Пуля уже в пути

Глава 10.

Ксюшка блаженно плескалась в ванной, а я устроил себе праздник, изничтожая съестные припасы. Со стороны я выглядел комично. Одновременно проглатывал здоровенные куски консервированной ветчины, запивал их пивом, а в руке дымилась сигарета. Тридцать три удовольствия в одной кошелке, не хватало только обнаженных танцовщиц, едва прикрытых кисеей и звуков зурны и дутар. — Гошик, подай, пожалуйста, одежду, — раздалось из ванной. — Забыла от радости захватить с собой... Я подцепил белый махровый халат, который Ксюшка нашла в одном из шкафов, и направился к ней, на ходу допивая пиво. — Освобождай помещение. — Я повесил халат на крючок и, стараясь не смотреть на торчащие из густой пены стройные ноги, выскочил обратно. — Может быть, ты мне спинку потрешь? — с ехидцей раздалось мне в след, и Оксанка звонко рассмеялась. — Ну что тебе стоит? Ведь не убудет, право слово. — Без телячьих нежностей обойдешься, невеста. В твоем возрасте пора к самостоятельности привыкать. Я опять упал в плетеное кресло и вскрыл очередную банку пива. Через несколько минут из ванной выплыла Ксюха, расчесывая длинные влажные волосы. Халат был ей явно велик и висел, словно на вешалке. — Капитан, можете отплывать, — бодро напутствовала она меня. — Если что-то понадобится, стоит отстучать SOS и... — Сам управлюсь. Я стеснительный. — Вот уж никогда бы не подумала. Я ожесточенно соскоблил щетину, словно именно она была виновата во всех моих неприятностях. Оглядев бритое лицо, я остался доволен новым имиджем и с удовольствием нырнул в теплую ванну, заполненную до краев пенистой водой. Блаженно растянувшись, я отмокал, чувствуя, как с меня отваливаются пластами грязь и усталость. Удовольствие мое растянулось на целый час. И все бы хорошо, но пришлось потом на чистое тело опять напялить грязное белье, так как свежего в этом доме для меня почему-то не нашлось. Вернувшись в гостиную, я с удивлением обнаружил, что Оксанка, нахлебавшись пива, устроилась калачиком прямо в кресле и спокойно сопит в две дырки. — Вот охламонка. — Я подхватил её на руки и понес в спальню. — Стоило отлучиться... Она тут же обвила мою шею гибкими ручонками, словно лианами. — А я немного пьяна. — Глаза её влажно блестели, а язык слегка заплетался. — Впервые в жизни. Все кружится... — Какое — немного?! Ты напилась, как последний сапожник. — Я уложил её в кровать и накрыл простыней. — Да, — покорно согласилась она и, сморщившись, словно съела целый лимон, тут же попросила виновато. — Гошик, не уходи, мне так плохо. Ложись со мной. Я внимательно посмотрел на неё и, отстегнув ремень с болтающимся на нем ножом, бросил его на тумбочку. Не снимая одежды, улегся на край кровати, закинув правую руку за голову. Оксанка тотчас переместилась поближе и, закинув на меня левую ногу, положила руку мне на грудь, а носом уткнулась в ложбинку около шеи. Дыхание её было шелковистым и горячим. — Если будешь приставать или храпеть, столкну к чертовой бабушке на пол, — строго предупредил я ее и закрыл глаза. — Связался с алкоголичкой на старости лет. — Угу, — произнесла она то, на что хватило сил, и, теснее прижавшись, спокойно засопела. Я поцеловал её в лоб, отбросив в сторону непослушную прядь, и обнял рукой за плечи. От её волос пахло мятной свежестью, зеленой хвоей и чем-то ещё таким, что не поддавалось определению, но все вместе воспринималось как юность. — Спи, малыш. И не заметил, как сам погрузился в мягкие облака сновидений. Виделось мне, что несемся мы с огромной горы на лыжах, и мелькают один за другим крутые повороты. Да деревья стоят, осыпанные пушистым снегом, выстроившись в ряд, словно солдаты на параде. Пробуждение было резким, как удар кастетом под ребра. За окном разлилась кромешная тьма, и только звезды, рассыпавшись по небосводу, иногда подмигивали мне, как соучастники. Оксанка безмятежно спала, разметав по белоснежной подушке густые черные локоны. Дыхание ее было ровным и спокойным. Я настороженно вслушивался в приглушенную тишину и никак не мог понять, что же меня разбудило. На дворе глубокая ночь, и вроде бы можно спокойно отсыпаться до рассвета. Но нет, какая-то глухая тревога гложет изнутри, подбираясь к самому сердцу. Вот опять. На мгновение мне показалось, что я услышал какой-то неясный звук, донесшийся от двери, и чей-то хриплый голос. Или нервы сыграли со мной злую шутку? Осторожно спустив ноги на пол, я нагнулся и вытащил из чехла нож. Оксанка завозилась недовольно и повернулась на бок, выбравшись из-под простыни. Халат задрался, обнажив стройные ножки. Я встал и, сжимая в руке нож, привидением выскользнул в темный коридор. Прижавшись спиной к стене, неторопливо двинулся в сторону гостиной, едва освещенной бликами выглянувшей из-за облака луны. Подкравшись к углу коридорчика, я глубоко вздохнул и выскочил из укрытия. И тут же столкнулся с неизвестным субъектом, осторожно пробирающимся мне навстречу. Одет он был во все черное, и его можно было принять за тень отца Гамлета. Вот только в руке у этой тени поблескивал хромированной поверхностью не меч, а пистолет. Да к тому же на стволе был навернут солидный глушитель. Я отреагировал на неожиданную встречу первым и без малейшего зазрения совести воткнул ему лезвие в грудь, пока он не успел опомниться. Пистолет с глухим стуком выпал из его ослабевших пальцев. А затем и сам он свалился рядом с ним. Почти одновременно с этим я с силой ударил ногой по другому стволу, что попытался уставиться на меня наглым черным зрачком. Его удерживал здоровый детина, тоже облаченный во все черное. К своему изумлению я попал туда, куда и метил. Но здоровяк, без сомнения принадлежащий к мафиозным боевикам, уже успел нажать на курок, и пистолет негромко квакнул. Пуля обожгла мне левую ключицу, пройдя в миллиметре от тела и разорвав пятнистую ткань, и вонзилась в потолок. Но сам пистолет отлетел за спину мафика, мягко шлепнувшись на диван. Морда у бойца была ещё та! Многое ей довелось испытать в жизни ударов и потрясений. Широкая и бугристая, она не однократно изучила на себе всевозможные превратности судьбы. И казалось, что не существовало на земле тех предметов, что не прикладывались к ней. Разве, что не доводилось этой образине сталкиваться с гирей, которой строители крушат старые дома. Не теряя даром времени, я заехал здоровяку кулаком промеж глаз. И тут же боковым левым в скулу. А затем ногой в солнечное сплетение. Честно скажу, если бы мне так досталось, то я уже подгребал бы под себя пыльные половики судорожно скрюченными пальцами. Этот же нахал только откачнулся на шаг назад и по-бычьи тряхнул головой, словно прогонял приставучего слепня. В разные стороны полетели мелкие брызги крови из разбитого носа. Он вытер их тыльной стороной ладони и, криво ухмыльнувшись, ринулся в атаку. Глубоко посаженные глаза сверкали в темноте адским пламенем и излучали неприкрытую агрессивность. Он был неповоротлив, но его удары были сильны. Попасть под один из них значило мгновенно распрощаться с мечтами о встрече Нового года под елкой в Автозаводском парке среди подвыпивших Дедов Морозов и развязных Снегурочек. И я изо всех сил старался уворачиваться и сдерживать натиск одичавшего напрочь мафика, безудержно махавшего своими кувалдами. Иногда я даже умудрялся ставить блоки. И порой сам проводил ответные удары. Но цена такой защите — покореженный тугрик. На него и свистульку не купишь, не то что жизнь. После второго же блока он так отшиб мои руки, что не было сил терпеть ноющую боль. И я пошел на маленькую хитрость.

Подпрыгнув повыше, опять ударил ему ногой в брюхо. И когда он отшатнулся назад, а я приземлился на твердую поверхность, то сразу же присел, упершись кулаками в пол, и провел так называемую золотую подсечку. Крутнувшись волчком, подрубил его под сгиб колен. И стремительно выпрямившись, постарался от всей души добавить ему кулаком в недавно разбитый пятак. Но этот верзила, почти уже опрокинувшийся навзничь, успел-таки ухватиться за мой рукав и швырнул меня над собой, наподдав мне для скорости ногой в грудину. Перевернувшись в воздухе через голову, я плашмя обрушился вниз, разгромив ненароком подвернувшийся журнальный столик. Только щепки полетели в разные стороны, да треск пошел невообразимый. В ушах стоял гул морского прибоя, а перед глазами плавали разноцветные круги, как в штатовских мультяшках. И все же я нашел в себе силы встать и принять боевую позу, грозно насупившись и выставив вперед прижатые к груди кулаки. Но тут же получил удар носком ботинка по голени и, взвыв пожарной сиреной, опустился на колено. Здоровенные лапы схватили меня за грудки и рывком поставили обратно на ноги. А затем каблук размером с маленькую сковородку припечатался к моей грудной клетке с силой пушечного ядра, и я отлетел к входной двери, смахнув по пути плетеное кресло, в котором совсем недавно мирно потягивал пивко. Приземлившись у стены, я шандарахнулся об неё затылком, словно хотел одним ударом разрушить этот домишко и погрести под его развалинами и победителя, и побежденного. Глаза подернулись мутью, и в них поплыли окружающие предметы, исказившись до неузнаваемости. Я увидел, как надо мной выросла гора мяса, неестественно широко ухмыляясь в зловещем оскале. Она пробормотала что-то непонятное на грузинском языке и направила мне в грудь ствол пистолета с глушителем. А затем грянули один за другим три оглушающих выстрела, озарив комнату яркими вспышками, похожими на салют. Туша мгновенно навалилась на меня, пуская изо рта кровавые пузыри, и, судорожно дернувшись в последних конвульсиях, безвольно затихла. А за ней нарисовался расплывчатый силуэт в белом, словно сама смерть спустилась на эту грешную землю, чтобы собственноручно вершить правосудие. Оксанка стояла, замерев, точно сомнамбула, продолжая сжимать в вытянутой руке "бенелли". Глаза её лихорадочно блестели в темноте. Черные волосы рассыпались в живописном беспорядке по плечам, ярко контрастируя с ослепительно белой одеждой. А губы превратились в две упрямо сжатые жесткие линии. Осознав в конце концов, что жив и даже не ранен, я, поднатужившись, с отвращением столкнул с себя навалившуюся сверху тушу. Мертвый мафик перекатился на спину, безвольно раскинув руки, и уставился в потолок бездумными пустыми глазами. Придерживаясь за стенку и кряхтя, словно столетний дед, я приподнялся и направился к Оксанке. Подойдя к ней, опустил её руку, и пистолет свалился на пол, выпав из равнодушно разжавшихся пальцев. Она, сверкая навернувшимися градинами слез, уткнулась мне в плечо, тихо приговаривая: — Я убила его... Я убила... — Да нет. — Я обнял девчонку, прижав к себе и ласково поглаживая по волосам. — Он прилег отдохнуть. Перебрал малость спиртного. С кем не бывает. Проспится и отправится домой. — Я убила, — и слезы ручьем заскользили из её глаз. — Ведь я его убила? — Да хрен с ним, Ксюха! — Я приподнял её подбородок и, смахнув пальцем бусинку слезинки со щеки, поцеловал во влажные и соленые губы. — Убила — и убила, велика важность. Не ты его, так он нас. Выбор-то невелик был. Я развернул её спиной к трупу и чуть ли не насильно усадил на диван, продолжая увещевать: — Сейчас я тебе пивка дам. Опохмелишься чуток, и все забудется. Собственно, и не было ничего. Тебе просто приснился страшный сон. Я вернулся из кухни, держа в каждой руке по банке с пивом. Одну сунул ей в ладонь, а другую, откупорив, осушил залпом. Скатившись внутрь, жидкость упала словно на каменку, разве что пар из ноздрей не пошел. Оглядев учиненный погром, я вздохнул и приказал девчонке: — Отправляйся-ка опять спать, боец. — Как спать? — изумилась она, отхлебывая холодное пиво маленькими глотками, постепенно отходя от шока. — Молча и зубами к стенке. — Я подтолкнул ее к спальне. — Иди, Ксюха, не упрямься. — Но нам сматываться, наверное, нужно? — Она нерешительно замерла на полпути. — А если они опять нагрянут? — Сматываться нам все равно некуда. И я сомневаюсь, что в ближайшее время нас снова посетят гости. Они подумают, что нас или кокнули, или мы, оставшись в живых, убрались куда подальше, как ты предлагаешь. В любом случае посетителей здесь больше не принимают. Иди спать, ребенок. — Я все равно не засну. — Тогда просто ложись на кровать и мечтай о чем-нибудь приятном. О нашей свадьбе, например. Я усмехнулся и отправился в ванную. Сунув голову под струю холодной воды, стоял так минут пять, пока все тело не покрылось мелкими мурашками. Вынырнув из-под крана, я заглянул в спальню. Ксюшка лежала поверх простыни, успев переодеться в джинсовый костюм, и смотрела в потолок, видимо, стараясь воплотить мои пожелания в жизнь. Я нежно ощерился и негромко произнес: — Я твой должник, Ксюшка. — Да?! — протянула она, лукаво сверкая глазенками из-под пушистых ресниц. — И чем расплачиваться собираешься? У тебя же сейчас нет ни гроша. — Так ведь всех нищих не перещеголяешь, обязательно кто-нибудь в джинсах заявится. Что-нибудь придумаем, принцесса. — Вот иди и думай, — строго приказала она. — Слушаюсь и повинуюсь, — я моментально исчез, осторожно прикрыв за собой дверь. Оставалось ждать дальнейшего развития событий. Через несколько часов забрезжил рассвет. Остаток ночи прошел спокойно, никто нас больше не потревожил. Я и не подумал убираться, оставив живописную картину в первозданной красоте. Даже не пришлось наносить дополнительных мазков, настолько она была колоритна и впечатляюща. Часа через полтора после рассвета я услышал знакомое тарахтение драндулета. Еще через пять минут дверь открылась, и в гостиную вошли Новиков и Михай, навьюченные, подобно верблюдам, разнообразными свертками. Дверь закрылась, и они ещё успели сделать пару шагов и только потом замерли, увидев погром. — Ссыпайте покупки на пол, а руки сложите на затылке, — произнес я у них за спиной, отделившись от стены. — Покалякать не терпится. — Что здесь произошло, Филин? — удивленно спросил Николай. — Какие руки за голову? Ты что, с ума сошел? Но все-таки оба исполнили приказание. Свертки рассыпались по полу, довершая общий бедлам. — Ты задаешь слишком много ненужных вопросов, Николай. А теперь попрошу вас, господа, присесть на диван. Если вам не сложно, конечно же. Тон, каким была высказана просьба, в сочетании с направленным стволом прозвучал издевательски. Они обескураженно опустились на мягкое покрывало, продолжая держать руки сцепленными на затылках. Глаза излучали полнейшее непонимание. Я пододвинул себе стул, что недавно притащил из кухни, и уселся в некотором отдалении напротив них, развернув его спинкой вперед. Упершись подбородком в перекладину, я уставился на них не мигая, продолжая сжимать в руках трофейную "пушку" тридцать восьмого калибра. Только глушитель свернул, чтобы не мешал. — Что здесь произошло, черт возьми?! — первым не выдержал гнетущего молчания Новиков. — Именно этот вопрос я и хотел задать тебе, друг Коленька. — Я очаровательно оскалился, став похожим на голодного бульдога. — Всю ноченьку глаз не сомкнул, готовя тебе сюрприз. Так что все-таки происходит здесь на самом деле? — А я почем знаю?! — возмутился он, гневно сверкнув глазищами. Его спутник продолжал сидеть молча, насупившись, словно мокрый сыч. — А ты что скажешь старичок-боровичок? — обратился я к нему, слегка качнув стволом в его сторону. — Или русский язык забыл напрочь? — Да нет, помню. Только я тоже ничего не понимаю, — как-то вяло отозвался он. — Вот, — протянул я, почесав стволом за ухом. — Значит, мы все в одинаковом положении. Никто ничего не понимает. Но два трупа налицо. И они явно не в сад за яблоками залезли. — Филин, прекрати! — Николай повысил голос. — Уж не думаешь ли ты, что кто-то из нас продался мафикам? Это же глупо... — Я могу ручаться только за себя и за Оксанку. Именно нас пытались прикончить. А вот по каким борделям вы шлялись всю ночь, я не знаю. И с чего бы мне вам доверять? У тебя есть какие-нибудь другие разумные объяснения, как эти друзья вычислили нас здесь? Или как они оказались на дороге, поджидая нас именно в том направлении, куда мы ехали? А вертолет, спикировавший чуть ли не на голову? Николай, повесил голову, слушая, как я вдалбливаю вопросы, словно забиваю крышку гроба. А я все больше распалялся, и мысли шарахались в голове, как шальные. Не знаю, о чем он думал, но выкрикнули мы одновременно: — Маячок! И в глазах Новикова сверкнула радость. Оглядев друг друга, мы пришли к выводу, что в пятнистых комбезах маячкам взяться неоткуда. Никто же не мог знать заранее, что мы смоемся из темницы, да и завалим именно этих охранников. Оставался один вариант. — Ксюха! — громко крикнул я и встал, засунув пистолет за пояс. — А ну подь сюда, несносная девчонка. Она появилась тут же, словно только и ждала этого, подслушивая под дверью. — Скидавай свои шмотки! — приказал я строго. — Ты почему не сказала мне, что у тебя их забирали на вилле? Она покрылась густым румянцем и стала стаскивать с себя куртку. — А ты не спрашивал. — Тоже верно, — усмехнулся я в усы. — И когда это было? — А сразу же, как только они выяснили, что вы сбежали. Меня обыскали и забрали куртку. Правда, через полчаса вернули. Оксанка швырнула мне джинсуху и, ещё больше засмущавшись, растерянно спросила: — Что, и остальное тоже снимать? — Ну, если ты так хочешь..., — я, прищурившись, с хитрецой посмотрел на неё. Её глаза гневно полыхнули молниями, едва не испепелив меня на месте, и я поторопился продолжить, невинно округлив гляделки: — А вообще-то, одной куртки достаточно. Я принялся не торопясь, миллиметр за миллиметром, ощупывать швы. Наконец в самом нижнем уголке попалось крохотное утолщение. Вспоров шов ножом, я извлек оттуда малюсенький радиомаячок. Зажав его в ладони, укоризненно посмотрел на Новикова, внимательно наблюдавшего за моими манипуляциями. — Эх, ты, Штирлиц ватный! — огорченно высказался я, отдав одежку Ксюхе. — Мог бы сразу догадаться и не морочить мне голову. И чему вас только в КГБ учили? Михай, услышав зловеще-знакомую аббревиатуру, исподлобья недовольно покосился на Новикова, словно тот и в правду был виновен во всех смертных грехах. Николай только невнятно пожал плечами: — Не обращай на него внимания, Михай. Это у него такой плоский юмор неудачливого российского сыщика. К тому же частного. — И, уже обращаясь ко мне, продолжил, стараясь зацепить мое самолюбие: — А что ты сам-то не блеснул гениальной догадкой? Тоже мне, Шерлок Холмс нашелся. — Да уж куда мне, — шутливо согласился я. — Я больше на Филиппа Марлоу похож. Постоянно поддатый, нескладный и неудачливый. Но только до поры до времени. Положив маячок на стул, я от души врезал по нему рукояткой пистолета. Теперь можно быть абсолютно спокойными. Он свое отработал. И, став серьезным, произнес, выпрямляясь: — Прошу прощения за несбывшиеся подозрения. И хитрая лисица порой в капкан попадает. — Пустое, — махнул рукой Николай, словно инцидент был несущественным. — Я бы на твоем месте поступил, наверное, точно так же. Да и любой другой, у кого есть голова на плечах. — Хорошо, — согласился я. — Какие тогда поступят предложения? И что делать будем с этими бедолагами? Я указал на два трупа, беззаботно развалившихся на полу. — С этим мы без вас разберемся, — подал голос Михай. — А вот вам, ребятишки, придется переселиться. — Но для начала нам всем стоит переодеться, — сказал Николай, указывая на сиротливо валяющиеся свертки. — Все-таки пятнистая форма — не самая лучшая маскировка. И если нас ищут, то наверняка у них есть описание наших примет, включая одежду. А в том, что поиски будут усиливаться, я не сомневаюсь. Внимательно посмотрев на меня, Николай продолжил: — А тебе, Филин, придется сбрить свои усы. — А наголо не побриться? — возмутился я. — Без усов я, наоборот, буду, как клоп на ладони. — Это еще почему? — Да в Грузии девять десятых усатые ходят. Так что даже разговоров об этом слушать не хочу. Мои усы — вне обсуждения, как жена Цезаря. Новиков недовольно пожал плечами, но спорить не стал. — Упрямый ты, Филин! — Какой родился, такой и есть: гуашью не закрасишь. Облачившись в стильный светлый костюм и темную рубашку, я почувствовал себя совсем другим человеком. Не хватало только галстука, широкополой шляпы и трости. Тогда меня смело можно было бы принять за богатого винодела, выбравшегося в городок прошвырнуться по борделям. Словом, я остался доволен своим нынешним видом. Ксюшка выпорхнула из спальни тоже в новом облике. В белой кружевной блузке, так замечательно контрастирующей с черными локонами и смуглой кожей, и длинной цветастой юбке, доходящей чуть ли не до пят. Широко разбросив руки, она закрутилась в танце, отчего стала похожа на юную цыганку. Во всяком случае, от местных девчонок её вряд ли отличишь. — Тебе нравится, Гошик? — Бесподобно, — сознался я, приложив руку к груди. — Не будь я твоим опекуном, влюбился бы по уши. — Тебе что-то мешает это сделать? — хитро поинтересовалась Оксанка и, не дождавшись внятного ответа, обиженно показала язык, а затем скрылась в спальне. Новиков облачился в джинсы и широкую цветастую рубаху навыпуск. С его сугубо российской рожей трудно прокатить за местного. Но вот на бестолкового туриста-янки, постоянно щелкающего фотоаппаратом и наивно-удивленно озирающегося по сторонам, он стал похож как две капли воды. К тому же его английский был без рязанского акцента, правда, более традиционный, чем у настоящего выходца с Запада. Единственная проблема была в том, что туристы — янки пока не решались толпами валить в Грузию, и к ним здесь не успели привыкнуть.Но в целом впечатление от преобразований сложилось удовлетворительное. И мы собрались в путь. — А можно, я и джинсовый костюм возьму с собой? — поинтересовалась девчонка, больше обращаясь ко мне, словно именно я командовал парадом. — Бери что хочешь, — отозвался я. — Только "жучки" больше не таскай с собой. Мы дружно уселись в колымагу, и, в очередной раз истошно заверещав движком, она завелась. Развернувшись в обратном направлении, Михай осторожно повел машину по дороге, словно боялся, что она может развалиться в любой момент. Ксюшка вертелась на заднем сиденье, запечатлевая в памяти близлежащие окрестности, будто было что-то особенное в этих захолустных трущобах, вольготно раскинувшихся на окраине города. А мне было глубоко наплевать на все с самой высокой колокольни мира. Единственное, что хотелось, так это поскорее вернуться в тесную двухкомнатную квартиру на двенадцатом этаже в своем родном Нижнем. И пусть он кажется другим провинцией и непрестижным, грязным и неряшливым, да хоть старым и больным, но для меня он самый лучший.