власти!

Теперь голос старика уже гремел, прокатываясь раскатами грома по комнате. Присутствующие испуганно переглядывались, но Дольская спокойно взирала на оратора, не прерывая его. Старик же тем временем патетически провозгласил:

— Это лежит в портфеле, который принес наш брат Марченко. — Он торжественно посмотрел на Марченко, который отойдя от испуга теперь гордо взирал на окружающих.

Шепот за столом возобновился.

— Тихо, тихо, господа, — старик сделал жест рукой, призывая собравшихся к тишине. — Многие из вас, видимо догадываются, о чем идет речь. Думаю, что даже все. Ну что ж, настало время раскрывать карты.

С этими словами он обратил свой взор на Марченко и обратился к нему словесно:

— Достаньте Книгу, Александр!

Марченко послушно открыл портфель и извлек из нее книгу черного цвета.

Собравшиеся восхищенно всплеснули руками. Старик же продолжил:

— Только мы, сидящие в этой комнате, посвященные первой степени, имеем право знать, что время начинает идти по второму кругу, что мы еще на шаг ближе к центру.

— Но как?... — не удержался Безлюдный. — Как это произошло?

— Все произошло ровно так, как и предсказывали Великие Учителя в своих речах: Черное солнце погасло, а ее скрижали попали в руки посвященных.