Иллюзия реальности

— Ну...я, пожалуй, вещи разложу и в комнате приберусь.

— Да, хорошо, — сказал Артём, пихая меня, чтобы я не медлила с очередной порцией еды, — можете в шкаф положить. Там только одна полка немного занята.

— Спасибо, а... — мама мялась, стоя в дверях. — Кто из вас спал на диване?

— Я, — почти хором сказали мы с Артёмом.

Недовольно посмотрев на вилку все никак не достигающею его, он обхватил моё запястье и уже своей рукой помог донести эту проклятую вилку.

— А...ну...хорошо, — немного растерянно сказала мама и ушла, оставляя нас наедине.

Дав Артёму подзатыльник, со словами "ну ты вообще-е-е", я пошла мыть посуду. До школы оставалось меньше часа, а я ещё даже не начинала собираться. Надо было поторапливаться, а то так и опоздать можно. Хорошо хоть, отсюда до здания школы — не больше пятнадцати минут.

— Иди собирайся уже, — сказала я Артёму, когда тот, вместо того чтобы помогать, уселся на кухонный шкафчик рядом с раковиной.

— Рано ещё. Сначала надо твои побывавшие на войне ноги помазать чем-нибудь. Или ты и собираешься вся исцарапанная ходить?

— Да не надо ничего ничем мазать. Не нравится, не смотри, — вымытую тарелку я отдала Артёму. Все равно без дела сидит, — расставляй, а я одеваться пойду. Под штанами ничего не видно будет.

— Баран упёртый.

— И кофе мне налей... пожа-алуйста, — сделав вид, что не услышала его последнюю фразу, пошла искать одежду и косметику. Оно-то дальше сумок никуда не делось, но надо ж найти нужное и, скорее всего, погладить джинсы и рубашку.

— Ты же говорила, что мне нальёшь его!

Я развернулась в дверях и, пожав плечами, сказала:

— А баран передумал.

Кофе был выпит уже на бегу. Потому как оказалось, что все вещи — и мои, и Артёма — помялись так, будто в одном месте побывали. Пришлось их наглаживать в уже знакомой для меня позе и на знакомом же диванчике. Потом — поиск косметички по сумкам. Лишь после того, как я вытряхнула все их содержимое на пол, вспомнила, что забыла её дома. Расчёску пришлось просить у Артёма. Он посмеялся, сказал, что и с причёской в стиле панк, мне очень даже хорошо, но все же дал её. А потом, напевая "и не накрашенная страшная и накрашенная", он пошёл собираться в школу.

Одевшись как солдат, пока горит спичка, Артём стоял у дверей и комментировал мои метания. Ему хорошо было, его одежду я первой погладила. Поэтому-то он собрался первый. Спичка это так...отговорка.

Мама все пыталась помочь, но не знала чем и как. В итоге — ушла приводить пустующую комнату, которой суждено было стать спальней, в более-менее пригодный для жилья вид. Высунув оттуда нос только для того, чтобы сменить воду, она помахала нам половой тряпкой и пожелала хорошей дороги, и чтобы учителя не спрашивали. За последнее я была более чем благодарна: за выходные ничего не сделала. Даже учебники не открывала!

На улице, зябко ёжась от холода, я куталась в красный шарф, натянув его почти до самого носа. Из-за аномально сильного тумана, не свойственного нашему городку, было сложно что-либо рассмотреть на расстоянии нескольких шагов. А ведь вчера было тепло! Солнце светило...

Артём тоже пытался как-можно сильнее зарыться в тоненькую косуху, и сделать так, чтобы тепло она сохраняла как полноценная — зимняя — куртка. Вспомнив о том, что пингвины, при сильном морозе, жмутся друг к дружке, чтобы леденящий северный ветер не был смертельно опасным, я поближе подошла к парню, так, что руки почти соприкасались. Про себя усмехнувшись тому, что хорошая мысль ко мне приходит только в сравнении с какой-нибудь неуместностью, я радовалась незначительному потеплению. Не сказать, чтобы стало намного лучше, но все ж совсем рядом ощущалось тепло человека. А Артём, похоже, был совсем не против. На одном из перекрёстков, когда я задумалась и не заметила красного сигнала светофора, он одёрнул меня, положив руку на талию и притянув на тротуар.

Светофор был четыре квартала назад. Руку Артём так и не убрал.

Перекидываясь отдельными фразами, мы довольно быстро дошли до невыразительного здания школы. Во дворе почти никого не было. Во-первых, холод придал нам невиданного ускорения, и мы пришли рано. Во-вторых, все нормальные люди по приходе, старались скорее заскочить внутрь. Сквозь туман была видна только зажжённая сигарета охранника, курящего около калитки. На территории ведь нельзя, а тут — уже не школьный двор.

— У тебя где урок? — спросил Артём, открывая входную дверь.

— В северном крыле. А у тебя? — я недовольно скривилась, вспомнив, что первым будет право. Там ведь практическая, а я сделала только чуть больше половины. Если Семён Петрович не заметит, что там нет выводов — все будет отлично. Если же заметит... будет долгий рассказ о том, что ученики должны и обязаны. Потом — что делают вместо всего этого.

— В южном. И все остальные тоже там, только этажи разные, — сдав вещи в гардероб, Артём подождал, когда и мне в обмен на куртку дадут зелёный жетон.

— Тогда до обеда не пересечёмся даже, — я засунула "номерок" во внутренний карман сумки. — Ты потом сразу домой же?

— Да, когда освободишься — позвони, — дождавшись моего положительного кивка, он вновь потрепал мне волосы на голове, как безобидно нашкодившему ребёнку и поцеловал в лоб.

Я лишь покачала головой, наблюдая за тем, как он поднимается по лестнице, и бормотала себе под нос: "Ну... малое дитя же!".

Оказалось, что из-за дождя мы довольно неплохо ускорились: до начала урока оставалось ещё пятнадцать минут. Класс пустовал. Обычно, все приходили ровно со звонком или чуть позже. Конечно, учителя ругались, пытались жаловаться на одиннадцатый класс, который почувствовал свободу. Расслабился! Засранцы они этакие!

Достав из сумки учебник с тетрадью, я долго сверлила их взглядом, не желая что-то сделать. Но, раз уж есть шанс выйти сухой из воды, надо им воспользоваться! Хочется, не хочется... Кто меня тут ещё спрашивать будет о таких глупостях? Надо — и все тут.

Серая тетрадка в клеточку сразу показалась мне какой-то не такой. Вроде, потолще была и с шаром на обложке, а не с призмой. И пружинка чёрная была, а тут — белая. Открыв её, вместо размашистого, крупного подчерка увидела — мелкий. Убористыми буковками, в каждой клеточке были написаны правила и формулы. Да ещё и схемой начерчены и рисуночки сделаны.

— Вот же чёрт, — громко выругавшись, а с учётом того, что учитель — верующий человек, незамысловатая фраза стала хуже мата в общественном месте.

— Стаханова!

Все-таки услышал! А вот на уроке, чуть тише обычно скажешь и все: "Я вас не слышу, повторите-ка". Прикидывается, значит. Ну что ж, запомним это на будущее.

— Извините, — выкрикнула я, из кабинета.

Это же надо! Перепутала тетради: вместо своей схватила Артёмову. Ну и балда.

И ведь, кажется, ничего лишнего из сумки не выкладывала. Тогда бы хоть как-то можно было предположить, что тетради перепутались. Проклиная про себя всё, что только можно и посылая это тартар, — не достойно это "всё" полей элизиума! — я лавировала среди пришедшей малышни. И как они только умудряются приходить сразу и все вместе? Если договариваются, так лучше уж пришлёпывать по очереди, чтобы не создавать пробок по пути в гардероб и классы.

Телефон Артём поставил на "беззвучный" ещё когда мы только подходили к школе, так что звонить ему бесполезно. А зная только то, в каком он крыле — не найти нужного кабинета. Можно было бы спросить у его одноклассников, — все же с частью из них мы были вместе до конца девятого класса — но то ли они просто не попадались мне на глаза, то ли тоже приходили со звонком.

А ещё физмат, называется! Математики ведь, должны любить точность, без всяких там погрешностей, а значит — являться вовремя. Ладно уж мы — гуманитарии — народ ленивый и неспешный, в большей своей части. Тут надо медленно собраться, потом понять, что вокруг происходит, войти во вкус... и начинать кругом и всюду кричать о нехватке времени.

По расписанию, висящему в учительской, я нашла, что 11 "Б" сейчас должен быть в сорок пятом кабинете и, почему-то меня это не удивляет, у них должна быть физика. В дверях пришлось притормозить, пропуская внутрь группку учителей. Тогда-то я и увидела озирающегося по сторонам отца.

Что он тут вообще делает? Неужели решил найти меня... Только и тут опять возникает вопрос. А зачем?

К моему сожалению, он тоже увидел меня и окликнул. Я хотела сделать вид, что не услышала, но, проходящий мимо учитель информатики остановил меня, сказав: "Стаханова, разве не слышали, что Вас зовут?". Припечатал гад. Вот всегда его недолюбливала! Нудный лысый телепузик, да простят меня все хорошие люди выглядящие так же.

— Что тебе тут надо? — вместо приветствия сказала я папе, про себя отмечая — трезвый, но с диагнозом перепил.

— Здравствуй, Анжелика, — слишком уж официально, начал он. — Хотел у тебя узнать, где ты была и куда делась твоя мать, — а вот тут официальности поубавилось.

— Давай выйдем на порожки и там поговорим, а? Незачем собирать зрителей, — оглянувшись, он согласно кивнул и пошёл к выходу.

Забирать куртку я не стала, потому как слишком долго проводить времени на улице не собиралась. Но сразу же пожалела о своём решении. До чего же холодно было — просто зуб на зуб не попадал! Попытка унять дрожь закончилась тем, что стало ещё хуже. Тряслась как былинка на ветру.

Несмотря на погоду, на порожках толпился народ. Кто-то ждал друзей, кто-то курил, а кто-то — просто за компанию стоял. Я спустилась вниз, стараясь ступать осторожно, мелкими шажками. Мало того, что плитка, которой выложены порожки была скользкая, так ещё и на них образовалась тоненькая корка льда. Упадёшь — убьёшься на фиг.

— Мама сейчас у знакомых, — обтекаемо ответила я, как только мы отошли от лишних ушей. — Я была там же. У нас всё отлично и домой возвращаться не собираемся. Все узнал?

— Анжелика...

— Что?

Откровенно раздражающая ситуация. Вот ведь с самого начала не хотела с ним разговаривать. И понимаю же, что не должна так вести себя, но иначе не могу. Перед глазами появлялась его заплетающаяся походка, помутневшие глаза. И сразу же срабатывал спусковой механизм: хотелось язвить, перечить, быть ледяной неприступной глыбой. Но ведь наяву он был совсем другим. Опрятно одет, выбрит, пах одеколоном с чуть резковатым запахом, который мне всегда нравился у мужчин. Да, признаки похмелья видны, но они отодвигались на второй план.

— Ещё скажи, что переживал из-за нас, — сказала я чуть слышно, не желая с ним ругаться. Но и молчать тоже не могла.

— Конечно переживал. Вас не было всю ночь!

— Да ты дрых на диване, когда бы ты там переживал. И вообще. Ты хоть знаешь, как на нем оказался? Помнишь, что было... да хотя бы вчера?

— Что ты начинаешь? Я просто пришёл узнать как вы. И где. Я же не знал, где вас искать. Телефоны не отвечают, и мамины и твои друзья, номера которых у меня есть, или тоже молчат, или не знают где вы. И, — он ненадолго замолчал, — я не помню ничего.

Вздохнув, я подняла голову, будто ища ответа у редких звёзд, которые с трудом, но можно было рассмотреть. Как небольшие искорки, они были рассыпаны по небу. Туман понемногу рассеивался под тусклыми лучами солнца. Был завораживающий период, когда солнце и луна встречались, сменяя друг друга. Тот короткий период, что есть у этих двоих.

— Тебе надо лечиться, — сказала я, полностью успокоившись.

— Я не больной, чтобы мне приходилось лечиться!

— Пап, это — алкоголизм. И если ты не можешь справиться с ним сам, надо обратиться к профессионалам. Иначе... — прозвенел звонок на урок, и я поморщилась — опоздаю ведь! — Иначе мы не вернёмся домой. Всё. Давай поговорим позже, хорошо? У меня учёба.

Развернувшись, я побежала к входу. Тогда, когда я хотела открыть дверь, её резко распахнули изнутри. Тонкая резиновая подошва кед заскользила по плитке. От каждого рывка — попытки вернуть равновесия — становилось ещё хуже. Я попыталась выгнуться вперёд и зацепиться за дверь, но не успела...

Уже будто со стороны, увидела себя, падающую в сторону столбика, с которого мы всегда смеялись и говорили, что он тут специально поставлен. Если вдруг кто будет падать, чтоб наверняка. Увидела папу, сорвавшегося со своего места и попытавшегося поймать меня. И Артёма, бегущего по коридору. Он остановился и посмотрел туда, где вопила повар, заметившая моё падение. Что-то закричав, он помчался сюда.

Но реальность отдалялась, становилась всё более смазанной. Будто бы это и не реальность, а лишь иллюзия. Копия ничуть не отличимая от оригинала. Потом все просто пропало, и было лишь тьма.

— Ну и долго ещё будет длиться это затянувшееся представление?

— Ровно столько, сколько времени тебе потребуется чтобы решить: остаться или вернуться обратно, — ответили мне.

В темноте стали прорисовываться очертания комнаты. Массивная мебель цвета грецкого ореха, старинные многоуровневые подсвечники на столе и тумбах; тёмные тяжёлые шторы и ковёр с крупным ворсом. За столом сидела уже знакомая мне девушка.

— В смысле? — спросила я её, без приглашения садясь за стол.

— Анжелика, ты же умная девушка. В прямом смысле. Ты что, забыла про уговор? — она улыбнулась и покрутила в руках появившийся бокал с красным вином. — Три недели прошло.

— О...

И правда ведь! Ещё два дня назад я чуть ли не крестиком помечала прожитые дни, отсчитывая минуты до возвращения. Потом — водоворот событий пленил своей насыщенностью. Столько всего произошло за какие-то сорок восемь часов, что если я и вспомнила о прежнем мире то только: как было там, как могло бы быть там, что будет. Но совсем забыла, что вернусь так скоро.

— Так что ты решила?

— Я думаю, это очевидно, — без малейшей паузы ответила я, скрестив руки на груди. — Конечно, вернуться.

— Хм...В этом я не сильно-то сомневалась, — улыбнувшись, девушка поставила бокал и, прищурившись, посмотрела мне в глаза, — но вот какое у меня будет предложение...

— Ой, не-не! Давай без этого. Ты не хуже меня знаешь, что я все равно вернусь туда, откуда пришла.

Приподняв одну бровь, девушка цокнула и покачала головой.

— Дай мне закончить. Так вот, я не сидела сложа руки все это время... Не смотри так на меня! Да, к тебе сюда тоже наведывалась... кое-что подстраивала. Ой, вот только не надо кулаки сжимать, я тоже драться умею. О чем я? Ах, да... Есть один хороший вариант, куда ты могла вернуться. Там есть все то, за что ты так упорно хваталась при нашей первой встрече.

Стараясь даже не моргать, я все смотрела на неё, пытаясь понять: в чем каверзность её предложения. Не может ведь быть так, чтобы не пришлось "уплачивать" пресловутые проценты.

— Я не очень-то верю в бескорыстность незнакомых людей. Так что... В чем подвох?

— Ни в чем! Там есть всё, что тебе требовалось, — она сделала акцент на последнем слове, и тогда-то до меня дошёл смысл этого самого "подвоха".

— Нет.

— Но ведь ты отказываешься от эльдорадо! — воскликнула девушка, разводя руками.

— Вот именно что. Это просто страна чудес, но не моих. За короткое время я успела сильно измениться. Не знаю, в худшую или лучшую сторону, но теперь мои идеалы немного изменились. Мнения о настоящей жизни — тоже.