Часть вторая

      Каждую неделю “Рейд” приказывал убрать кого-то из уголовников, и я охотно вымещал на них страх перед земным криминалом. Местные крутые проявляли завидное благоразумие, избегая противопоставлять армейскому оружию — гражданское, а бойцу с хоть каким-нибудь опытом — необученную шпану. Конечно, истинный мастер даже с “финкой и дубинкой” победит недоучку с более мощным и длинным клинком — но как раз мастерам в смутное время хватает заказов и без того, чтобы пачкаться охраной бандитов.

      Пользуясь такими обстоятельствами, я выкатывался навстречу, как рейдер перед конвоем, ровным шагом сокращал дистанцию — кураж нес на крыльях, ни малейшего сомнения в удаче не возникало. Тут всегда подбегал телохранитель, непременно замахиваясь. Клянусь, если бы хоть один из них начал с вежливой просьбы, я бы нарушил приказ “Рейда”! А в оправдание доложил бы, что цель защищена слишком хорошо для моих слабых способностей. Пока “Рейд” нашел бы возможность отвлечь от важных дел того же Тацуми, цель могла переехать — в другой район или сразу в лучший мир, поссорившись с конкурентами совершенно без посторонней помощи. Но стильные благородные спекулянты обитают разве что в сказках; проблем не возникло ни разу. Набегающий слуга размахивал палкой или сразу мечом, рычал традиционное: “Куда прешь, мудило! Не видишь, идет Крутой Офигенный, сын Того Самого!” — и отлетал первым, заливая булыжник великолепным багряным веером, точь-в-точь кино про самураев! И я шел сквозь кучку встречных тяжелым крейсером, рубя на обе стороны: кто бежал — бежал, кто убит — убит! Ни разу в таких сшибках не подвела спина, не прошило болью колено, не стеснило грудь одышкой, не зажало виски поднявшимся давлением. То, что делается истинно, делается легко! Чувствуя себя полностью на своем месте, я поворачивал за угол, уходя заранее рассчитанной трассой.

      А местные жители боялись уголовников точно так же, как на Земле их избегал и боялся я.

* * *

*

      — Я... — Тацуми опустил голову, насколько позволяли цепь и ошейник. Вздохнул тяжело, длинно. Поднял взгляд и отчеканил:

      — У меня есть девушка! И это не ты!

      Эсдес моргнула.

      — Никогда не думала, что так больно. И неприятно... Помнишь турнир, где я тебя увидела? Ты уже тогда был в “Рейде”?

      — Да.

      — Ты поэтому не остался со мной?

      — Тогда — по той причине. Сейчас добавилась еще.

      — Кто?

      Тацуми прикрыл зеленые яркие глаза.

      — Не скажу.

      — Кто там у вас в “Рейде”... Акаме? Малявка! Леона? Ну, сиськи-то есть, да их половина Столицы перепробовала. Мейн? Даже мы знаем, что язва, она тебя в три года переест пополам... Ривер? Однорукая хитрая сволочь, мы когда-то были... Не то, чтобы подругами... Помню ее тоже... Кто?

      Тацуми упорно молчал.

      — У тебя тоже неотъемный тейгу... — Эсдес вздохнула. — Как и у меня.

      Парень покосился недоверчиво:

      — Ты не бережешь от меня такой секрет?

      — Ты будешь знать обо мне все. Просто — пойдем со мной!

      — Эсдес... — зеленоглазый пленник выговорил имя почти по буквам. — Ты правда... Чувствуешь...

      Синеволосая молча кивнула.

      — Так пойдем со мной! Воевать можно на любой стороне! Не хочешь воевать с бывшими друзьями? Отлично, внешние враги никуда не денутся!

      — Ага, — съязвила Эсдес, — особенно, если вы им ворота открываете... Настоятель, которого вы привели к власти, впустил западников и в долину, и в сам город. Теперь армия вторжения стоит уже под Громким Камнем, и дела наши настолько плохи, что туда направлена дворцовая гвардия во главе с Будоу...

      Тацуми ничего не ответил.

      — Там, наверху, кончается лето, — тихо, безнадежно выговорила Эсдес. — Вот же нас угораздило, а?

      — Что с моим напарником, скажешь?

      — Он в другом каземате. Либо ты согласишься завтра — либо я уже не смогу оттягивать дознание. Вы не моя добыча, ловушку придумал сам премьер-министр, а выполнил его сын, Сюра.

      — А, — скрипнул зубами пленник, — расфуфыренный, обклеенный стекляшками, костюм как у портовой шлюхи... Даже у нас знают, что твой морячок набил ему морду за Куроме... Эсдес! Почему нам — “Рейду” и “Охотникам” не объединиться? И не набить морды всем этим... Раззолоченным?

      — Можешь ли ты предать учителя, Тацуми?

      — Ты же первая меня после этого презирать будешь!

      Эсдес кивнула:

      — Таков обычай Империи... Мой учитель — премьер-министр Онест. Вижу, для тебя это новость... В самом деле, почему бы всем хорошим людям да не убить всех плохих людей...

      Синеволосая грустно и коротко засмеялась:

      — Потому что в процессе некоторые хорошие люди станут уже не совсем хорошими. Придется их тоже... И так до бесконечности... Я приду завтра.

      Повернулась и вышла из каземата.

      Пленник выдохнул. Сплюнул. Выругался.

      Ловушка оказалась простой и надежной. Несколько агентов-предателей дали наводку на важного чиновника министерства наказаний. Чиновник прославился бессмысленной, безудержной жестокостью; вместе с тем, драться он умел тоже. Подумав, Надежда отправила на охоту Лаббока и Тацуми.

      Цель действительно появилась в указанном проулке; стоило “Рейду” атаковать, под ногами засветилась печать переноса. Со слов Енота: “Как в золотистое молоко вступил”. Только на другом конце телепорта открылся не тропический остров, а сразу казематы дворца, набитые готовыми к бою стражниками, “Егерями” — хотя и Эсдес там как раз была. В качестве главной ударной силы и руководителя захвата.

      Ни Тацуми, ни Лаббок не успели перевести тейгу в боевой режим — повязали обоих мгновенно.

      Теперь зеленоглазый хмуро сопел в каземате правого крыла. Зеленоволосого держали как можно дальше, в подземелье левого крыла здания. Еще не хватало, чтобы пленники сговорились перестукиванием.

      Одного Тацуми для себя Эсдес выторговала; но до второго пленника ей дела не было. И теперь к Лаббоку танцующей походкой сытого хищника вошел сын премьера, Сюра, с увесистым бумажным свертком на сгибе правого локтя. Пленник, точно как и Тацуми, прикованный к стене за лодыжки, запястья, горло, посмотрел на вошедшего:

      — Гость в дом... Угощать нечем, твои пидоры кошелек вытянули...

      — Дерзишь! — с удовольствием протянул Сюра. — Это хорошо. Терпеть ненавижу резать сонных. Особенно здорово, когда такие вот гордые под конец сапоги целуют... А пидоров не держу. У меня народ нормальный, холостой, бисексуальный... А, это ты, небось, решил, когда тебя обыскивали?

      — Не, — сплюнул зеленоволосый, — когда яйца пересчитывали.

      Сюра засмеялся:

      — Так они яйца пересчитывали совсем не зря. Мошонка такой... Забавный предмет. Вот она есть... — сын Онеста жестом фокусника сбросил бумажку, ловко перехватил руками большие клещи, развел их, с силой щелкнул в воздухе:

      — А вот ее нет!

      Положил клещи, где стоял, и подошел к Лаббоку.

      — Слышь, парень... Че тут кашу по столу крутить. Ты ж как я! Вижу по гордому е**льнику. Настоящий мужик. Ты не тушуйся, что попался. Мой папаня кого хошь поставит на четыре кости. Для тебя не позорно проиграть самому премьер-министру...

      Сюра улыбнулся весело, располагающе:

      — А настоящему мужику нужнее всего женщина. Ты ж для нее из кожи рвешься, ты из-за нее дезертировал, я читал твое дело. Че вылупился?

      Лаббок попытался улыбнуться — вышло кривенько:

      — Вот не знал, что ты читать умеешь.

      — Э! — Сюра махнул крепкой ладонью. — Шутка так себе, но спишем на близость п

* * *

ца. Вот он, лежит...

      Сын Онеста тронул клещи ногой.

      — Не будь ее в “Рейде”, и тебя бы там не было. Че, вру? Не, по глазам читаю, истинная правда. Ну, я тогда тоже без лишнего звездежа. Клещи видишь? Зачем они — понял? Срок — завтра. Нахрена ты без яиц будешь нужен своей ненаглядной, сам придумай. Ты же умный...

      Сюра некоторое время глядел на пленника. Прибавил:

      — Надумаешь че, брякни кандалами в миску. Коридорный предупрежден, скажешь ему как-чего. Только, душевно прошу, не надо думать, что самый умный, нае**лово свое сразу в жопу сунь.

      — Погоди...

      Тюремщик вернулся.

      — А что с Тацуми?

      Сюра заржал:

      — За его яйца не беспокойся, они в надежных руках, даже я не достану. Он у Эсдес, и, сдается мне, времени не теряет. В отличие от некоторых. Это типа намек был, дошло?

      Лаббок опустил голову. Мысли двигались холодные, как стена каземата, простые и грязные, как рычажные клещи.

      “Ну, покалечат меня... Будем с Надеждой на пару — инвалидная команда... Не слыхал никто, чтобы мошонку протезировали, вот уж смеха будет... Енот как ляпнет про стальной хер...

      А прав оказался Енот, как чувствовал... И ходили бы вокруг да около, и вспомнить сейчас было бы нечего!

      Херня это все. Сам же знаешь, не будет никакого “потом”.

      И в этом Енот оказался прав — знал, что ли?

      Да при нашей работе что тут знать! Радоваться надо, что больше года прошло с того разговора...

      Терпеть-скрипеть? Рано или поздно раскалываются все...

      А если я не выдержу, и наших зажмут на базе? Не то гей-парадное войско доктора Стиляги, а настоящие суки вроде вот премьера, Онеста?”

      Лаббок замотал головой, отгоняя кошмары.

      Сюра смотрел на него почти сочувственно:

      — Гляжу, мысля зудит в темной нутре?

      — А что хочешь узнать? Бумагу дашь, напишу.

      Сын премьера лениво повернулся на пятке, и с неожиданной силой врезал коленом под дых прикованному. Дождался, пока отзвенят цепи, процедил:

      — Че, неясно сказал? Засунь свое нае**лово в жопу, пока тебе туда кой-чего не засунули пожестче. Руки тебе освободить, да? Карандаш острый, заточенный в руки дать? Может, еще в кабинет для допроса перевести? Оттуда в окошко сигануть самое оно!

      Сюра захохотал победительно:

      — А вот хрен тебе! Тут будешь говорить. Ведь будешь?

      Лаббок повесил голову:

      — Буду.

      — Ну, подожди немного. Канцеляриста приведу. Ты пока давай, слова подбирай, композицию оттачивай. Стишки своей одноглазой писал? Писал, премьер знает все... И тут блесни талантом. Пока вон те клещи не блеснули!

      Развернулся и направился на верхние этажи. Запугал и погнал перед собой первого встречного секретаря. Кивнул торчащим из комнат приятелям:

      — Пошли, послушаем, соловья поймал.

      Те с предвкушающими ухмылками потянулись к лестнице в подземелья.

      На такой же лестнице, только в противоположном крыле дворцового комплекса, поднимающаяся из каземата Эсдес разговаривала с учеником:

      — ... Вот премьер-министр — он мудак, правда? Сколько раз мы сходились в этом убеждении.

      — Да.

      — Он мой учитель... После истории с Болсом я понимаю, что меня Онест просто списал. Но за это судьба спросит с него. А вот если учителя предам я, то и спрос будет уже с меня... Самое обидное, что жертва выйдет напрасная. Тацуми уже нашел себе девушку... Неужели мне правда нужно было уйти с ним сразу после турнира?

      Моряк пожал плечами, не находя слов. Синеволосая продолжила:

      — Вы с Тацуми сильно похожи, у вас даже тейгу сходные, что совсем уж редкость. И я помню, как ты спрашивал — тех ли мы защищаем людей?

      Вал поглядел на светлые квадраты солнечного света. Подумал, что пленник в каземате не видит последнего летнего солнца... Оказывается, это Тацуми носит белый доспех “Рейда”. Год назад, на Тракте, вместо последнего удара по Валу, белый рыцарь выбрал спасение снайпера-полукровки. Три месяца назад, в соборе Пыльных Ворот, вместо добивания Куроме, вместо схватки за крылатый артефакт убитого Рана, белый рыцарь выбрал спасение оглушенной Леоны...

      Озарение отдалось толчком в ноги; Вал почти выкрикнул:

      — А вы ответили: “Мы не защищаем, мы просто убиваем тех, на кого покажет премьер министр”. Потому-то и проигрываем — за деревьями не видим леса!

      Тут Вал и Эсдес удивленно замерли: люстра над лестницей ощутимо раскачивалась, падающим платком оседал звук разбитых стекол, сами стекла сыпались листопадом. Толчок в ноги оказался вовсе не иллюзорным!

      — Ученик, доспех! Нападение на дворец?!

      — Готов! — моряк окутался черными молниями; с лязгом соткалась из них артефактная броня.