Холодная осень сорок седьмого

Беда в том, что у Михалыча-то мозг почти обычный, человеческий. И ему нужна кровь, точнее кровезаменитель, приносящий кислород. Надо прокачивать кровь через легкие (правда, у него встроен и электролизер для дыхания под водой), и подавать ее в мозг. И, собственно, у Михалыча, как помнил Юрьев из загруженного курса по устройству БЭМО, тоже имелся резервный аккумулятор 'последнего шанса'. Но вот энергопотребление сердца-насоса не идет ни в какое сравнение с мизерными токами которые требует мозг БЭМО в режиме глубокого сна. Потому у Михалыча время его 'последнего шанса' ограничивалось двадцатью-тридцатью минутами.

А он тут лежит уже пару часов. Так что... Юрьев подошел, примеряясь, как бы достать из-под Михалыча подсумки с патронами к СВСК — патрон-то браунинговский ходовой, но, имея всего пять в магазине и стволе — как-то глупо тащить ружье. Однако дело это , достать подсумки, оказалось непростое. Двести килограмм надо как-то приподнять, а это не так просто даже для такого кряжистого и двужильного мужика, как Юрьев. Подсунув руки, согнутые в локтях, под огромную лапищу Михалыча, словно бревно хотел поднять, Юрьев, застонав от натуги, чуть приподнимает его сбоку, начинает переворачивать. Подсовывает колено, чтобы перехватить, и нагибаясь — вдруг ощущает не слишком-то и сильный запах перегара. Сначала Юрьеву показалось, что это запах со стороны, и что он. Юрьев, пока возился с Михалычем, потерял бдительность, и кто-то незаметно подошел. Больно уж непривычен был этот запах, не ассоциировался он у Юрьева со своими бойцами — только с врагом в такой ситуации. Потому, моментом бросив все, Юрьев распластался между Михалычем и его рюкзаком-укладкой, целясь в темнеющий в сумерках лес из автомата. Шли секунды, а все оставалось тихо, и Юрьев вдруг сообразил — так ведь это же от Михалыча разит! А это значит... А что, собственно, это значит? Таких глубоких знаний Юрьеву не давали. Ему дали технические данные, схемы и чертежи, готовые выкладки, а вот самому понять, как конкретно что-то работает — он не мог, ибо просто не знал деталей — ему их не сообщили, за ненадобностью. Юрьев просто не представлял — может ли работать биореактор без главного аккумулятора, как долго, и что из этого выйдет. Попытался покопаться в памяти, и тут случился интересный момент — я словно бы увидел память Юрьева, и сам стал ему помогать, как будто привычно рылся в компьютере, перелопачивая в поисковике массив информации. Увы. Нет таких данных. Похоже, просто никто не ставил такой эксперимент — биореактор резервное питание, не основное. Его и вовсе поставили по настоянию Ванникова с его ортодоксальными взглядами на то, какой должна быть военная техника. Он вообще желал, чтобы БЭМО работали на соляре, как танки и БТРы. А изначально, говорили, проект был и вовсе только с электропитанием. Порывшись в файлах, мы с Юрьевым даже нашли строгий запрет запускать реактор при отключенных аккумуляторах — прям как с машины заведенной запрещают, во избежание поломки генератора снимать аккумулятор. Ага, а вот и блок реле, не позволяющий запускать реактор так — точнее говоря, делающий такой запуск бесполезным, ибо реле-регулятор не позволит реактору выдать большую мощность, на силовые агрегаты, если не установлен аккумулятор. Но ведь небольшую-то мощность он выдать может? Вроде бы так... но конкретно ничего больше не отыскивается в памяти Юрьева — что поделать, эти знания ему всего лишь загрузили, сам он ни разу не разбирал или там ремонтировал БЭМО, и особенностей устройства не представляет. Вот, был бы тут Афанасьич...

Как бы там ни было, а получается, у Михалыча есть шанс. Если, конечно, реактор действительно работает. Еще раз приподняв Михалыча, Юрьев достает из укладки маленькое сигнальное зеркальце, подносит его к 'выхлопу' — напротив носа. Подождав пару секунд, подносит зеркальце к глазам. Уже совсем стемнело, но разглядеть смог — точно, есть запотевание! Дышит! Точнее — реактор работает! А раз работает — значит, есть ток. И не просто так, а в системе. Иначе бы реактор не заработал, если потребления нет. Стало быть — система функционирует, а посему — Михалыча вполне можно попытаться вернуть к жизни. И даже — нужно.

Тут уже Юрьев, не теряя времени, даже наоборот поспешая, (успокаивая себя тем, что даже если реактор прямо вот сейчас заглохнет (хотя не должно бы, полного бака реактора хватает на два часа штатного режима энергопотребления,и часов на восемь 'спящего режима', а в 'глубоком сне', по идее — часов на двадцать) — то и тогда у него еще будет минимум двадцать минут 'последнего шанса') начинает ставить обратно в Михалыча все шесть аккумуляторов. Старательно ставит, затягивая барашки клемм, не особо и обрадовавшись зажегшейся зеленой лампочке — это всего лишь показатель, что в системе есть ток, не более того. Ставит на место бронекрышку, защелкивая, затягивает обратно биорезину и брезентовый чехол, старательно его застегивает на ремешки. Наконец ставит сверху спинной бронелист. Все. А Михалыч по-прежнему не подает признаков жизни. Юрьев присаживается рядом, нагибается, принюхиваясь. Показалось, или пахнуть стало сильнее? Впрочем, тоже ничего не значит, реактор просто заработал штатно, заряжая аккумуляторы... Ничего. Юрьев не собирается паниковать — присаживается на укладку Михалыча, и ждет. Проходит не меньше пяти минут. Вдруг правая лапища Михалыча несильно дергается, затем раскрытая ладонь словно пытается сжаться в кулак. Спустя примерно десять секунд — левая. Еще через несколько секунд дергается нога, потом — вторая. Юрьев удовлетворенно кивает, и идет собирать парашюты.

* * *

...Очень даже удачно пошли все парашюты на костерок. Горели они неярким прозрачным пламенем, без дыма и жарко. Одно плохо, что горят быстро, но их было много. Нарезанных на куски парашютов должно было хватить на пару часов обогрева и приготовления ужина. Вопреки всем правилам Юрьев решил сегодня уже никуда не уходить отсюда. Надо было прежде всего подумать и разобраться, решить, что делать прежде всего. Для начала стоило поговорить с Михалычем. Потребовав рассказывать все без утайки, Юрьев стал слушать, разогревая американскую тушенку в квадратной банке. Михалыч поначалу кряхтел, сопел, но после командного окрика стал излагать. БЭМО скрутили его сразу после посадки, обезоружив в момент — и Михалыч, совершенно не ожидавший такого, даже не успел особо посопротивляться. Хмыкнув, Юрьев рассказал ему что с ним самим приключилось — больше чтобы приободрить — мол, не ты один. Заодно рассказав пару случаев из практики, в том числе и тот, с уголовниками. Михалыч не то чтобы повеселел, но как-то успокоился — видно, все корил себя, что не успев еще толком начать выполнение задания, уже спорол такого косяка. А тут вон — и такой суперпрофи как Юрьев, что пробы ставить некуда — и то облажался. Усмехнувшись про себя, Юрьев спрашивает:

— Михалыч, а ты это... того. Отметил что ли приземление?

— Чегооо?

— Ну, выпил, говорю, по приземлении-то? Тут они, поди, тебя-то и скрутили, а?

— На! — Юрьева едва не сбивает с ног запущенная Михалычем его фляга из укладки — Проверь! Ишь, выискался! Я на работе не пью! И вообще, сам знаешь, мне оно бестолку! Я, может быть...

— Тише ты. И не ори. Я не о том вовсе. Ты сам еще не понял, что случилось, и почему жив? Я тебя, между прочим, нашел через два с лишним часа. Без аккумуляторов.

— Как это? Я б помер, если б совсем без...

— Именно. А с аккумуляорами не валялся бы.

— Я, это... думал они меня электротоком как...

— Они тебя отключили. Полностью. Сдохнуть ты должен был. Но в реакторе у тебя — спирт.

— Какой еще спирт? — Михалыч было возмутился, но потом даже забавно изрек как-то по-детски — Ой...

— Кстати — сколько у тебя там?

— Ну, это... — Михалыч задумался на секунду — Да процентов девяносто, пожалуй...

-Угу. То есть — залит полностью практически, с учетом выработки. Полная фляга. А твоя целая. Смекаешь, нет? Говоришь, побороться даже не успел?

— Не, как насели, растянули, и все, темнота.

— Мордой вниз?

— Ну, да, как и очнулся...

— А вот, похоже, судя по тому, как земля распахана — нет. Они тебя ворочали.

— Зачем?

— А флягу в тебя влить. Потом обратно перевернули.

— А обратно зачем?

— Сдается мне... чтобы я быстрее догадался аккумуляторы в тебя поставить. И чтобы сделать мне это было проще. Все рассчитали, гады. Должен был я сюда прийти, и они это просчитали.

— Но... а зачем тогда все это они устроили?

— Спроси меня о чем-нибудь полегче. А вообще... сдается мне, ты чего-то побольше знаешь, чем я, но не говоришь. А?

Михалыч вместо ответа ерзает и хмыкает. Юрьев начинает злиться, но останавливает себя усилием воли — ему еще вот теперь конфликта не хватало в группе. Именно в группе ибо задание не отменено и группа пока существует. А он, Юрьев, ее командир.

— Ладно. Сам расскажешь, когда сообразишь, что без этого никак. Только не затягивай, наш эдакий безоблачный пикник очень скоро закончится. Ты мне вот, пожалуй, какую вещь скажи... — Юрьев задумывается, не зная, как лучше сформулировать — А вот что, пожалуй. Скажи-ка, БЭМО... ну вас вообще, на реальном противнике проверяли?

— Чего ты спрашиваешь-то? Сам знаешь — это первое задание!

— Я не об том. Вот по мишеням вы стреляли, все хорошо. По технике разной. А вот с собаками у них вышел казус....

— Опять ты про это! Ну не знаю я!

— Погоди. Хрен с ними, с собаками. Ты мне вот что скажи. На людях их проверяли? Стреляли они по людям? Не как в рукопашку аккуратно, а чтоб насмерть? Или только по мишенькам?

— Ну... это... Ты только вот пойми — дело ж это такое, война! Ну, чего врать-то. В апреле привезли этих. Говорят, кое-кто из них так же тренировал фашистов. Наших пленных кого в танк без боеприпасов, кого в самолет, а иных и вовсе с пустыми винтовками в штыковые гнали — пулеметчиков учили. Ну а в танках танкистов и артиллеристов, в самолете — летчиков. Может, и врали, да и не все такие. Только их все равно всех по приговору — Фьюить! — за шею и повыше. Ну вот их и использовали. При том им и оружие дали! Пулеметы, фаустпатроны, даже пушку противотанковую. Потом, другим уже — танк даже дали, тигр.

— И что? Вы их как?

— Как... да как на фронте, считай. Выкосили в ноль. И танк не помог.

— Много их было?

— Этих? Да сотни две ухайдокали всего. Военных-то.

— А что, невоенные тоже были?

— Ну... — Михалыч отводит глаза — Семагин, говорят, был сильно против, но... Детей не было точно, хотя кто-то и предлагал. Но тут профессор стал наотрез, стеною. А вот просто гражданских, безоружных, и мужиков и баб... Десятка три набрали... Да ты ж пойми! Война же, а эти — отобрали-то кого? Ты думаешь, баб фашистских не бывает? А там еще эти, как их... казаки! Из эмигрантов еще. И власовцы, я эту сволочь если б не приказ — не стрелял бы, а руками бы давил! Ну а баб ихних... тоже ведь подобрали, мне потом Семагин специально зачитал — кровищи на них, наших, советских людей кровищи! Ну, и постреляли и их тоже... Не скажу, чтоб радовалмя, но как-то вот и плакать не тянет, и сниться они мне не будут, вот. И сам думай что хошь...

Михалыч довольно сильно возбудился, оправдываясь, а Юрьев едва не усмехнулся, чтобы не быть неправильно понятым. Он, волчина со стажем, в тридцать шестом не дрогнув лицом, пустил в пропасть пассажирский поезд, набитый женщинами и детьми. Всего-то из-за того, что в одном вагоне должны были находиться двадцать молодых лейтенантов, едущих в свои части. А мост все равно надо было взорвать, но взрывать пустой мост — признак непрофессионализма. И Юрьев по этому поводу ну ни капельки не сожалел, и случись — повторил бы не задумываясь. И снилось ему это все один лишь раз, в страшном сне — когда увидел он внезапно, что поезд-то показался — а проводок от машинки отломился, и лежит себе спиралькой в стороне. Юрьев его хвать, чтобы успеть присоединить — а тот под пальцами рассыпается, словно пересохшая травинка. А поезд все ближе, и вот уже на мост заходит, вот уже и на середине — а проводок все рассыпается и рассыпается под пальцами... Проснулся тогда Юрьев от своего бешенного крика, соседа по комнате в коммуналке разбудил, и сидел чай пил до самого утра. Так что рефлексия Михалыча по убиенным бабам фашистским его мало интересовала. Интересовало больше другое. Людей убивать БЭМО не просто умеют, но могут это делать, и это проверено. То есть, и его, и Михалыча (если считать красноармейца Никанорова по отношению к самим БЭМО — человеком) они НЕ ХОТЕЛИ убивать. Хотя технически — могли. Впрочем, как и собак, наверное. Но не убили. А это значит... Чорт его знает снова, что это значит! Значит не хотели убить, но хотели уйти. И все! Но зачем?

— Это, Юрич... я чо говорю то...

— Ну?.

— Контейнеры-то они забрали?

— Нет. Ни один. Даже не вскрывали, и парашюты не сняли. Парашюты я собрал, контейнеры на месте пока.

— Надо это. Надо утащить, да и как-то пристроить.

— Как мы их утащим? Ты максимум один тащить сможешь. Я чего-то возьму, но не много. Рассчитано же было на всех, и не таскать особо, а закладки сделать.

— Так это... может, и сделаем?

— Место надо подобрать...

— Слушай, Юрьич. Тебе виднее, но может проще все? Вот прям здесь и принычим?

— Здесь... — Юрьев на секунду задумался, огляделся — Ну... А и чорт с ним! Не пропадать же добру... Так. У нас там один контейнер — жранье. Ладно, я оттуда концентраты ихние армейские повытягиваю, а консервы пусть остаются. Еще два контейнера — виски. Вот их тут и припрячем, прямо вот на этой полянке, тут сосняк густой, хворостом обложим и сойдет за эхо Сухого Закона. С собой возьмешь немного. Жранье оттащить надо будет подальше, и тоже припрятать — мало ли кто и зачем себе заначку сделал. И остается еще контейнер — там запасные аккумы сухие, и запчасти, что Афанасьич нам навесил. Надо его с собой нести на временную базу... ее, кстати, еще предстоит найти и оборудовать. В крайнем случае уничтожим, но так, чтобы с гарантией. Ага. Решено, Михалыч, так и сделаем. Вопросы, возражения, предложения? Нету? Отлично. С утра и приступим!

— Это... а чего с утра?

— Так в темноте тягать и раскладывать — только зря время тратить. С рассветом и начнем.

— Юрьич. Это... мне-то пофигу, что темнота, что нет. И все одно мне таскать. Давай может, сейчас и начну, а? Ты не боись, я все сделаю, все как надо будет! А ты, это. Вздремнул бы, а? Тебе ж спать-то надо все равно. А я вот сейчас костерок нормальный сварганю тебе, и начну таскать....

— Отставить костерок. Обойдусь. Приступайте к выполнению задания, товарищ Никаноров. А я пока пожру, а как с контейнерами вернешься, тогда и закемарю...

* * *

Проснулся Юрьев затемно еще — выспался. Вполне полноценно отдохнул, ибо посты проверять не надо, на Михалыча надежда верная — не спит, бдит, да еще так, как ни один человек бдеть не сможет. Потому спал Юрьев спокойно. Он даже Михалычу вручил свой ППС — тому на посту бесшумное оружие больше пригодиться может, чем его громобойка. За ночь Михалыч разныкал под соснами, привалив хворостом ящики с бутылками, оставив несколько 'на сейчас' — Юрьев приказал аккумуляторы зарядить и не тратить, обходиться пока жидким топливом. И на 'с собой' на ближайшее время остатки пойдут. Хорошо упакованы были ящики — ни одна бутылка не разбилась. Еду Михалыч тоже разобрал, отложил сухие легкие концентраты, чтобы Юрьеву тоже с собой нести. Остальное они по пути припрячут, ночью Никаноров пошустрил вокруг, и обнаружил недалеко от стоянки удобный овражек, промоинка метра два глубиной самое большее. Впрочем, и Юрьеву 'на сейчас' тоже досталось — Михалыч пока Юрьев приводил себя в порядок, умываясь скупо водой из фляги (не забыть пополнить по пути) и делая комплекс гимнастических упражнений (привычка, очень полезная, если позволяют обстоятельства) — согрел пару банок, тушенку и фасоль консервированную. Завтрак будет плотным — потому что обеда может не быть вовсе, а до ужина надо еще суметь дожить.