"Твердь‟.

— Сегодня утром, ко мне, точнее в магазин, прибежала взмыленная Марфа, глаза навыкате, орёт: — 'Ой, Божичка! Ратуйте...‟! — Ну, мы все к ней. Что голосишь? Что стряслось? Дура ты этакая. А она: — 'Ой, мне старшая доча звонила-а-а! Говорит что из Шилки, к нам солдаты на танке выехали! Она говорит что слышала, как те говорили меж собой, что едут нас убивать! Ой маточка...!

Выпитый алкоголь, видимо позитивно действовал на Полторака, взгляд его ожил, на белом как мел лице начал проявляться румянец. А может быть, ему полегчало ещё потому, что он решил не держать в себе все эти плохие новости, а рассказать их соседу — скинуть груз пережитого.

— Ты только представь себе Петрович, — говорил захмелевший сосед, продолжая сжимать кулаки, да так сильно, что побелели пальцы, — мы все пошли на ту дорогу. Ну, ту, что из Шилки к нам идёт: все пошли, и я пошёл — может быть стало боязно того, каких бед может натворить эта техника в нашем городке. Лучше уж там погибнуть, чем на такой кошмар смотреть здесь. Не знаю, не помню; не скажу, что мной двигало.... Только мы встретили ту БМПшку — у околицы. Долго ждали, но всё же встретили. Солдатики на броне сидят — как будто мы могли дорогу заминировать! — возмутился Олег, удивлённо разведя руки и скорчив соответствующую мину. — А я, даже ножа с собою не взял, впрочем, как и все остальные.

Выпитый алкоголь, всё сильнее завладевал Полтораком, однако он этого не замечал. Мужчина удивлённо посмотрел на размозжённый им огурец, огляделся, и выкинул его остатки в помойное ведро, стоявшее неподалёку: после чего, он потянулся к другому и уже с аппетитом надкусил его. После чего, прожевав, продолжил свой рассказ:

— Ну мы с бабами перегородили дорогу. Ну не только бабы, я там был, Кузьмич, Рылик, ну тот, что на Технологичной живёт. Вообще-то, нас мужиков тоже немало было. Стоим мы, смотрим на неё, а эта броневая махина на нас несётся. Я чуть в штаны не наделал — от страха то. Вот он меня прошиб, гад этакий — аж нутро похолодело. Но, БМП остановился перед нами; урчит мотором, газует. А солдаты на нас своё оружие навели, и требуют чтоб мы им дорогу освободили: мол, приказ у них какой-то есть. А мы в ответ: — 'Не пропустим и всё тут! Неча вам там делать‟! — А наша Леська — училка, та вообще кричит, мол стреляйте в нас здесь — убийцы: не пущу к своим детям. Да как рванёт на груди куртку. Я грешным делом подумал, что сейчас она свои титьки засветит. А нет, под ней свитер вязаный поддет. А солдатик ей с 'брони‟: — 'Пошла вон, тётка! Ей богу выстрелю‟! — А она: — 'Стреляй касатик! Может быть кто-то — такой как ты и в твою мамку пальнёт! Тоже по чьему либо приказу‟! ...

Видимо рассказчик подошёл к самой неприятной части своего повествования. Он, неожиданно ударил со всей силы по столу кулаком, и зло посмотрев в глаза собутыльнику, выкрикнул:

— Таки стрельнул — гадёныш! Поверх голов, но дал очередь! Все сразу в крик, в рассыпную: только я стою, опешив и замерев как истукан, да Леська. А боевая машина, рыча двигателем, рывками стала к нам подкатывать. Того и гляди задавит нас. Вот тут наша училка и заорала, да так громко, что у меня оцепенение прошло. Гляжу, а она упирается, — ручонками, в машину стало быть упёрлась, а та её потихоньку двигает. Представляешь, машина едет, баба упирается: того и гляди, не устоит на ногах, так сразу под колёса и попадёт. Да при этом кричит: — 'Стой! Стой гадёныш! Стой фашист проклятый‟! — Тут уж я не успел сообразить, как стал рядом с нею и тоже попытался остановить БМПшку. Я упирался; да смотрел под ноги, видел как мои туфли чертят по дороге две полосы; чего-то кричал, и она стала. Ну, боевая машина стало быть, остановилась. Подымаю взгляд, а солдат так зло на меня смотрит: и тут снова вскидывает свой автомат и наводит на меня. Тра-та-та-та! Аж уши заложило...

Олег Полторак замолчал, о чём-то задумался, точнее, прислушался к своим ощущениям. Затем заговорил, но уже не с возмущением, а с тоскливыми нотками страха в голосе:

— ... Автомат был в метре от меня; пули летели в сантиметрах от головы. А казалось, что все они летят в мою голову, я на правое ухо до сих пор ничего не слышу. — В глазах рассказчика появились признаки нарастающей волны ужаса. — Я-то сразу почти ничего не понял, а сейчас — воспоминания об этой стрельбе нагоняют такую сильную жуть. — Снова пауза на несколько секунд в этот момент, Олег выглядел потерянным, можно сказать подавленным. — Ты знаешь, а эта су...а — та, что стреляла, Она попала в Леся. Пуля пробила ему ногу — само бедро. Столько кровищи натекло. Никогда не думал что её так много в человеке. Её еле остановили. А БТР, тем временем, задом, задом и укатил восвояси. Зачем спрашивается приезжали? Зачем в людей стреляли?...

Неправильно всё это было. Вроде и войны нет, а тридцатилетний мужик, ранее никогда труса не праздновал; сидел пустив слезу, и признавался в своих пережитых страхах. Если к этому добавить ещё и другие слухи, — упорно передаваемые из уст в уста. То становилось ясно, что у многих людей, нервы были на взводе, и дабы 'вспыхнуть‟ и сгоряча, да наломать дров, достаточно было маленькой 'искры‟.

Сотник Брильченко, большую часть этой ночи провёл в штабной палатке. Да тут ещё какой-то залётный полковник, из новых воевод — тех, кто занял свои посты на гребне свершившейся революции, хорошо поставленным голосом 'парадного генерала‟, старательно втолковывал всю важность предстоящей операции. И послать его подальше, было нельзя — субординация, но и слушать агитационный бред, было до омерзения нудно.

— ... Так что сотник, гордись! — 'Сотрясая‟ своим голосищем воздух так, что его можно было прекрасно услышать и на огромном отдалении: ораторствовал служака. — Именно на вас и ваших людей возложена эта великая миссия! — Высокопоставленная персона, важно прохаживалась по штабной палатке, то и дело посматривал в небольшое зеркало. Судя по эмоциональной реакции, ей нравилось то, что там отражалось, так как после каждого такого взгляда, 'вояка‟ приосанивался, и продолжал 'изливать‟ свой словесно-эмоциональный 'поток‟. — Ты там с сепарами не особо церемонься — будут возмущаться, возьми, да пристрели парочку. ...

— Ага, я твой устный приказ на открытие огня по гражданским никому не предъявлю. Случись что, ты гнида, вообще откажешься что здесь был и командовал. — Мысленно пререкался Геннадий — он всегда так делал, когда понимал что с кем-то из очередных, особо 'одарённых‟ начальников спорить бесполезно: тем более после таких инструктажей, всегда понимал что поступить по-своему. — А мои орлы не ваша вооружённая шпана — в безоружных людей, стрелять не будут.

Дождавшись когда Яков Семёнович окончит своё выступление, Геннадий Васильевич вытянулся перед ним в струнку, и лихо взяв под козырёк, по-ребячески гаркнул — не упоминая звания:

— Разрешите идти? Задание понято и будет выполнено! — Дождавшись ответа, спецназовец также бодро развернулся и покинул штабную палатку.

— Ну что там командир, что нового по плану операции услышал?

Этот ехидный вопрос Брильченко услышал, как только вошёл в палатку. То о чём говорили в штабе, знали все его бойцы — палатка спецназа находилась рядом со штабной, и обсуждение 'тайной операции‟ было слышно не только им одним, но и всей округе. Сотник зло посмотрел на своих подчинённых нечего не ответив, начал экипироваться. То, что он был полностью не согласен с переигранным планом — спущенным сверху в самый последний момент, ещё не было поводом, для обсуждения его с подчинёнными. Тем более перед самым выходом.

— Так что батя, пойдём на объект через парадную лестницу? — Не унимался боец с позывным Буян. — Может быть, мы ещё в колокольчик позвоним? Вдруг сепары не заметят, что мы к ним в гости пожаловали!

— Будет приказано, — позвоним, и не один раз это сделаем. — Сдержано, но при этом жёстко ответил офицер. — И помним, с нами идёт боярский представитель, слушать его как меня. — Секунду помолчав, Брильченко уточнил. — Кроме тех приказов, что будут подстрекать к воинскому бесчестию. А так: приказываю прикрывать его бесценную тушку. — Геннадий Васильевич не удержался, и в последний момент, съязвил по поводу навязанного на его голову 'балласта‟ с функцией контролёра. Но тут возле входа в палатку послышался чей-то голос, по которому нельзя было определить половую принадлежность говорившего:

— Можно войти?

Еле сдержавшись чтоб не уточнить, кого и за что можно..., сотник ответил:

— Входите.

И в следующий момент чуть не захлебнулся от ярости. Так как висевший возле входа фонарь, осветил женоподобного мужчину, который был одет в нелепый яркий тренировочный костюм: — 'И с этим попугаем нам идти на задание‟? — Мысленно возмутился Брильченко, сформулировав мысль, посетившую всех его бойцов.

— Так, 'Гранд‟. — Бери этого 'представителя‟, иди к каптёру и экипируй этого человека в надлежащую моменту форму. — Спецназовец не собирался скрывать свою неприязнь к зашедшему в палатку человеку — не привык он лебезить. — И только когда исправишь это недоразумение, представь его пред моими очами. Там все должны видеть, что перед ними представители власти, а не курортники-огородники.

От того, каким тоном это было сказано, представитель стушевался, и послушно — без возражений вышел за бойцом, взявшим его за руку.

Как только три выделенных для проведения спецоперации машины покинули КПП лагеря, и отъехали от него на пару километров, сотник велел остановить колонну. Его распоряжение было выполнено почти мгновенно — бойцы были слаженной группой, поэтому действовали как единый организм. Повинуясь условным щелчкам в эфире, транспорт остановился, и спецназовцы покинули машины и собрались вокруг своего командира. То же самое сделал и 'представитель ставки‟: только он, громко возмущался по поводу того, что согласно плану, эта стоянка не предусмотрена. Но на него никто не обратил внимания.

— Так орлы. С этого момента, работаем по нашему плану — оставляем технику за пять километров от города, и к месту проведения операции, добираемся тремя группами — по буеракам. ...

— Это как бросаем машины?! — По-бабьи визгливо возмутился прикомандированный к группе 'представитель‟. — По плану мы должны подъехать на них к городской администрации и занять её! Люди должны видеть, что мы и есть настоящая власть!

Все бойцы, как по команде посмотрели на нарушителя тишины, и, судя по взглядам, любой из них был не прочь применить силу, дабы утихомирить орущего. Сдерживало только особое положение высокопоставленного 'балласта‟: да отсутствие соответствующего приказа от своего командира. Мысль проскочила у всех одна: — 'Послал же господь такую обузу, от которой невозможно избавиться‟. Однако Брильченко, не смотря на 'зачесавшиеся‟ кулаки, снизошёл до ответа:

— Для того чтоб вы с помпой — как хозяева подъехали к администрации. Мы должны тихонечко туда попасть и взять её под свой контроль — впрочем, как и дорогу до неё. Иначе будет пролито море человеческой крови: а я, ради ваших 'дешёвых рисовок‟, посылать на убой своих людей не собираюсь. Так что, господин хороший, стой в сторонке и помалкивай в платочек. Когда мы выполним задание, вот тогда и дадим тебе слово.

— Да вы! Да я ва... — Уполномоченный замолк: так как в свете фар увидел взгляды, с которыми на него посмотрели бойцы строптивого сотника, он понял, что ещё одно его слово, и у него не будет шансов дожить до утра.

Больше Христь не отважился встревать в разговоры этих людей. Он пару минут постоял молча, и лелея планы как он отомстит этим мужланам за тот страх, который он только что пережил по их вине. А пока что ничего не поделаешь, придётся терпеть, здесь их вотчина — они хозяева. Но когда он вернётся, то они горько пожалеют, что так с ним обращались. Там он будет в своей среде, и пусть восхождение по карьерной лестнице только началось, но Христиан уже знал, как надо расправляться со своими оппонентами. И эти мужланы ответят на тот страх, который ему довелось пережить, находясь под 'прицелом‟ их жутких взглядов. Они по полной ответят и за то, что ему, возможно, придётся топать по бездорожью, в полной темноте: постоянно подвергая себя опасности подвернуть, или хуже того, сломать ногу.

Перспектива получить такую травму, была до жути неприятна: но хуже всего было то, 'спецы‟ решили заняться 'самодеятельностью‟, абсолютно игнорируя его замечания о недопустимости отклонений от плана. А это, в свою очередь, грозило крахом его только что начавшейся политической карьеры. По этому, Чикорски медленно отдалился от группы бойцов, — тщетно надеясь что те этого не заметили, зашёл за машину и, прикрываясь ею от бойцов, вышел на связь с генералом Гридиным, которому было доложено о том, что спецназовцы решили отказаться от выполнения одобренного плана, и несмотря на высказанный им протест, собираются заняться преступной отсебятиной.

Не успел Христиан дать отбой связи, как почти сразу, по рации был вызван Брильченко. Он долго — не перебивая говорившего, выслушивал всё то, что на него обрушили: и только взгляд, которым он сверлил Христя, не обещал последнему ничего хорошего. Офицер был далеко не дурак: и сразу понял, какая 'сорока‟ так оперативно донесла начальству о его решении отклониться от утверждённого в 'высоких‟ кабинетах плана. Других кандидатур на такой 'подвиг‟ не было.

— А теперь, вы послушайте господин генерал. — Тихо, абсолютно спокойно ответил Брильченко. — Ваши так сказать гвардейцы — 'герои‟ стояния на площадях, они уже несколько суток делают ночные набеги на блокпосты сепаратистов. И любые машины, подъезжающие к городу ночью, будут ими восприниматься как потенциальная угроза. Поэтому я считаю, что нам нельзя предложенным вами образом добираться до места спецоперации. Хотите ...

Снова замолчав — видимо выслушивая поток указаний, куда Геннадию Васильевичу стоит засунуть все его доводы.

— Я не собираюсь так глупо вести своих людей на убой. — И снова несколько секунд молчаливого выслушивания ругани разразившейся в радиоэфире.

Затем, сотник обратился непосредственно к Христиану, и не удержался, чтоб не съязвить в его адрес:

— Эй, ты, опер упал намоченный, что со связи отключился. Тебя твой шеф желает слышать.

Несколько секунд ушло на то, чтоб трясущимися от мерзкого чувства страха руками включить свою гарнитуру на приём, после чего Христь улыбаясь, как будто собеседник мог его видеть заискивающе залепетал:

— Да Яков Семёнович, Христин на связи.

— Слушай меня сынок, — голос генерала рокотал так, что у его представителя по спине побежали мурашки, — я отстраняю этого трусливого командира от командования операцией. Далее все они подчиняются только тебе. Действуй сынок. Знаю. Ты меня не подведёшь. И не забывай, план разработан 'наверху‟. И если его не соблюдать, то случись чего ... нас с тобою завиноватят.

— Да, да. Постараюсь... — Подобострастно залепетал Христиан, несмотря на то, что генерал, окончив говорить, дал отбой связи.