Двое бойцов легко подхватив бессознательное тело под мышки, потащили его к выходу. Шульц, и по-прежнему чему-то довольно улыбающийся Хенеске последовали за ними.

Уже спустившись с лестницы в холл, где у стойки регистратуры их ждал третий боец группы, капитан обернулся, услышав, как знакомый голос выкрикнул его имя:

— Нээ, Гюнтер!

Несколькими ступеньками выше стояла Сенкаге и смотрела на них.

Без уже ставшего привычным для молодого человека, собранного заколкой короткого хвостика, в белом халате, освещаемая со спины заглянувшим в окно лестничного пролета закатным солнцем, она выглядела еще более милой, чем раньше.

— Почему ты не сказал, что приедешь сегодня?

Молодой человек успел пожалеть, что не предупредил девушку о том, что не следует с ним сейчас заговаривать.

— Нээ. Тюу щите? Тюу щите йо?* — Требовательно закричала она.

Шульц попытался понять смысл сказанного ей, учитывая то, что он не знал японского, это было весьма бесперспективно.

Увидев его обескураженный взгляд, девушка весело рассмеялась и выкрикрикнув: "Тюу" — прыгнула к нему со ступенек.

Уже заваливаясь на выложенный кафелем пол, молодой человек почувствовал, как что-то мягкое и теплое коснулось его губ.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Ээй. Я тебя поцелую? Я тебя поцелую, да? (яп. фонет.)

20. Рассказ.

Хенеске рассказывал информационщику события вчерашнего вечера. Рассказывал с выражением, в лицах, с каким-то садистским удовольствием.

— Ну, не томи, дальше... — почти простонал Леонид, — Мне же инте-е-есно!..

— Командир наш так в роль вошел, что когда еще только через регистратуру проходили, девочка, которая там сидела, чуть под стойку от страха не спряталась, когда его лицо увидала. Он рукой, небрежно повел, второй боец в холле стоять остался... замер как статуя, ни лица, ни даже глаз за щитком не видно, страшный, словно робот какой-то, в своей амуниции. Стоит и стволом вокруг себя поводит...

— Блин... и почему я этого не видел... — с досадой прошептал Ненажный по-русски.

— Поднимаемся, по коридорам идем, бойцы за нами топают, персонал и больные, кто в коридорах оказался, только к стенам прижиматься успевают. Заходим в кабинет... — Хенеске сделал театральную паузу, и когда слушатель уже начал ерзать в кресле от нетерпения, продолжил. — Гюнтер и говорит, спокойно так, отстраненно: "По приказу командования особого военного округа Токио-3, вы арестованы...", достает пистолет, и... — Вильям снова сделал паузу, лукаво взглянув на юношу, — Добавляет: "Вы имеете право оказать сопротивление. Вы имеете право на смерть", а ствол заведующему в лоб при этом наводит...

— Нифига себе... — прошептал окончательно удивленный Леонид. — Но ведь майор приказал...

— Да нечего было там бояться, живым бы взяли, — отмахнулся рассказчик. — Этот так перетрусил, что в обморок свалился, обмочившись при этом.

— Ну, а дальше что было? — Ненажному не терпелось услышать всю историю до конца.

— Ну а дальше, бойцы его под руки подхватили и к машине поволокли, а мы следом за ними потопали... — рассмеялся Хенеске.

— Что, и это все?.. — Леонид явно был разочарован быстрым окончанием рассказа.

— А вот дальше... — понизив голос до шепота, с заговорщицкими интонациями, протянул американец. — Началось действительно самое интересное.

— Вилл! Я прошу тебя!

Гюнтер, понимавший, что если товарищ расскажет все, что случилось вчера в госпитале, ему не избежать подтрунивания, попытался остановить американца, но куда там...

Хенеске буквально наслаждался заинтересованным вниманием молодого товарища и растерянным взглядом сидевшего рядом командира.

— А вот дальше, девочка одна, в халатике белом, как нас на лестнице увидала, как закричит капитану, почему он не предупредил её, что приедет, а потом еще что-то по-японски...

— И что она закричала?

Любопытный взгляд Ненажного переметнулся с рассказчика на уже начавшего закипать Шульца, который молча сидел на своем рабочем месте и слушал, как Хенеске рассказывает о нем, как будто его тут нет.

— А я откуда знаю?!! — Вспылил Гюнтер.

— Неужели... — довольно протянул Вильям, — То-то, эта девочка потом тебе на шею прямо со ступенек бросилась...

— И что?.. — С лица молодого информационщика в этот момент можно было бы рисовать картину, иллюстрирующую крайнее изумление.

— Что-что? — Передразнил его интонации Хенеске, — Грохнулись оба на пол... — он мечтательно прикрыл глаза, словно пытаясь представить увиденное, перед мысленным взором, — Вот, кафельный пол, на нем лежит наш бравый капитан, причем взгляд у него при этом такой, знаешь... — Вильям на секунду запнулся, — Я даже не знал, что глаза могут быть такого размера. На нем сверху лежит эта девушка... и нежно так его целует...

— Блин... — снова простонал Ненажный, — И почему я этого не видел...

21. Шутки совести.

Шульц был в бешенстве.

Мало того, что над ним весь день, пусть и незлобно, посмеивались его же подчиненные.

Хенеске с Ненажным в обед поспорили, кто именно из них будет его шафером, однако, спор быстро зашел в тупик. Никто не желал уступать первенство другому. Причем категорические заявления самого Гюнтера, что никакой свадьбы нет, и не планируется, друзья уже в расчет не принимали.

Вильям предложил решить вопрос, бросив монету, и даже достал ее, но Леонид уперся, сказав, что с таким жуликом, как американец он жребий кидать отказывается. И в свою очередь предложил решить их спор при помощи пистолетов. Стрельбу, слава Богу, по мишеням назначили на ближайшую пятницу. Шульц, как основной виновник возникшего разногласия, был назначен арбитром.

Но когда Ненажный после окончания работы, с заговорщицким видом достав бутылку, предложил организовать маленький предсвадебный мальчишник — капитан уже не выдержал:

— НЕ-Е-ЕТ!!! Опять?!! Откуда ты ее все время берешь?!! Она у тебя когда-нибудь закончится?!! Ты о чем-нибудь еще можешь думать?!!

— Сколько экспрессии?.. — С нарочитым восхищением, выдохнул Хенеске.

— Казацкому роду нет переводу. — Прошептал юноша по-русски, неуловимым движением фокусника убирая бутылку с глаз, и с серьезным видом развалившись в кресле, сурово взглянул на командира. — Следствие, гражданин Шульц, интересует следующие вопросы: Как ее зовут? Давно ли, и как вы познакомились? И когда назначена свадьба?

На последней фразе, юноша не сумел сохранить серьезный тон и расхохотался, глядя на вытянувшееся лицо Гюнтера.

— Я тебя... сейчас... клоун... — прошипел офицер, глядя на самодовольную ухмылку информационщика, и уже сползшего в беззвучном смехе на пол американца.

В сердцах хлопнув дверью, капитан покинул кабинет.

* * *

Посчитав, что пешая прогулка сможет вернуть ему душевное спокойствие, молодой человек решил добираться домой пешком.

Когда, пройдя уже какое-то расстояние до дома, Гюнтер понял, что ожидаемого успокоения не наступает, он начал специально удлинять дорогу. Заходя в небольшие магазинчики или кафе, не для того чтобы что-то купить или выпить, а просто посмотреть на выложенный товар. Сворачивать на другие улицы и делать крюки, обходя вокруг домов или целых кварталов.

Вот уже около часа Гюнтер шел улицами вечернего Токико-3. Но спокойствие по-прежнему не приходило.

Молодой человек решил провести своеобразный внутренний сравнительный самоанализ, этакую ревизию своих чувств и ощущений.

Шагая по тротуару, он пытался сопоставить свое теперешнее беспокойство с теми чувствами, которые уже испытывал когда-то. Спустя какое-то время вспомнилось что-то похожее. Что-то из испытанного им совсем недавно. В его ощущениях многое напоминало чувство преследования.

Может быть, кто-то следит за ним?

Несмотря на то, что в последнее время террористы не предпринимали никаких акций в Токио-3, а может быть именно благодаря этому, всех сотрудников NERV постоянно предупреждали о необходимости сохранения бдительности. Гюнтер незаметно проверил скрытое под пиджаком оружие и нащупал в кармане брелок экстренной тревоги, в отличие от тревожных сигнализаторов, применявшихся в охране — его для срабатывания нужно было нажать.

Шульц не изменил выбранного стиля движения и по-прежнему продолжал петлять, обходя дома и дворы, которые попадались на встречу, но теперь он больше внимания уделял тому, что происходит вокруг.

Ничего подозрительного не обнаружилось, никто не шел за ним. Но чувство продолжало оставаться.

Гюнтер даже остановился и присел на скамейку в каком-то скверике, пытаясь понять, что же его беспокоит.

Скверик...

Небольшая дорожка, мощенная такими же бетонными плитами, как и большинство ее товарок в городе, несколько чахлых деревьев над головой, да одиноко стоящая скамейка. Чем-то похож на тот, в котором он разговаривал с Микото, только поменьше.

"Микото..."

Когда Гюнтер подумал о девушке, чувство беспокойства и какой-то безотчетной горечи, которое не давало ему покоя на протяжении всей дороги, вспыхнуло с новой силой.

Вспомнилось, как она тихо следовала за ним, готовая прийти на помощь, если ему это понадобится. Вспомнился позавчерашний разговор, она много чего рассказывала о себе, о своей жизни, работе...

Он даже решил для себя помочь ей, отбить слишком назойливого ухажера, а при этом...

При этом он записывал их разговор...

Записал... и передал руководству, хоть и в усеченном виде.

"Du bist Hure!!! Du bist ein schmutziger Schwein, Schultz!!!"*

Крик заметался между ближайшими домами и стих в начавшем темнеть небе. Одинокий прохожий, собиравшийся протии сквером, в котором сидел Гюнтер, повернул обратно. Видимо не решаясь пройти мимо него.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Непереводимая игра слов... Герой в крайне эмоциональной форме утверждает, что некий Шульц является падшей женщиной и грязным кабаном женского рода (нем. матерный).

22. Принадлежит тебе.

Шульц смотрел на девушку и не мог понять, почему она так улыбается.

Решив рассказать Сенкаге о том, что их прошлый разговор был записан, и именно эта запись послужила толчком к недавнему эффектному визиту службы безопасности NERV в городской госпиталь, офицер ожидал какой угодно реакции, но только не этой ласковой улыбки.

— Любой ценой защитить слабого... — продолжая улыбаться, девушка взяла его левую руку, тонкие пальчики нежно погладили уже едва заметные, идущие от костяшек пальцев к запястью, полоски шрамов. — Ценой себя... ценой своей крови. Ты, наверное, всегда был таким?.. Я умерла в тот день, как умерли те, кто ехал во встречном поезде, потому что там не оказалось тебя. — Тихий вздох, и ее пальцы касаются щеки, уже совершенно ничего не понимающего Гюнтера. — Я родилась в тот день, потому что ты появился, как самурай из сказки. В тот день... — Микото вздохнула, на секунду умолкнув, — в тот день, когда пришел Ангел...

* * *

Обычный вагон городского монорельса.

Кто видел хотя бы один вагон метро или подобного ему городского транспорта, тому нет необходимости что-то описывать, можно сказать, что он видел их все.

Обычный день большого многонационального города.

Кто-то едет на работу или с работы, кто-то учиться, кто за покупками или еще по каким-либо делам.

Полный с заметной лысиной пожилой японец, читает газету. Стайка молодежи оккупировала сразу два сиденья, и оживленно обсуждает какого-то "старого пердуна Такахаши". Рядом женщина, со скучающим видом смотрит в окно, придерживая одной рукой, стоящую на полу сумку с продуктами. Напротив нее дремлет, прикрыв глаза, одетый как офисный клерк светловолосый европеец. У двери стоит юноша. Он вставил в уши наушники плеера и притопывает в такт слышимой только ему музыки. В дальнем конце вагона о чем-то шумно спорят несколько школьников.

Поезд останавливается на очередной станции.

Кто-то уже приехал и выходит на перрон, кто-то только заходит, чтобы добраться до нужного ему места.

Дремавший мужчина вздрагивает и, недовольно поморщившись, достав из внутреннего кармана пиджака сотовый телефон, читает полученное сообщение.

В это время с шипением двери вагона закрываются, и состав трогается, медленно набирая скорость.

Внезапно побледневший европеец бросается к двери и резко рвет ручку экстренной остановки. Начавшийся было перестук колес, сменяется свистом выпускаемого воздуха и не успевший отойти от платформы поезд, с резким толчком замирает на месте.

Молодой человек пытается разжать двери. Безуспешно. Быстрым движением он выхватывает откуда-то угловатый пистолет и, размахнувшись, бьет рукояткой по стеклу, защищающему устройство аварийного открытия. Обрезаясь о края осколков, мужчина утапливает кнопку, двери открываются, и он выскакивает на платформу.

К открывшимся дверям, внезапно остановленного состава направился одетый в синюю униформу дежурный по станции.

Железнодорожник бубнит в микрофон висящего на плече мегафона, и его голос разносится над платформой: "Внимание! Сохраняйте, пожалуйста, спокойствие".

Быстро сказав несколько слов дежурному и показав белый четырехугольник удостоверения, чем-то похожий на крупную визитную карточку, молодой человек выхватывает у него мегафон. Но тот, видимо, не против такого бесцеремонного обращения, сразу переменившись в лице, железнодорожник коротким жестом вскидывает руку к фуражке и бегом устремляется к голове, состава.

Над платформой уже разносится, усиленная громкоговорителем, уверенная речь, больше характерная для военного, каковым этот мужчина, еще совсем недавно не выглядел: "Внимание! Официальное объявление NERV! В связи с чрезвычайной ситуацией сейчас будет объявлена эвакуация. Просьба — сохраняя спокойствие, проследовать к расположенному под станцией убежищу".

Видимо дежурный уже добежал до кабины машиниста, словно по команде, хотя почему словно, сразу все двери состава открылись. Из них под скороговорку оповещения, просящего срочно покинуть вагоны, появляются первые пассажиры.

Удивленные, обескураженные, испуганные взгляды еще ничего не понимающих людей останавливаются на нарушителе всеобщего спокойствия, но он этого словно не замечает, как не замечает капающей с пальцев на бетон платформы крови. Уверенный голос продолжает звучать над станцией: "Внимание! Это не учения!! Всем немедленно проследовать к убежищу!!!"

Недовольный, медлительностью окружающих, мужчина стреляет в воздух и переходит на крик: "ТУТ ОПАСНО! БЫСТРО В УБЕЖИЩЕ!!!!"

Через секунду над городом повисает многоголосый и протяжный вой тревожных серен...

* * *

Широко распахнутые карие глаза, почти у самого лица. Быстрый, тихий шепот:

— Сколько я искала, заглядывая в лица встречных, в надежде увидеть тебя? Как была счастлива, когда встретила, здесь, на этой вот улице. И теперь, ты говоришь, что предал меня?..

— Но... я...

— Когда ты извиняешься, мне становится больно, ведь я люблю тебя. — Микото обняла его, — никогда не извиняйся передо мной. Потому что с того дня моя жизнь принадлежит тебе...