Часть вторая

Часть вторая

часть первая||| Вы находитесь здесь ||| в начало ||| часть третья

“И убедить зажравшуюся знать,

что есть три раза в день и нам пристало”

(с) мюзикл Волки Мибу. Ну, почти.

      — Свет мой, зеркальце: заткнись! Я побриться подошел!

      Условная фраза сработала. Поверхность зеркала пошла волнами. Виктор отступил на полшага. В туманной глубине проявился темный силуэт, набрал четкость, загустел черным; с легким звоном граница миров лопнула.

      Из высокого зеркала прямо на желтые керамические плитки пола ступил высокий человек. Черный костюм, белая рубашка, солнцезащитные очки; к запястью цепочкой прикован черный плоский чемоданчик.

      Лицо пришельца Виктор прекрасно знал — с визитом пожаловал директор департамента разработки Проекта, непосредственный начальник Александрова-старшего.

      Начальник огляделся:

      — Приветствую.

      — Рад видеть. — Виктор достаточно хорошо говорил по-английски:

      — Не побоюсь признаться — заждался.

      Начальник ответно блеснул знанием культуры собеседника:

      — “Москва не сразу строилась”, так ведь говорят у вас? Как вам новое рабочее место?

      Теперь огляделся и Виктор. Мужчины стояли в комнате с чисто-белыми стенами, такого же цвета гладким потолком, при необходимости равномерно светящимся по всей площади, либо выбранным квадратом. Пол устилала керамическая плитка светло-соломенных оттенков. Размерами комната могла поспорить со школьным классом, но вот окна в ней располагались по короткой торцовой стене, а вдоль длинных стен шли столы. На столах громоздились черные кубы голографических проекторов, белые кубы паяльной станции с прилагающимися объемными принтерами, бочонок муфельной печи, стеклянный глаз обычной микроволновки, стеллаж с набором отверток, станки — сверлильный, зуборезный, фрезерный, токарный, многокоординатный центр... Выше столов шкафчики, полочки с набором деталей, смесей; на подвесках бухты проводов всевозможных сечений и расцветок... На стенах громадные мониторы — пока что выключенные, но Виктор, прочитав инструкции, уже мог связаться с любым сотрудником отдела высаживаемой робототехники, или провести видеоконференцию со всеми вместе. На эти же мониторы при необходимости выводилось изображение с камер самих роботов. Ровно посередине длинной стены ряд мониторов разделяло то самое зеркало до пола, из которого появился гость.

      Обстановка лаборатории, оборудование, оснащение точно повторяли такую же лабораторию, оставленную за Порталом — кроме только связующего зеркала.

      Снаружи, за дверью лаборатории тянулись своды коридора совершенно средневекового вида, освещенного факелами в кованых держалках. В коридор выходили десятки одинаковых дверей: толстые доски, железные завесы и засовы, еще и поперечные накладные оковки, для прочности. Коридор принадлежал большому гостинному двору, где снимали комнаты богатейшие купцы и лучшие мастера. Кто под склад, кто под контору, кто под мастерскую.

      Оформляя постоянные документы, Виктор записался механиком по тончайшим работам. Профессия у здешних умельцев считалась высшим уровнем — часовщиков не задевали даже до революции! — и, среди прочих привилегий, позволяла снять место в самом центре Столицы.

      Другие сотрудники Отдела высаживаемой робототехники жили кто где, сообразно своим предпочтениям, указанным в анкетах. Но каждый имел такую вот секретную комнату, где мог работать с привычными приборами, и откуда мог связаться с коллегами.

      В полном соответствии с табличкой на двери, Александров-старший уже взял заказ. Разумеется, это был протез правой руки президента Новой Республики, генерала Надежды Ривер.

      Виктор подошел к двери, подергал ручку: плотно закрыта. Выдохнул.

      — Не беспокойтесь, — начальник понял Виктора по-своему. — Эта дверь пропустит лишь вас, и того, кого разрешите пропустить вы. Для местных — дверь зачарована. Да и войдя в лабораторию, неподготовленный человек просто ничего не поймет. Мало ли, какие инструменты могут быть у мастеров. Со здешним культом тейгу — ничего необычного. А на время работы зеркала дверь попросту блокируется...

      Виктор нетерпеливо двинул кистью. Начальник кивнул:

      — Конечно, вы же сами настраивали схему, вам ли не знать! Интересно, — черный человек подошел к среднему из трех больших окон, — что видно из окна у вас?

      Александров подошел к тому же окну, ширина которого позволяла мужчинам не толкаться плечами.

      Секретная комната размещалась на шестом ярусе гостиного двора. На высоте потолков тут не экономили, так что шестой ярус равнялся примерно девятому-десятому этажу панельника. Кроме открытия роскошного вида на островерхие черепичные крыши, фигурные водостоки, шпили, кованые флюгера, высота яруса сильно затрудняла незаконное проникновение.

      После нескольких лет исландской базы, где в окнах простиралась белая безбрежность ледника, слегка разбавленная хмурой громадой монтажно-испытательного комплекса, панорама Столицы поражала особенно. Равномерно во все стороны раскатывался ковер четырехугольных участков — и четко прямоугольных, и трапециевидных. Все заборы в пределах видимости построили из камня, все выглядело прочным, долговечным, все украшено барельефами: либо фигурками зверей, либо скульптурными портретами владельца-основателя усадьбы. Внутри забора, обязательно среди небольшого парка или садика — двух-трехэтажный особняк, тоже весь фигурный, разновысотный, с башенками, балкончиками, выступами, крылечками во все стороны.

      На первый взгляд, застройка выглядела знакомой по Лос-Анжелесу или Далласу: там и сям высокие, обширные здания для торговли, чиновников, развлечений — и лоскутное одеяло жилых коттеджей. Отличались размеры участков. Ни малейшего почтения к дороговизне земли тут не испытывали, а потому ни единого участка меньше гектара Виктор не увидел. Ни сверху, из окон — ни снизу, когда шел на место работы от громады Генерального Штаба, где квартировал щедростью военного министра и главнокомандующего, генерала Эсдес.

      Зато песенок на улицах Виктор наслушался всяких разных. К сожалению, даже с медальоном-переводчиком, он пока не настолько хорошо выучил местную речь, чтобы понимать стихи. Зато преимущества больших участков понимал, даже будучи сугубым технарем: город непросто задушить осадой, при необходимости любой владелец особняка прокормится со своего гектара — это не шесть соток бывшего болота, которые уже на третий год ничего не дают без тонн садоводческой химии. На гектаре даже троеполье можно устроить, наверное.

      А пока что большие участки радовали глаз осенними красками: все, что на них росло, полыхало алым, золотым, желтым; оттеняло бурым и черным блеск глазурованной черепицы на крыше; пышными шапками крон контрастировало с четкими линиями построек — словно бы каменные корабли пенили желто-красное море!

      Налюбовавшись, гость осторожно спросил:

      — Как ваши перенесли Портал?

      — О, детишки счастливы! — программист вздохнул. — А с женой сегодня вечером предстоит сложный разговор. Все время намеками на происхождение из Портала отделываться нельзя, рано или поздно придется обсудить в лоб все последствия.

      — До вечера еще далеко, — столь же осторожно проговорил начальник.

      — Тем не менее!

      — Все так плохо?

      Александров понял, что придется объяснить:

      — Мне кажется, не только жена, а любой человек, узнав на чем все основано, будет чувствовать себя обманутым. Ведь, по первым впечатлениям, люди составили уже некоторое представление о мире — а предстоящий разговор его обесценит напрочь. Вместе со всеми ожиданиями, надеждами, прикидками, замыслами на будущее.

      — Понятно, почему вы не спешите... Да, вы хорошо выбрали жену. Другая бы уже истерику закатила.

      Виктор поежился, сменил тему:

      — Почему ваш образ — “черный человек”?

      Начальник широко улыбнулся:

      — Халф-лайф... Любимая игра детства.

      Программист вздохнул еще раз:

      — Вам известно, что кроме прошедших Портал, здесь имеются случайно попавшие люди?

      Черный человек снял очки, принялся протирать их носовым платочком:

      — Кто? Где?

      — Мой старый знакомый, здесь его зовут Енот... Паспортное имя — Павел Быстров.

      — Ничего себе новости... Он уже заявил иск?

      Виктор повертел головой:

      — Вы не представляете себе ситуацию.

      — Поясните, — гость подобрался, нахмурился; очки сунул в карман.

      — Он не знает ничего ни о механизме Портала, ни о способе переноса.

      Начальник нацепил очки на место. Призадумался.

      — Да... Это новость. Разберемся... Коль светская беседа увяла, — начальник раскрыл прикованный цепочкой дипломат, вытащил пачку кристаллов памяти:

      — Займемся делом. Вот здесь... Или здесь... Короче, на одном кристалле текущее состояние северной базы. На другом — положение ледника. На третьем — энергетики, от них больше всего заявок, им, как вы понимаете, необходимы манипуляторы для дистанционного управления реактором, чтобы, наконец, тоже эвакуироваться... Четвертый кристалл — это запасы на сегодня...

* * *

*

      — Сегодня вроде бы все целы... Хорошо! — Енот довольно вытянул ноги, откинулся на спинку кожаного диванчика. — Кстати, а где все?

      Генерал Надежда Ривер зажгла очередную сигарету, легонько постучала по столу пальцами живой руки:

      — Готовятся. Разве ты не видел на поляне?

      — Ну да, таскают какие-то рюкзаки. Я пробовал помогать, но Акаме передала, чтобы зашел сюда.

      — Акаме также сказала... Ты так и не спросил, чем кончилась твоя попытка сосватать мне Лаббока.

      — Во-первых, — зажмурился землянин, — ты в мои личные дела перестала лезть, я в твои не лезу. Во-вторых...

      Енот запустил руку в стоявший при правой ноге мешок, долго там что-то искал. Надежда с интересом наблюдала за сменами выражений лица. Наконец, собеседник вытащил небольшой сочный лимон, пахнущий на весь холл. Протер салфеткой, протянул генералу:

      — На вот, съешь.

      — Неохота возиться с заваркой, мы уже кухню запаковали.

      — Нет, прямо так.

      — Он же кислый!

      — Именно. Чтобы морда такая довольная не была.

      — Ну ты и... Енот!!! Я-то серьезно... — беловолосая затолкала окурок в пепельницу. — Ладно, раз у тебя хорошее настроение, ты мне поможешь.

      — Если в силах.

      — Не прибедняйся. Штатное расписание дивизии наизусть шпаришь, видно же, что не придумываешь на ходу. Если ты так хорошо разбираешься в армии твоего мира — помоги нам с планированием. А то над нашей неудачной засадой на Тракте уже бобры в лесу ржут. Не говоря уж — Челси жалко...

      — Да не профи я!!! — землянин подскочил над сиденьем. — Всего лишь солдат-срочник! У нас просто такая страна... — гость ожесточенно поскреб голову:

      — Восемьсот лет назад — с юга татары, с запада тевтоны, с севера литва, с востока Москва, Рязань и Тверь; спустя четыреста лет Алексей Тишайший воюет с Варшавой — а пальцы между бревнами срубов закладывают снова нашим... Потом русские идут на Ригу, а шведы на Полтаву — и опять через нас. Потом Наполеон выгребает зерно, потом Кутузов остатки, потом лучший полководец того времени топит в крови восстание, потом Людендорф травит Осовец газами, потом по нам идет линия Керзона, делит пополам говорящих на одном языке, потом Гудериан идет на Москву, потом — уже вместе с Рокоссовским — наш ответный визит на Берлин...

      Енот помотал головой. Продолжил чуть спокойней:

      — У вас тут просто нет понятий таких, чтобы я объяснил. Вы в таких объемах никогда не воевали — и радуйтесь! А у нас все этим пропитано, детишки рисуют боевые машины, играют в прорыв блокады, в снайперские засады... Полно книжек... “И снятся пожары тем, кто ослеп. И сытому снится блокадный хлеб”, — землянин сжал кулаки. — “Она такой вдавила след и стольких наземь положила... Что двадцать лет и тридцать лет живым не верится, что живы!”

      Генерал с удивлением заметила, что Енот чуть ли не плачет; тот же продолжил:

      — У нас первый попавшийся мужик может вслепую раскидать на детали и собрать назад, например, стрелялку, типа как у Мейн... Мы и сами не замечаем, а это как ядовитый опасный запах, ощутимый для всех, живущих мирно, среди которых мы навсегда так и останемся чужими.

      Землянин усмехнулся нехорошо, злобно:

      — Нами там детей пугают! Вон, у Огре в книжке до чего точно: “Есть место прокаженным. И это место — наше”... У нас там есть литература.

      — Догадываюсь.

      — Ну и вот... Огре пел тут песни про выдуманный народ, про полностью придуманную из головы историю. Но эта история пришлась нам настолько по мерке! “Такая наша карма, любимцев ДжейЭрэра”... Вот почему Огре назвал книгу “Злые песни”, и вот почему выбрал именно эти стихи. У того же автора я знаю тексты куда легче, веселее, да просто о другом! “Радуйтесь, дети неверного лета”, хотя бы. Но капитан Огре был пропитан именно войной, как и мы все.

      Енот замолчал. Ривер уже пожалела о своем вопросе, но прерывать не осмелилась: видела, что гость говорит от сердца, так что пусть выскажется — полегчает.

      Землянин испустил двухметровый вздох:

      — Даже вот я, Эсдес на острове гуманности учил, а сам стал ходячим приводом к мясорубке — ну не говно ли я?

      Перемолчал еще немного, сказал уже спокойно:

      — И потом... Для планирования меня же в штаб заберут. Не хотелось бы.

      Бровь над живым глазом генерала приподнялась:

      — Тебе так уж нравится махать железякой?

      — Просто не хочу после революции оказаться правым уклонистом. Ну, типа свой — но не совсем свой, — скривился собеседник. — А в штабе наверняка начнут делить плоды победы, придется резать своих... Ну, чуть-чуть не своих. Ты ведь поэтому стремишься повязать нас дружбой-знакомствами-постелью — с прицелом на “после победы”, так ведь?

      Надежда улыбнулась: догадался — молодец. Но вслух кто же в таком признается? И решительно сменила тему:

      — И поэтому ты стихи переводишь? Ты хочешь победить Огре и на этом поле?

      Землянин озадачился. Подумал. Ответил удивленным тоном:

      — Если совсем честно — мне, оказывается, стыдно. Капитан Огре сильно похож на меня. Тот же язык, примерно из того же круга, что и я. Ну, судя по стихам в книжке. Вот он попал сюда, и решил сделаться крутым...

      Енот рубанул воздух ладонью:

      — Как я его понимаю! Попади я сюда лет в двадцать, у меня бы тоже в заднице свербело всех победить, всех девок поиметь, а хоть что-то не удалось, я б повесился: все, проигрыш, жизнь прожита зря! Вот он всех и победил, возвысился до своего идеала: крутого и сильного... И теперь по его языку, по его песням, обо мне и моем языке будут судить. А мне такой славы триста лет не надо.

      — Ты тоже хочешь быть обыкновенным человеком?

      Гость поправил ножны, пожал плечами:

      — Отвечу словами Мейн: разве это плохо? А с чего вообще ты затеяла этот разговор, и к чему там готовятся остальные?

      — Остальные скоро погрузятся на ската. Хоть наш мир и не такой многосложный как ваш, но мы его любим, и умирать за него не побоимся... Не сомневайся, Енот, не побоимся — проверено в деле. Подготовка закончена, мы выступаем по плану. Теперь нескоро мы с тобой пофилософствуем, пришло время меча...

      Надежда поднялась — и вдруг поняла, что не курила уже добрых несколько минут. Даже в горле пересохло! Нащупала сигарету в пачке. Закурить хотелось неимоверно; генерал почему-то промедлила и спросила:

      — Енот, а у тебя есть что-нибудь переведенное, но чтобы оставалось стихами и на нашем языке?

      Землянин хмыкнул:

      — Есть. Только автор другой.

      — Скажи на память. Просто на память!

      Енот поднялся тоже. Подумал: “Ведь и правда, кто его знает, встретимся ли вообще!”

      Прокашлялся и прочитал:

      “Непрозрачный ветер, чума перелетных птиц.

      Календарь еще девственно чист: ни числа ни срока.

      И, напоминая об условности всех границ,

      Непрерывно, упорно идут облака с востока!”

      — Спасибо. — Надежда все-таки вытащила сигарету, но так и не закурила:

      — Теперь пойдем, базу мы закрываем...

      Окно заслонила большая тень, и пропала тотчас.

      — Вот и скат явился, — генерал шагнула к выходу:

      — Пора!

* * *

*

      — Пора объясниться, дорогой... — Анна решительно закрыла дверь гостиной и твердой рукой провернула ключ:

      — Вот мы без посторонних. На работе ты сегодня был, и я вижу по лицу, что там все нормально. Ведь нормально же?

      Виктор заулыбался:

      — Что, поровну, на каком ухе тюбетейка?

      Жена поправила волосы, потерла руки. Скомандовала:

      — Садись уже... Дети! К столу! Чай пить! Сейчас нам папа расскажет, что у него было в анкете!

      На такую приманку Тяп и Ляп возникли у круглого обеденого стола раньше самой Анны. Уселись напротив родителей, оперлись локтями на толстую дубовую столешницу, уставились заинтересованно.

      Глава семейства опять вздохнул, понимая, что раскрывать карты первым придется ему. Подтянул чашку, вдохнул пахучий пар, отставил:

      — Горячо... Ну ладно. Только, Тяп... Ляп... Я сейчас без шуток буду говорить, начнете ржать — пойдете из-за стола сразу на... Нафиг. Вняли?

      “Вот не думала, что ему так важно, чтобы над ним не смеялись!” — Анна погладила мужа по запястью, и тот благодарно улыбнулся в ответ. Потом развернулся, чтобы видеть всех троих, заговорил тихо, с видимой опаской:

      — Вы ж знаете, у меня любимый автор — Щербаков. Ну, там куплет в песне:

      “Открыватели многих истин

      Консультанты по раритетам

      Очевидцы больших событий

      Собеседники королей”...

      Еще раз оглядел семью: все слушали без насмешки.

      — Насчет истин — это, наверное, моя здешняя профессия. Тут карманный хронометр еще не придумали, балансирное колесо можно запатентовать или тот же биметаллический подвес, да там еще много всякого. Консультанты по раритетам — вот у меня первый заказ, этот самый протез.

      — Правая руки тети-президента? — Тяп не мог молчать долго.

      — “Тетя-президент”! — Анна не удержалась. — Не вздумай так при ней... Ой! Мы тебя перебили!

      — Ничего. — Виктор продолжил с явным облегчением:

      — Очевидцы больших событий — это вот революция. Хорошо, что в нее саму не попали. Собеседники королей — тоже понятно... “Тетя-президент”, генерал Эсдес.

      — Пап, — Леопольд заговорил тоже тихо, — а как обосновать программиста посреди средневековья с мечами?

      Виктор махнул рукой:

      — Легко! Первый вариант: средневековье откат от прежнего, более высокого уровня. Второй: средневековье само по себе, а где-то в глуши упал звездолет. Там есть и компьютеры, и программы, только местные не понимают что это такое, а вот настоящий программист вполне разберется. Ну — по условиям задачи там невыполнимого не должно быть. Мозаику Портал складывал, а не само собой все срослось... А ты, Ляп, чего хотел? В смысле: кроме кошкодевушки?

      Леопольд покраснел, но и только, голос остался спокойным:

      — Подвигов... Мне же по возрасту положено, нет?

      Видя, что папа спокойно прихлебывает успевший остыть чай, Тимофей тоже осмелел:

      — А мне по возрасту пока и девушки не положены. Остаются только подвиги.

      Александров-старший поощрительно улыбнулся:

      — Только научись мечом махать, а подвиги тут за любым углом...

      Поглядел на молчащую жену:

      — Аннушка, лапушка, солнышко, ну не молчи уже, интересно ведь! Ты что писала в анкете?

      Анна вздрогнула. Помедлила, собираясь с духом. Вот никогда муж над ней не смеялся, а решиться боязно... Потом все же сказала:

      — Ну как... Мир, где женщина ничем не хуже мужчин. Только взаправду не хуже. А не как у нас: на словах-то не хуже, но зарплата мужику в такой же должности все равно на треть больше, ен жа ж кармилец.

      Виктор про себя подосадовал: не говорит пока жена истинную причину беспокойства. Хотя, разговор ведь и не начинался еще... Ответил мягко:

      — Ну так смотри: Эсдес и лучший боец, и главнокомандующий огромной страны. Да и “тетя-президент” поднялась на вершину совсем не в семьдесят лет, старухой не назвать.

      — Да уж, красивое личико ты заметил. А что однорукая, ты хоть обратил внимание? — Анна тоже взяла чашку.

      — Я на нее не пялился! Честно-честно! — засмеялся Виктор.

      — Олень! Она одним глазом смотрит, из-за этого все время ходит чуть повернутой вправо. И протез перевешивает... Из-за этого плечи немного, но на разной высоте. Бр-р-р... Страшно представить... — Анна выпила крохотную чашечку одним глотком. Налила еще, поставила остывать:

      — Все как в твоем программистском анекдоте: “Рыбка, я ж не посмертно просил!”

      Леопольд ухмыльнулся во все тридцать два:

      — Пап, анекдот где дядя поймал золотую рыбку? И сказал: “У меня все есть, а вот сделай мне высший военный орден?” И рыбка его на Курскую дугу, с одной гранатой против трех танков?

      Допивающий чай отец просто кивнул. Тимофей громко почесал затылок:

      — А разве это программистский анекдот?

      Виктор тоже налил вторую чашку и подвинул к детям блюдечко с печеньем:

      — Конечно! Мораль в анекдоте такая: уточняйте техническое задание!

      Дети похрустели печеньем. Анна налила всем еще по чашке, уже из второго заварника, с отчетливо-медовым запахом. Угощать семью ей очевидно нравилось, несмотря на все заявления о равенстве полов. Леопольд посмотрел на отца чуть исподлобья, и Виктор понял: вот оно, начинается.

      — Пап... А какое техническое задание было у Проекта?

      Александров-старший подумал. Помолчал. Еще раз подумал.

      Ладно, нечего тянуть:

      — Ты, Ляп, читал “Тринадцать лет полета” Булычева?

      Леопольд кивнул:

      — Я даже по нему мувик делал, помните?

      — Конечно! На Новый Год. Очень понравилось. Так вот, в самой повести что сказано? Что любой космический корабль по сути тюрьма, а из казематов нормальные люди не выходят.

      Но ведь и наша планета Земля тоже тюрьма, хрен убежишь, а в чем же разница? А в размере. Если полететь всей планетой, ну там — достаточно большим астероидом — ощущения тюрьмы не будет. Такая, сын, диалектика, переход количества в качество. Ляп, ты же умный не по возрасту: какой следующий ход?

      Подросток заговорил, с кажым словом все тише и тише:

      — Мир для полета может быть виртуальный. Чем возиться с очисткой воздуха, едой, замкнутыми циклами жизнеобеспечения... Проще заслать к звездам мегасервер в бронированном ящике, а в сервере — наши матрицы.

      — Да, — просто сказал Виктор. — Только из-за ледника наш бронированный ящик взлететь не успел. И теперь ждет на земле, пока экология наладится. После мы себе тела синтезируем и назад вылезем. Так понятно?

      Ляп кивнул:

      — И мы теперь в такой матрице... Но ведь не отличить же!!!

      Как ни был напряжен Виктор, а довольства не сдержал:

      — Да, мы тут из кожи лезли чтобы совсем-совсем все совпало! Да, полная достоверность, до уровня клеток, до уровня кишечных бактерий! День в день, час в час! Чтобы разницы не было совсем, чтобы мы чувствовали себя в необъятном просторе, а не в летящей по космосу тюрьме!

      Александров-старший даже отодвинулся от стола, замахал обеими руками:

      — Мы так старались, чтобы не отличить! Общество нарочно чуть-чуть попроще, чтобы облегчить врастание. Эмиграция эта, язык, поиск работы — подстроено, чтобы занять мозг вместо самоедства! И вот эти персонажи — они не все компьютерные, некоторые вполне себе люди. И неизвестно, кто есть кто. Чтобы относились ко всем с учетом, что твой собеседник может в любой миг оказаться не неписем, а вполне даже игроком. — Виктор выдохнул:

      — И вообще, тут высочайшая технология. Мы всю мировую литературу с драматургией сюда в модель вкачали, мы эту модель тридцать лет выращивали, мы сделали как в хорошей ролевой игре: нет заданного сюжета, из взаимоотношений растет новый сюжет... Мы даже теперь сами никак не сможем определить, разумен собеседник, сознает ли себя — или тупо изображает разумного...

      Оглядел семью. Детям и раньше говорили, что придется идти в Портал, только без технических деталей. Анна знала все полностью и с начала. Сейчас дети не выглядели ни подавленными, ни огорченными. А вот жена смотрела так, что Виктор даже стал оправдываться:

      — И это все сами знаете почему! Потому, что за спиной смыкается лед! Я не ради шутки сюда полез и вас потащил!

      — Ну никак не могу поместить это в голове... — медленно выговорила жена. — Как будто читала книгу, вроде и хорошая — а оказался фанфик!

      — И что, что фанфик? Если хорошая? — удивился глава семьи. — Вон Булгаков тоже фанфик на Библию залепил, и ничего, не жужжал. А римляне “Энеиду” написали как фанфик на “Иллиаду”, и что? Великое произведение, основа латинской литературной традиции. Отказаться от фанфика, лепить везде сугубый оригинал ради оригинала — значит, отказаться от опыта, спустить в унитаз все удачные находки, хорошие мысли — только потому, что они, видите ли, не в оригинальную раму вставлены, а в покупной багет? Зато насрать на выставке — говно, но уникальный перформанс! Ну погляди! — Виктор сделал округлое движение обеими руками:

      — Когда выпускают по вселенной “Звездных Войн” сразу компьютерную игру, книгу, кино, настолку с фишками, конструктор Лего, карточную игру, кучу футболок с фотками героев, подушки для онанистов — так это называется межавторский проект. А как Енот в юности написал продолжение про синемордого адмирала Трауна, так это уже фанфик голимый?

      Жена вспомнила двадцатилетней давности графомань, которой Пашка достал абсолютно всех, и против желания улыбнулась — для чего Виктор и старался! Так что договаривал он уже тоном победителя:

      — Разница только в том, что производители резиновых кукол принцессы Леи платили за лицензию, а Пашка Быстров просто так написал! Ты вон тому же Д’Артаньяну или Джен Эйр сопереживаешь, хоть они выдуманы полностью! Просто очень уж хорошо выдуманы!

      — Ну, допустим, не фанфик, — по-прежнему медленно согласилась Анна. — Но тогда получается, вы полные мудаки в этом вашем Проекте. Создали человечество и заставили его мучиться! Что же вы не создали Рай, если уж могли?

      — Я же только что объяснял! — Виктор как в стену ткнулся. — Мы не прописывали каждому скрипт. Мы задали некоторые начальные условия, и дальше система развивается по внутренней логике. Тут и без нас все будет вертеться. Мы специально взяли средневековье, — программист почувствовал, как пересохло во рту, и налил очередную чашку чая, не обращая внимания ни на вкус, ни на запах. Дети следили за разговором как зачарованные. Виктор порадовался, что хотя бы они спокойны. Продолжил:

      — Тут, конечно, интриги, заговоры, войны, зато архетипы изучены хорошо, информации море. А рай кто может описать, кто его видел? И какой именно рай? У мусульман каждому праведнику полагается тридцать или там сорок гурий, а ты от одной Эсдес психуешь, хоть и не знаешь точно — настоящая или все же нарисованная. В буддийском раю мы вообще тупо лежим на винте в нирване и просто не существуем, как никем не запущенная программа... А тут все подогнано под обычнейшую эмиграцию, которых у нас три штуки точно было!

      Высказавшись, Александров-старший подтащил печенье поближе, и бесконечно долгую минуту в комнате только и был слышен хруст. Дети синхронно глотнули. Даже Анна отпила из своей чашечки с олененком, так и держа ее на весу. Виктор вздохнул:

      — А главное, меня удивляет, как это женщина в твоем очаровательном лице — и не рада бесконечной молодости и красоте? Виртуальная-то модель не стареет.

      — Так это получается что... — нелогично свернула в сторону Анна, — у нас если муж пьет и бьет, жена уходит. Потому что нет возможности откатить время, что здоровье не вернется. А тут-то можно полжизни просрать на эксперименты с мудаком, и все равно остатьтся молодой и красивой. Девки так и будут терпеть до последнего — типа, я могу уйти в любой момент...

      Муж только зубами скрипнул: бабе угодить — легче ежика родить... Уже и вечной молодостью недовольна!

      — Нет! — чашка с олененком стукнула в столешницу. — Нет! Нет!! Нет!!! Все равно никогда не поверю, что тут все взаправду! Мне везде, во всем, чудится вкус пластмассы, дешевки, подделки!!! Лучше я правда в анабиоз лягу!!! Тем более, что за сохранность тела переживать уже поздно, а душу вашими трудами на флешку записать, и пролежит сто тысяч лет!

      Этого Тяп уже не выдержал:

      — Мама, папа, подождите, подождите!!! Не ссорьтесь! Не надо! — мальчик перегнулся через стол, схватил родителей за руки:

      — А дядя Паша, которого мы видели в кино — попал сюда раньше?

      — Да. — Виктор непонимающе повертел головой. — Ты это к чему?

      — Не через Портал, как мы? — продолжил Тимофей, и совершенно сбитый с толку отец ответил:

      — Нет, как-то случайно. Я сегодня на работе просил узнать подробности, но пока...

      — Так его же можно спросить! — Тимофей подпрыгнул; чашечки задребезжали.

      — Чего спросить? — в один голос удивились Анна с Леопольдом.

      — Ему же никто не сказал, что он в Матрице? Он же, наверное, думает, что все — взаправду!

* * *

*

      — Взаправду описание к артефакту своему не дочитал? — гневно сопя, премьер подтащил блюдо с рябчиками. — Кто тут обещал, что Эсдес будет выгребать с Южного Архипелага полгода? Ты че, правда не знал, что печать после использования стереть надо? А, дай догадаюсь! — Онест воздел толстый палец:

      — Ты надеялся сам сгонять на тот остров, думал, она тебе даст за обратный путь? Ты озабоченный сука мудант, писькомозг! Девок у тебя перебывало, знаток хренов!

      Молодой человек независимо двинул плечами, но промолчал. Премьер-министр захрустел мелкими косточками. Продолжил:

      — Вообще, я вот не могу понять, чего тебе не хватает. Нах... Зачем было резать ту тетку с девкой на кладбище? Что твоя гопота трахает все, что движется, полбеды, убивать-то зачем? Оказались вдова и дочь погибшего на Тракте огнеметчика. Если бы мы их живыми взяли, “Охотники” были бы у нас вот где... — в кулаке Онеста легко поместился пирог. — Эсдес-то не разжалобить, но там есть неиспорченный столичными нравами морячок, как его... Вол... Вал! Для него товарищество еще пока не пустой звук, сыграли бы на нем, как на клавесине. А ты такую возможность в очко спустил! И теперь уже не я Эсдес обставляю проблемами — теперь она мне предъявы кидает! И х... хрен возразишь! Ты когда уже начнешь думать головой, а не головкой?!

      Отпрыск снова дернулся, и снова не нашел что возразить. Толстяк зафыркал:

      — Короче! Месяц тебе придумать и подготовить нормальную ловушку со своим телепортом. План сначала покажешь мне. Атоуе.. Ушибу! Пшел!!

* * *

*

      — Пшел, гнида расписная! — моряк одним движением спрятал брюнетку за спину. Враг поджал тонкие губы, нахмурил загорелый лоб, выругался от боли в только что подбитом глазу. Вал оскалился:

      — Щас второй засвечу.

      В конце коридора раскрылась дверь. Генерал Эсдес плавным шагом приблизилась к противникам:

      — Господин Сюра? Как здоровье вашего уважаемого батюшки? Вы же только что говорили с ним, верно?

      Сын премьер-министра заругался сквозь зубы. Наглой приморской деревенщине врезать бы можно; а вот Эсдес только вчера вернулась от западных рубежей, и сильно зла с дороги. А главное, повод! Подумаешь, схватил черноглазую мелочь за жопу — у отца в тарелке сливы больше, чем та жопа — а примчался, тля, светлый рыцарь, пропахший рыбой на полет стрелы. И сразу морду бить — его девка, что ли?

      Чего? Еще извиняться?

      А х... Хрена сладкого не хотите ли?

      Господин Сюра крутанулся на пятке — взлетели хвосты разрезного кафтана, заплескали расшитые золотом шаровары, сверкнули шпоры на красных сапожках — и удалился, не прощаясь.

      — Вал?

      — Тайсе... Пока вы ездили на западную границу, по-быстрому навтыкать тамошним рыцаренышам, тут было такое...

      — Пойдемте в нашу комнату, — синеволосая развернулась. Парень и девушка последовали за ней.

      В общем зале “Охотников” Эсдес заняла привычное место во главе стола. Подождала, пока доковыляет Куроме. Вздохнула:

      — Ты про семью Болса?

      — Так вы знаете?

      — Я пробовала запрячь Сэрью на поиски убийц. Но та все никак не оправится после ранений, а ее Коро без хозяйки ничего не может. Все же это артефакт, замкнутый на владельца, а не самостоятельный организм... А через две-три недели, когда Сэрью сможет действовать в полную силу, следы уже исчезнут.

      — По правде говоря...

      — Смелей. Трусость и слабость означают смерть, ученик!

      — Я подозреваю, что их убили “Егеря” этого ублюдка Сюры.

      — Доказать сможешь?

      — Нет!

      — Именно... То, что эти недоумки могут запытать любого, еще не основание пристегивать их к данному конкретному случаю. Отребья в Столице полно и без них.

      — Наставник?

      — Мы же договорились: любые вопросы.

      — Тех ли мы защищем людей?

      Эсдес очевидно призадумалась.

      — Я вообще никого не защищаю. Просто убиваю того, на кого покажет премьер-министр. Сейчас мы нацелены на “Ночной Рейд”, но как-то не очень справляемся... Да... Говорил же мне на острове тот толстомордый хомяк!

      Синеволосая хлопнула по столешнице обеими ладонями:

      — Ты-то почему об этом забеспокоился?

      — Пока вас не было, принесли приказ ехать в Тоостой Хаалга.

      — Пыльные Ворота?

      — Ну да, этот город все называют просто: “Пыльный”... Полиция вроде как накопала, что “Рейд” готовится убить тамошнего градоначальника. А городской голова там сильный, верный правительству, единственный противовес Истинной Вере Чистой Земли.

      — Пока все верно, политику ты понимаешь правильно. И что тебя смущает?

      — Да мудак этот градоначальник, я тут занес пару кувшинчиков светлого дворцовым канцеляристам, те рассказали. Сюра перед ним всего лишь озабоченный пацан. А там такая кабанина... Ему вообще на людей плевать с башни.

      Эсдес пожала плечами:

      — Таковы большинство начальников. Посмотрим, каковы окажемся мы сами, если дорастем до чинов. А приказы мы должны выполнять. Срок там указан?

      — Мы должны выехать в конце весны, где-то через месяц.

      Генерал кивнула:

      — Так я и думала, под выздоровление Сэрью подгадали срок...

      — Но ведь Сэрью была с вами в том деле на Тракте. Или ей там тоже досталось?

      — В том деле на Тракте обнаружилось, что при большой нагрузке раны Юбикитас воспаляются заново. Поскольку доктора Стиляги больше нет с нами, некому разобраться досконально и устранить причину. А борьба с последствиями сводится к приему лекарств и длительному отдыху. Причем, как по мне, отдых помогает больше. Так вот, где-то через месяц Сэрью восстановится опять. Куроме, а ты за этот месяц придешь в боевую форму?

      Черноглазая вздрогнула всем телом. Эсдес вздохнула:

      — Вал. Присматривай за ней.

      “Пожалуй, действительно помочь надо,” — подумал моряк. Куроме подумала: “Плохо дело. Сочтет бесполезной, уберет без колебаний. Эсдес не разжалобить...” — и на ватных ногах поплелась к себе. Вошла в комнату — собственную комнату, которой у нее до службы в “Охотниках” не было. Повалилась на кровать — тоже собственную, которую не надо было делить ни с подругами, ни с другими ученицами школы убийц... Терять все это не хотелось до слез!

      За дверью, в общей комнате, Вал поднял глаза:

      — Наставник...

      — Вал, сопля морская! Тебя вообще не должно беспокоить, как я встречу твой вопрос. Если считаешь, что надо спросить — надо спросить! А если я разозлюсь и пришибу тебя, значит — такая твоя судьба! Последнее предупреждение, понял?

      — Наставник, вам же раньше было безразлично, в каком состоянии подчиненные?

      — И чем кончилось это безразличие? “Падших” перебили. Семью моего человека посреди столицы убили мажоры премьер-министра. Да, я тоже не слепая, два и два могу сложить, даже и без подсказок рыжей сыщицы! Болс оказался слабаком — насрать на него, но это был мой слабак!

      Эсдес успокоилась. Не высказывать же подчиненному продолжение мысли: “И Тацуми сбежал. От меня, такой замечательной! Может, он мудак? Да не может мой любимый быть мудаком, это во мне что-то не так...”

      — Что-то я расклеилась. Коней найду, а на тебе вся экипировка. Ран крылышками полетит, а мы по седлам — и в Пыльный.

* * *

*

      Пыльный показался на девятые сутки неспешного конского шага. Раскачиваясь в седле, Сэрью морщилась от ноющей боли в локтях, привычно пробегала взглядом обочины. Ничего подозрительного не видела, да и не ожидала тут заметить. Дорога шла точно посреди цветущей долины, рассекавшей горы на Стальные Скалы к северу и Ржавый Кряж к югу. Шириной долина не поражала: полдня неспешного шага от северных до южных утесов. Бегом, наверное, и вовсе до завтрака обернуться можно. Зато для плодородия здешнего края Сэрью не могла подобрать слов. Именно тут, на вулканических грунтах, возделывали лучшие в Империи виноградники. Выращивали множество диковинных фруктов, которые в других местах даже цвести не хотели. Дорога плавно извивалась между невысоких округлых пригорков, усаженных ровными рядами ягодников, олив, шпалер с яблонями; разлинееных бесконечными стенами виноградных лоз. Среди зелени двигались люди: копали, подстригали, прочищали поливочные каналы, доставляющие прямо к садам холодную, кристальной чистоты ледниковую воду. Благо, за ледниками далеко ходить не надо, горы справа и слева высокие, вершины снеговые. Кроме долины, ледникам стекать особо и некуда.

      Рыжая сыщица припомнила карту. Зелень заканчивается у выхода из долины. Дальше небольшая полупустыня-полустепь, шесть-семь переходов для торгового каравана или войска. Невеликая проплешина с крайне мерзким климатом. Всегда сильный ветер, летом сушь, зимой мороз, так что преграда серьезная. За преградой — земли западных королевств, а это враги давние, упорные и последовательные.

      Вот для защиты от западников и возвела Империя когда-то маленький форт Зеленый Язык: точно на границе зеленой и серой земель. Форт живо разросся до города: идущие на запад караваны набирали воду, припасы и силы перед рывком; идущие с запада праздновали успешное пересечение безжизненной полосы. Под защитой гарнизона плодородную долину осмелились заселить садоводы, огородники, виноделы — и не прогадали. Довольно скоро город заполнил всю ширину прохода сквозь хребет и превратился в самые настоящие ворота Империи. Штурмовать его со стороны степи означало: вести осаду, не имея под рукой ни озерца, ни колодца, ни клочка пастбища, ни бревнышка для осадных машин или ограждения лагеря. Западные рыцари были все-таки врагами, а не идиотами!

      Сэрью повертела головой, убедилась, что не слишком опередила спутников, снова размяла руки. Победа над Шерри с Мейн стоила наследнице клана Юбикитас ни много ни мало — протезов локтевых суставов. К счастью, Сэрью попала на стол доктора Стиляги задолго до его исчезновения в западном лесу. Доктор Стиляга натянул на худые сильные кисти знаменитые перчатки-тейгу, и до капельки выжал все их возможности, в очередной раз подтвердив свою гениальность. Сегодня руки Сэрью работали не хуже родных; а еще доктор исполнил просьбу рыжей сыщицы, и вшил кое-что на место верхушки правого легкого. Саму верхушку прожгло в схватке потоком пламени, так что девушка решила не ждать полгода, пока Стиляга вырастит новую, да потом еще пересадит, да после всего еще закончится восстановительный период... Сказала прямо: “Доктор, давайте считать, что я прокурила это легкое напрочь — бывает же такое, верно? Ну вот. Лучше сделайте там то, что мне посоветовал учитель. Как — кто? Капитан Огре, других не было и не будет!”

      Стиляга пожал плечами: дескать, организм твой, а ты не маленькая уже — и выполнил просьбу. Так что работали руки безукоризненно, только время от времени ныли. Лучшим средством от крутящей боли оставалось дело; размышлять о нем Сэрью и продолжила. Все равно до города еще добрый час конского шага.

      Город... Если у западных рыцарей там заведется союзник, то ситуация сразу перевернется. Армия вторжения без потерь окажется в плодороднейшей стране, защищенной горами от окружения, и даже от простого удара во фланг. Опираясь на запасы долины, можно готовить штурм или осаду любой крепости между границей и Столицей. А серьезных крепостей отсюда и до западных ворот Столичного Региона: Громкий Камень да Алмазный Брод, все!

      Легко представить беспокойство правительства, премьер-министра, и даже самого Императора — когда доносчики поймали слух, будто бы повстанцы затеяли убить градоначальника в ключевом пункте обороны. Конечно, градоначальник там был сволочь. Людей он берег меньше, чем ребенок оловянных солдатиков; делал множество неправд в государственной казне, и на него уже неоднократно покушались доведенные до крайней степени отчаяния местные жители. Получив приказ о поездке, Сэрью прочитала отчеты ревизоров, доносы, жалобы, служебные записки казначейства, уяснила себе общую картину — и приготовила наручники. А оказалось, цель командировки полностью противоположная: градоначальника следовало уберечь от покушений. Пока зубы точили местные, полиция Пыльного худо-бедно справлялась. Но вот доносчики прослышали, что в Пыльные Ворота “предположительно направляются” — если не “уже прибыли” — загадочные столичные наемники, возглавляемые одноглазой и однорукой бабищей, еще и седой вдобавок... Читая свиток, рыжая сыщица увидела генерала Ривер как наяву; передернулась: мало ей было Мейн у ворот Западного Тракта, так теперь тут вся шайка! Сэрью попросила помощи. Премьер-министр гаденько хихикнул — и уж помог так помог!

      Спутники, от которых Сэрью старалась не отрываться дальше прямой видимости, как раз ехали в Пыльный для силовой поддержки, для прямой защиты градоначальника. Поскольку противником предполагался весь “Ночной Рейд”, в Пыльный загнали всех “Охотников”, с генералом Эсдес во главе.

      С началом весны Эсдес отлучалась на западную границу в более удобном для войны месте, где хребет страны не разделял. Там королевские рыцари снова попробовали на прочность имперскую армию: смяли заставы и рванули грабить; только вот неудачно выбрали время. Эсдес здорово злилась на промах с Трактом, так что по ее приезду армия вторжения быстро разделилась на пленных и мертвых. И то, практически все пленные попали на каменоломни, что считалось такой же смертной казнью, только растянутой во времени. Разборки повстанцев с правительством почти не выходили за стену Столичного Региона, а вот слава победителя северных варваров и западных налетчиков гремела теперь по всей необъятной Империи. Генерала Эсдес принимали в любом постоялом дворе, порывались кормить бесплатно — что синеволосая сразу же пресекала. — вечером сбегались поглазеть в общий зал трактира; утром провожали чуть ли не всем селом.

      Отсветы славы падали и на спутников, сильно облегчая рутинную командировку по грязному делу. Великие алхимики определяли грязь как “вещество, находящееся не на своем месте”; градоначальнику определение подходило точней некуда. А только, вместо выполнения правосудия, приходилось пока что чинушу беречь. По крайней мере, до тех пор, пока Онест не подготовит замену. Место исключительно хлебное, все придворные группировки наперебой толкают своих ставленников. Тут не то что всем не угодишь — а несколько дней придется высчитывать, чтобы обидеть хотя бы не поголовно всех. Те еще шахматы! Да потом оформление указа, да прием-передача дел — особенно казны, конечно же! — словом, полгода пишем, год в уме.

      Девушка остановила коня, погладила по голове Коро, торчащего в седельной сумке. Обернулась на спутников, выкатывающихся из-за поворота.

      В сотне шагов направо и вверх по зеленому склону копали оросительный канал два селянина, ради жаркого дня и тяжелой работы, одетые только в пропотевшие передники. Молодой работник в синем переднике облизнулся:

      — Вот это ляхи!

      Его отец в желтом переднике тяжело разогнулся, опираясь на лопату. Отдышался. Приложив руку козырьком, посмотрел на дорогу. Проворчал:

      — Зеленое с золотом... Форма столичных дознавателей... Не про тебя ляжки... Видать, судья из самой Столицы, я слышал от дядьки Грегора, что должны приехать. Им на угощение взяли четыре бочки лучшего, а заикнулся Грегор про деньги, так плеткой скулу порвали — чисто как собака кусает...

      — Судья? — молодой почесал щеку. — Так надо подавать жалобу на соседа. По той меже, что до ручья, и от камня. Я схожу.

      — Ага, сходи, — криво улыбнулся отец. — Познакомься, что ли... Только не сегодня же с дороги они прием откроют. Думаю, что и не завтра... Слюну-то подбери, сын, ведь не щенок уже.

      Молодой, не ответив на подначку, всадил кирку в тугую желтую глину.

* * *

*

      Глина и камень превратили форт Зеленый Язык в город Пыльные Ворота. Предместья расползались бурой пеной: там лепили как придется, без особого порядка, и не заботились ни о красоте, ни даже о прочности. Все равно рано или поздно в очередной драке или при налете разбойников хижину развалят — чего силу тратить? Да и городские стражники не церемонились, усматривая в мазанках покушение на ширину драгоценной торговой площади либо попытку сузить Западный Тракт. Домишко разваливали тотчас, но жильцов при этом не выбрасывали жестоко на улицу, а милостиво брали на государственное довольствие. Правда, к довольствию прилагались кандалы и плетка — так не даром же кормить нарушителей закона?

      За ржавым прибоем предместий Аргав подошел к воротам в настоящей каменной стене. Сухой ров перед стеной давно загадили обитатели лачуг, так что штурмовать город мимо ворот взялись бы совсем небрезгливые разбойники. Впрочем, разбойники в долине что мышь в кувшине: до первого шуршания. Легкая кавалерия выследит — тяжелая пехота задавит. Так что внутри долины уже лет сто неприятности причиняли только соседи.

      О, соседи! Младший брат Аргава учился при храме, и клялся, что видел там в библиотеке знаменитую “Сагу о Кислом”. Кислый враждовал с соседями всего лишь из-за пары не возвращенных вовремя брусьев. Конечно, строевой лес большая ценность в долине, но чтобы в конце истории перебили всех ее участников? И ведь не скажешь, что выдумка. Прапрадед Аргава знал нескольких героев “Саги о Кислом”, и подтверждал полную правдивость кровавой повести. Сединам прапрадеда верили вовсе без клятв.

      Да и как не поверить, если с каждым поколением прибавляется едоков, а земли не прибавляется? Сам-то Аргав натянул чистые, не рваные шаровары, рубашку свежую, навертел накидку совсем новую, на свадьбу отложенную — по какой причине? Не поделили с соседом полоску луга шириной полтора шага. Оно будто и немного, но при длине клина шагов семьсот — две меры зерна, или полтысячи малых олив воткнуть можно, или целый ряд лозы посадить! А пословицу, что “между нищим и богатым сто рядов лозы”, в долине дети знают!

      Занес Аргав кувшин лучшего вина дяде Семпоалу, чтобы тот жалобу внятными словами, ровными буквами написал на хорошей бумаге; а три кувшина отдал в управу села, чтобы срисовали ему карту земельного кадастра. Знал бы еще, что занести этой зелено-золотой судейской девочке, так уж не пожадничал бы!

      Некоторую надежду на удачное решение давало скорое начало приема. Столичные гости всего раз появились на устроенном властями пиру. На следующий же день они принялись ревизовать управу, осматривать стены, пересчитывать казну — и открыли прием жалоб. Местные жители оказались не готовы к подобной стремительности: позавчера приехали, всего день пили — и уже работать? Истинно столичные торопыги! Так что наплыв просителей ожидался через пару дней, а пока подсуетился только родитель Аргава. Снарядив наследника подарками, отец растолковал, куда сначала, куда потом, и что где просить. Вроде бы Аргав нигде не напутал, собирая бумаги; оставалось предъявить их столичной девочке.

      Задумавшись о девочках, парень сам не заметил, как миновал первые кварталы города: пока глинобитные, но уже беленые дома; большинство домов уже в тени двух-трех деревьев — собственный клочок земли. Ближе к форту даже целые усадьбы попадаются: заборы из сырца, а вот дома уже мастерской работы, из граненого камня. Вокруг жилья не плодовые деревья, и куры по двору не бегают. Не для хозяйства чистый дворик, миленькие рябины не для прокорма — похвастаться, что достало казны с северной границы привезти десяток саженцев.

      Когда перестала стена загораживать вид, проявился и настоящий повелитель города. Не форт — Зеленый Язык давно уже превратился в парадное здание, где только праздники справляли, да держали архивы. Аргава там записывали в метрику, и даже подростка поразила небольшая величина, неказистость грубого каменного кубика со щелями-бойницами. Форт располагался в правом конце главной улицы, лепился к северным утесам. Новая крепость, в которой квартировали задиристые, больно дерущиеся имперские вояки, располагалась на левом конце широкой главной улицы, у южных скал.

      А на главной площади, ровно посреди главной улицы, возносился собор. Собор складывался из четырех просторных колоннад, крестом сходящихся в громаду центрального здания, увенчанную блестящим на полуденном солнце куполом. Купол царил над крышами, над укреплениями — что старыми, что новыми — остро сверкал в морозной зимней синеве; ровно гудел под свирепыми западными ветрами; непокорным лимонным полусолнцем отрицал серые обложные дожди... Говорили, что настоятель собора обласкан благодатью Истинной Веры Чистой Земли, и потому на купол не садится пыль. В городе с названием “Пыльные Ворота” это кое-что да значило!

      Тот же Аргав больше верил настоятелю собора, чем градоначальнику. Градоначальник до бесед с огородником не снизойдет никогда, а настоятель не поленился полдня растолковывать селянам смысл выкупа за жену. В самом деле, так вот не подумаешь, не поймешь: к чему плодить нищету? Нет денег купить жену — не делай детей. Не придется потом давать в наследство старшему самую жирную блоху, а младшему от кухонного кота уши. И самим тем детям не придется сидеть под стеной Пыльного с протянутой рукой — или, что совсем худо, не придется от бедности грабить.

      Но настоятель собора, при всей глубине познаний, не имел доступа к земельному кадастру, и потому в настоящей тяжбе оказался бесполезен. Вздохнув, парень оставил собор справа, и по булыжнику главной улицы направился к южной стене гор. С обеих сторон улицы возвышались полностью каменные, шлифованные степным ветром, выложенные различными узорами, блестящие остекленными окнами — здания таможни, городской управы, торговой палаты; выстроились дома лучших людей Пыльного, но уже безо всяких усадеб, по причине дороговизны земли.

       Среди пышных фасадов Аргав не без усилий отыскал суд. Отряхнул накидку, шаровары, подосадовал, что сапоги потрескались — тут уж ничего не поделать, другой обуви нет. Выдохнул, и окунулся в прохладу общего зала.

* * *

*

      Зал очистился сильно за полдень. Сэрью без особого аппетита съела, что дали — искренний испуг служанок портил все удовольствие от великолепного здешнего вина, от неземной сладости дынь — возвратилась в кабинет и подала сигнал. Из озорства — не шнурок потянула, а сливовую косточку в колокольчик бросила. Сливы здешние увесисты: большая косточка громко звякнула, отскочила точно в корзину для бумаг. Сыщица порадовалась, что руки не подводят. Она теперь постоянно проверяла действие протезов, словно кошелек нащупывала, опасаясь однажды не найти на месте.

      По звуку колокольчика служитель управы ввел очереднего просителя. Рослый парняга, одетый с бору по сосенке: накидка новая — сапоги вот-вот рассыплются. Вошедший поклонился, подал прошение, но изложить дело не сумел: только рот раскрыл, как покраснел и забулькал.

      Прошение, однако, писал кто-то поумнее: сыщица быстро поняла суть. Поглядела на жалобщика:

      — Почему до сих пор не в суде?

      Селянин покривился:

      — Госпошлина пять тысяч сто, у нас вся лоза в сезон столько еле дает! А кому суд присудит, заранее как узнать?

      Наследнице клана случалось оставлять в хорошем ресторане или в бельевой лавке и побольше, так что глубину беды она не осознала:

      — Если уверен, займи денег. Суд взыщет с проигравшего. Если не уверен, нечего лезть в суд!

      Посетитель часто задышал, показалось — вот сейчас из ушей ударят струйки пара. Сгреб прошение с планами, поклонился как плюнул. Крутанулся и вышел, мало не хлопнув дверью.

      Сэрью прикрыла веки, подумала: “Вот суки, сколько я таких в поместье перевидела. Наверняка документы подскоблены, местный судья видит. Доказать не может — в селе хрен ты найдешь концы, там круговая порука... Но по той же причине легко затянуть дело, чем судья и воспользовался, чтобы не добавлять себе хлопот. А эти жучары думают, что получат вердикт инспектора — и, зацепившись за эту бумажку, выкрутят все в свою сторону. То-то жалобщик мялся, как виноватый, сопя и краснея...”

* * *

*

      Сопя и краснея, парень выкатился обратно в прохладный общий зал.

      Вот сука столичная!

      Аргав скрипнул зубами. Зато ноги у нее... Местный обычай выстроен жарой и западным ветром — женщины берегут кожу от солнечных ожогов и суховея. Выходят из дома что твои мумии, виденные как-то в пещерах под северной стеной. Вся разница, что сами ноги переставляют — а накручивают, пожалуй, столько же. Не поймешь: где сиськи, где ягодицы. А у этой коленки видно. Не то, что штаны парусом — шнурки и ремень встают!

      Нет, но пять сто для нее мелочь!

      Уже половину обратного пути прошел, а лицо все горит, и сопением на чайник похож...

      Аристократка, падла!

      “Эх, не пожалеет батька. — думал Аргав, топая пыльными улицами. — Скажет, как отрежет. Лучше бы правда лозой секанул!”

      Подумал еще, не зайти ли к настоятелю за советом — да показался себе жалким и смешным в разношерстном наряде посреди городской чистоты и роскоши. Настоятель тоже ученый, и тоже сказануть может; Аргав и без того не поднимал взгляд от носков сапог, пока не ткнулся в родную калитку.

      — Ну што, сынку? — засмеялся отец, завидев повешенную голову отпрыска. — Помогли тебе твои ляхи?

      Убедился, что за калиткой никто не подслушивает, закрыл ее. Взял сына за плечо, встряхнул. Заговорил серьезно:

      — Слушай сюда. Приходили вербовщики от какого-то “Ночного Рейда”. Я тебя записал. Платить будут или не будут, а по ходу заварухи не зевай, добра какого-нить поднакопим.

      Аргав, еще не отошедший от разговора, опешил:

      — Э, батя, а не убьют меня там нахрен?

      Отец огорчился:

      — Ну ты тупо-ой! Просто в первые ряды не лезь, выскочек на копья примут. Задним не будь, отставших конница стопчет. Будь как все, глядишь, и приподымемся. Наш клочок земли, думаешь, откуда у меня? Уж точно не от девочки в зелено-золотом камзольчике!

* * *

*

      Камзол зеленый с золотыми кантами — вот и все нажитое...

      Сэрью оперлась на отставленные руки. (“Работают, работают, успокойся уже!”) Механическим движением погладила Коро. После дня жалоб мысли выгорели, горячий западный ветер продувал пустую голову насквозь. Здесь, между зубцов стены — главной стены, что повернута к западной сухой полупустыне — век бы сидеть, не спешить, не уходить, не думать...

      Тепло...

      Был отец, учитель был...

      Как можно не мстить?

      И куда еще идти наследнице клана Юбикитас, кроме службы?

      Ведь не торговать же — восемнадцать поколений семья не торговала, и не Сэрью менять порядок вещей. Противно служить капризному Императору, “его жирнейшеству” Онесту? Служи закону: закон установлен для всех людей. Хотя и есть некоторые неправды в порядке, а только без него вовсе гибель.

      Но почему те же селяне не идут жаловаться, почему не верят судьям? Да что селяне: саму-то куда привело служение закону? Отец то ли погиб, то ли предателем убит. С учителем хотя бы ясно, что убит. Полезла разыскивать, кем — порезали так, что никто уже не позарится... И какая теперь из нее невеста для порядочного рода? Судейская въедливость, армейская прямота, обе руки на шарнирах, да в сиськах полфунта имплантов — ну куколка натуральная, разве не видно?

      — Видно, хлопотный был день?

      Сэрью вздрогнула, радуясь, что до края бойницы далеко — не упасть. Вот, уже и генерала Эсдес не заметила... Кстати, Коро тоже не встревожился: считает за свою? Сыщица промолчала. Генерал некоторое время глядела в сухую степь. Ветер метался между зубцов, трепал полы камзола, перекладывал рыжие и синие волосы по золотому шитью погона.

      Эсдес вспомнила, как на острове толстощекий колобок советовал заботиться о своих, и сказала:

      — Не переживай так сильно. Выгоришь. Сходи вон... — махнула правой рукой за спину, где остался город:

      — С детишками поболтай, что ли...

      Сэрью безразлично пожала плечами:

      — Я даже не знаю, о чем с детьми говорить. После службы в Гвардии, после службы в полиции у меня такой словарный запас...

      Генерал отделила синие пряди от рыжих. Тоже шевельнула плечами:

      — А ты не говори, ты слушай. Все лучше, чем тут киснуть. Ты мне свежая нужна, скоро в дело.

      — Вот как? Что-то известно?

      Эсдес перешла к внутреннему краю стены, оперлась на съемные деревянные перила, глянула в мешанину плоских крыш, над которыми собор простер вечернюю тень:

      — Вон, вижу, гонец торопится... А вон, кстати, у часовенки при фонтане, детишки. Правда, сходи, что ли. Я получу сводку и потом тебя найду.

      Сыщица послушалась больше от удивления: заботливая Эсдес! Расскажи кому, не поверят... Что же было с ней на том южном острове? Вряд ли обыкновенное слово так сильно действует...

      Размышляя так, Сэрью дошла до фонтана. Перед чашей на неровной брусчатке трое похожих девчонок — сестры — весело гоняли пару мальчишек-близнецов.

      “Осенние листья цвета страха...”

      Наследница усмехнулась: нет бы что хорошее вспомнить — пошлятина лезет. Армия да полиция не лучшие университеты для молодой девушки приличного рода... Кругом это самое... Попа.

      — Попу в узел завязав, спит под деревом удав... — пробормотала Сэрью, неожиданно для себя самой. Детишки бросили возню, собрались полукругом. Покосились на Коро, но тот просто щурился, не показывая зубов.

      — Мышь-дракон меняет цвет — кажется, что попы нет. — сказала Юбикитас уже в полный голос.

      — Ух ты! Еще! — запрыгали мальчишки.

      Сэрью улыбнулась:

      — Чтоб светить себе в ночи, попу, светлячок, включи...

      Сестренки засмеялись одинаковым шелестящим смехом.

      Коро поднял голову и заворчал.

      По ржаво-бурым блокам ступеней со стены спускалась Эсдес, гоня перед собой незримое облако тревоги. Сэрью поднялась: очевидно, гонец торопился не зря. Поднялся и Коро, зевнул во все клыки. Дети отпрянули, поглядели на рыжую. Та улыбнулась, показала рукой: поиграйте где-нибудь в другой стороне. Мальчишки понятливо взяли сестренок за руки, и все пятеро в полном восторге поскакали вдоль площади с криками:

      — Мышь-дракон меняет цвет! Кажется, что попы нет!

      Эсдес приблизилась, и рыжая наследница клана Юбикитас окончательно повернулась к детям спиной.

* * *

*

      — Спиной к этим хитровы... Хитросделанным рубакам из “Рейда” мы больше поворачиваться не станем... — Эсдес мерно расхаживала по цветной мозаике главного зала. Витражи собора освещали генерала зеленым, желтым, лиловым.

      — В прошлый раз им удалось разделить наши силы, вырубить часть отряда. В этот раз мы никуда бегать не станем.

      Без капли почтения Эсдес указала на человека в кресле посреди алтарного возвышения:

      — Вот их цель. Просто сидим в соборе, просто несем охрану. День, два, пять, месяц. С настоятелем договорено, служители... Скажем так, уступили... Жилые комнаты в нижнем ярусе. “Рейд” не сможет выжидать полгода, и даже месяца не сможет. Распущен слух, что завтра утром Сэрью с лучшими стражниками начинает прочесывание города, и непременно найдет базу “Рейда”. Что вполне вероятно, город небольшой. Десяток улиц поперек долины, втрое больше улиц вдоль, от стены до стены. Не Столица, обыскать возможно. После чего в нужное место ударят все “Охотники” разом.

      Рыжая сыщица кивнула:

      — Я собрала всех толковых стражей в здании суда, и прямо с военного совета направлюсь к ним.

      Эсдес прошла вдоль ряда цветных витражных окон, сияющих в последних лучах заката, снова вернулась к горстке подчиненных:

      — Либо “Рейд” атакует до рассвета, либо Сэрью найдет его завтра. Насколько я знаю характер генерала Ривер, утра она ждать не будет. Противник силен, однако теперь ему придется атаковать в лоб, а мы успели кое-что подготовить. Все вы знаете, что хорошие укрепления можно долго защищать меньшим числом против большего.

      Вал и Куроме переглянулись, ничего не сказав. Ран улыбнулся. Сэрью тихо выдохнула: да, войско у них невеликое. Эсдес продолжила:

      — Ран следит за полем, его задача давать мне сведения. Где, кто, куда, сколько. Влезать в драку только для помощи Сэрью, потому что ей придется действовать вне собора. Ран, Сэрью — фонарик?

      — Вот.

      — Вот.

      — Сигналы помните?

      — Разумеется.

      — Помню.

      Эсдес удовлетворенно кивнула:

      — Задача Сэрью со всеми стражниками: отвлекать, не давать работать, если повезет — откусить зазевавшегося одиночку. В свалку не лезть, убегать не стесняться. На крайний случай, Ран соединяется с тобой, закрепляетесь в здании суда. Наша наименьшая задача: отбить штурм. Наибольшая — связать “Рейд” на несколько часов, чтобы его успели обложить солдаты гарнизона. Гарнизон предупрежден, с кем будет иметь дело. Так что войска будут подходить сразу сотнями, поодиночке никто не побежит на помощь. С одной стороны, это долго. С другой — сотня бойцов одолеет измором или массой даже мастера наподобие Акаме... Таков план. Вопросы?

      — Тайсе, — первой неожиданно спросила тихоня Куроме. — Не лучше ли было укрыть градоначальника в форте, среди солдат? Есть старый форт на северном конце главной улицы, есть новая цитадель, просторная и хорошо укрепленная, на южном конце. Там бы он мог принимать подчиненных, вести дела, сидеть хоть год. И там больше военной силы.

      Синеволосая согласилась:

      — На севере наместники так и поступают. Но здесь мы должны учитывать ряд обстоятельств. Первое, увидев недоступность цели, “Рейд” перенесет операцию и повторит, когда нас тут не будет. А мы тут вечно сидеть не можем тоже. Второе, среди большого количества солдат проще затеряться убийце. Третье, немаловажное. Собор весьма уважаем среди местных жителей. Чем бы ни кончился бой, “Рейд” нападет на собор, “Рейд” причинит собору разрушения и ущерб — и в сознании людей это запомнится... Четвертое...

      Солнце село, и собор затопила темнота, в которой голос Эсдес прозвучал четко и глухо:

      — ... Ущерб, причиненный храму при любом исходе сражения, поумерит заносчивость Истинной Веры Чистой Земли. Ведь мы уедем, а у Империи в здешних землях не один “Рейд” противник.

      — Звучит красиво, — проворчал Вал, — но что, если они догадаются блокировать или штурмовать здание суда?

      — А зачем? — Эсдес откровенно удивилась. — Выделять на блокирование суда одиночку глупо, Сэрью его заборет. Выделять больше одного — так “Рейд” тоже не бесконечный. Ударная группа лишится преимущества, а оно и так небольшое. У нас тут укрепления, у нас тут, без ложной скромности, я...

      Генерал постучала пальцами по чашке шпаги:

      — Штурм же... Ну, допустим, взяли они суд. Тогда им нечем будет штурмовать нас. К цели это их не приблизит, а прецендент вооруженного бунта создаст. Империя введет войска, объявит чрезвычайное положение, усилит бдительность, и тому подобное... Готовить покушение на градоначальника станет сложнее. Не думаю, что Ривер этого не понимает. Позавчера мы прибыли в город, и вот уже слух, что будем искать и уничтожать “Рейд”. А это значит, что внезапность утеряна, и что утеряна инициатива. Противнику остается либо выгрызть у нас инициативу, пока мы не начали свои ходы: облавы, обыски, зачистки — либо давать отбой.

      — Но почему было не спрятать градоначальника хотя бы на сегодняшнюю ночь? Двойника, например, засветить?

      — Двойника мы просто не успели организовать, — ответил Ран, положив изящные руки на золотую пряжку пояса. — И здесь мы хотя бы полностью контролируем, кто приближается к градоначальнику. Нападет “Рейд” на то место, где будет находиться цель. Но ни в коем разе не на нас. Разделившись, мы дадим Акаме роскошный подарок.

      — А если мы вместе с целью спрячемся в форте, то повстанцы просто подождут, пока нам придется уехать. Это уже говорилось, и я понял, — проворчал моряк. — Получается, мы ловим “Рейд” на живца. Может быть, наплевать на “Рейд”? Отпугнем — и хватит. Пусть переносят сроки, пусть разрабатывают все заново?

      — Сэрью, отправляйся к суду. Здесь два шага по широкой главной улице, но будь внимательна, прямо сейчас увеличивай Коро. Встретишь засаду — возвращайся. Ран, ты пока отдыхаешь, — начала распоряжаться Эсдес. — Не думаю, что “Рейд” успеет приготовиться раньше полуночи... Вал, дозор на купол. Куроме следующая, за ней моя стража. Помните сигналы для связи с Раном?

      Вал молча кивнул, Куроме прошелестела:

      — Помню.

      — А еще не забывайте — мы служим премьер-министру. Правительство не устраивает, когда мы бегаем от сражений.

      Моряк вспомнил о “Егерях”: вооруженной шайке под рукой Онестова сынка. Подумал, что потерю градоначальника премьер-министр считает допустимым разменом за голову той же Акаме... Ну, или кто там есть в “Рейде”? Леона, Мейн, Лаббок... При таком раскладе слабости плана становились приманками. Хотя со стороны выглядели упущениями — от недооценки обстановки, вызванной спешностью прибытия “Охотников”. Интересно, купится на это генерал Ривер?

* * *

*

      Генерал Ривер подняла взгляд: в успевшем потемнеть небе несколько раз мигнул фонарик. Усмехнулась:

      — Готовы. Пошли!

      Не поворачивая головы, услыхала топот, сопение и звякание отряда местных повстанцев. Те обещали выставить “тысячу отважных”. На самом деле вместо тысячи человек, сознающих, за что воюют — местная поддержка состояла из трехсот с хвостиком уголовников, явно завербованных наспех. Вместо разделения на десятки, назначения командиров — что уж там говорить о подготовке к городскому бою! — шайкам просто пообещали возможность под шумок награбить.

      Наученная горьким опытом, генерал Ривер предусматривала такое развитие событий. Пометив, что после боя здешнюю ячейку повстанцев придется наказывать, она приказала Лаббоку с Акаме:

      — Ну, тогда по второму плану. Просто затыкайте улицу, чтобы из крепости не подошли. Тацуми!

      — Здесь.

      — Что удалось выяснить по цели? Почему его не перевели в крепость?

      — Просто не успели. Градоначальник явился в собор, потребовать от настоятеля присягнуть Империи...

      — Священники предсказуемо заартачились, так что диспут затянулся до темноты?

      — Именно.

      — Леона?

      Девушка уже перекинулась в звероформу, так что ответила выдохом-фырканьем:

      — Урхм?

      — Цель! Пусть вокруг тебя все горит, пусть нас на части режут... Ни на что не отвлекайся. Цель!

      — Ур-р-рхм!

      — Вопросы?

      — Генерал, на два слова...

      — Акаме?

      Красноглазая отвела Надежду чуть в сторону, сказала тихонько:

      — Я ценю ваше внимание, и благодарна, что вы не ставите меня против сестры...

      Ривер поморщилась:

      — Еще ни одна диспозиция не пережила даже начала боя. Кто против кого выйдет, вилами по воде писано.

      — Но все же против Эсдес может оказаться мало всех остальных. Мы с Лаббоком — ровно треть всех сил.

      — Лаббок знает город, он два месяца вел тут разведку. Он идет как проводник. На местных надежды мало, сама видишь, кого нам подсунули... Так что, если от цитадели побегут подкрепления, ты останешься единственной преградой между их железом и нашими спинами... Мы же обсуждали это!

      Акаме помолчала. Поразмыслила. Улыбнулась:

      — На Тракте у вас получилось.

      Надежда покосилась, не слышит ли кто:

      — Эсдес уже переиграла нас. Она заставляет штурмовать в лоб укрепленную позицию, где и она сама, и та же Куроме с Яцуфусой, с пачкой мертвецов... Правда, вот здесь имеется некий нюанс... — генерал Ривер повертела в ночной прохладе живыми пальцами. — Но и это ты уже знаешь, не стану повторяться...

      — Поэтому, — Акаме распахнула глаза, — козырь?

      Надежда согласно кивнула:

      — Сусано-о!

      — Здесь, — ровным голосом доложил подбежавший тейгу. — Готов.

      Красноглазая прикусила губу:

      — Это будет второе применение козыря, так ведь? А их всего три, после чего связь между тейгу и хозяином приводит к...

      — А вот это уже хорошо помню я, — Надежда скомкала вытащенную сигарету. — Повторять не нужно... Что поделаешь: приказ! Атакуем в лоб. Можешь не переживать, будет мало раненых. Если встретился с Эсдес, значит — сразу в гроб...

      — Нахрен Енота с его крадеными стихами! Сам-то слинял с острова!

      — Ты бы предпочла, чтобы он там и остался? Акаме — время!

      — Йес-с-сть, — прошелестела девушка, убегая к отряду. Завербованный контингент вел себя на удивление смирно и послушно, но Лаббок не спускал глаз с неровных рядов. Опыт подавления бунта подчиненных у дезертира как раз имелся, потому-то Надежда и назначила в помощь Акаме именно его.

      — Тацуми... Сигналь!

      Зеленоглазый понемногу окутался молочным сиянием; сияние сгустилось, превратилось в доспех. Доспех-тейгу придавал силы, ловкости, выносливости. Разумеется, защищал от большинства известных видов оружия. Но и требовал немало: слабый человек в нем попросту бы надорвал спину.

      Сейчас Тацуми сделал условный жест факелом; в небе ответно дважды мигнул фонарик.

* * *

*

      — Фонарик в небе! — по лестнице скатился всревоженный моряк, схватил спящего за плечо:

      — Вставай, Ран! У них в небе кто-то есть!

      — Как в небе? — отбросила дрему Эсдес. — Крылатый тейгу один: Мастема. Он у Рана.

      — Не знаю! Я на пост! — Вал умчался.

      — Генерал Ривер умеет удивить... Ран?

      — Я готов.

      — Запомни, информация и связь, которые ты обеспечишь, важнее, чем твоя неуклюжая попытка сцепиться с кем-либо из “Рейда” врукопашную. Взлетай!

      — Слушаюсь...

      Ран взбежал по лестнице на башенку над куполом. Днем отсюда прекрасно просматривался сам город, обе стены, долина до середины, и безжизненная степь... Сейчас в городе там и сям светились окна, местами по улицам двигались красно-рыжие факелы ночных патрулей. Спящая долина тонула во тьме; Ран бросил вгзляд в степь — и содрогнулся.

      В степь уходила ровная дорожка огней!

      Вот сейчас, пока Ран оглядывался, два костра продлили цепочку сигналов!

      Ран скатился вниз по лестнице:

      — Генерал! В степь уходят сигнальные костры!

      Эсдес вскочила:

      — Ривер... Сука! Покушение на градоначальника отвлекающий маневр! Удар будет из степи, а мы не сможем разорваться туда и сюда... Да и сил у нас мало на обе задачи. И приказ у нас ясный...

      Генерал приняла решение:

      — Куроме! Уводи цель в крипту, а оттуда катакомбами в цитадель. Ран, в небо, сигнал тревоги военным! Людей на стены! Сэрью с отрядом — прорываться к нам! Берегись обстрела с земли...

      Храм содрогнуся от подошвы до купола; в облаке кусков дерева и обшивки на пол главного зала полетел Вал. Еще в полете окутался черными молниями, оделся броней-тейгу ночного черного цвета — так что по каменному полу покатился уже с лязгом.

      — Мейн? Ты заметил, где она?

      — То-то и оно, что не заметил, — отвечал Вал, распихивая из-под ног обломки купола.

      — Ран, ты еще здесь?

      Крылатый посмотрел на остатки лестницы, глубоко вдохнул — и рванул в ночное небо свечкой от пола, в надежде, что стрелок пока не готова повторить.

      Эсдес обернулась к градоначальнику, так и съежившемуся в кресле при грохоте попадания:

      — Господин... Следуйте за Куроме.

      — Да... Да. Но там же...

      — Наставник и служители собора заперты за решетками храмовой казны, и не помешают вам. Куроме, в ход, живо!

      Дверь собора разлетелась в клочья; Эсдес крутанула шпагу, встретив поток обломков белым блеском ледяного щита. Две силы с грохотом столкнулись на половине длины зала и усыпали пол горкой мусора.

      В наступившей тишине по камню залязгал черный доспех Вала — и белый доспех неизвестного рейдовца, едва прошедшего даже под высокой притолокой парадной храмовой двери. Противники бросились навстречу друг другу, размахивая клинками; Эсдес настороженно вертела головой по сторонам: кто-то же должен под прикрытием свалки пробираться к цели... Логичнее всего послать за этим саму Акаме, один порез — и дело сделано...

      Через дыру в куполе скользнула некрупная тень, тремя прыжками проскочила разломанную лестницу. Леона в звероформе?

      — Куроме, укороти ей сиськи!

      Второй Проклятый Меч мог поспорить скоростью даже с Первым — что ему кошка, пусть и большая? Куроме двигалась мелкими шагами, берегла дыхание, силы. Пока что ей хватало здоровья и скорости удерживать Леону на дистанции.

      — Господин градоначальник, в крипту! Спускайтесь, живее!

      А почему это Леона свалилась из дырки в куполе?

      И что за фонарик в небе?

      И почему выстрел Мейн был по куполу? Заметила дозорного? Но ведь не свалила, даже не задела — для нее нехарактерно... И вот атакует Леона — когда же появится эта проклятая Акаме?

* * *

*

      Акаме высматривала в небе сигнал, что и спасло ей жизнь. Звезды скрылись за силуэтом крылатого, мчащегося почему-то не со стороны собора, а от крепости. Крылатый на миг завис, помигал кому-то фонариком — в следующий миг спикировал прямо на отряд.

      — Воздух! — тонко закричала красноглазая. — Атака с неба! Под навесы!

      Услышали ее все, но не все поняли. Не все, кто понял, сразу сообразили, что делать; а из сообразивших опять же не все добежали до укрытий.

      Оставшиеся на открытом пространстве не успели даже дезертировать: с жутким шелестом посыпались острые стальные перья. Несколько удальцов сумели отбить падающую смерть; еще кому-то повезло получить смертоносный подарок не в голову или спину, а всего лишь в конечность.

      Остальные мешками оседали на землю там и тут; выжившие жались под свесы крыш. За неполную минуту триста повстанцев превратились в двести перепуганных бандитов. Крылатый завернул вираж. Кто-то ухитрился кинуть вслед копье — не добросил.

      — Кто с луками или арбалетами? Пращи, дротики? — послышалась команда Лаббока. — Сейчас будет возвращаться, встретим. Не сцать! Летать в броне никто не может! Ему достаточно царапины!

      — Вам, ушлепкам, тоже много не надо! — долетел звонкий, яростный голос. — Коро! Бери всех!

      Громадный зверь бросился к повстанцами, задевая боками крыши, обрушивая по пути карнизы. Завербованный контингент с воплями брызнул кто куда, сразу позабыв и оружие в руках, и мечты пограбить. Позади гекатонхейра из дворика выбежала полусотня судейских стражников, привычно выстраиваясь по десяткам — пятью ромбами, как учили двигаться в толпе при разгоне бунтов.

      Однако, тут против них действовал “Ночной Рейд”. Правда, в составе всего двух бойцов — но что Акаме, что Лаббок научились пользоваться своими тейгу не вчера!

      — Зверя беру я, занимайся Сэрью!

      — Принял! — зеленоволосый бросился к сыщице, мимоходом срубив нескольких стражников, и смешав построение в двух следующих ромбах.

      И вот тут-то небо над городом прожег очередной выстрел Мейн: не по собору, не по куполу! Малиново-алая полоса раскатилась ковриком, уперлась в западные ворота — створки покачнулись, со страшным скрипом повисли на петлях. Растерянно заругались стражники, выбегающие на стену из цитадели; охрана у ворот кинулась опускать решетку — а земля уже толкалась в ноги, дрожала от накатывающей из степи конницы.

      Ран видел выстрел от начала до конца. Мейн занимала позицию не на крыше: в городе не было здания выше купола собора. Но алая полоса выстрела протянулась и не от скал — ни с севера, ни с юга.

      Отрядом бунтовщиков на земле вполне успешно занималась Сэрью. Ран как раз передавал ей приказ на прорыв, когда заметил повстанцев и неплохо их проредил. Пусть держится, на земле ей помогут стражники...

      А вот Мейн, получается, надо искать в небе.

      Скорее всего — на спине ручного летучего ската. Доносчики что-то этакое писали, но скупо, неохотно — понимали, что не поверят. Не приручаются скаты, сколько стоит Империя — успешных попыток не было... Хотя — рано или поздно все случается в первый раз...

      Крылатый вошел в широкую спираль, принялся набирать высоту. Прямо под ним содрогался и рвался куб храма; Ран отсигналил вниз: “Противник передо мной”. Ручных скатов не предвидели, особого сигнала “Противник в небе” не придумали. Оставалось надеяться на сообразительность соратников, да и на то, что слабенькие вспышки кто-нибудь различит на фоне звездного неба.

      Если, конечно, там есть кому смотреть вверх. Вон, разлетаются иглы белого льда — дошло до тейгу самой Эсдес!

* * *

*

      — Дошло до тейгу самой Эсдес, — генерал Ривер поднялась с лавки. — Сусано-о... Ты знаешь, кто там самый опасный.

      — Синеволосая.

      — Точно. Начинай сразу с козыря.

      — Хозяин. Это второе использование козыря.

      — Я знаю. Их всего три.

      — Я обязан предупредить.

      — Иногда мне кажется, что ты все-таки живой.

      Тейгу спокойно моргал. Надежда снова достала сигарету — и снова не закурила, смяла, растерла табак пальцами:

      — А иногда мне кажется, что в твоем теле меняются души, как монетки в кошельке. Словно ты оболочка или витрина, этакая замочная скважина, через которую в наш мир подглядывает сильное и недоброе божество... Убей градоначальника или обеспечь возможность убить его Леоне с Тацуми. Против Эсдес применяй козырь сразу, ничего не жди, не надейся ее перехитрить. Выполняй приказ!

      Тейгу наклонил голову, подхватил алебарду длиной в полтора роста, и легкими длинным скачками понесся к южному входу в храм. Противник наверняка ждет его у выбитой двери, следовательно — надо входить через уцелевшую. И не выбивать, а тихонько сломать язычок замка. Для удара достаточно мгновения — как бы так еще войти, чтобы не скрипнула дверь...

* * *

*

      Дверь в крипту Куроме распахнула пинком, улучив миг. Градоначальник послушно прошел в проем, сопя, затопал вниз по ступеням. Оторваться от преследущей Леоны уже не получалось; но удерживать одного противника все же проще, чем отбиваться от многих.

      А как только сталь Яцуфусы коснется земли, сработает Призыв — и убитые слуги Второго Проклятого Меча придут на помощь. Тогда обороняться придется уже Леоне. Тут, наверное, подоспеет и Эсдес... Да, она сильнейшая — но не настолько, чтобы прибить бойца в тейгу-доспехе одним пинком. С другой стороны, это всего лишь отсрочка... Куроме пока что чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы уверенно держать львицу “Рейда” на приличном расстоянии.

* * *

*

      Расстояние от суда до собора — полчаса неспешного хода. И почти вся жизнь, если приходится прорубаться сквозь противника. Коро ворочался где-то позади, в боковой улочке: каменные дома оказались слишком крепкими, чтобы даже гекатонхейр мог разломать их простым движением. Сэрью рубилась с Лаббоком: зеленоволосый дрался ничуть не хуже, и не слишком себя берег, легко принимая касания клинком, если это позволяло подобраться ближе. Сыщица припомнила описание тейгу противника. Нити? Но враг на паука совсем не похож, ничего ниоткуда не тянется... Оперативница огляделась.

      Дело плохо: судейских стражников осталось полтора ромба! Коро кто-то связал боем. Самые лихие удальцы из разбежавшегося отряда, видать, взяли себя в руки. Вспомнили обещанные награды, понадеялись на особую долю за верность и стойкость — и понемногу склубились вокруг.

      Пока Лаббок пытался достать сыщицу клинком — обычный армейский, ничего сверхъестественного — стражников понемногу выбивали. Ромбы таяли; Коро никак не мог догнать конвой; и куда-то пропал Ран.

* * *

*

      Пропал Ран, как пропадают все: от самонадеянности. До сих пор все удавалось, все крылатый сделал правильно. Первое, в город вошел пешком. Второе, до нужного мига не светился на людях — не то что в небе, даже из комнаты лишний раз не высовывался. Вот оно и сработало: не заметили его агенты “Рейда”. Состав “Охотников” противник давно знал. Но кто конкретно явился в Пыльный — скрыть, кажется, удалось. Похоже, Мейн даже сейчас не подозревала о наличии в ночной темноте крылатого, и методично гвоздила по плановым целям. Ее третий выстрел окончательно вынес ворота — вместе с опущенной наконец-то решеткой. Стражники бросились заваливать арку приготовленными мешками с песком, а из степи подкатилась дождавшаяся конница — в арке заскрежетала сталью по стали яростная рубка! От цитадели к воротам спешили колонны подмоги; кони захватчиков плохо шли по мешкам и обломкам; но ворвавшиеся латники не гнушались пешим боем. Городская стража выдавливала нападающих в поле — к тем подходило подкрепление, забивая стражников снова в проем... Ран обратил внимание, что захватчиков не так уж и много. Похоже, это был передовой отряд, прятавшийся в укрытии сравнительно недалеко, чтобы успеть по сигналу доскакать до ворот. Ран слабо представлял, как можно спрятать даже сотню всадников — с лошадьми! Их же потерпеть не попросишь! — в голой, плоской, как стекло, степи. Без воды — вези с собой; без еды — тоже вези, да не забудь, что кони жрут по-конски! Даже хворост для костра вези!

      Но недооценивать изобретательность и настойчивость врага опасно. Самый малый отряд, по меркам западных королей — полутысяча. К Пыльным Воротам, учитывая важность позиции, скорее всего послали вдвое-втрое больше. Их командир наверняка имел в городе шпионов, от шпионов узнал про “Рейд”, с которым и сошелся в простой сделке. Результат сделки Ран именно сейчас наблюдал с воздуха: ворота исчезли. Рисковые парни с запада врубались под арку — гарнизон Пыльных Ворот бросал против них новую подоспевшую сотню — весы качались в обратную сторону! Стоило бы положить на чашу своей стороны гирьку потяжелее. Однако, то же самое могла в любой момент сделать и Мейн, так что с ее устранением следовало поспешить.

      Третий выстрел выбил ворота — и он же проявил место стрелка в ночном небе. Ран поднялся повыше, некоторое время разглядывал спокойно плывущего ската. Хорошо бы, он оказался единственной удачей дрессировщиков “Рейда”... Потом Ран привычно вошел в пикирование, высыпал перья. Показалось, даже услышал вскрик пропоротой сталью Мейн — а вой умирающего ската слышал, пожалуй, весь город! Вышел из пикирования, перевернулся через крыло, плюнул вслед скату, падающему скомканной тряпкой... Если Мейн уцелела под стальными перьями, то сейчас просто разобьется о камни... Ран завис, легонько двигая натруженными крыльями, прикидывая: помогать Сэрью — или все же накрыть подходящую к воротам конницу западных королей.

      Малиново-алая лента прошила крылатого насквозь, выбив оба легких, сердце и кусок позвоночника.

      Мгновением позже умирающий скат в последнем усилии растянул перепонку, ломая тонкие декоративные рябинки; потерявшая сознание Мейн ударилась о белую известку глинобитной стены. В доме завизжали, раздался громкий мужской голос.

      Ран мертвым комком обрушился на многострадальный купол собора, пробил его, с тошнотворным шлепком впечатался в пол прямо под ногами Эсдес. Среди сахарных изломов костей тускло блеснуло золото крылатого артефакта.

* * *

*

      Артефакт умер!

      Сыщица содрогнулась от макушки до пяток — ощущение потери скрутило ее, как выжимаемую наволочку.

      Лаббок радостно подскочил поближе, занес было меч; тело Сэрью сработало быстрее мозга. Выпад, колющий удар жесткой прямой рукой — попадание!

      Зеленоволосый покатился по булыжнику, зажимая пробитый бок.

* * *

*

      Пробитый бок львицы затягивался прямо на глазах! Куроме поморщилась: ей пока никто не пришел на помощь. Судя по звукам, наверху дрались уже не за победу, а за жизнь. Воткнуть меч в горло Леоны? А добьет это неимоверно живучего Царя Зверей, да еще в боевой звероформе? А если добьет не сразу? Леона вот-вот восстановится, ей хватит и мгновения... Еще попробуй подойди: это нападать рана не дает, а вот отмахиваться когтями длинее карандаша даже упавшая Леона может долго!

      Куроме выбрала синицу в руках. Вбила Яцуфусу в земляной пол подвала, выкрикнула призыв...

      Ничего не произошло!

      Куроме снова выкрикнула призыв!

      В дальнем конце подвала, за решетчатой выгородкой храмовой казны, хрипло засмеялся настоятель:

      — Ты в соборном храме Истинной Веры Чистой Земли! Чистой Земли, девочка! Как по-твоему, что это значит?

      Пока Куроме осознавала страшную правду, львица подскочила, рванулась в ноги, толкнула всей массой — черноглазая отлетела на стенку щепкой из-под топора.

      Одним движением Леона оторвала голову градоначальнику — тот даже обделаться не успел со страху; вторым движением Леона сорвала засов с двери тайного хода, куда градоначальника планировалось спрятать. Дверь открылась, и в подвал вошли три священника. Один из них вопросительно глянул на Леону. Та махнула лапой на решетку, которую уже открывали запасными ключами двое других.

      Настоятель храма благодарно улыбнулся Леоне. На Куроме поглядел и вздохнул жалобно. Пожал плечами, будто извиняясь, что все вышло так некрасиво, неизящно, неостроумно.

      Обошел тело градоначальника, скрылся в подземном ходе. Священники — как пришлые, так и здешние — потянулись за ним.

      Куроме посмотрела на противника, не понимая, почему до сих пор жива.

      — Ле... Леона...

      Львица подошла вплотную; Куроме вяло удивилась отсутствию звериного запаха. Прошептала:

      — До...бей... Я не... Справилась... Опять.. Не справилась... Эсдес меня четвер... тует...

      Львица поглядела на открытый вход в крипту: как будто бы, оттуда никто не спешил внутрь.

      И мгновенно перекинулась в обычный облик пышной блондинки — разве что с кошачьими ушками.

      — Мне плевать на синегривую. Я не хочу, чтобы меня ненавидела Акаме.

* * *

*

      Акаме приблизилась к месту схватки. Сэрью опиралась лопатками на каменную кладку здания таможни. Вокруг потным полукольцом толпились местные помощнички; под удар “Единорога” никто из них не торопился. Двух смельчаков оперативница развалила почти пополам.

      Лаббок вытянулся за каменной стенкой коновязи, куда повстанцам хватило ума его убрать, чтобы не затоптали в схватке. Акаме присела, коснулась пальцами шеи товарища: жилка пульсировала.

      — Ты! И ты! — приказала красноглазая. — Зажечь два факела, сделать вот здесь такой знак огнем... Сейчас прилетит скат. Еще раненые имеются?

      Помощнички замялись. Наконец, вытолкнули самого смелого — или кого не жалко — тот поклонился:

      — Так это... Госпожа... А зверь... Того?

      Акаме выпрямилась, махнула Первым Проклятым Клинком:

      — Зверь совершенно точно... Того!

      — Так вот кто убил Коро... — прохрипела окруженная. — Назовись!

      — Я Акаме из “Ночного Рейда”.

      — Я Сэрью, последняя из дома Юбикитас. Без сомнения, достойный противник для вас... — сыщица двинула плечами; Акаме заметила, что кисти противника болтаются, как тряпочные. — Но возможности драться у меня уже нет.

      Крайний в полукольце оборванцев оскалился:

      — Га! Это та сука из суда! Пошли, вставим ей... Справедливости во все дырки.

      И кто-то (всегда находится этот сучий “кто-то”!) крикнул из последних рядов:

      — А она не з-з-з... Здохнет, как та коровка?

      “Остановить их!” — двинулась было Акаме — “Защитить...”

      И тут же внутренний голос возмутился: “Это кого ты собралась защищать, убийцу Шерри?”

      “Мы вроде как должны защищать простой народ...” — заколебалась красноглазая. — ”А простой народ, оказывается, такие же мародеры и насильники, когда их больше! Сэрью воин и враг, но я уважаю ее больше, чем этих говнопахарей!”

      Как там Енот говорил: “Солдат презирает колониста. Но ведь солдат затем и воевал, чтобы на захваченных землях утвердился колонист!”

      Акаме даже остановилась.

      То есть, Лаббок получил дырку в животе — вот за этих вот?

      — Отойди, начальница, — заметив колебания, вожак селян тотчас растерял все подобострастие. — А то и тебя... Припахают. Мы слишком долго терпели. Слишком. Не хотела слышать слова, услышит действия...

      Много, много позже, сидя в уютной гостиной семьи Александровых, обсуждая очередную серию “Исторического боевика “Ночной Рейд”, Акаме грустно покачала головой:

      — Это на экране я обещала хорошее обращение и лечение отказавших рук... А на деле, наши бравые повстанцы, услышав имя-фамилию ненавистной судейской крысы, кинулись с х**ми наперевес вкачать ей справедливости... Сэрью ухмыльнулась: “Меня учитель как раз на такой случай снабдил...” Что меня заставило поверх Лаббока за каменный борт нырнуть — сама не понимаю, инстинкт наверно. Потом бабах! Звон в ушах, по глазам цветные круги, стекла сыплются, а я и не слышу ничего... Вылезаю: всех этих ебунов на мелкий фарш, рыжую тоже в фарш, осколки за двести шагов в домах находили... Лаббок после той операции и обратился, чтобы ему тоже вшили в тело ликвидатор.

* * *

*

      — Ликвидатор сработал! — в полном отчаянии прокричал черный рыцарь. — Сэрью накрылась!

      И поехал по мозаичному полу, отброшенный пинком противника.

      Эсдес круговым движением шпаги выстроила ледяной щит, куда тотчас врезались алебарда высокого рейдовца и клинок белого рыцаря. Клинок застрял; Эсдес нанесла удар по раскрывшейся фигуре — но шпага заскрежетала о вовремя подставленную алебарду высокого. В начале боя генерал еще успела хлестнуть белого рыцаря облаком ледяных игл — тому пришлось уворачиваться, и Вал использовал момент, подойдя вплотную. Казалось, еще миг — и белый доспех рейдовца не спасет; но тут откуда-то справа вылетел здоровенный вояка с алебардой. Лезвия на обоих концах алебарды чуть светились; глаза нового противника не имели зрачков совсем — Эсдес поняла, что видит воина-тейгу, биологический артефакт. Значит, где-то здесь и его хозяин...

      Больше генерал ничего подумать не успела: тейгу с алебардой двигался быстрей ветра, бил неотвратимой тяжестью прибойной волны, а попаданий по себе, казалось, просто не чувствовал. Эсдес никак не могла улучить момент, чтобы атаковать полной силой собственного артефакта. Довольно скоро ей пришлось уже помогать Валу. Где-то под ногами, в подвальном ярусе собора, Куроме сдерживала львицу “Рейда” — но ни Акаме, ни Лаббок в бой пока не вступали. Ран уже погиб, и неизвестно, удалось ли ему вырубить стрелка. Приходилось оставлять резерв еще на щит против Мейн... Даже сил Эсдес на все сразу хватало в обрез.

      По собору летали обломки; лезвия выбивали каменную крошку, искрили по стенам. Бойцы шагали взад и вперед, подпрыгивали, уклонялись, рубили с замахом, с разворотом, с подшагом... Сбивали клинок врага собственным, подставляли налокотник доспеха или ледяной щит, скрипели зубами от натуги, уворачивались, отступали, отпрыгивали — чтобы тут же двинуться обратно, поймать врага на противоходе или подловить колющим ударом с выгнутой кисти.

      Схватка оказалась равной; ни пара “Охотников”, ни двойка “Рейда” явного преимущества не имела.

      Конец наступил внезапно. Из открытой двери в подвал долетел тонкий голос Куроме, призывающей слуг Проклятого Меча. Потом — неожиданно — Призыв повторился!

      “Как может быть, чтобы Призыв не сработал?” — изумилась Эсдес, и тут же выругалась: из двери в крипту косматым шаром вылетела голова градоначальника!

      А потом камнем из пращи вылетела львица “Рейда”, и чуть не откусила половину ягодицы Эсдес — та едва успела рубануть шпагой; но располосованная щека львицы восстановилась еще до того, как Леона влепилась башкой в колонну! Вал двинулся добить оглушенную — алебардист вынудил черного рыцаря подпрыгнуть, уходя от низкого удара; а по верхнему уровню с потрясающей синхронностью врезал белый рейдовец. Вал закрыться не успевал — Эсдес поставила ледяной щит... И снова синеволосую поразила согласованность движений противника. Поняв, что цель достигнута, белый доспех сгреб Леону за шкирку и безо всякого смущения сбежал в разломанный дверной проем — даже не попытавшись подобрать артефакт убитого Рана.

      Тейгу с алебардой, напротив, поклонился врагам — и решительно раскрутил оружие!

      — Назовись! — потребовала Эсдес. — Я запомню тебя не как тейгу, а как воина!

      Тейгу поклонился еще раз:

      — Сусаноо.

      — Ученик, разом!

      Противник оказался мастером высочайшей пробы: даже имея численный перевес, даже избавившись от необходимости беречь резервы на Мейн с Акаме, “Охотники” целых полчаса гоняли тейгу по остаткам восточной колоннады. Наконец, затиснули между обломков: Вал прижал длинное древко; Эсдес вложила в удар всю злость на очередную неудачу, развалив тейгу-воина от ключицы до паха.

      Из крипты на подгибающихся ногах выбралась Куроме. Звероформа не позволила Леоне унести оружие побежденной, так что Яцуфусу та сохранила. Но больше никакого толку от помятой Куроме не ожидалось.

      Вал бросился на помощь черноглазой. Эсдес прислонилась к исцарапанной клинками стене:

      — Передохну, и к воротам. Одну цель мы проиграли. Но бой ведь не закончен. Еще западные латники...

      — Вас прикрыть?

      Эсдес повертела расслабленными кистями, встряхнулась, выпрямилась:

      — Держитесь здесь...

      Зашагала в пролом, поясняя:

      — Уцелевшие стражники Сэрью все еще прорываются к собору. Так что место встречи изменять нельзя...

* * *

*

      — Место встречи переменять нельзя... — начальник Виктора снова блистал знанием классики. Правда, с неизбежным иностранным акцентом, так что программист поправил гостя:

      — Место встречи изменить нельзя. Знаменитый фильм. Что там с местом встречи моего приятеля, удалось ли выяснить?

      Начальник прошел к мягкому креслу, с удовольствием уселся, вытянул ноги.

      — Сплошным поиском по базе удалось установить почти десять человек. Про двух знаем точно. Местный крупный полицейский чин, убитый каким-то бродягой в ходе мятежа, и вот этот самый ваш Павел Быстров... Еще нескольких установили в других Ойкуменах. Подвели к ним наших сотрудников, и те аккуратно, не вызывая подозрений, задали вопросы.

      — И как? — Виктор даже не пытался скрыть интерес. Начальник ухмыльнулся:

      — Они реально уверены, что все вокруг взаправду. Пока что мы им тоже не говорим. Какой великолепный эксперимент!

      — А потом?

      — А потом все-таки скажем, нельзя обманывать. Ну и — неужели вам неинтересно, как отреагируют?

      — А если от подобных новостей сердце прихватит?

      Начальник отмахнулся:

      — У нас тут матрица, или что? Запись мозга в базе уцелеет при любом раскладе. Реанимируем — и живи себе дальше... Ладно. — гость встал, потянулся, вытащил из нагрудного кармана горсть кристаллов памяти:

      — Перейдем к делам: на Антарктической базе закончили тему “Санта-Кей”.

      Виктор оживился:

      — Замысел помню. Насытить ледник, даже толщу воды, микроботами чтобы те понемногу преобразовали воду в лед. Лед в ячейки памяти, чуть ли даже не в процессоры. Мы планировали так расширять банки памяти за счет ледяных астероидов... И что вышло?

      Начальник посерьезнел:

      — Видно, что у вашей культуры большой опыт в... Некоторых областях. Получилось почему-то снова по вашей поговорке. Хотели, как лучше — а вышло, как всегда. Теперь мы можем бесконечно превращать Мировой Океан в ледник. Так нам расширять ледник или не расширять? Расширять — это в прямом смысле слова наше жизненное пространство, физический носитель памяти под мозги. Но тогда оставшимся землянам куда бежать? Не расширять — рано или поздно мы упремся в предел...

      Александров-старший захлопал глазами:

      — Так мы, получается, уже новая форма жизни? Не земляне? И с хомо сапиенс у нас теперь пересекающиеся экологические ниши... Как у кроманьонцев с неандертальцами...

      Гость наклонил голову, помолчал. Вздохнул:

      — Ну... Так получилось. Мы-то по Проекту должны были улететь. А вот не вышло. Совет раскололся. Все понимают, что до поры гренландский лед вмещает нас. Но мы-то закладывались на тысячу лет. А теперь выходит, что мы своими руками расширим ледник — и увеличим этот срок?

      Воображение окаменило Александрова на долгие пять минут. Новые боги подледного мира — управляющие распределением памяти. Как там говорится в боевиках: “А кому они за дышать платят?” Рано или поздно тут начнется борьба именно за существование в прямом смысле слова. Личность разумного существа — неповторимый сплав памяти с опытом; все это — терабайты и терабайты; как можно выгрызть себе память? Синхронным думанием? Долгой практикой в магии языка программирования? ДДОС-атакой? Физически, переставляя планки в слоте — ну, то есть, засылая в ледник противника своих нанороботов? Чем больше памяти, тем личность в буквальном смысле умнее... Экономия памяти, архивация воспоминаний... Мир, которым на самом деле правит слово; и слово это четырехбайтовое! Праздники забывания, когда память освобождается под необходимое сегодня. Несчастные, навсегда застрявшие в каком-то возрасте или состоянии по причине приговора: “Исчерпано свободное место на диске...”

      Бездна!

      Начальник давно уже глядел сочувственно:

      — Есть над чем подумать, верно? К следующей встрече жду от вас перечень вопросов.

* * *

*

      — Какие там еще вопросы, пап?

      Премьер-министр с наслаждением и хрустом уничтожил очередную куриную ножку:

      — Ну, скажем, на кой ляд тебе все эти... Анал... Аналитики...

      Сюра очевидно удивился:

      — Ты же сам учил, что надо информацию собирать, и там... Ну... Обрабатывать?

      Онест засопел. Запил добрым кубком красного. Сюра и сам был не дурак выпить в хорошей компании, особенно — напоить прихваченных с улицы девок покрасивей. Но возле отца мысли о еде исчезали. Больно уж пугающе выглядело поглощение Онестом разнообразных блюд — без разбора сладкого и жирного, без деления на закуску, горячее и второе. Премьер-министр жрал, как пароходы Великого Канала принимают горючее в баки: чуть ли не стул прогибая под собой.

      — Сынок. Аналитики могут красивыми словами объяснить, почему дело рухнуло. Но предотвратить задницу пока что ни один из них не смог!

      — Ну конечно, — отпрыск покривился, — у твоего ручного министра внутренних дел артефакт — “Книга правды”, там про бунты и все прочее заранее появляется. Можно даже не думать...

      Онест покивал головой, подтаскивая блюдо с кабачками, фаршированными перцем. Или наоборот — с перцем, фаршированным кабачками... Сюра подумал, что так недолго и еду возненавидеть. Как процесс, как идею, как архетип.

      — Договаривай!

      — Ты послал Эсдес в Пыльный, уже зная и о покушении, и о вторжении? — Сюра сложил загорелые сильные руки, блеснул самоцветами в запонках. — А, может, сам и заказал “Рейду” придурка-губернатора? Ну там, через третьи-пятые концы. Смотри, “Рейд” готовился всю весну, а “Охотники” получили приказ только за месяц до начала лета, и в первые дни лета прибыли. У них почему-то на подготовку было всего два дня... Сам же учил, что так нельзя!

      Премьер-министр фыркнул; вытер салфеткой брызги мороженного:

      — Фу. Низший сорт, нечистая работа. Еще и деньги платить. Небось, эти твои... Анал.. Лизаторы насоветовали? Учись, пока я жив... Достаточно всем сводкам об активности “Рейда” в Пыльном присвоить вторую категорию срочности...

      — Срочность бывает двух категорий: “надо-было-вчера”, и “хрен-с-ним-авось-не-спросят”! — сообразил Сюра.

      — Поумнел... Растешь в глубину.

      — Ну не в ширину же, как ты! — сразу помрачнел отпрыск.

      Онест нахмурился тоже:

      — Тебя там не подменили? По театрам стал ходить... Завязывай уже с богемой, а то устроить анатомический театр из академического — ну, совсем не смешно. Почему бы просто не трахать актрис, как все культурные люди? — премьер-министр взвесил гроздь винограда, и опустил в рот целиком. Прожевал, не утруждаясь выплевыванием косточек. Поднял глаза к расписному потолку:

      — Один ход! А какой букет последствий! Первое. Мы знали о покушении, приняли меры. Недостаточно? Не успели? Не осилили? Это вина исполнителей, наказать их! А то Эсдес после отражения западников сильно популярна в Империи.

      Сын премьера осклабился:

      — Это нам надо? Это нам не надо!

      — Ну, и о пользе государства забывать не следует. Тем более, что государство, по сути — это я.

      Онест налил еще кубок, забулькал. Продолжил:

      — Для пользы государства мудило-градоначальник и смутьяны “Рейда” сцепятся друг с другом. Кто бы ни победил, два минуса дают нам в итоге что?

      — Крестик! — хохотнул Сюра, премьер-министр же покивал:

      — Третье. Пока боевики “Рейда” отлучались в Пыльный, мы проредили сеть явок и осведомителей в Столице... Четвертое: по ходу догонялок в Пыльном, Истинная Вера Чистой Земли попала под раздачу, что тоже неплохо. Сектанты противники центральной власти. Вот Эсдес и покаталась по ним со всем тактом и чуткостью северного варвара... Я читал в рапорте и добром десятке доносов, как она за шкирку перекидала весь клир в сокровищницу, и решетку за ними замкнула. Дескать, самое ценное беречь надо. Кто против — тот враг. И не поспоришь!

      Онест снова захрустел жареными крылышками. Отсопелся. Улыбнулся:

      — А главное, нанимать “Рейд” — это ж надо деньги платить. А зачем, когда те сами с удовольствием придурка зарежут? Достаточно чу-уточку ослабить “Охотников”. Убавить им время на подготовку, что при второй категории срочности получается как-то само собой. Ведь у любого чиновника стол завален и жопа дымится от задач первой категории! А мы тут ни при чем. Запасаемся пивом... — толстяк опрокинул в глотку целую кружку и не поставил, пока не осушил полностью. — ...И смотрим!

      Сюра пожал плечами:

      — Пап, я сколько говорил, что тебе хитрожопость как-нибудь выйдет боком. Ворота чудом устояли под натиском западников. Настоятель жив, а это значит, что все скоро начнется по-новой.

      — Как начнется, так и кончится. Скажу больше. Пусть западники захватят Пыльные Ворота, даже пусть захватят Долину. Военное счастье переменчиво; Эсдес — и та перемежает победы неудачами. Пошлем ее же искупать вину — война не интриги, справится! А вот милость его величества... Это тебе не бабы твои, которых за пучок пятачок. Это в самом деле крайне трудно заслужить, невообразимо легко потерять... А уж забыть, — премьер скорчил кислейшую гримасу, и вдруг рявкнул:

      — Ты когда представишь план ловушки с телепортом? Три месяца прошло!

      Отпрыск задрал подбородок:

      — Все готово. Только “Рейд” в Пыльном, забыл, что ли?

      — Хитрожопость — это у нас наследственное... Я тебе что, приказываю выполнять план? Сначала я хочу его видеть. Помня прошлый раз, я хочу задать по плану кое-какие вопросы...

* * *

*

      — ...Вопросы, ученик?

      Вал понемногу привык беседовать с грозной наставницей, и теперь не промедлил:

      — Почему вы не сильно переживаете, что мы не уберегли губернатора в соборе? Хотя из-за этого мы вот-вот выпадем из милости Императора? А давно прошедшую засаду на Тракте считаете удачей “Рейда” и недовольны до сих пор? В Пыльном-то мы проиграли однозначно. А на Тракте мы понесли потери, но и “Рейд” тоже.

      Эсдес прищурилась:

      — Когда “Рейд” увидел голову градоначальника, их сверх-боец пытался сесть мне на хвост, их белый рыцарь стремился навязать бой? Может, Леона рванула уничтожать стражу на воротах?

      — Нисколько! Оставили прикрытие и просто ушли. Не пытаясь подобрать артефакт Рана, не добивая Куроме. Это и удивительно!

      — Они выполнили цель и больше не рисковали, — вздохнула наставница. — Какую из пары целей должны были выполнять мы? Мы готовились противостоять покушению, а попали под каток вторжения. Вместо полицейского задержания — в полноценную войсковую операцию. Первую цель провалили, зато попытка вторжения обошлась врагу в полтысячи трупов.

      Вал взъерошил волосы:

      — Да, западники вас теперь долго не забудут... Напали от Черного Леса — нарвались на Эсдес. Ткнулись в Пыльные Ворота — и там она! Но все же — почему все так сложилось в соборе?

      — Именно сложилось, как мозаика. Мы с самого начала смотрели на священников, как на врагов. Кельи отняли под собственное жилье, их самих заперли за решеткой денежной комнаты. Вот настоятель и не предупредил, что Проклятые Мечи в храме Чистой Земли действовать не будут. Это уже после боя мы допросили не успевших сбежать служителей.

      — Так вот почему не послали Акаме!

      — Отчасти. Ривер умная сука. В этом деле она якобы берегла чувства красноглазой, зато теперь Акаме обязана однорукой стерве... Второй кусочек мозаики: с того самого Тракта Куроме так и не вошла в полную силу. Сдерживать Леону ее хватало, но первая же ошибка стала и последней. А я решила, что удар будет наносить Акаме, ведь Первому Проклятому Мечу достаточно пореза... Скажи мне, ученик, вот что. Ты знаешь, что Акаме настолько же быстрее меня, насколько и слабее. Ей достаточно коснуться меня один раз. Мне достаточно накрыть ее одним ударом, но удар должен быть сильный. Какая должна быть у меня тактика?

      Вал подумал. Покрутил головой. Загнул пальцы на правой руке, пробормотал что-то. Наконец, озвучил вывод:

      — Жопа.

      — Жопа у меня для Тацуми, — фыркнула синеволосая. — Тебе что, денег на девок не хватает?

      Моряк покраснел:

      — Я хотел сказать, что нелегко прибить воробья утюгом.

      — Образно. Или ты тоже заразился поветрием, и песенки втихомолку кропаешь?

      — Наставник, а Тацуми...

      — Совершенно не вижу, чего тут стесняться. Мое сердце. Кому хочу, тому отдаю... Мало я тебя только что гоняла, не вся дурь выбита. К делу!

      — Получается, вы весь бой держали наготове утюг для Акаме?

      — Именно! Ту же львицу полоснула всего раз — а вот посмотришь, скоро напишут песню, как я с нее мясо на строганину резала и прямо там замораживала. Третий камушек мозаики... Ученик, ты мне рассказывал, что белый доспех на Тракте, вместо чтобы тебя добивать, Мейн вытаскивал?

      — Помню.

      — Ты же в соборе вел с ним честный бой? В память его благородства, так?

      Вал замялся. Эсдес вздохнула:

      — А надо было просто победить... Так вот, одно к одному, капля по капле — наше поражение в соборе прямое следствие поражения на Тракте. Начать с численности, хотя бы. До сих пор не можем найти замену Болсу, все мудачье какое-то на службу просится. Куроме полуживая, что я — не вижу, как она глаза от меня прячет? Делай с ней что хочешь, ученик, хоть лупи, хоть люби — но верни мне бойца. Нас осталось только трое. И это именно заслуга “Рейда”, от планирования, до исполнения. Создали они преимущество как раз на Тракте, что чисто моя оплошность как тактика. В нужный момент была и боеспособна, и в полной силе — но всего лишь не там, где надо. А каков результат! Потому-то и забыть не могу...

      — И поэтому мы целый месяц дожидались, пока у Сэрью отойдут руки?

      — Мы слабее “Рейда”, а чтобы возместить это маневром, мы должны выбирать место удара. Единственная возможность защитить губернатора надежно — вырубить весь “Рейд” еще до того, как те расставят по местам все фигурки, до того, как Ривер махнет флажком. Для этого нужна информация, а люди недовольны правительством. “Рейду” забесплатно скажут и помогут больше, чем нам даже за золото. Видишь карту? Ткни пальцем, куда нам бить завтра и почему именно туда? Без полицейского опыта Сэрью, без чутья Коро, мы бы не устроили в Пыльном все за два дня... И мы вовсе не опоздали. Если бы “Рейд” был готов раньше, то раньше бы и напал. Будь они в последней стадии подготовки, не ждали бы девять суток, пока мы плетемся по Тракту. И уж тем более, не стали бы ждать, пока сработает слух о начале силового поиска отрядом Сэрью. По времени мы их даже опередили, выхватив инициативу. Мы успели подготовить оборону в соборе, спрятали Рана, обеспечили через него связь и обзор. Ран успел выгнать военных на стену — только поэтому они продержали ворота до моего подхода, только это и спасло Пыльный! Ран передал приказ на прорыв, поддержал Сэрью с воздуха, и все-таки срубил Мейн. Хотя мы об этом тоже узнали только после боя.

      — А... помню...

       — Даже выделение Сэрью в отдельный отряд оказалось правильным ходом, она связала боем саму Акаме и Лаббока. На собор напали трое, а не пятеро... Правда, тут я ошиблась опять, ожидая Акаме. Надо было сразу всей силой, ничего не оставляя на потом, валить белый доспех, тогда и алебардист не успел бы, и Леона в одну морду ничего бы не смогла.

      — Наставник, получается, “Рейд” сдал западников? Ведь они еще могли продолжать бой, но даже не пытались ни помочь на воротах, ни задержать вас?

      — Ривер любит западников не больше, чем я. Думаю, она пообещала открыть ворота — открыла. Дальше сами. Вместо чтобы стоять насмерть за выгоду западников, “Рейд”, скорее всего, пошел вытаскивать своих. Если уж в прикрытие “Рейд” оставил настолько сильного бойца, что мы с тобой вдвоем полчаса гоняли его по каменным пенькам колоннады.

      — Так вас не печалит потеря расположения первого министра?

      — Министр дает нам понять, что мы не такие уж незаменимые, и что мы уязвимы через близких. Мне хорошо — у меня нет близких людей. Хотя... Я почему-то стала уделять внимание вам — тебе, Куроме.

      — Давно?

      — Не могу вспомнить... С какого-то времени...

* * *

*

      С какого-то времени я начал ощущать себя кораблем. Капюшон хлопал на ветру вымпелом, полы плаща завивали ночной воздух кильватерным следом... Чего тут больше, игры или чутья — не разобрался. Зато заметил, что планирую выход с явочной квартиры, вычисляю приблизительное время подхода к нужному месту, как штурман прокладывает курс. Перед выходом словно бы снаряжаю невидимую ладью: тощий кошелек в штаны за пояс; за обшлаг флакончик горькой водки, обернутый перевязочным платком — прижигать порезы; кривой засапожный нож в голенище. Наконец, за кушак — собственно катану. Подвигать, чтобы ладонь с первого движения ложилась точно на оплетку — готов!

      Шаг за дверь порождал точно такую же пустоту внутри, как вид убираемых швартов, как буханье корабельного дизеля под ногами — пошли, пошли, пошли! — и я шел драккаром в каменных фиордах Центра столицы; и подводной лодкой погружался в пеструю плотную толпу; и, оказавшись где-либо в одиночестве, прямо кожей ощущал освобождение от чужих взглядов — словно вода уходила с палубы всплывшей субмарины.

      В одиночестве теперь я оказывался частенько. За все лето не перекинулся словом ни с кем из прежних знакомых. Неизвестный курьер помещал в тайники приказы и деньги, адреса явочных квартир. Незнакомые хозяева явок приходили в такое время, чтобы даже случайно не видеть, для кого кладут ключ под подоконник, накрывают миской еду, и чья кровь потом на забивших мусорку повязках.

      “Ночной Рейд” провел жаркие месяцы далеко на юго-западе. Из газет и слухов на рынках доходило, что “Рейду” все-таки удалось уничтожить верного правительству губернатора пограничной области. Власть принял известный духовный лидер — и немедленно призвал к открытому восстанию, к свержению постылой императорской власти. Поскольку гуру пользовался колоссальным авторитетом — а еще потому, что предусмотрительно заручился поддержкой западных королей — жители края рискнули подняться на открытые бои с правительственными войсками. Воевать шли не только повстанцы в серой домотканине с повернутыми на древках косами, но и закованные до глаз, четко держащие строй, славные свирепым натиском — клинья рыцарской конницы.

      Что наставник обещал западным королям, никто не обсуждал. Землю так землю: все равно бедняк не пытался обработать сверх минимально необходимого, а богатый не мог насладиться приобретением большого надела. У бедняков излишки скрупулезно выгребала имперская налоговая служба — ежедневно расклеивали списки конфискаций. Толстая рыхлая бумага списков идеально подходила для протирки лезвия, так что я обдирал все попутные афишные тумбы, где и приобщался к последним новостям. Что же до людей состоятельных, то их обдирали — кого по липовым обвинениям, кого и попросту — расплодившиеся в огромных количествах спецслужбы. Назывались эти скороспелые спецотряды пышно: “охрана министерства двора”; “стойкие тигры казначейства”; “защитники левых (были еще защитники правых, и отдельно — главных) дворцовых ворот”; более всего пугали абсолютно беззаконные “Егеря” премьер-министра. На фоне этого буйства частной военщины, “Охотники” Эсдес имели репутацию самых дисциплинированных, подготовленных — а потому самых боеспособных. Лишь малая численность мешала им стать сильнейшей частной армией Столицы. Синеволосая определенно предпочитала массовке — качество. Зато прочие политики не стеснялись, выдавая оружие любому, согласному рисковать головой за почти незаметное жалованье, уравновешенное огромными надеждами пограбить в надвигающихся потрясениях.

      Так что теперь на столичных улицах расхаживали, пробегали с поручениями, шествовали, разгоняли толпу, оттесняли зевак, оцепляли места происшествий, толкались плечами, затевали поединки — что позволяло подробно рассмотреть форму и заточку оружия дуэлянтов — сотни вооруженных людей, в массе которых простенькая рукоять катаны не выделяла меня совершенно.

      Громко топали десятки городских стражников с алебардами, ростовыми щитами и сетями — им ставили задачу брать нарушителя живьем, тесня щитами, зажимая алебардами, накидывая сеть; если же патрульные не справлялись, то призывали спецотряд из пышноименных. Те прибывали с полупудовыми секирами — выбивать двери — и клинками не длинее локтя, для смертельной рукопашной в уличной давке или тесноте штурмуемого дома.

      Слитно грохотали сапогами ровные коробки армейцев: железнобокие, медноголовые, с непременной строевой песней, (иногда пели из книжки Огре), все с одинаковыми мечами длиной в руку, равно пригодными всаднику и пешему, в одинаковых же прямоугольных ножнах из сложенного пополам куска коровьей шкуры, сшитого косоглазым подмастерьем наутро “после вчерашнего”. За спинами в серых дерюжных чехлах — “безобразно, зато единообразно” — щурились в прорехи треугольные стальные щиты. Качество не самое высокое, но и нисколько не низкое. Снаряжение армейское — грубоватое, тяжеловатое, кривоватое. Зато добротное и прочное: сухарной сумкой нет проблем оглушить, неразмоченным сухарем забить гвоздь.

      А вот офицеры армии, гвардейцы от сержанта и выше, порученцы и телохранители важных лиц — словом, “живущие с копья” профессионалы — носили превосходные боевые мечи. Всегда простые ножны, всегда смазанные от растрескивания крепкие ремни, подтянутые точно под хват. На рукоятках часто кольцо для защиты пальцев, обязательно рельефная оплетка или вовсе шершавая кожа ската — чтобы оружие не скользило в заплывающих кровью ладонях. Эфесы без украшений, лишь изредка уколет глаз искра одинокого самоцвета. Зато клинки наилучшей стали, наивыгоднейшей формы, идеального баланса — в точном соответствии с длиной рук, весом, характером владельца. Как можно было видеть по дуэлям, (и учитель рассказывал, помнится), на некоторых клинках даже заточка по длине лезвия отличалась. Треть от острия — “зубилом”, под размашистый “дальний” удар на пробитие доспеха; у самого перекрестия вовсе незаточено под перехваты; между ними заточка до бритвенной остроты — резаться, когда уже вошли в клинч; а обушок вообще скругленный, толщиной добрых полпальца — подставлять на блоки. Завидев человека с подобным снаряжением, я поспешно переходил на другую сторону дороги. Если меня опознает мастер, а не кабинетный сыщик с десятком телят-новобранцев, тут и кончится весь фарт.

      Фартовые тоже узнавались легко. Закутанные в дорогие ткани, сопровождаемые тремя-пятью здоровяками, важно двигались теневые короли Столицы: известные бандиты, хозяева тайных игорных и публичных домов, спекулянты продуктами. Главари носили оружие только для статуса. Сверкающие эфесы вычурной формы. Рукояти от пояса почти до подбородка, утыканные всевозможными блестящими камнями — иногда и со вкусом, но чаще без. Роскошные гарды. Разукрашенные, окованные серебром и золотом ножны — а в ножнах чуть ли не жестяные клинки.

      Каждую неделю “Рейд” приказывал убрать кого-то из уголовников, и я охотно вымещал на них страх перед земным криминалом. Местные крутые проявляли завидное благоразумие, избегая противопоставлять армейскому оружию — гражданское, а бойцу с хоть каким-нибудь опытом — необученную шпану. Конечно, истинный мастер даже с “финкой и дубинкой” победит недоучку с более мощным и длинным клинком — но как раз мастерам в смутное время хватает заказов и без того, чтобы пачкаться охраной бандитов.

      Пользуясь такими обстоятельствами, я выкатывался навстречу, как рейдер перед конвоем, ровным шагом сокращал дистанцию — кураж нес на крыльях, ни малейшего сомнения в удаче не возникало. Тут всегда подбегал телохранитель, непременно замахиваясь. Клянусь, если бы хоть один из них начал с вежливой просьбы, я бы нарушил приказ “Рейда”! А в оправдание доложил бы, что цель защищена слишком хорошо для моих слабых способностей. Пока “Рейд” нашел бы возможность отвлечь от важных дел того же Тацуми, цель могла переехать — в другой район или сразу в лучший мир, поссорившись с конкурентами совершенно без посторонней помощи. Но стильные благородные спекулянты обитают разве что в сказках; проблем не возникло ни разу. Набегающий слуга размахивал палкой или сразу мечом, рычал традиционное: “Куда прешь, мудило! Не видишь, идет Крутой Офигенный, сын Того Самого!” — и отлетал первым, заливая булыжник великолепным багряным веером, точь-в-точь кино про самураев! И я шел сквозь кучку встречных тяжелым крейсером, рубя на обе стороны: кто бежал — бежал, кто убит — убит! Ни разу в таких сшибках не подвела спина, не прошило болью колено, не стеснило грудь одышкой, не зажало виски поднявшимся давлением. То, что делается истинно, делается легко! Чувствуя себя полностью на своем месте, я поворачивал за угол, уходя заранее рассчитанной трассой.

      А местные жители боялись уголовников точно так же, как на Земле их избегал и боялся я.

* * *

*

      — Я... — Тацуми опустил голову, насколько позволяли цепь и ошейник. Вздохнул тяжело, длинно. Поднял взгляд и отчеканил:

      — У меня есть девушка! И это не ты!

      Эсдес моргнула.

      — Никогда не думала, что так больно. И неприятно... Помнишь турнир, где я тебя увидела? Ты уже тогда был в “Рейде”?

      — Да.

      — Ты поэтому не остался со мной?

      — Тогда — по той причине. Сейчас добавилась еще.

      — Кто?

      Тацуми прикрыл зеленые яркие глаза.

      — Не скажу.

      — Кто там у вас в “Рейде”... Акаме? Малявка! Леона? Ну, сиськи-то есть, да их половина Столицы перепробовала. Мейн? Даже мы знаем, что язва, она тебя в три года переест пополам... Ривер? Однорукая хитрая сволочь, мы когда-то были... Не то, чтобы подругами... Помню ее тоже... Кто?

      Тацуми упорно молчал.

      — У тебя тоже неотъемный тейгу... — Эсдес вздохнула. — Как и у меня.

      Парень покосился недоверчиво:

      — Ты не бережешь от меня такой секрет?

      — Ты будешь знать обо мне все. Просто — пойдем со мной!

      — Эсдес... — зеленоглазый пленник выговорил имя почти по буквам. — Ты правда... Чувствуешь...

      Синеволосая молча кивнула.

      — Так пойдем со мной! Воевать можно на любой стороне! Не хочешь воевать с бывшими друзьями? Отлично, внешние враги никуда не денутся!

      — Ага, — съязвила Эсдес, — особенно, если вы им ворота открываете... Настоятель, которого вы привели к власти, впустил западников и в долину, и в сам город. Теперь армия вторжения стоит уже под Громким Камнем, и дела наши настолько плохи, что туда направлена дворцовая гвардия во главе с Будоу...

      Тацуми ничего не ответил.

      — Там, наверху, кончается лето, — тихо, безнадежно выговорила Эсдес. — Вот же нас угораздило, а?

      — Что с моим напарником, скажешь?

      — Он в другом каземате. Либо ты согласишься завтра — либо я уже не смогу оттягивать дознание. Вы не моя добыча, ловушку придумал сам премьер-министр, а выполнил его сын, Сюра.

      — А, — скрипнул зубами пленник, — расфуфыренный, обклеенный стекляшками, костюм как у портовой шлюхи... Даже у нас знают, что твой морячок набил ему морду за Куроме... Эсдес! Почему нам — “Рейду” и “Охотникам” не объединиться? И не набить морды всем этим... Раззолоченным?

      — Можешь ли ты предать учителя, Тацуми?

      — Ты же первая меня после этого презирать будешь!

      Эсдес кивнула:

      — Таков обычай Империи... Мой учитель — премьер-министр Онест. Вижу, для тебя это новость... В самом деле, почему бы всем хорошим людям да не убить всех плохих людей...

      Синеволосая грустно и коротко засмеялась:

      — Потому что в процессе некоторые хорошие люди станут уже не совсем хорошими. Придется их тоже... И так до бесконечности... Я приду завтра.

      Повернулась и вышла из каземата.

      Пленник выдохнул. Сплюнул. Выругался.

      Ловушка оказалась простой и надежной. Несколько агентов-предателей дали наводку на важного чиновника министерства наказаний. Чиновник прославился бессмысленной, безудержной жестокостью; вместе с тем, драться он умел тоже. Подумав, Надежда отправила на охоту Лаббока и Тацуми.

      Цель действительно появилась в указанном проулке; стоило “Рейду” атаковать, под ногами засветилась печать переноса. Со слов Енота: “Как в золотистое молоко вступил”. Только на другом конце телепорта открылся не тропический остров, а сразу казематы дворца, набитые готовыми к бою стражниками, “Егерями” — хотя и Эсдес там как раз была. В качестве главной ударной силы и руководителя захвата.

      Ни Тацуми, ни Лаббок не успели перевести тейгу в боевой режим — повязали обоих мгновенно.

      Теперь зеленоглазый хмуро сопел в каземате правого крыла. Зеленоволосого держали как можно дальше, в подземелье левого крыла здания. Еще не хватало, чтобы пленники сговорились перестукиванием.

      Одного Тацуми для себя Эсдес выторговала; но до второго пленника ей дела не было. И теперь к Лаббоку танцующей походкой сытого хищника вошел сын премьера, Сюра, с увесистым бумажным свертком на сгибе правого локтя. Пленник, точно как и Тацуми, прикованный к стене за лодыжки, запястья, горло, посмотрел на вошедшего:

      — Гость в дом... Угощать нечем, твои пидоры кошелек вытянули...

      — Дерзишь! — с удовольствием протянул Сюра. — Это хорошо. Терпеть ненавижу резать сонных. Особенно здорово, когда такие вот гордые под конец сапоги целуют... А пидоров не держу. У меня народ нормальный, холостой, бисексуальный... А, это ты, небось, решил, когда тебя обыскивали?

      — Не, — сплюнул зеленоволосый, — когда яйца пересчитывали.

      Сюра засмеялся:

      — Так они яйца пересчитывали совсем не зря. Мошонка такой... Забавный предмет. Вот она есть... — сын Онеста жестом фокусника сбросил бумажку, ловко перехватил руками большие клещи, развел их, с силой щелкнул в воздухе:

      — А вот ее нет!

      Положил клещи, где стоял, и подошел к Лаббоку.

      — Слышь, парень... Че тут кашу по столу крутить. Ты ж как я! Вижу по гордому е**льнику. Настоящий мужик. Ты не тушуйся, что попался. Мой папаня кого хошь поставит на четыре кости. Для тебя не позорно проиграть самому премьер-министру...

      Сюра улыбнулся весело, располагающе:

      — А настоящему мужику нужнее всего женщина. Ты ж для нее из кожи рвешься, ты из-за нее дезертировал, я читал твое дело. Че вылупился?

      Лаббок попытался улыбнуться — вышло кривенько:

      — Вот не знал, что ты читать умеешь.

      — Э! — Сюра махнул крепкой ладонью. — Шутка так себе, но спишем на близость п

* * *

ца. Вот он, лежит...

      Сын Онеста тронул клещи ногой.

      — Не будь ее в “Рейде”, и тебя бы там не было. Че, вру? Не, по глазам читаю, истинная правда. Ну, я тогда тоже без лишнего звездежа. Клещи видишь? Зачем они — понял? Срок — завтра. Нахрена ты без яиц будешь нужен своей ненаглядной, сам придумай. Ты же умный...

      Сюра некоторое время глядел на пленника. Прибавил:

      — Надумаешь че, брякни кандалами в миску. Коридорный предупрежден, скажешь ему как-чего. Только, душевно прошу, не надо думать, что самый умный, нае**лово свое сразу в жопу сунь.

      — Погоди...

      Тюремщик вернулся.

      — А что с Тацуми?

      Сюра заржал:

      — За его яйца не беспокойся, они в надежных руках, даже я не достану. Он у Эсдес, и, сдается мне, времени не теряет. В отличие от некоторых. Это типа намек был, дошло?

      Лаббок опустил голову. Мысли двигались холодные, как стена каземата, простые и грязные, как рычажные клещи.

      “Ну, покалечат меня... Будем с Надеждой на пару — инвалидная команда... Не слыхал никто, чтобы мошонку протезировали, вот уж смеха будет... Енот как ляпнет про стальной хер...

      А прав оказался Енот, как чувствовал... И ходили бы вокруг да около, и вспомнить сейчас было бы нечего!

      Херня это все. Сам же знаешь, не будет никакого “потом”.

      И в этом Енот оказался прав — знал, что ли?

      Да при нашей работе что тут знать! Радоваться надо, что больше года прошло с того разговора...

      Терпеть-скрипеть? Рано или поздно раскалываются все...

      А если я не выдержу, и наших зажмут на базе? Не то гей-парадное войско доктора Стиляги, а настоящие суки вроде вот премьера, Онеста?”

      Лаббок замотал головой, отгоняя кошмары.

      Сюра смотрел на него почти сочувственно:

      — Гляжу, мысля зудит в темной нутре?

      — А что хочешь узнать? Бумагу дашь, напишу.

      Сын премьера лениво повернулся на пятке, и с неожиданной силой врезал коленом под дых прикованному. Дождался, пока отзвенят цепи, процедил:

      — Че, неясно сказал? Засунь свое нае**лово в жопу, пока тебе туда кой-чего не засунули пожестче. Руки тебе освободить, да? Карандаш острый, заточенный в руки дать? Может, еще в кабинет для допроса перевести? Оттуда в окошко сигануть самое оно!

      Сюра захохотал победительно:

      — А вот хрен тебе! Тут будешь говорить. Ведь будешь?

      Лаббок повесил голову:

      — Буду.

      — Ну, подожди немного. Канцеляриста приведу. Ты пока давай, слова подбирай, композицию оттачивай. Стишки своей одноглазой писал? Писал, премьер знает все... И тут блесни талантом. Пока вон те клещи не блеснули!

      Развернулся и направился на верхние этажи. Запугал и погнал перед собой первого встречного секретаря. Кивнул торчащим из комнат приятелям:

      — Пошли, послушаем, соловья поймал.

      Те с предвкушающими ухмылками потянулись к лестнице в подземелья.

      На такой же лестнице, только в противоположном крыле дворцового комплекса, поднимающаяся из каземата Эсдес разговаривала с учеником:

      — ... Вот премьер-министр — он мудак, правда? Сколько раз мы сходились в этом убеждении.

      — Да.

      — Он мой учитель... После истории с Болсом я понимаю, что меня Онест просто списал. Но за это судьба спросит с него. А вот если учителя предам я, то и спрос будет уже с меня... Самое обидное, что жертва выйдет напрасная. Тацуми уже нашел себе девушку... Неужели мне правда нужно было уйти с ним сразу после турнира?

      Моряк пожал плечами, не находя слов. Синеволосая продолжила:

      — Вы с Тацуми сильно похожи, у вас даже тейгу сходные, что совсем уж редкость. И я помню, как ты спрашивал — тех ли мы защищаем людей?

      Вал поглядел на светлые квадраты солнечного света. Подумал, что пленник в каземате не видит последнего летнего солнца... Оказывается, это Тацуми носит белый доспех “Рейда”. Год назад, на Тракте, вместо последнего удара по Валу, белый рыцарь выбрал спасение снайпера-полукровки. Три месяца назад, в соборе Пыльных Ворот, вместо добивания Куроме, вместо схватки за крылатый артефакт убитого Рана, белый рыцарь выбрал спасение оглушенной Леоны...

      Озарение отдалось толчком в ноги; Вал почти выкрикнул:

      — А вы ответили: “Мы не защищаем, мы просто убиваем тех, на кого покажет премьер министр”. Потому-то и проигрываем — за деревьями не видим леса!

      Тут Вал и Эсдес удивленно замерли: люстра над лестницей ощутимо раскачивалась, падающим платком оседал звук разбитых стекол, сами стекла сыпались листопадом. Толчок в ноги оказался вовсе не иллюзорным!

      — Ученик, доспех! Нападение на дворец?!

      — Готов! — моряк окутался черными молниями; с лязгом соткалась из них артефактная броня.

      — Пошли, посмотрим, что там. — Эсдес решительно зашагала к главному коридору, связывающему оба крыла здания.

      Много, много позже, за медовым чаем в гостиной у Александровых, сидя напротив закусившей губу Надежды Ривер, синеволосая сказала так:

      — Это в кино Лаббок сумел освободить руки, вскрыл замки, зарубил стражу в коридоре, прямо человек-оркестр... Вырвался во двор, где и разыгралась та самая жесточайшая сеча длиной в половину пятой серии, когда я чуть не за штаны сдернула беглеца с забора, как овчарка! И натравила на него этого странника с дальнего востока. Как будто сама бы не справилась!

      Вздохнула, осторожно поглядела на Ривер — та вроде бы не проявляла желания убивать прямо сейчас — и продолжила:

      — Лаббок живо понял, что ему тут никто спинку чесать не собирается, и клещи не для красоты, а реально для его яиц. Собрал вокруг себя всю кодлу, наверное, пообещал чего-то важное рассказать. После чего врубил самоликвидатор. Я и узнала-то об этом по сотрясению дворца... Вся шпана Онестова сынка полегла там почти в полном составе — со всеми своими умениями, мечами и понтами...

      Эсдес поправила волосы, добавила сухо:

      — Но вы не обольщайтесь, я бы с Лаббоком обошлась не лучше. Мы были врагами на самом деле, и это вряд ли забудется.

* * *

*

      — Забудется, думаешь?

      Премьер-министр налил очередной кубок, выпил, отставил:

      — Не надейся... Пока я был молодой, стройный, звонкий, все эти бабы меня в куй не ставили. Потому что был нищий, не при чинах...

      От вина с перцем глаза слезились; Онест едва не чихнул. Укротил организм, продолжил:

      — А как стал премьером, так и толщина моя и сволочизм всем пофиг оказались. И никак не забывается эта моя обида!

      Повернул голову налево, протер глаза салфеткой, привычно уронив ее на пол.

      — Все беды от баб, сын, сколько раз я тебе собирался это сказать!

      У столика, где всегда стоял сын, было пусто.

      Премьер-министр еще раз протер глаза.

      Не помогло.

* * *

*

      — Не помогло, господа! Опять смылся!

      — О чем это вы? — вошедший начальник столичного сыска хмурым взором обвел собравшихся за столом подчиненных. Те смолкли; ответил старший:

      — Шаровую Молнию ловили.

      Начальник покачал головой:

      — Вот буквально сегодня приятель из “тигров казначейства” рассказывал. Дней десять назад им пришел приказ держать северную заставу, что за рыбным рынком. Дескать, появилась наводка, что через рынок на север пойдет эта самая Шаровая Молния.

      — И что?

      Начальник оглядел собрание. Стол окружали четверо: плотный, широкоплечий Носхорн — кажется, даже дворянин, и что его в сыскари понесло? Рядом неприметный, незапоминающийся Уршиер, за ним громкий, нахальный от обаяния и глупости Даранг; наконец, самый умный, самый опасный в четверке Сигурд Змей.

      — Наливай! — скомандовал начальник, сдвигая бумаги. — Я сам, когда носил серебряную нить, вон там, за доской, бутылки прятал... История будет не то, чтобы веселая, но зато поучительная.

      Носхорн потупился. Уршиер не шевельнулся. Даранг разулыбался:

      — Господин старший следователь, да неужели мы позволим себе в рабочее время...

      Сигурд Змей лучше понимал, когда нужно выполнять устав, а когда — приказ. Жестом заткнув болтуна, Змей откинулся на скамье, сколько позволял рост, нашарил за доской темную высокогорлую бутыль, кивнул Носхорну:

      — Господин барон, кружки...

      Тот не возмутился просьбой, и скоро поверх розыскных листов уже разместились солдатские оловянные емкости полфунта весом, с кулачище Носхорна величиной — правду сказать, и денег у сыскарей не водилось так много, чтобы покупать вино, достойное смакования мелкими глотками. Уршиер озаботился закуской — три копченых рыбины, половина каравая хлеба, здоровенный огурец — все. Как ни мало денег на вино, а на закуску почему-то всегда остается еще меньше... Один Даранг ничего не сделал — но, похоже, нисколько не смущался нахлебничеством, рассчитывая внести свою долю похабным анекдотом или остроумной небылицей... Тут до него дошло, что говорить будет начальник, а ему вместе со всеми осталось молчать и слушать; Даранг озадаченно почесался — к такому жизнь его не готовила.

      Скрипнула дверь, в помещение протиснулись еще две четверки сыщиков — люди Кенунгарда из пятого кабинета и патруль Охромейна из седьмого, соседи справа и слева.

      — Господин старший следователь, — Охромейн внушительно поставил на угол стола котелок с парным рисом, — разрешите присутствовать? В целях обмена опытом.

      Кенунгард молча поклонился, добавляя к рису большой кулек пирожков.

      Начальник принюхался:

      — На кунжуте жарили... Присутствуйте, чего уж там... Бутылки одной на всех мало. Кен, пошли какого сайгака пошустрее, у меня в среднем ящике стола пусть несет все, что увидит.

      Хозяева кабинета поднялись, сдвинули столы к стенам — так-то в помещении места хватает; да и не танцевать же тут собрались!

      Новичок из патруля Кенунгарда притащил шесть невысоких фляжек:

      — Вот, господин старший следователь...

      Начальник внимательно рассмотрел каждую флягу, отставил две:

      — Это унеси, слабительное. А это вообще отрава.

      — И вы так и держите это неподписанным? — не сдержался Даранг.

      — Ну да, — начальник простецки пожал плечами. — Я свои фляжечки знаю в лицо и наощупь, каждую царапинку и вмятинку помню. А посторонним в ящиках моего стола делать нечего. Это был намек, если кто не понял.

      Сигурд ухмыльнулся. Носхорн вздохнул. Уршиер снова промолчал. Гости расселись — кто на углах столов, кто на подоконнике, новички вовсе на полу, поближе к выходу.

      Старший следователь огладил зеленый с золотом костюм:

      — Представьте себе утро позднего лета на северной заставе Центрального района...

* * *

*

      На северной заставе Центрального района всегда есть, что делать. Командир патрульной десятки находил занятия запросто. Ты — мети помещение, ты — чтобы дрова к полудню лежали в поленнице, а не как с телеги вывалено... Ты — просмотри у всех оружие. Ты — списки с книг учета входящих, главная управа требует... Ты — тоже самое, только исходящих. Двое на вышке — вот и отлично, списки с книг сделаете — смените. А вы трое за мной, вон какие-то фургоны жирные катят, на пиво насшибаем с них...

      Словом — все при деле, служба несется, как породистая курица, золотыми яйцами.

      И тут чиновник из Управления — ну, не было печали!

      На плечах кафтанишко драный, сапожки затертые, мечишко простенький — гляньте, люди, как мы взяток не берем! — на морде лица озабоченность народными чаяниями: ел не досыта, спал без просыпа... Недосыпал, в общем. От жизни тяжелой голову свесил... Ну, не всю голову, так — щеки.

      А в руке самое страшное проклятие служивого люда: свиток с печатью. Приказы новые пришли, на всю глубину чернильницы их! Через три пера медных! Небось, как всегда: усилить, углубить, расширить и бдить неотлучно!

      Да при нынешнем десятнике застава и так не спит в шапку: всех подозрительных с описаниями сверяют. Нескольких задерживали, вон и сейчас трое за решеткой кукуют — до выяснения, те ли, за кого себя выдают. Скорее всего, ничего в них подозрительного нет — но десятник выслуживается, а сотник этому и рад. Служи, дурачок — получишь значок. А пока вот еще приказов пачка, чтобы служба медом не казалась...

      Десятник живо разогнал ворчунов: “Обленились тут при прежнем командире, куроцапы... Что приказано?”

      Чиновник отсопелся, развернул плотную бумагу. И выяснилось, что на заставу снизошла злая удача. Нынешним днем — теплым солнечным днем конца лета — Центральный Регион собирается покинуть опасный и важный преступник, по прозванию Шаровая Молния. Ловили его долго и безуспешно; немало служивого люда получило по шапке через хитрость его и злобность, так что кроме пристойного имени в документах, среди стражи разыскиваемый носил еще кличку: “Е**чий Колобок.”

      И теперь караульные имели немалый шанс отомстить круглой сволочи за все выговоры, поротые задницы да денежные штрафы. При прежнем командире застава прослыла разгильдяйской донельзя. Через нее шла чуть не половина контрабанды северного направления; неудивительно, что и Колобок выбрал для прохода именно ее. Но теперь тут новая метла, по-новому метет... Есть возможность не просто выслужиться — прогреметь в приказе по Управлению! Не говоря уж — отметелить наглую шаровую скотину... Десятник поддернул пояс, крутанулся на каблуках, решительно вернулся в караулку и принялся ставить задачи. Чиновник бухнулся на лавку перед воротами, вытянул ноги, пыхтел и обмахивался приказом.

      Проникшиеся стражники взялись за работу резво, и до самого заката ретиво потрошили всех выходящих. За решетку бросили еще нескольких подозрительных бедолаг; но пятерка лучших так и просидела ненужной, напрасно изготовив щиты и сеть. Ни один из осмотренных не рванул из ножен клинок и не пошел на прорыв; никто не совпал приметами с разосланным описанием; не попалось ни фальшивых волос, ни подушкой сделанного живота, ни горба накладного, или там скрытых высоких каблуков, меняющих рост и походку.

      Поймали, правда, с десяток дурней на контрабанде — в иной день ободрали бы до нитки, отлупили до красного выдоха. Но сегодня всех вел азарт охоты на человека; стражи ограничились тем, что вывернули пойманным карманы, да подзатыльниками вытолкали, откуда пришли. В смысле — подготовьтесь получше.

      “И помните, — напутствовал их тоже увлеченный охотой чиновник. — Наши двери всегда открыты для вас!” После чего заржал, словно невесть какую шутку отмочил.

      Но догорел закат, и кончился день — и никого совершенно не поймала уставшая караульная десятка. Чиновник виновато поглядел на командира. Тот махнул рукой: что поделать, уплыла рыбка. Чиновник развел руками, поклонился, трижды тридцать раз извинился — да что извиняться, не повезло так не повезло — и отбыл.

      За ворота!

      А когда силуэт чиновника растаял в сумерках, командир еще раз перечитал описание разыскиваемого преступника... Примерил на сегодняшнего чиновника... Сплюнул — и зарезался прямо перед караулкой, в кругу недоумевающих подчиненных.

* * *

*

      Подчиненные выслушали, почесали затылки.

      — Молодой, наверное, десятник был? — прогудел Носхорн.

      Начальник молча кивнул.

      — Господин старший следователь... А Колобок — потому что толстый?

      Старший следователь поморгал, припоминая опросы выживших:

      — Нет... Про него рассказывают — идет всегда, как будто катится. Не прыгает, не дергается вправо-влево. Вот выжившие что говорят: рубанул каждого по разу, и только главаря дважды. Видать, на главаря заказ был, так его для надежности.

      — У него нехорошо с поворотливостью в поясе... — вмешался Змей. — Ноги всегда идут ровно, только руки вертятся... Старая рана спины, или падал с высоты... Знакомо...

      Тут сообразил и Носхорн — рубака, но совсем не тугодум:

      — Значит, если его повалить, быстро ему не подняться. И скачек по стенам, ударов по верху такие обычно избегают. А руки быстрые, в клинч ввязываться не стоит...

      Кенунгард отбросил щегольскую черную гриву:

      — И смотри, политиков он практически не трогает, рубит, в основном, наших... подопечных. Скорее всего, по заказам таких же, только конкурентов. Или потому, что у политиков охрана куда лучше, чем гопота с тупыми ковырялами...

      Начальник хмыкнул:

      — Да сейчас они все друг врага режут, не успеваем кровь смывать. Это не дает ничего. Вот если бы удалось доказать его связь с Рейдом, чтобы ниточка была...

      Змей допил, отставил оловянную кружку:

      — Послушайте, а он вообще один, или это два десятка разных?

      Начальник и Охромейн вскинулись:

      — С чего такие мысли?

      Сигурд покачал эфес шпаги на поясе, потер переносицу, собираясь с мыслями:

      — Так... Стиль всегда отличается, причем сильно. То нагло выкатится навстречу, зарубит, кого получится, уйдет. То, напротив, тихо так сунет под ребро. Вот как он прикончил того, единственного не уголовника из списка? Дождался жертву в обычном уличном кафе, где лавки спинка к спинке. Под видом поправки ножен вынул клинок. Сунул — не глядя! — в щель между досками за спину — и точно в печень. Все это на уровне чуть ниже столешницы, так что со стороны если кто и заметил, подумал: человек после сытной закуски пояс распускает, чтобы на живот не давило; ну и там ножны передвигает попутно, ничего подозрительного. Поправил, пояс перестегнул, поднялся, расплатился и ушел. А чиновник так и остался сидеть, как живой, слуги поздно поняли, что с ним неладно.

      Даранг наконец-то не вытерпел:

      — А давайте спросим Тацуми! Тацуми же из “Рейда”?

      — Вокруг Тацуми сейчас Эсдес бегает, — прогудел Носхорн.

      — Все еще? — Даранг захлопал ресницами. — И чего пацан упирается? За мной бы так бегали!

      Змей отвлекся от собирания пустых кружек:

      — А не боишься, что х... Хобот оторвет за лишний взгляд налево?

      Даранг задрал нос:

      — Зато буду единственным, кто вы**ал генерала! Не все же им нас... — и осекся, встретив тяжеленный взгляд Носхорна.

      Начальник тоже допил кружку, двинул ее к Змею. Поднялся:

      — Казарма! Господа, казарма! Хотел я вам нечто умное сказать, а нынче...

      Махнул рукой и вышел.

      Прежде, чем сыщики успели двинуться, подскочил Даранг:

      — Парни, нас тут ровно дюжина?

      — Да... — ответил Кенунгард, не понимая, к чему идет.

      — Ну так давайте подстроим ему козу! А то ишь ты, грубые мы для него.

      — А как? — удивился Змей. — Шутить с начальством... Прямо скажу, это надо уметь. В твои способности, Дар, я как-то не сильно верю. У тебя все через край, это же не бабы, где надо феерической щедростью поражать.

      — Спасибо за доверие, брат по шпаге, — Даранг раскланялся. — Но сейчас я тоже обратился к людям поумнее... Вот — вычитал в книжке Чужого.

      — Это что: в стиле Огре, “Вымышленные песни вымышленного мира?”

      — Ну! — кивнул Даранг. — Только автор легально себя Чужим назвал, не пытался косить под здешних, как тот же Огре... Вот послушайте...

      Сыщики послушали. Помолчали. Собрали посуду, отдали новичкам ополоснуть у фонтанчика на улице. Дождались, пока те вернутся. Наконец, Носхорн прогудел:

      — Даранг, а вам не совестно веселить нас ворованным смехом?

      Сыщик-затейник не смутился:

      — Не думаю, что автор писал, чтобы оно пылилось. Если у него есть претензии, так вот моя шпага. Носхорн, а вам-то не совестно прикрывать желание доброй драки заботой о чьем-то там праве на шутку?

      — Да прах покрой! — Носхорн мог не найти слова, зато эфес родового клинка находил в любом состоянии:

      — На улицу! До царапины!

      Дюжина повалила на ночную улицу перед зданием полицейского управления, где в холоде осенней полуночи сразу же сверкнула сталь. Даранг пользовался новомодной шпагой, Носхорн — добротным, но тяжелым родовым палашом. В бою до смерти могло повернуться и так, и этак — а вот царапнуть противника проще легким оружием, что Даранг доказал буквально третьим выпадом.

      — Браво, — из распахнутого окна высунулся начальник, трижды четко хлопнул в ладоши:

      — Мое почтение, храбрецы... Теперь-то, наконец, вернетесь к делу?

      Носхорн и Змей переглянулись, потом оба перевели взгляды на незаметного Уршиера:

      — Придется тебе, брат-храбрец, задать кое-какие вопросы Тацуми.

* * *

*

      Тацуми без всякого уважения волокли за руки, за ноги. Перерубленные цепи кандалов гремели по грязному булыжнику. Стены каземата дрожали, сыпался мусор, и спасенному приходилось то и дело закрывать глаза — его несли кверху лицом.

      В небольшом округлом дворике, на остатках декоративной зелени, раздувался перед взлетом иссиня-черный скат. Вокруг ската неровной цепочкой рассыпались люди в броне и с мечами, под командованием Акаме. Смешно смотрелось, как здоровяки послушно двигаются в любую сторону по мановению тоненькой девичьей руки; но на эту операцию “Рейд” не брал случайных людей.

      Вообще, в эту операцию “Рейд” вложил все лучшее и сильнейшее.

      Перед самым восходом, когда небо уже посветлело, но солнце пока не показалось, целых четыре ската — все, что имели повстанцы на западном направлении необъятной Империи! — подняли в небо четыре отряда.

      Первый, под руководством Леоны, атаковал особняк премьер-министра. Львица “Рейда” ненавидела Онеста больше любого иного врага. Двадцать приданных ей бойцов сцепились со стражей; сама же Леона рванула внутрь — пока хитрый премьер не смазал пятки салом.

      Второй отряд, управляемый Мейн, рассыпался по крышам небольшого проулка, готовясь к появлению своей цели. Тройка прикрытия осталась возле снайпера, прочие живо приготовили легкую мебель, доски, веревки — быстро накидать под ноги коннице.

      Третий отряд, под командой красноглазой Акаме, высадился нагло, прямо во дворе Малой Летней Резиденции Его Высочества Наследного Принца. Принц давно уже переехал в глыбу Императорского Дворца, где занял трон, хотя пока и не вырос. В освободившейся резиденции Онест разместил “Охотников”, отдав Эсдес полностью крыло. Когда же потребовалось уравновесить самостоятельность синеволосой, во второе крыло заселились “Егеря” под началом сына премьер-министра, Сюры. Соседство вышло чересчур взрывоопасное: “Егеря” постоянно задирали малочисленных конкурентов. Правда, задевать Эсдес “красно-синие” боялись до дрожи, и потому отыгрывались на Куроме. Худенькая брюнетка могла зарубить любого “Егеря” не вспотев — но убивать вроде как своих ей строго запрещалось, а бить морды — не хватало веса и роста. Взвесив обстоятельства, Вал просто никуда не отпускал Куроме одну, и уж он-то в битье морд себя не ограничивал. Наконец, Эсдес надоела дуэльно-мордобойная возня, и она переселила “Охотников” на гостевой этаж собственного дома — как у всякой важной персоны, столичный дом Эсдес вмещал десятки слуг, и мог вместить при необходимости сотню-другую гостей.

      Поэтому, когда скат свалился во внутренний дворик Малой Летней Его Высочества Резиденции, в правом крыле из сильных противников оказалась только сама Эсдес, ежедневно забегавшая повздыхать у решетки Тацуми; а в левом крыле оказалась только большая дырка на месте взорванного Лаббоком каземата. От “Егерей” уцелело человек десять, никто из них не был равен Акаме и близко. Кого не подсек Первый Проклятый Меч, живо зарубили бойцы “Рейда”. Эсдес выскочила во двор, ударила сразу облаком ледяных игл — готовые к такому бойцы рассеялись за каменными скамьями, бортиками фонтанов, вазами для цветов; иглы захрустели, рассыпались крошевом. Откуда набежала красноглазая, Эсдес даже не успела заметить — хорошо хоть, удар отбить успела! А то пришлось бы наспех замораживать порезанную руку, и надеяться, что Проклятый Меч поражает ядом — а не метафизическим каким-нибудь проклятием, защиту от которого только посреди боя и выдумывать! Акаме связала синеволосую плотно: клинки сталкивались, отлетали, обдирали пласты штукатурки, полосовали гобелены, искрили о гранитную кладку, с облачками пыли расшибали мягкие гипсовые карнизы... Эсдес не могла отвлечься на других: противница двигалась легко, неимоверно быстро, а ее оружию хватило бы легкого пореза! За спинами сцепившихся предводителей, люди третьего подразделения “Рейда” почти без помех просочились в казематы. Где, наконец-то, и оторвали от стены прикованного Тацуми.

      Лаббока не нашли, хотя все агенты в один голос указывали, что зеленоволосый тоже содержится здесь. Акаме пришлось попотеть неимоверно длинную четверть часа, пока обшаривали подвалы левого крыла. К тому времени уцелевшие охранники дворца забаррикадировались в нескольких комнатах, заботясь уже не об отпоре, а о собственном спасении, так что “Рейд” осмотрел подвалы без потерь — но и без результата, если, конечно, не считать следов большого взрыва.

      Получив доклад об этом, Акаме нехорошими словами помянула Огре — от которого подлый обычай вшивать в тела заряды-ликвидаторы унаследовала Сэрью, а от нее уже и Лаббок. Затем Акаме разорвала дистанцию, приказав своим грузиться на ската. Эсдес попыталась было накрыть отряд иглами, но даже при ее силе, удар пришлось готовить несколько мгновений, за которые на ската успели погрузить любимого Тацуми. А убивать его собственными руками... Не мне, так и никому? Или все же надеяться? Пока Эсдес колебалась, Акаме успела выдохнуть и запустить красную ракету.

* * *

*

      Красная ракета прочертила ровную дугу по рассветному небу; четвертый — резервный — отряд “Рейда”, состоящий ровно из двух персон, направил своего ската к месту подачи сигнала. Четвертый отряд имел целью лично Эсдес, и очень скоро убедился, что сигнал подан правильно. Тотчас после ракеты в небо ударил белый столб ледяного крошева, быстро окутавшийся туманом — цель рядом, и тоже зовет своих. Надежда Ривер могла только гадать, почему подготовленный выстрел такой силы Эсдес разрядила в небо, как призыв о помощи — а не хлестнула им по противнику.

      Артефакт-воин Сусаноо, сидевший на спине летучей твари рядом с хозяйкой, повернул голову:

      — Третий раз, госпожа. Третий раз. Потом я буду вынужден вас покинуть.

      Ривер достала неизменную пачку сигарет, повертела и убрала: встречный ветер отбивал всякое желание возиться с прикуриванием.

      — Мне будет сложно без твоего спокойствия... И мне интересно, кто или что ты есть.

      Тейгу только пожал крепкими плечами:

      — В книге записано, что я продолжение силы и воли хозяина; не будь вы настолько цельной натурой, я бы не совершил и половины...

      — Свершения нам еще только предстоят.

      — Так почему вы расходуете третий козырь именно сейчас? Не откладывая на эти будущие свершения?

      Очередь пожимать плечами перешла к Надежде:

      — Потому, что если не вытащим этих двоих, отвернутся от нас и прочие. Мы обязаны хотя бы попробовать! А то ведь некому свершать будет... Довольно. К делу.

      — Моя цель — Эсдес?

      — Твоя цель — обеспечить отход ската со спасенными. Получится прибить Эсдес — отлично. Не получится — просто не давай ей пускать в ход тейгу. Поток льда у нее не хуже, чем выстрел Мейн. Разве что дальность меньше, но взлетающему скату хватит с перебором.

      — Это против правил стратегии. Противника надо уничтожать.

      — Она для нас помеха. Сильная, серьезная и сложная помеха. Но не противник.

      — Будь я человек, я бы сильно удивился.

      — Будь ты человек, я бы тебе этого никогда не сказала... Ракета красная, это условный цвет Акаме. Да и белый столб ты тоже видел — это уже сама Эсдес призывает подмогу.

* * *

*

      — Сама Эсдес призывает подмогу... Поумнела сильнейшая, больше не надеется зарубить всех собственноручно... Коней!

      Генерал Будоу выстроил небольшой отряд — всего десять всадников, но трое с тейгу. Посмотрел на здоровяков, ухмыльнулся:

      — Выше голову, гвардия! Лучше нас в Империи просто никого нет! Скоро мы отбросим врага от Камня, вернемся в Столицу окончательно, а не как сегодня, на два дня и три ночи. Чтобы приблизить светлый миг, надо сейчас живо прищемить хвост диверсантам “Рейда”. Больше никто не может высечь из Эсдес призыв о помощи, там, скорее всего, именно “Рейд”!

      Кавалькада вынеслась за ворота генеральского дома, продробила подковами по утреннему просыпающемуся городу — а хорошо, пожалуй, что на улицах нет людей... Спеша на подмогу, Будоу не стал бы сдерживать коня, наверняка кого-нибудь да стоптал бы... Уподобляться “Егерям” еще и в отношении к прохожим, ровно ни в чем неповинным, Будоу не хотел категорически — а спешить все-таки нужно!

      Всадники промчались широкой улицей до храмовой площади, свернули на окружной бульвар, с которого к Малой Летней Его Высочества Резиденции вела широкая дорога... Если противник напал на дворец... Будоу восхищенно покрутил головой: “Рейд” пришел за своими, не бросил товарищей в плену. Такого противника генерал охотно согласился бы уважать... Но это лирика, а вот посадить засаду перед воротами сам Будоу вполне бы сподобился; не было нужды считать “Рейд” глупее.

      — Икрам! Стой. По главному подъезду не пойдем, засада может быть. Давайте проулком для слуг. Ашвар и Сенмурв первые, Иснар и Джевет в замыкании, тейгу приготовить!

      Генерал решительно повернул коня в проулок.

* * *

*

      Проулок осветился розовыми, еще не греющими, лучами восходящего солнца. Тени всадников перебирали по стенам домов длиннющими темными ногами; сами всадники в косом освещении казались прорезными силуэтами бархатной черноты...

      Малиново-алая полоса ударила генерала точно в солнечное сплетение, начисто выжгла середину тела, перепугала даже привычных к запаху войны гвардейских лошадей. С крыш полетели стулья, лавки, черепичины, веревки — всякий мусор, мешающий разогнаться. Гвардейцы — что с тейгу, что без — потратили драгоценные мгновения на усмирение коней, покрываясь холодным потом в ожидании второго выстрела. По бепорядочной куче в узком проезде могло получиться лихо; но вместо пальбы Мейн отдала приказ сворачиваться. Отряд послушно прекратил швыряние предметами, подхватил полукровку на руки — Мейн еще не долечилась после падения в Пыльных Воротах. И сейчас в засаде рисковала неимоверно, потому как в случае провала не смогла бы даже просто убежать. Но ради Тацуми с Лаббоком “Рейд” выложился весь. Стрелять Мейн могла, а вместо ног у нее теперь была тройка бойцов непосредственного охранения. Девушку ветром домчали до ската, закинули на седло, пристегнули. Запрыгнули следом — и ушли в небо совершенно без потерь и без помех. Понимая, что перегрузка может выжечь недолеченную Мейн до коматозного состояния, Ривер не приказывала ей поддерживать ни Акаме, ни Леону.

* * *

*

      Леону погрузили на ската двое уцелевших из ее отряда; даже звериной живучести, даже лавинообразной регенерации Царя Зверей хватало лишь сохранять жизнь. Тело львицы выпало из окна третьего этажа — к счастью, в отряде Леоны еще оставались живые, которые и подобрали командира. Старший по званию приказал немедленно уходить и взлетать, сам с пятеркой бойцов остался ради прикрытия, и еще из любопытства — что же такое применил хитрый Онест, от чего даже звероформа Леону не спасла?

      Поскольку никого из оставшихся больше не видели среди живых, тайна осталась тайной. Скат донес Леону до условленного места встречи, где лечением занялся повстанческий доктор.

      Так судьба распорядилась первым и вторым отрядами “Рейда”; третий отряд пока что удерживал Эсдес от удара льдом в полный размах — но и оторваться от нее окончательно, чтобы погрузиться на ската и взлететь — не имел силы. Люди Акаме оборонялись спокойно и стойко: они-то знали, что на красную ракету вот-вот придет помощь.

      Скат с генералом Ривер и воином-тейгу уже закладывал плавную спираль, выбирая место для посадки. В мире внешнем — абсолютно внешнем, относительно Империи, относительно ледяной виртуальной Вселенной, относительно Гренландского ледяного щита — словом, на планете Земля — в эти же секунды разговаривали два заядлых игрока-виртуальщика. Они не знали ни паспортных имен друг друга, ни пола, ни возраста, ни расы, ни места проживания: обходились кличками да дичайшим жаргоном профессиональных виртуальщиков, состоящим из обрывков каждого языка Земли.

      — Вот нашел крутое рубилово, — сказал игрок по кличке Меченый. — Только это, наверное, тренажер военных, секретный.

      — А че так? — заинтересовался Сидорович. Меченый охотно пояснил брату по виртуалу:

      — Никакого пароля, выбора миссии, ничего. Ни в начале, ни в конце. Но какая битва, какие боссы! Даже вот эта баба-NPC, что выдает квест, бывает как скажет — до жопы пробирает...

      — А как ты подключаешься?

      — Ну, частоту сканер нашел, сигнал мощный, аж звенит. Но снова — ни в списке коммерческих частот нету, ни в других... Ну ты понял...

      Сидорович предположил:

      — Это, видать, внутрянка чья-то, на рынок еще не выводили... Покажь?

      Меченый зашевелил пальцами, умело провешивая линк на приятеля. Как хакер с претензией, вальяжности графического интерфейса он предпочитал кинжальную строчку текстовых команд. Секунда — и готово:

      — А погляди... Опаньки?!

      — Это че, мы на спине летучей хрени? — удивился и приятель.

      — Ну, — согласился Меченый, — в прошлый раз какая-то колоннада была, мы ее обкончательно снесли.

      — Разрушаемый энвайрмент... — протянул Сидорович. — Заявка на угарный боевик фирст персон.

      — Ну! — Меченый засуетился. — Так, не отвлекай... Вот скриптовая сцена, персонаж про третий козырь предупреждает... Прошлый раз про второй было. В смысле — третья жизнь, последняя... Тут вмешаться никак нельзя... А, вот, началось. Сейчас она закончит втирать душеспасительную х**ню, и в бой!

* * *

*

      Бой переломило появление четвертого ската, хотя к моменту его посадки Вал тоже успел добежать до места событий. Куроме он приказал безвылазно стеречь дом Эсдес. Во Втором Проклятом еще сохранились двое слуг, так что совершенно без защиты Куроме не осталась. Но тащить ее в бой моряк поостерегся: если напали на казематы с Тацуми, то и дом Эсдес вполне могли блокировать просто на всякий случай. А двигаться в полную силу Куроме не могла до сих пор, хотя с неудачной для “Охотников” стычки на Тракте прошло больше года. Впрочем, грех жаловаться: любого человека удар в печень просто положил бы на месте. А Куроме мало что жива осталась, так еще и в Пыльном ухитрялась отбиваться от львицы “Рейда”...

      Громоздя путаницу объяснений, Вал сам себе не признавался, что боится увидеть, как сестры убивают друг дружку — а выручать Тацуми и Лаббока точно примчится полный состав “Рейда”, и уж наверняка явится Акаме.

* * *

*

      Акаме поприветствовала подмогу взмахом клинка. В покореженные ворота дворца вбежал черный рыцарь — его небрежно отшвырнул на стену соскочивший со ската воин-тейгу. Эсдес выругалась:

      — Мы эту тварь уже один раз убивали!

      Кошмар битвы в соборе повторялся, только на стороне “Рейда” вместо занятой губернатором Леоны, наличествовала ничем не уравновешенная Акаме. Мечу красноглазой хватит единственного слабого пореза, и поэтому Акаме нельзя выпускать из внимания даже на миг. А как за ней уследить, если Сусаноо движется не намного медленнее, зато лупит раза в три сильнее?

      Так что у Акаме и Надежды даже появилась минута обсудить ситуацию. К этой минуте люди третьего подразделения исхитрились выцарапать пленника из дворцовой стражи. Видя, как алебардист с моряком и Эсдес понемногу превращают дворец в руины, пленник особо не запирался. Но рассказ его налетчиков не обрадовал. Акаме еще раз обматерила сучий обычай вшивать в тело заряд-ликвидатор; Надежда раздавила железными пальцами протеза последнюю пачку сигарет.

      — С тех пор не курю, — сухим голосом, сухим горлом выговорила Надежда Ривер много, много позже, за медовым чаем в гостиной у Александровых, сидя напротив поправляющей волосы Эсдес. — Мы шли туда за ними обоими, не делая разницы. А от слов, что не будь в плену моего парня, “Рейд” ради одного Тацуми не стал бы напрягаться, уже никогда не отмоюсь...

      Чай допивали в полной тишине: детей за столом вовсе в тот вечер не случилось, а взрослые Александровы только переглядывались до самого ухода гостей.

      Закрыв за гостями дверь, Анна вздохнула.

      Виктор вздохнул тоже.

      — Ладно, — согласилась жена, — говори сначала ты.

      — У тебя не было соблазна сказать им, что это все понарошку? Ну, в смысле, виртуальное?

      Анна вздрогнула:

      — Наверное, в такой ситуации положено думать, что чувства настоящие, несмотря ни на что... Но я... Подумала... Если бы про нас тоже было кино. И я так, типа раскрыла ей глаза, в зале бы раздалось: “Дура! Испортила такую песню!”

* * *

*

      — Дура! — заявил Вал. — Испортила такую песню!

      Куроме поежилась:

      — А ты понял, про что?

      Моряк поморщился:

      — Песня действительно не капитана... К пятому или шестому изданию перевод “Злых песен” поправили по замечаниям какого-то анонимного знатока. У Огре песни действительно злые. Даже те, которые не про войну... — входя под зонт уличной кофейни, Вал привычно повертел головой, но ничего тревожного не увидел. Сырой осенний день, серое небо, каменное ущелье: улица не узкая, даже вон десяток столиков под зонтами поместились — но дома высокие, что и создает впечатление фиорда, нагоняя тоску памятью о родном побережье.

      Небогатый район: все дома “доходные” — то есть, многоквартирные для сдачи внаем — ни тебе садиков, ни решеток, входы прямо с улицы: крылечко-навес, да и все тут. Стеклянные витрины остались ближе к центру Столицы, а здесь видно, что дома не торговые и не гнездилища чиновников. Биржа с характерной сутолокой — вон, за перекрестком, шагов двести, а здесь настолько тихо, что в кафе даже завели уличную певичку. На песню Куроме с Валом и пришли. Протолкались сквозь пару десятков зевак, слушавших выступление. Нашли места спиной к сплошной стене здания, откуда хорошо просматривалась улица до самых арок торговой громады. Вал махнул рукой — у столика выросла официантка.

      Куроме предсказуемо выбрала небольшой торт, Вал спросил чего посущественнее, и хорошо бы с мясом. Девочка потупилась, убрала руки под передник:

      — Господин, с начала Мятежа подвоза никакого...

      Моряк высыпал на стол горку серебрянных монет:

      — Без подробностей. Еды!

      Живые деньги подействовали не слабее живой воды: официантка пискнула, мигом сгребла серебро в горсть, и телепортировалась на кухню. По крайней мере, со стороны это выглядело именно так. Еще через два удара сердца у столика материализовался кланяющийся беспрерывно хозяин:

      — Господин, курицу мясную имею, балычок имею особенный, у архитекторского съезда оторвал... Э-э, вы с Побережья?

      — И что? — Вал поднял брови.

      — Так орш-арш могу предложить... На леднике последняя партия устриц, ценителей мало... Но придется подождать.

      Моряк понятливо кивнул:

      — Ничего, того стоит... На двоих!

      Куроме поглядела вопросительно. Вал заулыбался:

      — Пирог. С устрицами.

      — Но... Нас в школе на уроках этикета учили, что устрицы с белым вином...

      — Да что эти сухопутные понимают в жизни! — моряк еще раз осмотрел улицу, потом закатил глаза:

      — С белым вином это барское баловство, понюхать... А после того, как отстоишь склянку в шторм, понатягаешься шкотов, полазишь по мачтам... Да повисишь на подвахте в готовности бежать наверх... Тогда так — ведро на человека. — Вал показал на соседний столик, где в серебряном ведерке со льдом охлаждалось вино. — Вон такое ведро.

      — Ну, — Куроме тоже улыбнулась, — он же как-то узнал, что ты с Побережья. Может, вы земляки. Тогда, наверное, правильный рецепт у него есть... — и поглядела на певицу, принявшуюся за новый номер.

      Девушка в скромном, длинном, закрытом, синем. Правильное светлое личико, тонкий нос... Волосы белые, оттенка свежего льна; голос... Ничего себе голос: звонкий и сильный.

      — Вал, ты опять морщишься? Что тебе так уж не нравится?

      — Это песня не капитана Огре. У капитана все песни злые. А это морская песня! Вот послушай...

      Вал принялся переводить, отбивая такт пальцами по столешнице:

      — “Радуйтесь, дети неверного лета! Разницы нет между степью и морем! Весла воздеты, девицы раздеты! И никакой солидарности с горем... Вина разлиты, наряды богаты...” — фыркнул:

      — Песня о торговой удаче, о радости увидеть неизвестный берег — а она поет, будто на битву собирается.

      — Так позови хозяина, скажи ему...

      Моряк покрутил головой:

      -А давай после обеда? Вон уже пирог несут.

      — Так чего ты злишься? Всего лишь из-за песни?

      Вал подумал и сказал так:

      — Вокруг чересчур много войны.

      Куроме согласилась:

      — Оружие вообще все носят. Вон хотя бы мужик у столба. Ну куда ему? Тюфяк тюфяком.

      — Ага, — пригляделся парень. — Ишь, старается никого не задеть ножнами... Зачем ему меч, если он боится ссоры?

      Черноглазая пожала плечами под коричневым шерстяным плащом:

      — Судя по небогатой, но крепкой, одежде, он приказчик средней руки. Видно, хозяин приказал носить оружие: “чтобы было!” Вот и нацепил... Боится ссоры, так отошел бы в сторону, зачем торчит на проходе?

      Заметив их интерес, предмет обсуждения взмолился:

      — Госпожа, господин, смилуйтесь, разрешите присесть? Я не нарушу ваше уединение, буду смотреть в другую сторону, с утра на ногах, уже пятки гудят...

      Вал насторожился; Куроме сунула пальцы под плащ, точно на плетение рукоятки Второго Проклятого Меча:

      — Так вон же места, подальше?

      Приказчик шмыгнул покрасневшим носом:

      — Еще раз прошу простить, хочу клиента выхватить, как с биржи выйдет. А то ему два шага, и вон контора конкурентов... Сейчас и так заказов хрен да маленько, тысячекратно прошу прощения у вашей очаровательной спутницы...

      Переглянувшись с Куроме, Вал кивнул разрешительно. Очаровательная спутница убрала пальцы с оружия. Поправила колючий капюшон, выдохнула пар в звонкий холодок осеннего полдня:

      — Давно хотела спросить... Как ты уцелел на Тракте? Про нас уже пьесу играют, вчера в патруле видела: на углу Мясницкой и Черного Бульвара марионетки стояли. Так что не тайна. Можешь рассказать?

      Пока парень думал над ответом, подсевший приказчик успел заказать пирожки с капустой и большую кружку горячего пива с перцем — самой дешевый напиток в Столице. “Но только чтоб горячий!” Официантка взглядом спросила у Вала: “Не мешает?”, на что моряк молча отмахнулся — “Все хорошо!” — и повернулся так, чтобы слышала только Куроме:

      — Парень в броне Инкурсио. Ну, белый доспех. Не стал меня добивать, хотя и мог бы. Ну, Тацуми, по которому вздыхает командир...

      — Простите, — греющий пальцы о кружку гость вытаращил глаза, проморгался, откашлялся. -Кипяток...

      По удивленно распахнувшимся глазам соседа Вал и Куроме поняли, что приказчик все же услышал разговор и узнал в них знаменитых “Охотников”. Но вежливо придержал это знание при себе.

      Куроме так же тихо проговорила:

      — Оказывается, вы похожи с Тацуми. Точно, как я с Акаме... Вал, ты вот не пошел в “Рейд”. А моя сестра пошла... И я все не могу перестать об этом думать. Это у меня нет выбора, я служу тому, кто обеспечит меня наркотиком. Я же вижу, как тебе неприятны эти, во дворце — почему ты с нами?

      Моряк вздохнул:

      — Есть два способа изменить правление. Снизу, через революцию и кровь. И сверху, вводя разумные и справедливые законы. Вот Ран правильно делал. Строил карьеру, и потом одной бумагой о снижении ссудного процента смог спасти больше селян от голода, чем “Рейд” всеми своими железяками. Вот бы кого в премьеры, жаль что погиб... Я надеюсь дослужиться до больших звезд и реформировать ту же стражу.

      Вал повел рукой в кожаной перчатке над столиком:

      — Вот нас хозяин угощает охотно, кофе тонкого помола, пирог не вчерашний. Потому, что мы платим, как порядочные, не как “Егеря” те же. После... Той истории...

      Куроме кивнула:

      — Я помню, тут говорить не надо.

      Вал покосился на невольного слушателя:

      — В общем, теперь там не отряд, а толпа уродов. Бесплатно пожрут, столики заблюют, лавки поломают, певичку эту изн... Изволохают. Если кто чего вякнет против, еще и в каземат загребут. Доказывай, что не помогал повстанцам. Если даже и выпустят, так покалеченного совсем... Это не стража, это банда натуральная!

      Песня оборвалась, Куроме круглыми глазами уставилась на хозяина кафе, волокущего за руки официантку и артистку — в здание, в кухню. Вал усмехнулся грустно, понимающе:

      — Ну точно. Гляди, один в красно-синей форме сюда идет, все разбегаются!

      Сосед тоже поднял глаза на показавшийся в конце улицы красно-синий камзол “Егерей”. Отодвинул недопитую кружку, скривился. Нервно повертел оставшимися без грелки пальцами, принялся разгонять кровь энергичной разминкой зябнущих кистей... Выложил столбик мелочи — пальцы дрогнули, монетки сдвинулись. Коммерсант извинился кивком и заспешил по проулку, мимо все приближающегося к столикам “Егеря”. Вал и Куроме машинально проводили его глазами.

      — Так ты, получается, человек закона? — черноглазая глотнула еще кофе.

      “Да уж не такое говно, чтобы от меня люди разбегались!” — не успел ответить Вал. Уходящий приказчик словно услышал негодование моряка. Поравнявшись с встречным “Егерем”, он точным и быстрым движением опустил обе разогретые кисти на простенькую рукоять. Вал и Куроме смотрели со спины, и потому длинный клинок увидели только уже взлетевшим выше головы лже-торговца. “Красно-синий” перегнулся в поясе, страшно захрипел — орать мешали перерубленные ребра — сунулся в мостовую, точно в середину бурой парящей лужи. Людорез-хитокири убрал оружие, ступил приставным шагом влево, исчез в двери — якобы случайная встреча произошла точно перед нужным входом!

      Лязг засова потонул в криках и визге прохожих.

      Вал подскочил было гнаться, Куроме тоже — и повалилась обратно на стул, перекошенная острой болью в печени. Вал остановился. Человек закона должен преследовать убийцу... Только — по справедливости! — жертву давно пора было приговорить именем того же закона...

      Кроме того, дом наверняка проходной. Послужив с рыжей сыщицей, Вал узнал достаточно для небольшого предсказания. Пока найдется топор, пока выбьют дверь — та еще и подперта изнутри каким-нибудь шкафом, это к гадалке не ходи... Убийца успеет пробежать лабиринтом коридоров, залов, лесенок, чтобы выйти за квартал отсюда — без меча, в другой одежде, на меняющих походку каблуках, с парой огурцов за щеками, и оттого широкоскулым; с фальшивым животом или там горбом. Либо, напротив, с него в мгновение ока сбреют волосы, приклеют усики, подрисуют набрякшие от кутежа мешки под глазами, наденут на голову завитой напудренный парик, на плечи — модный редингот оригинального покроя, подадут в руки перчатки, тросточку и табакерку, а к подъезду холеную лошадь или вовсе закрытый паланкин...

      Короче — лови ветра в поле!

      Вал вернулся к столику, обнял и усадил ровнее скрюченную резью Куроме:

      — Я человек Эсдес. И... — и все-таки не решился сказать, что хотел, — и нашей команды “Охотников”.

      Куроме простонала:

      — Это злой дух какой-то! Командир на острове его не прибила, теперь вот мы облажались... За одним столом, представляешь, позор какой...

      — Командир говорила: колобок. Этот не щепка, но и колобком уже не назовешь. Видно, потому его до сих пор и не поймали. Зато мы его хорошо разглядели, наконец-то портрет для розыска нарисуем. Опознают.

      — Опознал один такой, в день турнира. Помнишь? — боль прошла, но Куроме почему-то никак не могла сказать, что можно уже разомкнуть руки.

* * *

*

      — Руки! А то сейчас выключишь притяжение или воздух...

      Леопольд ошеломленно завертел головой. Прошел вдоль верстаков, наклонился и внимательно рассмотрел подсобранную колесную платформу. Точно так же, не касаясь, одним взглядом облизал рядом стоящую гусеничную.

      Повернулся к отцу:

      — Ты их прямо тут делаешь?

      Виктор кивнул.

      — Круто. — Леопольд еще раз посмотрел вдоль набора станков, потом повернулся к огромным экранам. На экранах творился форменный старкрафт: по плану базы перемещались три группы отметок. Желтые роились в левом верхнем углу, синие в правом снизу, а ровно посередине клубились зеленые точки. Подросток повел кистью сверху вниз, как показывал отец — автомат послушно приблизил картинку. Зеленые точки превратились в схематичные, вполне узнаваемые, изображения колесных платформ — точь-в-точь такая же, полуразобранная, находилась на верстаке.

      — Да.. — протянул парень. — Супер техника... Что все они делают?

      Александров-старший всмотрелся тоже:

      — Зеленые разбирают охладители, потом желтые перенесут материалы вон туда... Синие внизу понемногу выгрызают ниши под хранение тепловыделяющих сборок. Это как бы три отдельные системы, для надежности.

      — Они управляются отсюда?

      — Нет, конечно. У каждого микробота свой процессор. Я только прототип делаю, поведение настраиваю, и потом он синтезируется там... Снаружи...

      — Ну, чтобы это все смоделировать, и правда супер-оборудование надо. А тем более — отпечатать и запустить снаружи.

      Виктор согласился:

      — Для разработчика тут рай.

      Наследник поднял брови:

      — Так есть и ад?

      — Здесь же. — Виктор с удовольствием повторил бородатый анекдот. — Только в техподдержке. Чтобы наша Матрица не свернулась по модулю, много агентов Смитов нужно.

      Подросток вздохнул:

      — А получается ерунда. Если можно сделать так, чтобы все по мановению руки лечилось — то надо так и сделать! Зачем этому миру прикидываться нашим? Это как извозчики требовали перед первыми паровозами пускать человека с красным флажком. Якобы, лошади пугаются...

      — Блин! — Александров-старший свернул картинку строящейся наружной базы, заменив ее большими таблицами ресурсов. — Ляп! Кому я про психологию рассказывал? Она же напрямую от физиологии идет. Если очень резко изменить физиологию, в психике что угодно может кувырком пойти! Гормональный баланс выставить куда сложнее, чем красивую модельку нарисовать!

      — Но перенос разума вы же сделали, — искренне удивился Александров-младший. — Вместе со всем балансом. Так в чем проблема?

      — Сделать-то сделали. — Виктор нахмурился. — Но... Ладно. Раз ты сам напросился посмотреть мою работу... Расскажу честно, только, сам понимаешь, сведения на самом деле секретные... Перенос работает, примерно как операционка клонируется. Строго все-все файлики, строго в том порядке, как они на исходной машине лежат. Чуть какого драйвера не хватит — сразу жопа, хрен поймешь откуда. Проще заново поставить, чем найти причину! Точно так и клонируем. Не сработало — нафиг, заново накатываем.

      Леопольд почесал голову:

      — А со стороны выглядите супер-профи...

      Виктор засмеялся:

      — Именно! Профессионалы! Мы сотрудники корпорации, разработавшей метод переноса неповрежденного сознания на твердотельный носитель и обратно. Это Моцарт и Сальери могли годами спорить, достойно ли поверять алгеброй гармонию. Мы должны закончить поверку до обеда, представить директору на подпись. А если ему что-то не понравится, то успеть до вечера подогнать результаты поверки так, чтобы уже не стыдно было показывать инвесторам!

      Наследник оценил шутку слабой улыбкой и спросил:

      — Пап, но разве не круто? Мир, в котором все можно!

      Программист некоторое время молчал, положив обе руки на архаичную кнопочную клавиатуру. Лепольд подумал, что раритет, наверное, в память о молодости. Пожалуй, не заходи к ним в гости дядя Паша — ну, Енот из кино — пришлось бы еще у папы спрашивать, зачем делать столько кнопочек. Есть ведь емкостной интерфейс, есть и управление жестами, а еще индукционные кольца.

      Тут Виктор нехорошо усмехнулся:

      — Вот тебе мир, в котором вообще все можно!

      Антикварные кнопки протрещали громко и коротко — упала тьма.

      Исчезло все.

      Совершенно все!

      Леопольд с ужасом понял, что не нащупывает собственный нос: то ли рук не стало, то ли носа, то ли того и другого разом!

      — Свет! — заорал перепуганный пацан, и чуть не заплакал от радости, услышав спокойный отцовский голос:

      — “И отделил он свет от тьмы; и стал свет.”

      Вслед за тем чернота сменилась ровным безбрежным свечением, посреди которого, не опираясь ни на пол, ни на твердь, парил сам Леопольд. Голос отца заполнял молочную безбрежность:

      — За семь дней управишься, сын? Как творить землю, помнишь? А реки? А пищевые цепочки? А комаров для птичек? А полезные ископаемые? Можно все! Свобода — нет преград!

      Леопольд судорожно вздохнул. Еще раз протрещали антикварные кнопки. Привычный мир ударил кафельной плиткой в подошвы, завернулся вокруг стенами, накрыл потолком, углами столов и станков проколол там и сям туманное Ничто, на глазах превращая в Нечто; наконец, привычная отцовская лаборатория заняла должное место в зрении, осязании и в сознании подростка.

      Ляп наклонился, уперевшись руками в колени — сердце колотилось, как у того древнего грека, что прибежал из Марафона в Афины. С усилием распрямившись, парень выговорил:

      — Теперь я понял. Кусочек этого аниме-мира вы сделали как плацдарм в неизвестное. Кусочек обычного мира посреди тьмы. Но все-таки не совсем обычного... А из него уже можно строить пространства с другими законами. Понемногу. Там кошачьи ушки добавить. Там гравитационную постоянную резануть... Но не весь мир с нуля сразу!!!

      Виктор обнял сына за плечи:

      — Я тебя напугал? Прости... Мне показалось, ты в последнее время такой... Как взрослый.

      — Испугался? Не то слово! Да я вообще ох... Ой... Извини. Как там в кино сказал Енот: “Свобода движения покупается ценой разрыва связей”, так? А тут вообще все связи сразу, совсем все...

      Александров-старший задвинул страшную клавиатуру под стол:

      — Возьмем план Хаоса в этих твоих планэскпейпах. Все такое непостоянное, огненное, изменчивое. Туда люди ходят совершать подвиги. Как охотники в лес. Как моряки в океан. Как шахтеры в черноту забоя. Как солдаты на войну. Как из пещеры за мамонтом, короче! Но возвращаются-то домой. Из Хаоса в обустроенную Ойкумену. К привычному распорядку, к точке опоры. — поглядел на встрепанные волосы, капли холодного пота, стекающие по лбу сына, и решительно свернул разговор:

      — Для первого знакомства более, чем достаточно. Пойдем домой.

      Леопольд молча кивнул. Подождал, пока отец пройдет вдоль столов, отключая одни приборы и переводя в дежурный режим другие.

      За окном успела сгуститься темнота поздней осени. Александровы без слов прошли сводчатыми коридорами; жаркое дыхание факелов стягивало кожу на щеках то справа, то слева. Под мягкими подошвами здешней обуви чувствовались швы досок; за дверью — округлые лбы каменного мощения. Против ожидания, ветерок не обжигал холодом и сыростью. Над головой в такт шагам раскачивались звезды... Ничего совершенно не напоминало провал в молочную бездну; Леопольд недоумевающе поежился. Теперь он уже и понять не мог, чего так испугался в лаборатории. Интересно же создать что-нибудь. У бати наверняка сыщутся готовые шаблоны, ведь не прописывают профессионалы каждую бактерию с нуля.

      С другой стороны, те же девушки с кошачьими ушками — оно понятно, спрос колоссальный. Но кто-то же им биологию делал... По молодости лет Леопольду казалось, что смоделировать кошкодевушку проще, чем Вселенную.

      Отец шагал рядом, по ровной чистой улице центра Столицы, освещаемой редкими дорогими керосиновыми фонарями, частыми бесплатными крупными звездами, эксклюзивной бонусной луной — точь-в-точь земной.

      “Тут для каждого можно сделать свою луну!” — подумал Александров-младший. Александров-старший, убедившись, что сын отошел от шока, тоже думал о белом безмолвии.

      Как отмоделировать Вселенную? Параллельную на компьютере — без проблем вообще, только память подбрасывай. С магией тоже несложно. Это ли не доказательство, что наша исходная Вселенная не смоделирована? Как тогда разобраться где бабочка, которой снится, что она мудрец — а где Лао-цзы, котрому снится, что он летал бабочкой?

      Виктор чуть замедлил шаги.

      Можно ли взять критерий: если во Вселенной нет магии и параллельных миров, то она точно не смоделирована? Или надежнее взять критерием объем данных? Ведь рикошеты каждого протона упаришься обсчитывать... Очень хорошо объясняется смена картин мира в массовом сознании: как поставили новый сервер, так вот вам круглая земля. Еще памяти добили — вот вам Космос вместо семи небесных сфер. Теперь процессор получше — можете, земляне, наблюдать в телескопы не просто белые однопиксельные точечки звезд, а неимоверной красоты и сложности далекие Галактики...

      Александров-старший приятельски улыбнулся звездам — и остановился.

      Звезды заслонила каменная горгулья.

      — Ой, пап, я это место видел в кино... — Леопольд остановился тоже, заинтересованно вращая головой:

      — Дядя Паша вышел вон оттуда, а тут была засада...

* * *

*

      Засада состояла из двух частей.

      Первыми, сопя и звякая, из тени выпрыгнули шестеро с дубинками и сетью. Почему не взяли щиты с алебардами, не знаю. Как-то не пришлось к слову спрашивать. Можно предположить, что выделенные на операцию деньги кто-то уполовинил — не без обоюдной пользы. В смысле: неведомый казнокрад получил доход, а я — шанс выжить. Шесть щитов на неширокой улице — я ж не Акаме, чтобы прыгнуть на верхнюю кромку щита, оттуда на карниз — и ускакать по крыше! Зажали бы в коробочку, и “привет — Пашкой звали”.

      И кстати, что-то не спешат они, есть время подумать...

      А — вот и вторая часть. Явление начальника народу. Камзол... В ночи цвет не разберешь; ну шитье, наверное, золотое — блестит под луной. А вот клинок не блестит. Клинок он даже не вытащил, на загонщиков надеется. Вальяжно выпрямил кисть, как сокола с нее бросил, только медленно и плавно...

      Взять!

      Шестерка бросилась разом; сеть плохо, но против сети мой учитель хоть что-то успел показать...

      Клинок из ножен снизу вверх — стражники отшатнулись, что дало мне два шага места и несколько мгновений времени. Потом четверо спереди двинулись ровной линией — никто не хотел оказаться ближе прочих; а вот двое крайних начали обносить меня сетью. Напасть на человека, не мешая друг другу, могут одновременно четыре опытных бойца. Или шесть мастеров. Кто похуже классом, тем остается надеяться на массу, да на то, что катана доспех не берет... Но тут важна выдержка: когда у тебя обе руки держат сеть, отбивать укол в глаза просто нечем. Сделав несколько быстрых выпадов, я заметил, что сильнее всех отдергивается второй слева; решительно шагнув на него, замахнулся...

      Присел, сложился вдвое, уходя от забежавшего за спину крайнего — и ударил горизонтально, слева направо, так близко к булыжнику, как только мог.

      Бронированные башмаки-сабатоны хорошо носить всаднику, его на себе конь таскает. Пешая стража обходится сапогами. А уж кожу бритвенная заточка режет как надо! Третий справа заорал, повалился на колено, ломая строй.

      Еще целая секунда!

      Где там этот забегайка за спину? Наверное, замахивается уже?

      Искусство слабого против сильного начинается с ударов из неудобных положений. Например, с колена. Или вот как сейчас, когда уже повалили, но еще не пинают.

      Подтягиваю руки-ноги в кучу, не пытаясь встать. Разгибаться долго, проще крутануться на животе, перебирая ногами. Это с непривычки тяжело, непонятно; зато после дрессировки весьма неожиданно выходит.

      И опять — горизонтальный удар чуть выше стопы. Отдача в обе руки: попал!

      А вот сейчас уже вскакиваем — и...

      Картина салом: правый край не может протащить сеть через подрезанного. Левый край в ужасе нашаривает ячейки, выдергивая сеть из-под второго упавшего. Может, получится сбежать?

      На всякий случай, еще вслепую, отпрыгиваю в сторону. Удачно: мимо падает со свистом дубинка. Это ж как надо рубануть, чтобы круглая деревяшка засвистела!

      Я не Акаме, чтобы прыгать по кромкам щитов. И не сильно великий мастер, чтобы изобретать уловки прямо в бою. Мастер тот, кто меня учил. Одиночка, зажатый в кольцо — предусмотренная ситуация. Для ловцов, кстати, тоже. Третий раз повторяю: щиты, длинное древковое оружие. Еще можно мечами затыкать, главное — строй держать. Азбука!

      Азбуку преподают в школе, а правильные пацаны на школу кладут узловатый мозолистый... Личный опыт, скажем так. Че там, вшестером одного запинать. Это ж не владелец тейгу? Давай монету, начальник — и твой колобок спекся...

      Так что я наступаю на спину подрезанного первым — только тот собрался разгибаться — перескакиваю хлипкий строй сетеносцев... Как же было страшно в первый раз, ничего из выученного на ум не шло, даже руки тряслись!

      Почуяв, что я оказался за спиной, двое ближайших с руганью бросают сеть, бросают дубинки — чтобы кинуть в меня, им надо развернуться, а это время!

      Это целая длиннющая секунда, в которую превосходно вмещаются подшаг и полноценный замах!

      Удар делаю тоже азбучный, крест-накрест. Вдруг там под одежкой мифрильные кольчуги ценой в мою жизнь каждая? Так что по рукам: и не насмерть, и драться уже не станете.

      И опять прыжок наугад в сторону — но в этот раз никто на меня не успел кинуться.

      Цепь загонщиков я перескочил, да и осталось их от шестерых двое.

      Из угла, куда меня теснили, тоже выбрался — что важнее. Мало ли, что там было приготовлено.

      Двое уцелевших дергают скомканную сеть. Оно и понятно: пробовать парой то, что не вышло у шестерых... Лучше дисциплинированно повторить попытку с сетью. Ну, придется ее распутать, конечно, время надо. А что, с голыми руками на этого е**нутого кидаться?

      Осталось пройти начальника.

      Начальник засады выступает из тени, взмахивает оружием — и тут холодным потом покрываюсь уже я.

      Шпага!!!

      Геральт из Ривии сумел отбить выпущенный в него арбалетный болт. Так он мало что ведьмак, но еще и книжный герой. Впрочем, я в этой Вселенной тоже вроде как попаданец; ну не убьют же меня до последней страницы, правда ведь?

      В смысле: не должны.

      А то вдруг тут боевые сцены нормально ставили, а не как всегда?

      Биться против мастера шпаги — все равно, что отбивать автоматную очередь. Укол следует за уколом; управляемость великолепная — мастер колет хоть в колено, хоть в стопу, хоть в большой палец руки. И все это со скоростью швейной машинки! Навесит серию из десятка уколов по левому краю, заставляя все больше скручивать торс. Выставив противника в нужное положение, зафинтит шпагу переводом, тут же уколет на другой край — черта с два успеешь клинок перевести, не то, чтобы отбить! Состязаться в скорости укола со шпагой никто не может. В силе рубки выигрывает меч, мушкетерской шпагой трудно поставить по-настоящему прочный блок. Но кто же тебе даст время замахнуться? Ладно еще в полевом бою, в строю, в доспехах, с поддержкой соседей по роте... А тут ситуация для Д’Артаньяна — дуэль в чистом виде.

      Так, штаны сухие пока, отставить истерику. Что там эти двое? Пока что сеть ковыряют, перевязывают порезанных... Вот и занимайтесь делом... За помощью побегут — несомненно, но отвлекаться на добивание, когда за спиной настоящая угроза? Или все же понадеяться, что раз не нашли серьезного снаряжения, то и группу поддержки не приготовили?

      Может быть, все намного проще. Нет никакой особой глупости со стороны полиции. И группы поддержки тоже нет. Задачу поставили, а решать ее некому и нечем. Знают ловцы про щиты с алебардами, да никто не дает им спецснаряжение. Давно уже завинчивают гайки в Империи, давно уже растет недовольство. Множество людей с оружием, полно драк, убийств, дуэлей, кровной мести, ограблений. В этой каше я всего лишь очередная заноза, не сотню же на меня выделять.

      Перебираю в памяти сведения об окружающем районе. Участок полиции довольно далеко. Патруль мог бы помочь засаде, но я потому и пошел этой улицей, что здесь патруль появится еще не скоро...

      Начальник не торопится. Выходит на освещенный луной пятачок площади.

      Да они совсем идиоты!

      Кинулись бы втихую, хоть бы шанс был. Если уж не послали никого за помощью, так бегали бы за спиной, ловили момент. Не уследить мне за троими сразу, и не настолько я мастер, чтобы одним касанием выводить из боя. Закружили бы, зацепили — и спокойно дождались, пока истеку кровью.

      Так нет же: заорали, набежали, крутя мечами... Я от удивления даже про шпажиста забыл. На одних рефлексах шагнул, восходящим снес левого — теперь правому поворачиваться в сторону руки с мечом, это неудобно по анатомии, и это снова царский подарок в полсекунды времени; удар!

      Вот и некому за помощью бегать. Двое на ноги встать не могут, еще двое ищут срубленные кисти в мусоре на камнях — перетянуть успели, но крови потеряли изрядно. Вон, шатаются, ни бежать, ни кричать сил нету. А последние двое смирно лежат. От неожиданности не задумался про кольчуги, полоснул по-буденновски: от плеча до сра... До седла — дальше сам развалишься!

      На площадь выступил командир засады.

      — Теперь я верю, что ты убил капитана Огре, — сказал он, поднимая шпагу вертикально.

      Так, значит, это целевая охота... Паршиво!

      — И как меня записали в картотеке?

      Шпажист фыркнул в роскошные вислые усы:

      — Шаровая Молния.

      — Шаровая потому что толстый?

      — Шаровая потому, что рядом стоять опасно.

      — Почему Молния, можно не спрашивать.

      — Не спрашивай. Все равно тебя так никто не называет.

      — А не секрет, как называют?

      Понятно, почему я не спешу в бой: боюсь шпаги. Но противник-то с чего тянет время, дает мне болтать? С чего вообще вступил в разговор с врагом, это же все уставы запрещают?

      — Тебя, ублюдка, мы зовем Е**чий Колобок. Ты убил Огре... Убил дознавателя в день турнира... Тебя так и не нашла Сэрью.

      — И ты привел всего шестерых?

      Про снаряжение и строй у меня хватило ума промолчать. Не хватало еще собственными руками охоту на себя организовывать.

      — Я ошибся, — враг спокойно склонил шпагу. И тут же гордо вскинул подбородок:

      — Но дворянская честь не велит мне бежать!

      Это что — мы оба друг друга боимся?

      Я почти складываю губы в улыбку, но чувствую неприятно-сладковатый запах из-за спины. Чуть поворачиваю голову: не вытащил там кто самопал из-за ворота? Нет: одноногие перевязали одноруких, а те, в свою очередь, пытаются помочь им встать.

      И тут шпажист удивляет меня окончательно:

      — Ты ведь считаешь себя правым, потому что режешь уголовников. Но так не вернуть порядок и закон. Преступники должны быть наказаны по суду, иначе наступит право силы, и это сбросит нас в хаос.

      Он выпрямляется еще ровнее, и произносит совсем торжественно:

      — ...Мы стоим плотиной на побережье тьмы.

      Стихами началась проклятая история, стихами она и закончится. Из пересохшей глотки выталкиваю продолжение:

      — После нас холодный дождь, после нас забвенье.

      — Ты... Читал книгу Чужого?

      — Я ее написал. Я и есть Чужой.

      Усатый вертит головой:

      — Вот это я пошутил про шпагу... Обороняйся!

      Пружина сжимается — на меня летит взбесившаяся швейная машинка... У меня только единственный шанс и способ: считать, что шпага — такое особенное копье, очень быстрое, и неухватистое. Круговой блок налево; шпага проходит выше локтя, выше стеганого наруча, вспарывает наружную сторону плеча; сознание не потерял, значит — кости целы!

      Встречным движением — из-под руки в горло.

      В лицо фонтан крови; паршиво до безумия. Усатый мальчик, начитавшийся моих книжек...

      Да если бы моих!

      Имя краденое, судьба одолженая, может быть, и мир вторичный. Здесь нет ничего моего.

      И что?

      Солнце не просит о милосердии; надо жить и продолжать выполнение своих обязанностей.

      И не важно, что эти слова тоже не мои. Главное — результат, ведь так?

      На булыжнике темными звездочками расцветают капли крови — порезанная левая рука. Вот и моя кровь на этой земле, вот и мой корень... Не в кость, не в легкое. Ну так — попаданец я, или где?

      То есть — могли же и правда тренировки у безымянного мастера чего-то стоить? Не говоря уж о двух годах практики...

      Заливаю порез горькой водкой из флакончика. Наматываю длинную полоску ткани. Одной рукой неудобно — а кого волнует? Пальцы на левой шевелятся: нервы целы. Начинают болеть синяки: где падал, и где все же достали меня дубинкой, да я в запале не обратил внимания. Доктор далеко, мастер ближе. Только нет желания к нему дорожку топтать...

      ...Все, чего мы стоим, чего достигли мы...

      Переворачиваю усатого лицом вверх. Видел в кино, как убитым закрывают глаза — делаю так. Из нагрудного кармана — здесь огромные карманы, тапочек можно спрятать — вываливается пухлая книжка. Белая бумага, яркая луна, читается легко. Ну и закладка, разумеется, на том самом стихотворении.

      ...И плывет над ним...

      ...То, что стало жирным, тяжелым дымом...

      ... После нас...

      Листаю в конец — десяток страниц для заметок. Чернил нет, нет и перьев, но так ли это важно, если с ума сошел мир? Расквитавшись с врагом, Ханадар Сушеный Финик начал писать хорошие стихи; так у него хоть враг был кровный, а у меня случайный. Этим от судьбы не откупишься...

      Да и хрен с ней, главное — результат.

      Ведь так?

* * *

*

      — Так! Опять в рабочее время пьете?

      Начальник влетел в палату номер шесть и встал столбом. Сводчатая комната поражала непривычной чистотой. За отмытым до блеска столом, за скатертью — старший следователь даже глаза протер! — чинно разместились Уршиер, Сигурд и Носхорн, в окружении соседей из пятой палаты Кенунгарда и седьмой палаты Охромейна.

      Посреди стола парил большой округлый заварник. Перед каждым сыщиком стояло блюдечко, на блюдечке чашечка, слева от прибора горбатилась десертная ложечка. Носхорн, как единственный за столом аристократ “старого рода”, учил новичков правильно держать чашечку — ага, мизинец отставить, не нужно сгребать в горсть, как жалованье. И не надо так давить. Чашка не сиська, может и треснуть...

      Розетки с маслом и вареньем старший следователь уже не разглядывал.

      — Ох.. Охренели, служивые? Где бабы?!!! Куда вы их запрятали? Ни за что не поверю, что три бригады оперативников будут возиться с фарфором и скатертями просто так!

      Сигурд поднял брови:

      — Смотри-ка, точно по книге.

      Кенунгард толкнул соседа:

      — Двадцатка моя!

      Охромейн потащил из кармана горсть монет, расстался с ними, вздыхая:

      — Даранг угадал, да...

      В полном ошеломлении начальник опустился на предупредительно подвинутый Уршиером стул.

      Кенунгард согласился:

      — Работник из него был так себе. А вот эти моменты он чувствовал...

      — Может, из него хороший театральный комик вышел бы, — вздохнул и Носхорн. Сигурд фыркнул:

      — Сейчас договоримся до того, что он и детей любил.

      — Кто знает? — пожал плечами гость из пятой комнаты, а гость из седьмой рассудительно добавил:

      — Да теперь-то что угодно хорошее и доброе можно в нем открыть. Только поздно.

      — Так это у вас такие поминки по Дарангу? Чай? В чашках точно чай? Не глинтвейн? Не горячее пиво с перцем?

      — Чай, — специально обученный новичок уже налил чашку, подвинул начальнику. Пока тот дул на горячее, Сигурд заговорил:

      — Ваша проницательность не дала сбоя. Мы действительно не стали бы возиться с фарфором просто так. Даранг предложил подшутить над вами.

      — Надо мной? — старший следователь сам удивился, насколько вяло прозвучали его слова.

      — Именно. Сервиз на дюжину персон сам Даранг и принес. Носхорн показал, как что расставить и разложить. Чай нам девки заварили, в заведении “Малина красная”, когда мы ходили с опросом свидетелей.

      — А... — припомнил и командир, — но сам-то Даранг убит!

      — Ну да, — спокойно сказал Сигурд, наливая чай и себе. — Мы собирались помянуть его по-мужски. К слову, господин старший следователь, вечер еще только начинается. Не исключено, что все еще впереди... Но тут возникло некое обстоятельство. Барон, расскажите.

      Носхорн отодвинул звякнувшие приборы:

      — Выжившие стражники показали, что Даранг погиб в поединке. Чистая дуэль, меч-в-меч. И Чужой что-то написал потом в той книжке... Ну, книжка Чужого, из которой Даранг вообще вычитал шутку с чаем.

      — Книжка Даранга, которая книжка Чужого, в которой написал Чужой — что за галиматья, барон?

      — Даранг нарвался на сочинителя! — сообразил Кенунгард. Охромейн добавил:

      — Зря он в прошлый раз обещал ответить своей шпагой!

      Уршиер молча налил еще чашку. Сигурд продолжил:

      — Даранг везде носился с этой книжкой, стихи читал оттуда. Ведь и правда, когда зарубили капитана Огре, два года назад, жертва и убийца обменялись стихами. Даранг есть-пить не мог, так его романтикой пробирало.

      — Идеалисты погибают первыми, — проворчал старший следователь. — А чай-то здесь причем?

      — Да шутка такая. Собраться всем при полном параде, в чистом. И чинно, по этикету, попить именно что чаю с тортом. А начальство пусть офигевает и подвох ищет. А нет подвоха! И ведь, господин старший следователь...

      — Договаривай уже... Змей!

      — Ваше первое восклицание...

      — Про баб-с, — уточнил Носхорн, лыбясь во все тридцать два.

      — Точно как в анекдоте. Воплощение шутки в реальность. — Сигурд опять наполнил чашку из пузатого заварника. Поднял, глянул сквозь пар на свечки по стенам:

      — Дарангу бы понравилось. Вот мы и решили: чем тупо напиваться и орать, каким он парнем был; а продолжим-ка мы его игру.

      Некоторое время старший следователь молчал. Выпил чай, звякнул чашкой о блюдечко. Спросил:

      — Ну ладно. Значит, Даранг получил автограф. Жаль только, что посмертно. А что ему написал Колобок?

      Сигурд поднялся, прошел в угол, звякнул ключами, проскрипел дверцей сейфа. Наконец, хлопнул о стол пухлой книжкой в донельзя обтрепанной обложке. Старший следователь раскрыл том на закладке и прочитал вот что:

      “

      Я украл твое имя

      У меня своих нету

      Я взломал двери в лето

      И скрылся за ними

      

      Я взял твою рифму

      Хорошо легла в руку

      Как почувствую скуку

      Так прибью ее, суку

      

      Я взял твою песню

      Свою не придумал

      Тебе еще интересно

      Куда я ее сунул?

      

      Я подобранной рифмой

      Приколачивал память

      За чужие куплеты

      И меня стали славить

      

      Я не выдумал буквы

      Я не изобрел гвозди

      Рвал готовую клюкву

      Прямо с дерева, с грозди

      Подбирая запчасти

      Я ушами не хлопал...

      Да не сложиться “СЧАСТЬЕ”

      Из кубиков “Ж”,”О”,”П”,”А”...

      “

      Бурый цвет, кривые строки, пляшущий почерк — и правда, ведь не носит Е*ун-Колобок еще и чернильницу; вот он, полевой Устав, написанный кровью великовозрастного идиота, въяве и вживе... Дарангу бы такая романтика понравилась; но старшего следователя при виде подобного неуважения к смерти прямо скрутило.

      — Стихи, значит? — зарычал старший следователь. — Чувства? Этикет, млядь?! Главное — результат!

      Поднялся, толкнув стол — чашечки зазвенели. Старший следователь рявкнул:

      — Теперь уже всем похрен, что с нашей стороны был напыщенный болван! Это додуматься: сеть руками нести! Да... Да девки из этой вашей “Красной малины”! Да их боевитые горничные справились бы лучше! Нет копий, так надеть сеть на швабры и нести перед собой, хрен бы перепрыгнул... Вы же знали, что Даранг олень, куда смотрели?

      — Кто мог подумать, что до такой степени олень, — возразил Сигурд. — Я спросил: сколько берешь людей? Он сказал: шестерых, и сеть с вплетенной проволокой. Ну, думаю, раз он побеспокоился, чтобы сеть нельзя было перерубить, так, наверное, и про другое подумал.

      Носхорн прибавил:

      — Не мальчик. А у нас и своих дел полно. Только что от “Егерей” посыльный приходил, справлялся про дело у кафе. Ну, когда красно-синего зарубили на глазах обоих “Охотников”.

      — И чего, — прищурился начальник, — тоже на Е**чего Колобка списали? Может, сразу всю сводку за полгода на него повесим?

      Кенунгард ухмыльнулся:

      — Отличная мысль! Ослое*ов хоть сейчас отдам. Ну, секту зоофилов, что накрыли в конце лета на мельнице...

      Барон переставил чашки по столу, нахмурился:

      — Господин старший следователь, господа сыщики. Я бы настоятельно просил не называть нашего противника так пренебрежительно. Даранг уже недооценил его.

      — Прах покрой! — нахмурился и Змей. — Барон, вы исключительно точно подметили. Мы своими руками создаем этому сукиному сыну репутацию. Уже до всех, кого положено, дошло, что капитана Огре зарезали пьяным...

      — Неудивительно, — кивнул Охромейн, — за два года кто-то да проболтался.

      — Возле стадиона, в день турнира, когда погиб старший дознаватель, — продолжил Змей, — ну, ваш предшественник...

      Начальник поморщился:

      — Помню.

      — Там Чужой всего только раз и рубанул, новобранцы его испугались, дали уйти. С фартовыми тоже не поединки были, не сражения, а именно что подготовленные убийства.

      Старший следователь тоже соображал быстро:

      — Даранг погиб в честном поединке. А, при всей своей глупости, того же барона Даранг успел задеть первым, я-то помню прошлую стычку прямо под окнами кабинета. Значит, как фехтовальщик, этот Чужой уже кое-что!

      Носхорн кивнул:

      — Кое-что, но не более. А молва сделает из него великого мастера. С Дарангом порублено шесть стражников, двое насмерть. Никто не примет во внимание, что это было отребье, нанятое за медные деньги, потому что все толковые рубаки от невыплаты жалованья разбежались по частным армиям. Скажут: один против семерых!

      — Никто не будет разбирать ошибки Даранга, — прибавил Сигурд. — Вот нахрена они вообще вынесли эту сеть, как покойника, еще бы с музыкой шли! Что мешало подождать, пока Чужой подойдет к арке? Накинуть сеть сверху, пока он будет распутываться, коленом на спину, и в шею иглу с отваром этой новомодной ерунды, как ее... Манцениллы, вот. Шесть вдохов — и спокойный глубокий сон, унесите пудинг.

      — Задним умом все стратеги. — Носхорн повторил фразу командира:

      — Главное: результат! А результат вот. Объект нашей охоты уложил на месте всю поисковую партию. Как ему там повезло, кому он в деле жопу лизал, какому богу молился — никто не будет разбираться! Победу действительно ничто не заменит...

      — С другой стороны, — вмешался Охромейн, — мастеру проиграть не так позорно, согласитесь? Лучше пусть хвалят мастера, чем склоняют глупость нашего убитого товарища, а с ней и наше небрежение.

      Старший следователь вздохнул:

      — И, зная вот это вот все, вы решили под**бнуть непосредственного начальника? Вместо уместной скорби по пострадавшим? И кто вы после этого?

      — Люди, — просто сказал Сигурд. — Живые люди. Дарангу все равно, а нам надо жить дальше. По каждому плакать, никаких слез не хватит. Не вы ли говорили мне то же самое, в первый год моей здешней службы?

      — Выучил на свою голову. Что же... Барон?

      — Слушаю.

      — Ваши знания этикета ведь не ограничиваются столовыми приборами?

      — Разумеется.

      — Помогите-ка мне составить вежливое письмо для госпожи Куроме.

* * *

*

      — Письмо для госпожи Куроме!

      Вал отмерил мальчишке с почты пару медяков:

      — Благодарю, свободен.

      Прошел коротким коридором, постучал в полированную дверь:

      — Эй, тебе письмо!

      За дверью зашуршало. Створка приоткрылась, выглянула заспанная девушка:

      — Давай... Хм... Погоди, я сейчас.

      Моряк огляделся. Большой дом Эсдес, где теперь обитали остатки “Охотников”, заслуживал внимательного рассмотрения и восхищения. Вал не один раз собирался спросить: Эсдес осознанно выбирала картины, статуи, высокие вазы, накладную резьбу, чеканные и литые ручки дверей, мебель из полированного ореха — или просто въехала в особняк угасшего рода, не занимаясь ни обстановкой, ни отделкой? Парень видел, что убирать и содержать подобное здание не проще, чем поддерживать на плаву небольшой трехмачтовик. По крайней мере, людей необходимо столько же... Но всякий раз Вал опасался вывести отношения с генералом за рамки строгой традиции “учитель-ученик”. Моряк плохо представлял, как без подсказок обычая обходиться с настолько сильным и непредсказуемым партнером.

      До сих пор Эсдес проигрывала только “Ночному Рейду”. Северян она утихомирила походя, а на рыцарей навела такой ужас, что те объявили синие волосы — как и розовые — признаком потустороннего существа. После двух подряд провальных набегов западники озверели окончательно, провозгласив священный поход на Империю Зла. Настоятель Истинной Веры Чистой Земли открыл для западных рыцарей Пыльные Ворота. Армия вторжения без помех перешла долину, с налету взяла крепость Алмазный Брод — там никто не ожидал появления противника восточнее хребта. Крепость Громкий Камень оказалась бдительнее, и успела затворить ворота, но всю местность от границы до нее теперь беспощадно грабили. Западные короли не слишком верили в долгосрочный успех, и потому гнали к себе мастеров и просто здоровых работников десятками тысяч; увозили оборудование стекольных мануфактур, литейных и прокатных цехов, механических мастерских; выгребали зерно, поковки, слитки, выдержанный лес, уголь; что не могли увезти — без малейшей жалости уничтожали. Вал еще не знал, что сейчас — когда он ждет напарницу и размышляет, стоит ли откровенничать с командиром — крепость Громкий Камень отбивает последний приступ, и терпит при этом поражение. Крепости отчаянно не хватало умелого управления и воинской силы генерала Будоу. А не хватало потому, что генерала Будоу метким выстрелом уложила Мейн — в то злополучное утро, когда “Рейд” пришел за своими прямо в казематы дворца, в самый центр Столичного Региона.

      Моряк не представлял, как власти собираются выправлять положение. На своем уровне он видел слабость “Охотников” — малую численность еще можно было уравновесить мастерством и силой прикомандированных бойцов других частных армий; но вот контроль над небом после гибели Рана исчез полностью. Что и позволило “Рейду” не только быстро высадить с летающих скатов ударные группы ко всем выбранным точкам Столицы — но и уйти от возмездия тем же воздушным путем, скатолетным способом.

      По необходимости совершаются дела, в обычном ходе вещей немыслимые. Посоветовавшись с генералом, Вал посетил хранилище артефактов, где решительно застегнул на себе золотой пояс летучего тейгу Мастема. Если “Рейд” совершил небывалое, приручив скатов, известных своей дикой яростью — то и “Охотники” совершат невозможное, являя миру бойца с двумя артефактами сразу!

      От решительности Вала, казалось, даже сами тейгу остолбенели. Возмущения энергетических потоков от совместной работы доспеха и пояса начались только на третьей тренировке; но уж трепануло моряка так, что тот разом припомнил все шторма ревущие, всех тварей морских, всех чинуш портовых, всех снабженцев фартовых, всех поваров косоруких, всех штурманов кривоглазых, всех боцманов одноногих, всех пиратов свиномордых, да всю родню их однояйцевую — до пятого колена и седьмой на киселе воды включительно.

      Эсдес дослушала, покивала головой. Взяла бумагу и попросила повторить несколько удачных оборотов: “Снабженцы, ученик, не только на флоте водятся. Сухопутные, поверь мне, ничуть не лучше”.

      Ну, а потом тренировки продолжились. Из-за выкрутасов пары тейгу, даже простые движения с обычной скоростью покамест напоминали бег в мешках, с повязкой на глазах и миской кипятка на макушке.

      Так что, пока черноглазая просыпалась и одевалась, моряк имел над чем поломать голову. Но все кончается: дверь отворилась, вышла уже вполне работоспособная Куроме.

      — Пойдем завтракать?

      “Охотники” спустились вдвоем на первый этаж. В большой гостиной накрывали только на приемы — ни Вал, ни Куроме не застали ни одного. И синеволосая хозяйка дома, и ее гости без малейшего стеснения ели в кухне — что поутру, что в обед, что в любое иное время, когда возвращались с операции либо просыпались. Управляющий, наверное, ворчал по поводу столь безжалостного пренебрежения этикетом, но и он мог оценить, насколько проще подавать на небольшой стол, чем расставлять в главном зале все положенные приборы. Одних только букетов для званого ужина требовалось разместить сорок пять единиц девяти видов, пяти размеров — чтобы ни единого совпадения, это ж не провинция какая-нибудь, а великий дом в центре самой Столицы!

      Моряк подумал, что подобная многосложность никак не соответствует характеру Эсдес; не путается ли огромный дом в ногах, как полы чересчур большой шубы?

      Черноглазая отвекла его:

      — Вал, помнишь то кафе... Ну...

      Еще бы Вал не помнил столь громкий провал! На их глазах, их же сосед по столику, оказавшийся хитокири, срубил “красно-синего”, и ушел без помех. Парень вздохнул:

      — Да уж...

      — Я вообще-то про песню. Ты песню переводил. Получается, ты знаешь язык Чужого и капитана Огре?

      Моряк почесал затылок:

      — А ты не забыла, как я пытался подкатить к Сэрью? Ну, давно еще, мы только вступили в отряд Эсдес...

      Куроме припомнила мытье косточек парням в тесной компании, помимо воли улыбнулась:

      — Я ей говорила, дуре, соглашаться надо было... — погрустнела:

      — А теперь вот... И вспомнить нечего.

      Вал вздохнул:

      — У нее имелись все издания “Злых песен” Огре. И самые первые, и те три допечатки, начиная с пятой, уже с правками. Ну, теперь-то я знаю, что правки Чужого. Не пойму я, что за отношения между Чужим и капитаном Огре. Сперва зарезал, а потом так тщательно тексты правил... Текст комментариев на сорок страниц превышает объем самих стихов.

      — И что, все на их языке?

      — Да нет, именно что на нашем. С подробными разъяснениями, как что правильно произносить на языке Огре, какое словечко или оборот что значит... А где-то через год и самого Чужого книжки появились.

      — Но полиция так и не выследила его через печатников?

      — Ну да, он за гонораром не явился. А к чему ты это?

      Прервав беседу, пара уселась за привычный обеденный столик, Вал махнул рукой управляющему:

      — Завтрак!

      Первый раз моряк сдуру поинтересовался, что тут в силах приготовить. Дослушав до сорокового наименования, сдался: “Я есть пришел, а не слюной давиться, наливайте уже!” И с тех пор воспринимал кухню в доме Эсдес на манер своеобразной лотереи. Правду сказать, все принесенное оказывалось вкусным, свежим, красиво лежало на тонком фарфоре — повара великого дома Столицы халтурить не умели. Сегодня подали... На первый взгляд, рыбу. Но даже моряк с Побережья не распознал вид — ни на цвет, ни на вкус. А Куроме так и вовсе беспокоилась о другом:

      — К тому, что мне вчера письмо из полиции пришло. Пробовали поймать Чужого. У них он проходит, как Шаровая Молния.

      — Пробовали? Значит, не удалось?

      — Три убитых, и опять стихотворение...

      — Ты ешь давай. Чего тарелку отодвигаешь, невкусно?

      — Вкусно. — Куроме опять улыбнулась. — Вывеску в том кафе тоже не помнишь?

      Вал засмеялся:

      — “Вкусно, как у мамы. Но мы заставляем доедать!”

      И спросил уже серьезно:

      — Теперь они хотят, чтобы Чужого ловили мы?

      — Да. Они вроде как вычислили его явочную квартиру... Хотя лично я полагаю, что перекупили хозяина. Иначе одиночку в громадной Столице... Ну, понятно? Сделали засаду. Шесть человек пытались накинуть сеть. Он задел каждого по разу, а седьмого, их командира, потом свалил в поединке. Обшарил только начальника. Не взял кошелек, лишь просмотрел бумаги, перелистал книжку из кармана убитого.

      — Не испытывает нужды в деньгах. — медленно наклонил голову моряк. — Не одиночка.

      — “Рейд”.

      — Он?

      — Думаю, да. В кафе, скорее всего, тоже был он.

      — А причем тут стихи?

      — В той книжке он и написал стихотворение. Я дам тебе прочитать письмо после завтрака. Очень... — брюнетка повертела пальцами. — Еще не истерика. Но близко, близко.

      — Постой. Это получается, он писал стихотворение прямо так, с ходу?

      Куроме доела рыбу, потащила к себе высокий стакан с зеленой пеной мороженого:

      — Его постоянно недооценивали, это его и спасало. Вот мы с тобой приняли его за приказчика.

      Вал тоже отставил пустую тарелку.

      — А ведь при первом взгляде мы оба насторожились, помнишь?

      — Я даже за Яцуфусу схватилась, — кивнула брюнетка. — А толку... Прикинулся тюфяком.

      — Так... Значит, сегодня не от них письмо?

      — Нет. Личное.

      — Извини.

      — Ничего. — Куроме вздохнула. — Ты сейчас куда?

      — Укрощать летательный пояс. Сам по себе работает. И доспех работает, но тоже сам по себе. Вместе непредсказуемо, как здешняя кухня. Но кухня-то приятная, а там наоборот. Носить артефакты в очередь невозможно, доспех у меня неотъемный...

      — Как у Тацуми?

      — Чего это ты про него вспомнила?

      — Командир...

      — Ей не позавидуешь. Можно только чем-то порадовать.

      — Тогда вали, тренируйся.

      Вал последовал совету, и скоро скрылся на лестнице. Куроме снова вздохнула, огляделась: слуги за плечом не стояли. Вытащила и еще раз прочла письмо. Опять вздохнула печально, вернулась в комнату досыпать, приказав управителю разбудить себя ближе к вечеру.

* * *

*

      К вечеру Вал вернулся за привычный стол, пытаясь разобраться в новостях.

      Тейгу, наконец-то, договорились между собой, и к парню вернулась легкость в движениях. При попытке взлета доспех убирался — самопроизвольно и весьма уместно, ведь не будешь в бою думать еще и об этом — а после приземления отступал в тень уже летательный пояс. Новость безусловно хорошая. Моряк уважительно покрутил головой: если бы Эсдес не держала всю тренировку ледяной щит в готовности подхватить упавшего, Вал бы так и не смог рискнуть. А тогда и открыть нужную комбинацию действий, усмирившую артефакты, удалось бы неизвестно когда. Если бы вообще удалось...

      Так что понимающий наставник, хороший командир, освоенный прием — безусловно, положительные новости.

      А вот потеря Громкого Камня, непонятная пассивность правительства, которое все не направляет грозу рыцаренышей на западный фронт — безусловно, новости отрицательные.

      Тут парень опустил глаза на позабытое черноглазой письмо: слуги не посмели его убрать, так и пролежало весь день. В любом из великих домов Столицы так может лежать столбик золотых монет, самоцветное ожерелье, секретная бумага — слуги не тронут и не присвоят, потому как набирают их по рекомендациям, проверяют и учат весьма тщательно; тем-то великие дома и отличаются от всех прочих.

      Но Вал уже относил это письмо Куроме в комнату; ничего страшного не случится, если повторить.

      Дверь не открылась. Управляющий с готовностью пояснил: госпожа Куроме просила разбудить ее к ужину. “Час назад”. — про себя отметил Вал, а управляющий продолжил объяснение, из которого моряк понял, что Куроме собралась, снарядилась и ушла. С одной стороны, знающие люди обходили Куроме десятой дорогой, обида от них брюнетке не грозила. С другой стороны, Столица не просто велика — огромна! Драться тоненькая черноглазка не очень-то в силах, размахивать Яцуфусой или призывать его слуг по пустякам не любит...

      Тут Вал посмотрел на письмо второй раз. Прочитал.

      Выругался — дворецкий даже отшатнулся, до того грязно — вихрем пробежал на крыльцо, где сразу и воспользовался только сегодня обретенной способностью.

      Куда лететь, вопросов не возникало: в утреннем письме подробно и точно указывалась дорога и место встречи; указывалась и цель. А Вал не для того удерживал сестер подальше друг от дружки, чтобы сейчас они сошлись в поединке!

      Крылья свистели в стремительно темнеющем воздухе; каждый взмах уплотнял ночь. С одной стороны, если сестры наконец-то между собой объяснятся, с души Куроме свалится огромный камень. С другой стороны, как бы этот камень вместе с головой не свалился!

      Крылатый человек упал на поляну черной молнией, еще на подлете окутавшись доспехом. Из тени полуразрушенного храма навстречу ему выступил боец в таком же доспехе, только молочно-белого цвета.

      — Я здесь, чтобы никто не помешал их беседе, — холодно проговорил Тацуми.

      Вал посмотрел на пару тонких фигурок посреди лужайки — и обрадовался:

      — Раз они пока не рубятся, то еще ничего не потеряно.

      От фигурки повыше долетел удивленный возглас:

      — Но почему? Скажи, Куроме?

* * *

*

      — Скажи, Куроме... — Анна ловко разлила по чашкам половину заварника. Замялась:

      — Я тут слышала от сына, он ходил в кино... Ну, там видел вашу встречу... То есть, если не хочешь, не говори, конечно... А чего ты хотела убить Акаме? Война войной, но Акаме же твоя сестра? И я не вижу, чтобы вы так сильно друг дружку ненавидели. Напротив, мне кажется, вас водой не разольешь, вы вот и сидите плечом к плечу...

      Куроме посмотрела на чай, на столик, на комнату вокруг — в привычном доме Эсдес, в гостиной Александровых — и вдруг заплакала: неумело, почти беззвучно, так внезапно, что удивилась даже сидящая рядом Акаме.

      Но красноглазая выпускница школы убийц быстро взяла себя в руки. Вытащила тоненький кружевной платочек, вытерла слезы младшей, обняла свободной рукой за плечи.

      — Рядом, — сказала черноглазая, перестав хлюпать носом. — Хоть каким-то действием, хоть каким-то поступком оказаться с ней рядом, — одним глотком брюнетка опустошила чашку. — Кроме, как убивать, меня совершенно ничему не учили. Этикет, всякие там правила вежливости, мода, костюмы: все подавалось только с точки зрения: “подобраться к цели”. Чтобы та не встревожилась раньше срока. Что потом, никого не скребет!

      Куроме отдышалась. Анна успела пожалеть о заданном вопросе. Акаме неожиданно улыбнулась ей: грустно, понимающе и необидно. Ее сестра опять всхлипнула:

      — Я вообще нихрена не знала про людей! Вал за мной больше полугода ухаживал, никуда одну не отпускал, тортики буквально с ложечки запихивал... А я все думала, что это по приказу Эсдес, чтобы поскорее вернуть меня в строй. Когда он там сказал... Ну, что не пускает меня драться не как соратник, а как любящий меня парень — я же прямо там в обморок упала, ты-то помнишь!

      — Так в этой сцене фильм не соврал, — Анна выпила и свою чашку. — И поэтому вы не можете разорваться, когда видитесь?

      Акаме отхлебнула чай:

      — Ну да... Я каждый раз хочу Вала... Убить — не убить, а врезать, чтобы зубы листопадом. Чтобы не забирал сестру.

      Допила чашку, отставила со вздохом:

      — За мной даже ухаживать не осмеливаются. Я же вечный замкомандира, подгонятель и проверятель. Я думала: Тацуми. Он выбрал Мейн... Прикинул, наверное: у него зеленые глаза, у меня красные. У детей что получится? Закат над болотом?

      Покрутила рукой над столиком:

      — Взрослые мужики смотрят и кривятся: малолетка. А дети мне самой уже неинтересны... А у тебя даже парень есть...

      Из открытой двери к Анне подошел старший сын. Посмотрел на черноглазую гостью, перевел взгляд на красноглазую. Наклонился к уху матери, что-то спросил шепотом. Женщина ответила кивком — Леопольд еще раз поглядел на сестер, повернулся и ушел. Проводив его взглядами, дамы вернулись к разговору.

      — А как у вас это... Ну... Вообще? — тихонько спросила старшая сестра, покраснев от смущения в тон глазам. Младшая хихикнула:

      — Ну... Как-то вечером говорю: ну что, я сегодня сверху? А он: “Ты что? Ты себя в зеркало видела?” Я так обиделась! — Куроме прижала руки к щекам. — Хорошо хоть, ничего ляпнуть не успела! А он сказал: “Ты такая милая, маленькая, пижамка такая пушистая... И как в тебя...” — хихикнула — ...”Тыкать?”

      — И? — забыв дышать, поторопила старшая.

      — И все, до утра лежала, улыбалась.

      — А утром?

      — Утром любая пижамка превращается в элегантный шарфик, — тоном знатока заметила Анна, и прибавила грустно:

      — Но с твоим здоровьем... Детей, скорее всего, не будет.

      Куроме махнула рукой:

      — Можно беспризорника подобрать, их после войны море. Только вряд ли я проживу долго. Но, сестра...

      — Что?

      — Хоть день, хоть час, только с ним!

      — Эх... — Акаме провела кружевным платочком уже по собственному лицу. — Завидую...

      Утешать пришлось опять Анне, как самой старшей:

      — Ничего, у тебя тело не выжжено наркотой, далеко еще тебе до начала осени...

* * *

*

      С начала осени на базе “Рейда” я не появлялся. Потому как ровно через две недели от нахального спасения Тацуми — как раз листву позолотило — до Стены доползла повстанческая армия. Армия состояла частью из ободранных до медного грошика жителей Империи; частью из стальных колонн рыцарства Западных королей. Присылать мне приказы перестали, но и деньги присылать перестали тоже. Западная окраина сделалась полем боя. Во всей огромной Столице ввели военное положение. Увеличили штрафы и сроки наказаний. В числе прочих мер — безуспешно попытались конфисковать имевшееся на руках населения оружие.

      Вооружились за лето не только бандиты и удесятерившаяся армия — даже обыватели, пытаясь хоть как-то защититься, понемногу обвесились короткими мечами, топориками, клевцами — кому что казалось привычнее, кто что нашел в дедовских запасах, купил, выменял, украл. Многие горожане даже дозрели до платы за обучение фехтованию, и мой безымянный наставник, кроме заработка, завербовал для “Рейда” несколько вполне приличного уровня самородков. Связи с командованием не было у него тоже. На встрече мы порешили, что мастер займется обучением, я же вернусь к обычным занятиям. А чтобы не срезать какого-либо правительственного чиновника или политика, учтенного в планах “Рейда”, буду нападать исключительно на уголовников. По причине нарастания нищеты и жестокости военного положения, уголовников становилось не меньше, а больше. Банда в полсотни ножей, летом державшая в страхе пол-района, теперь считалась мелкой начинающей шайкой, и часто уничтожалась конкурентами уже на второй-третий день после громкого заявления о себе.

      Горожане, которых днем хмуро и деловито стригли официальные пастыри, а ночью с прибауточками грабили и немножко резали неофициальные волки, принялись замыкаться в кварталах. Появились аккуратные до умиления баррикады, ровненько сложенные бочка к бочке, камень под камень; глаз выискивал на них бегонии в горшках...

      А вот еда с прилавков пропала. Участки-то при домах размахнулись огромные, сто на сто шагов, или больше. Но богатые разбивали на своей земле красивые парки, ремесленники ставили мастерские, рантье — гостиницы и кабаки, извозчики — каретные сараи и конюшни; не так уж много в Столице оказалось огородников. А они с началом осады урожай припрятали поглубже. Деньги-то не едят... Положим, богатые могли вырубить свои цветники, мастеровые — снести мануфактуры, напильниками тоже не наешься; так или иначе, участки освободить можно. Да только — что сажать на них глубокой осенью? Озимые? Так они же не завтра взойдут, и даже не через месяц. Пока дождешься — чего кушать?

      Если не хотелось покупать пирожки с мясом погибшего товарища, вчера еще мяукавшего на заборе, то приходилось искать человека, согласного из каких-то важных резонов продать самую большую ценность смутных времен: еду. Довольно скоро поиски мешка зерна или окорока стали занимать несколько дней беготни. За свиную полутушу предлагали горсть золота, или — уже почти в открытую — человека в рабство. Но и с покупкой продовольствия приключения только начинались. Драгоценный груз приходилось нести мимо завидущих и загребущих — в безопасное место. Конечно, если безопасное место вообще имелось!

      К равноденствию в осажденном городе убивали чаще, чем ели.

      Этой осенью я перестал задумываться, увижу ли знакомых по “Рейду” и планировать дальше ближайшего восхода, перестал сожалеть о нечищенных зубах, перестал восхищаться собственной лихостью и беспокоиться о неудаче.

      Этой осенью я впервые взял с убитого деньги.

* * *

*

      Деньги Вал не забирал, да и вообще, похоже, не заходил в комнату. Прочитал письмо, испугался схватки сестер, и кинулся на помощь с места, где стоял — слуги говорили так; и не нашлось ни одного признака или обстоятельства, выпадающего из картины.

      Эсдес завернула лиловый платочек с так и не врученным последним жалованьем Вала. Оставила на столике. Средств более, чем достаточно. Вышколенная прислуга дома, гордая в числе прочего и этой своей честностью, не тронет ни монетки до возвращения хозяина.

      Если, конечно, хозяин вернется...

      Да, средств-то хватало. Несмотря на Мятеж, кладовые дома ломились от припасов; арсенал от вооружения под любую руку. Садовник подстригал ветки в маленьком дворике, исправно работала кухня. Дворецкий корректно выражал возмущение благородной прижимистостью экономки, закупившей свежих продуктов совершенно в обрез — а если вдруг посетитель? Или вообще гость?

      Не было главного: людей. Эсдес осталась одна.

      Метельщик все так же будет погонять отары бурых листьев. Дворецкий все так же важно будет повелевать пехотой уборщиков и спецназом ремонтников. Тихие мышки-бельевщицы старательно заменят не измятые никем простыни — положено проветривать раз в десять дней, значит, и выполнено будет в точности... Император пожалует дом кому-то еще — для армии слуг вряд ли что-то изменится. Окажется хозяин добряком или сволочью; умником или абсолютным придурком — слуги все так же не тронут забытый платок или там перстень с бриллиантом. У них свой мир, где мезальянс горничной и сына конюха потрясает основы куда больше, чем лавры или плаха владельцу дома...

      Сомнение — слабость.

      Слабость — смерть.

      Так учил отец, и Эсдес чересчур часто видела подтверждение выученному. Причина слабости никогда не влияла на результат. Недопрыгнул. Не успел увернуться или подставить клинок. Не успел отбить удар. Пожалел ударить сам. Итог всегда один — враг идет по упавшему; идет к тому, что (или кого) проигравший не сумел защитить.

      Проигрывать синеволосая не привыкла. Каждая оплеуха “Рейда” помнилась в деталях, в подробностях. Самые блестящие победы над другим противником стирались из памяти уже через полмесяца; много — через месяц. Ну, встретили на марше конницу западников... Там еще командующий был... Как его? Фарлаф? Фальстаф? Да какая разница: поток льда, потом шпагу вон — знай себе руби, приглядывай только, чтобы коню уши не сбрить. Ну застигли племя варваров на ночлеге — для обычных солдат они опасны. Но против сильнейшей в Империи — такая же смазка для клинка...

      А вот как удалось сукина кота-алебардиста зажать в колоннаде собора — перед смертью приятно будет вспомнить, до того сильный боец оказался. Но, вместе с Валом...

      Нет больше Вала.

      Хитрая одноглазая сволочь стребовала, видать, с Акаме услугу за услугу. Еще и благородством обернула: “Напиши сестренке письмо, хоть словом перекинетесь”. Может, и надавила слегка: “В Пыльном я вас друг на дружку не поставила, теперь причитается с тебя...” Красноглазая написала. Куроме, дурочка мелкая, рванула к сестре — а там, наверняка, весь “Рейд” уже слюной истекает. Дескать, не надо ужин искать: сам пришел. И Вал вряд ли что смог поправить, если даже успел — раскатали поодиночке.

      Никто не вернулся!

      Сначала “Рейд” угробил тройку “Падших”. Причем, что совсем обидно, в единственном бою. И не полным составом — а всего лишь Булатом и Тацуми. Да и Тацуми в той битве только свечку держал, глядя на богатыря круглыми зелеными глазами. За два прошедших года история даже в репертуар театров проникла, не то что в донесения агентуры.

      К подбору “Охотников” Эсдес отнеслась уже иначе. Во-первых, их численность запланировала вдвое большую. Во-вторых, не брала человека, вызывающего хотя бы тень сомнения. В-третьих, не жалела времени на тренировки с любым желающим, да и прочих стремилась постоянно тянуть все выше. Правда, на тренировки охотно являлись только Вал и Сэрью, прочие занимались очевидно из-под палки. Тем не менее, в боевом искусстве они тоже росли, просто не так резво. Система работала прекрасно: ни самые страшные городские банды, ни частные армии влиятельных лиц — даже отморозки-”Егеря” премьер-министра — так и не сравнялись с “Охотниками”, пока тех оставалось хотя бы двое. Достаточно было заявить, что в следующую неделю Моряк и Тень будут патрулировать от храмовой площади до седьмой триумфальной арки — в указанном районе исчезали даже наперсточники...

      И вот сейчас “Рейд” почти завершил работу. Отряд “Охотников” просто кончился, растаял сахаром в кипятке: на Тракте, в соборе Пыльных Ворот, на улицах Столицы. Не помогли ни сила, ни боевое искусство, ни ледяной тейгу... Не сумев сберечь отряд, Эсдес становилась генералом только по названию; наверняка, довольный премьер-министр уже приготовил указ о лишении звания и ждет, пока синеволосая прибежит за помощью. Путь в Столице Эсдес начинала пешкой Онеста, но тогда премьер еще действительно ее учил, а не только гонял по грязным делам. И замученная “Егерями” семья огнеметчика Болса тогда еще между ними не стояла...

      Словом, карьера как-то не задалась.

      Личная жизнь тоже не радовала. Эсдес и сейчас могла выбрать любого мужчину во дворце — хоть на ночь, хоть на всю жизнь. Только нужен был не любой — а вполне определенный Тацуми.

      Который променял всю такую крутую Эсдес на розовую крольчиху-полукровку!

      В поисках уязвимостей “Рейда” правительственные шпионы все же разнюхали, кто чей парень. Про Лаббока и Ривер информация опять запоздала: пока зеленоволосый дезертир оставался жив, оставалась и возможность что-нибудь сторговать у Ривер за любовника. Теперь же... Эсдес прекрасно понимала, что чувствует однорукая. Наверняка ее ненависть отлилась не истеричными воплями, не ручьями слез из единственного глаза — а именно вот уколом в уязвимую точку “Охотников”. Куроме, за Куроме — Вал. И сама Эсдес точно так же кинулась бы туда третьей — если бы узнала раньше...

      Нет, ну правда обидно же! У Леоны хоть сиськи есть. А розовая мелочь — ни поглядеть, ни потискать. И что лучший боец “Рейда” нашел в Мейн?

* * *

*

      Мейн прошла три шага от столика, после чего с облегчением позволила Тацуми посадить себя в кресло. Ноги уже работали, повстанческие доктора не зря хлеб ели. Да и тейгу-перчатки доктора Стиляги кому-то из них удалось освоить. Так что позвоночник Мейн собрали не хуже родного: через полгода розововолосая могла бы танцевать.

      Но то через полгода; сейчас каждое движение отдавалось резкой перепиливающей болью поперек хребта. А любое расширение рамок — наклон на мизинец глубже, поворот на полпальца дальше, вдох чуть резче, нежели обычный — кроме боли, обжигало сердце страхом. А если чересчур? А если обострение? Хорошо хоть, любимый Тацуми не отходил далеко...

      На генерала Мейн просто старалась не смотреть.

      Надежда тоже не слишком стремилась пересекаться взглядами с поредевшим отрядом. Снайпер в бинтах. Лучший рукопашник в тревоге за нее. Леона в тоске. Акаме — железная выпускница школы убийц, прошедшая с “Рейдом” от и до — и та чуть ли не в слезах. Тоже вздыхала по Лаббоку?

      “Ну, а лучшие люди в лучшем мире давно...”

      Сука Енот и стихи его комариным хером накорябаны!

      Кстати, вот он — сидит напротив, тоже взгляд не поднимает.

      Надежда сделала три выдоха. Три вдоха. Попытка улыбнуться “несмотря ни на что” превратилась в форменный оскал. Голос... Голос вроде бы не сорвался:

      — Акаме. Докладывай!

      — Вал и Куроме выведены из игры. Будоу мертв. — прошелестела красноглазая, взяв себя в руки. — У противника остался единственный мастер тейгу, достойный упоминания. Но это сама Эсдес, которую больше не сдерживает необходимость беспокоиться о своих, и которая по... Известным обстоятельствам... Вполне может пойти вразнос.

      — Наше состояние?

      — Сидящих здесь? Понятно без доклада. Разве что напоминаю: мы израсходовали все три козыря. Сусаноо больше нет с нами.

      — Что ж, как там у великих древних? “Люди — это крепостная стена, ворота и ров”. Енот!

      Енот поднял тусклый от смертельной усталости взгляд.

      Вот что лучше: видеть в глазах уходящего на смерть страх — или абсолютное равнодушие?

      “Сегодня положу вместе с Леоной, пусть хоть как упирается. Хотя бы просто поспать рядом. Чтобы оба ощутили, что не одиночки,” — Надежда скомкала сигарету. — “Вот если это не поможет, будет задачка...”

      — Есть у нас еще козыри! Енот... Скажи честно... — генерал посмотрела на катящийся по пепельнице шарик из табака с бумагой, выдохнула:

      — Почему ты просто не сбежал? Когда задания стали посложнее, когда понял, что в самом деле можешь тупо истечь кровью на грязной брусчатке? Вполне мог устроиться где-нибудь в деревне старшим полицаем... Тацуми, ты деревенский. Скажи: приняли бы у вас Енота?

      Зеленоглазый отвел глаза от Мейн:

      — Легко. Может, по столичным понятиям, он и слабак. А по тамошним куда как мастер! Дезертиров гонять, пластать шашкой волков с медведями, дурней вроде меня тогдашнего школить... И дом бы нашли, и жену, и от розыска бы прикрыли, только служи.

      Енот зевнул. Подумал, и зевнул опять — смачно, аж прищурившись. Выговорил:

      — Ну... Вы же мне жизнь спасли... Да и...

      — Да и что? — Надежда подняла единственную бровь. — Ты уже больше года в Столице на нелегальном положении. Ты один из немногих, — генерал Ривер повертела пальцами протеза, — из очень, очень малого числа не пойманных до сих пор; велика твоя злая удача — у нас и то меньше! Но все кончается. Не хочешь выйти в отставку? Я не шучу. Найдем тебе место, я не просто так спросила именно Тацуми. Ты сделал достаточно, ты заслужил покой!

      — Покой? — сон слетел с Енота, словно внутри пришельца тоже взорвался ликвидатор. — Господи, прости меня, я с этим подожду!

      — Я думала говорить об этом, когда ты выспишься. — Ривер отработанным движением вытряхнула очередную сигарету на зеленую ладонь протеза и принялась комкать ее, не пробуя закурить.

      — Но твой взгляд сейчас мне сигарету подожжет. А курить как-то неохота. Так не упускать же момент... — Ривер поднялась и снова подошла вплотную, нависла над гостем:

      — Енот. Соверши подвиг. Пожалуйста! Очень надо!

* * *

*

      — ... Пожалуйста! Очень надо!

      Не получив ответа, Надежда вернулась в кресло, продолжая агитировать:

      — ... При демократии народ ругает свое правительство, а при диктатуре чужое...

      — ... Мы действительно дадим тебе что хочешь...

      В последней трети осени постоянно хочется спать. Сколь угодно жаркие чувства, проникновенные слова, разумные доводы — как сквозь вату.

      Надежда, поди, думает, я сейчас храбрости набираюсь?

      Молодая еще. Глупая. Это отрицательное заключение экспертизы получать неприятно. Как подумаешь: вот сейчас доложу директору... Тот накричит, пошлет с заказчиком объясняться: ты налажал, ты и отмазывай фирму... Еще от заказчика узнаешь, каков есть дурень — будто в экспертизе за время прохождения проекта не то же самое выслушивал... Потом, вместо чтобы получать деньги, придется выкраивать из своих на повторную экспертизу — за нее платит проектировщик. Редкое совпадение закона и справедливости... Справедливо так приходишь домой и говоришь: хрен тебе, дорогая, вместо сапог. Прикажешь на батарее подогреть? Два отрицательных в год — прощай лицензия... Когда три проекта в год, два завалить сложно. Когда десять, тоже сложно, но для настоящего профессионала ведь нет невозможного? А вот когда в год сорок восемь договоров, херня случается как бы сама собой...

      Тут — подвиг? Тьфу! Пошлют зарезать кого-нибудь высокопоставленного, только и всего.

      Я бы и дома полгорода перерезал... За косой взгляд, за бурчание в спину, за наглое слово. Что со мной сделала полоска заточенной стали? Хоть не возвращайся.

      Убьют? Зато на работу ходить не надо!

      В самом деле, больше не придется из себя крутого корчить, высматривая в каждом встречном того самого мастера, которого на понт не возьмешь. Сколь веревочка ни вейся — у слона все равно толще.

      — А что надо?

      Надежда остановилась на полуслове:

      — Правда, я же не сказала. Надо прибить премьер-министра. Леона пробовала, вернулась чуть живая. Бойца посильнее нет, мой козырь тоже кончился. А без него с Эсдес хорошо бы нам всем справиться...

      — И вы правда готовы отдать все?

      Ривер кивнула Тацуми, опирающегося на спинку кресла полукровки:

      — Мейн вылечат. Позвоночник цел. Но когда это будет. А колесо раскручено, сроки подходят... Ты спрашивал, во имя чего мерзнешь на улицах. Тацуми, скажи!

      — Я уже говорил, помнишь же? Ты тогда первый раз сюда приходил. Меня дальше кухни не пускали...

      — С тех пор ты...

      — Ага, стал круче вареных яйцев. Только думаю, что и раньше думал. Хочу построить мир, где стража поднимет упавшего, а не добьет.

      — Где я не буду бояться ходить по улицам из-за того, что у меня не такой цвет волос, как у всех! — очень чистым голосом прозвенела из кресла его девушка.

      — Где моя сестра не будет убивать за очередную дозу, — положила обе ладони на стол Акаме.

      — Где нам не придется так вот скрипеть зубами вокруг стола, — непривычно-тихо добавила Леона.

      — Ты ищешь глазами Лаббока? — как-то странно улыбнулась Надежда.

      — Разве не он караулит снаружи?

      — Он убит. Их с Тацуми взяли в плен.

      — Я слышал, потом был налет на дворец...

      — Ну да, — пожала плечиками Акаме. — Тацуми спасла Эсдес великой своей любовью; а вот Лаббок нас не дождался, ликвидатор включил. Разворотил каземат, пол-тюрьмы, разнес на куски всех лучших “Егерей” премьер-министра...

      — Да!... Да е... — хотелось выругаться! Высказаться, выплеснуть, изблевать! Но, когда я раскрыл рот, губы сказали:

      — Так что... Снаружи нет поста? Мы тут сидим без охраны?

      Надежда раздавила опустевшую пачку:

      — Там скаты. Чужого услышат дальше любого часового, заорут — кони пугаются, не то что люди. Проверено.

      Не покраснела морда, не зашумело в голове от поднявшегося давления. Лиценциат медицины хорошо меня подлатал; год на улицах Столицы я ощущал себя кораблем; чужие взгляды выдубили шкуру не хуже морского ветра...

      А еще я теперь умею ругаться, как боцман:

      — ...! ...! в жопу квадратным надфилем до нижнего края гланд! Я же перестану сюда вообще приходить! Мы только раз тут нормально встречались! А так, что ни прихожу: Шерри! Булат! Челси! Сусанин этот ваш! Теперь Лаббок!

      — Сэрью, — прибавила красноглазая. Все посмотрели на нее удивленно. Акаме обвела собрание твердым взглядом:

      — Сэрью Юбикитас!

      Вот и все, девочка, вот и кончилась твоя рыжая история. Встретился тебе мастер слова и клинка, как в песне Цоя. Только слово краденое да клинок убийцы — а так все верно.

      — Холодно...

      Поднялась Леона, подошла за спинкой, прижалась, пожаловалась:

      — Мне тоже холодно!

      Надежда кивнула:

      — Не обижай львенка.

      И снова я раскрыл рот, чтобы ляпнуть банальное: “Да она сама кого хошь обидит”, а губы сказали:

      — Хорошо. Подвиг так подвиг. Только... Надежда... Я и награду возьму, не как за убийство.

      

      КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ

часть первая||| в начало ||| Вы находитесь здесь ||| часть третья