Мёртвый-Плохой-Злой

В этой пещере жила какая-то странная альтмерка. Сначала она набросилась на меня, пытаясь достать магией, но когда я несколько раз оплеухами швырнул ее на пол — слов эта сумасшедшая баба не понимала — она разревелась и забилась в угол.

Мне стало несколько неловко.

— Послушайте, госпожа! — воззвал я еще раз, — вы же видите, я не хочу убивать вас!

Ответом мне было нытье и всхлипы.

-Простите, что я ударил вас, но вы первая напали на меня!..

Никакой реакции.

— Мне нужно спуститься в нижние пещеры, — сказал я. — Я не трону вас больше.

— Т... ты... сд-д-дохнешь там, — заикаясь от слез, проговорила эльфийка.

На это отвечать я не стал.

— Я знаю, тут скрываются двое из даэдр, — сказал я, оглядываясь.

— Двое?! Их тут сотни, чуд-довище!

— Двое... особенных.

— Я... я едва выж-жила там, внизу, — пробормотала женщина.

— Если не будете бросаться на каждого встречного, проживете дольше, — сказал я. — Где вход?

— Там! — она показала рукой.

— Вот и все, что мне от вас нужно было, — примирительно сказал я.

— Пошел к Малакату, тварь! — вдруг заорала эльфийка, словно я оскорбил ее.

Ну, к Малакату — не к Малакату... но я пошел в указанном направлении.

Пещера оказалась действительно та еще. Если бы не моя нынешняя сила, мне пришлось бы туго. Я долго разыскивал дочь Молаг Бала с ее мужем. На меня кидались даэдры, я убивал их и шел дальше. Я путался в этих переходах, иногда почти ничего не видел и клял себя за то, что не захватил факелы.

Я искал долго, но нашел их.

Крылатых сумеречниц я видел и раньше. Но эта, возникшая передо мной... ее красные глаза горели, словно внутри ее головы текла кровь земли. Еле заметное темное сияние окружало ее фигуру, а крылья, распахнувшись, словно искривили само пространство. Искры пробегали по ее коже, складываясь в какой-то рисунок, угрожающий и прекрасный. От нее пахло грозой и мускусом.

Я замер, едва не разинув рот. Она восхищала — и пугала.

— Ты пришел убить меня, вампир, — проговорила даэдра и выпрямилась. Обнаженная, по обычаю сумеречниц. Красивая. Если бы эти формы принадлежали смертной женщине — великолепная. А так ее нагота, хоть и останавливала взгляд, не обещала страсти. Но все же...

— Я... — сказал я. Больше ничего не придумывалось.

— Мой отец подослал тебя, — сказала она, вглядываясь мне в лицо.

— Да, — кивнул я, доставая кинжал. Зачем я слушаю ее? Это мой единственный шанс снова стать человеком.

— Ты убьешь меня, — прошептала она, и крылья ее печально затрепетали. — Ты сильнее... я не смогу...

Ну вот еще! Почему она не бросилась сразу, бездумная, как ее низшие сородичи? Обычные сумеречницы только визжат и шипят, нападая на людей, и даже с переломанными крыльями стараются когтями распороть грудь — у них нет ни страха смерти, ни сострадания. Я слышал историю о том, как сумеречница разорвала и сожрала ребенка, убежавшего из дома.

— Постой, — она отступила, — выслушай...

К скампу! Мне нужно убить ее и какого-то атронаха, иначе мне грозит вечность и бессмертие, подобное смерти, а я не хочу пить чужую кровь, бояться дневного света, жить в гробнице... не хочу!

— Грунда, — послышался свистящий, холодный голос, — что там?

— Уйди, Номег! — она, боясь отвести от меня взгляд, махнула крыльями, — беги, прячься!

Из-за поворота показался инеевый атронах. Пахнуло холодом.

— Нет, Номег, — вскрикнула Молаг Грунда, — нет! Остановись!

— Кто ты? — атронах, несмотря на сопротивление сумеречницы, отодвинул ее себе за спину, — что тебе нужно от нас-с-с?

Что мне было ответить? "Убить вас пришел"?

— Мне обещали исцеление. Я вампир, вы видите, — сказал я.

Почему я оправдываюсь?

— И что? При чем тут мы?

— Отец подослал его убить нас, Номег! — взвизгнула из-за его спины Молаг Грунда. — И он... я не справлюсь с ним!

Атронах медленно повернул ко мне похожее на маску лицо. Пар поднимался над его ледяным телом.

— Не убивай нас-с-с, человек, — проговорил он. — Или... отпус-с-сти хотя бы ее... Молаг Бал с-с-слишком жесток даже к с-с-своим детям.

— Нет, Номег, нет! — дочь Лорда Даэдры обняла крыльями своего мужа, — я не отдам тебя! Убивай обоих, тварь! — закричала она мне, — проклинаю! Пустошами Забвения проклинаю!

Ну, спасибо. Большое, просто огромное спасибо. Вот так, Хальвес. Либо ты остаешься вампиром... либо становишься подлецом.

— Сволочи, — сказал я, не имея в виду кого-то в отдельности, так, миру в целом, — ах, сволочи...

Номег Гваи осторожно отстранил жену.

— Молаг Бал обещал тебе ис-с-сцеление за нашу с-с-смерть?

— Да, — сказал я. — Обещал.

— Ес-с-сли ты убьешь нас-с-с... меня, возможно, вс-с-сего лишь будут с-с-сжигать... в лаве. Но ее... не обрекай Грунду на вечные пытки, человек. Она ничего не с-с-сделала тебе.

Это, конечно, так. Но и отказываться... от исцеления — выше моих сил. Я не могу больше. Надежда вела меня от той ночи, когда я рассчитался с Юлианосом. Надежда освободиться от проклятия. Вернуться.

Всего лишь — так просто — убить их.

Инеевого атронаха разбить — под силам любому воину, даже не самому умелому. С этой сумеречницей придется повозиться, но я справлюсь. Вечные пытки? А мне-то что?

Всего лишь подлость.

О ней даже никто не узнает.

— Простите, — сказал я, перехватывая кинжал удобнее.

Они стояли передо мной, словно не собираясь сопротивляться.

И я бы убил их. Честное слово, я бы убил их. Что меня остановило? Я так и не понял. Наверное, то, что они не сопротивлялись. Или то, что защищали друг друга... да скамп их знает.

Я помню только, как стал отступать, стараясь не поворачиваться к ним спиной. Совсем не думая о том, что лишаюсь шанса на исцеление.

Все пошло не так. Надо было убить их сразу. Прокляни меня Акатош, нужно было убивать сразу.

Иногда так хочется повернуть время вспять. Вот передо мной появляется Молаг Грунда и я, вместо того, чтобы оценивать ее фигуру, всаживаю ей в грудь клинок. Просто? Как угол стола. А потом нахожу и разбиваю атронаха.

А потом возвращаюсь в Бал Ур...

Я, наверное, идиот. Что мне до даэдр, страдания для которых — такая же часть существования, как для нас — дыхание? Словно я сам не пользуюсь даэдрикой, впитавшей мучения этих существ, бессмертных и безумных.

Они будут скрываться дальше, сменят убежище, но рано или поздно кто-то доберется до них, и они все равно попадут в Забвение, где Молаг Бал разберется с ними.

Я бежал по переходам обратно, в верхние пещеры.

А за одной из дверей меня подстерегла та альтмерша. Огненный шар рванулся мне в лицо, и я едва успел защититься руками — кожа на перчатках вспыхнула, и руки охватило зудящей ожоговой болью.

Это оказалось последней каплей. Я прыгнул на эльфийку, сбивая ее на пол, и вонзил клыки в шею.

И только когда сладкая, пьянящая, словно флин, кровь полилась в мой рот, и чувство, подобное одновременно экстазу обладания и боевому безумию, охватило меня — я понял, что делаю.

Но остановиться уже не мог. Это словно скуума. Это хуже скуумы.

Я пил кровь, живую кровь разумного существа.

Когда я оторвался от ее шеи, она еще дышала.

Я облизал губы. Я был сыт. Словно впервые за все те дни, что я провел во тьме. Вот чего желало мое измененное тело — этого ощущения. Я поднял лицо к потолку пещеры, глубоко вдыхая воздух.

Все, господа и дамы. Вампир — так вампир.

Тело мое радовалось крови, полнилось энергией, а на душе было тяжко. Все нити порваны. Может, вернуться и все же убить и их? Что уж теперь строить из себя святого? Но я не мог заставить себя. Словно моя воля, способность принимать решения — разорвалась, перетянутая.

Погруженный в себя, я дошел до выхода и толкнул дверь пещеры.

И день, бросившийся из проема внутрь, обжег меня.

Куда там огню! Я закричал, съедаемый солнцем заживо. Меня спасло только то, что рука, сведенная судорогой, все же успела захлопнуть дверь, прежде чем я упал навзничь, теряя сознание.

А потом наступило бессмысленное, полупустое время.

Мне не многое помнится о том месяце. Я, что называется, сорвался.

Дикий вампир — существо, может, жалкое и опасное... но в одном ему не откажешь — бездумное. Никаких мыслей. Легкость в голове.

Я бегал по востоку Вварденфелла ночами. Да, иногда просто бегал. Ради развлечения перепрыгивал через встречных никс-гончих, и они даже не успевали огрызнуться мне вслед — или испугаться. Я купался в море... кровь дреугов тоже оказалась довольно вкусной. Ловил и других зверей, если вдруг приходила мысль перекусить.

Ловил людей.

Да. Там, на востоке, немало разбойничков поджидает неосторожных путников. И, в общем, это они, увидев заглянувшего на огонек вампира, кидались на него... на меня. Или пытались убежать.

А я не думал ни о чем... Свобода тьмы и убийств. Я привык к ней, как и к ночи, как и к вечным кошмарам, как и к жажде крови.

А как-то раз вдруг решил, что пора возвращаться. Просто так решил. Без каких-либо внешних причин, поверьте. Возвращаться к Изгоям Куарра. Нет, я не сказал себе, что, мол, Хозяин был прав. Правота и неправота для меня стали чем-то полузабытым, как блики солнца на воде.

Мне просто захотелось вернуться.

На исходе той ночи, когда я вернулся в Обитель, разыгралась очередная пыльная буря. В этой скамповой круговерти я не видел дальше вытянутой руки. Я был уже где-то близко к нашей гробнице, но где? А восход был не за горами.

И тогда я прислушался к крови... и мне показалось, что что-то уловил, какую-то слабую нить, свитую из зова и отрицания... из звучания Куарра и Берне? Я пошел на зов, потом потерял его, но в итоге оказался у стен Альд'руна. А оттуда я бы и с закрытыми глазами добрался.

Я ввалился в наше убежище, отплевываясь. И, вот удивительно, совершенно не страшась ни встречи с Юлианосом, ни чего другого. Словно пришел домой.

— Э-эй, — позвал я, открывая дверь. — Есть кто?

Тишина. Пустота. Я прошелся по гробнице... не было даже закованного в "незримый лед" хаджита, ни невидимого, ни еще какого.

Интересно.

Я вернулся в основной зал и, припомнив механизм, сдвинул алтарную тумбу, закрывающую секретный ход.

Спустился.

В подземелье было темно.

— Эй, — позвал я опять. Раздался какой-то шорох, свистящий шепот, потом аханье — и подземелье осветилось магическим светом.

Я прищурился, машинально взмахивая рукой перед лицом...

— Хальвес! — на меня бросился кто-то и сжал меня в объятиях, — ой, слава не знаю кому, это ты...

Зеленая-Вода. Я освободился из ее лап, несколько смущенный таким приветствием.

— Что случилось? — спросил я, как идиот. — Почему вы так затаились?

— Ой, Хальвес, — аргонианка стиснула лапы, хвост ее нервно хлестнул воздух. — Ой, Хальвес...

Да я уже тридцать пять лет Хальвес, дальше что?

— Привет, Новый, — послышался не очень-то радостный голос. Я обернулся и увидел Ллирина. Он протягивал мне руку.

Я ответил на пожатие.

— Как ты? — спросил Ллирин. Он выглядел очень утомленным. И тут действие заклятия света кончилось.

— А, дьявол. — Еще вспышка, и Зеленая-Вода принялась зажигать свечи и факелы.

— Да так, — сказал я.

— Садись, Но... а ты уже, наверное... — Ллирин прикрыл глаза, — да-да. Кровь пил... эльфийскую?

— Ну пил, — процедил я. — Эльфийскую. В основном.

— Поздравляю.

— Не с чем, — ответил я, отчетливо проговаривая слова.

— Ну как же, есть с чем... значит, ты теперь будешь Верный. Поздравляю еще раз.

— О? А что об этом скажет Юлианос?

Лицо Ллирина помрачнело еще больше.

— Он... исчез. Не вернулся с охоты.

— Не вернулся, — подтвердила Зеленая-Вода. — Теперь... Ллирин — наш Хозяин. Впрочем, нас всего-то трое осталось, если с Каишей считать...

Она говорила еще что-то, но я не слушал, потому что... "О боги! Неужели он все же не... развязался тогда?"

— Когда? — выдавил я.

А сам вспоминал боль, которой был обязан солнцу — всего лишь нескольким секундам на свету. Наверное, такая совестливость смешна теперь... но я ужаснулся, что оказался виновен в такой смерти... пусть врага, пусть вампира.

— Что когда? — спросил Ллирин Сарано, Хозяин Изгоев Куарра.

— Когда он не вернулся?

Ллирин посмотрел на меня. Потом поморщился, помассировал ухо — у эльфов это занимает вдвое дольше времени, чем у людей, — посмотрел еще.

— Да недели две уже, — сказал наконец.

Я выдохнул.

Ну хоть в этом не я виновен.

— А что он... про меня говорил... когда я ушел? — от облегчения у меня прорезалась ненужная болтливость.

Ллирин пожевал губами, оценивающе на меня глядя.

— Да как было, то и сказал, — и в голосе его не было особого дружелюбия.

Я машинально потянулся к кинжалу.

— Да не дергайся ты... Верный, — данмер невесело усмехнулся. — Мало нас осталось, перебирать-то. Да и тех скоро не будет.

— А что происходит-то? — запоздало спросил я.

— Да все то же, — вздохнула Зеленая-Вода.

Я подумал с мгновение.

— Тот вампир, что ли? — спросил я.

— Угадал, — Ллирин снова принялся растирать ухо.

Я еще подумал.

— А Тэлоденвэ?

— Что Тэлоде... а-а. А что она?

— Ну если такая проблема... то, по-моему, высший вампир нам...

— Вот только мы ей на ломаный дрейк сдались, — мрачно сказала Зеленая-Вода. — Без Хозяина-то.

— Без Юлианоса, — поправил Ллирин. Ух ты, властолюбие?

— Ах извините-простите! — тон звероженщины наконец потерял безутешные нотки, став привычным дерзким тоном Зеленой-Воды. — Ваше всевысоковампиршество, ошиблися мы, прощения просим.

Но Ллирин ее словно не услышал.

— Ты, значит, теперь Хозяин, — задумчиво протянул я.

Тот кивнул:

— Да. Берне — и глава Изгоев Куарра. Юлианос бы оценил.

Они говорили о нем, как о мертвом.

— А вы уверены, что он?.. — начал я.

— Да, — Ллирин вздохнул.

— Почему?

— Он бы вернулся, если бы смог.

Это утверждение показалось мне спорным, но я решил промолчать.

Они печалились по Юлианосу, как по родному. Зеленая-Вода стала рассеянной и тихой, и даже Ллирин, наш шовинист, насколько я видел, все же переживал о смерти Хозяина — хотя тот был моим соотечественником, так сказать, н'вахом.

Их уверенность в его гибели, как и их грусть, казалось мне необъяснимой.

Но от такой похоронной атмосферы мне становилось как-то не по себе.

— Ллирин, — спросил как-то я, — а ты не пробовал исцелиться?

— От чего?

— Ну, от чего...

— А. Нет.

— Почему?

— Да так...

Скрытный наш. Ну ладно.

— А ты пытался, — Ллирин не спросил. — Все еще хочешь вернуться?

Догадливый.

— Да, — ответил я на оба вопроса, пусть даже первый таковым и не был. Захотелось уйти. Расспрашивать еще будет. А что я ему расскажу?

Но расспрашивать меня Ллирин не стал.

Несколько дней прошли... впустую. Конечно, те дни, что я бегал по грейзленду, тоже нельзя было назвать наполненными важными событиями, но тогда... хотя бы не было этой тоски.