Кстати, об идиотах, вернее, об идиотском поведении. На КПП нам чуть не устроил проблем здоровяк Миша. Увидал УАЗ, у которого Цыган стоял, и аж лицом побледнел. Желваки под кожей щек так и заходили, задергались. И в глазах что-то такое появилось, нехорошее. Смотрел он на Цыгана, словно сквозь прорезь прицела. Хорошо еще, кобуру лапать не догадался.

— А ну стоять, — театральным шепотом прошипел я ему. — Отставить, боец, кому было сказано! Что с тобой?

— Это же наша машина, — набычился он в ответ. — Я ж ее этой зимой вместе с дядей Ромой, своими руками, каждый винтик... Да я им сейчас!

— А ну замер, твою мать! — все так же шепотом рыкнул я ему в лицо. — Сам сдохнешь ни за грош, так и остальных под молотки подведешь. И дело завалишь. Ты уже забыл, зачем ты тут? А ну, сделал на роже приветливое выражение и пошел на выход!

Уж не знаю, что удержало пацана от какой-нибудь глупой выходки — напоминание о друзьях или о порученном деле, но с эмоциями он совладал. Только козырек форменной кепки без кокарды пониже опустил, прикрыв им лицо чуть не до кончика носа.

А Цыган с интересом разглядывает топающую позади меня детвору. Особое внимание, понятное дело, крайне привлекательной блондинке уделено, кто бы сомневался... С другой стороны — и слава богу, пусть уж лучше на Янку глазеет, чем на Мишу.

— Здоров будь, Франт! Что, и ты учеников брать начал? Ничего такие, лучше чем у Кенни. Я б некоторых тоже с удовольствием поучил чему-нибудь.

Кого именно он имеет в виду, тоже сомнений не возникает.

— На поворотах полегче, это клиенты, — хмуро бросаю я в ответ.

Цыган поспешно стирает с физиономии сальную улыбочку.

— Прощенья просим, барышня, попутал.

Ну, да, задевать клиента при охотнике за головами — можно некислых неприятностей нажить. За заказчика 'хэдхантер' глотку перегрызет, это все знают. И это не совсем фигура речи. Реально 'голыми зубами' грызть, может, и не станет, но стреляем мы быстро и точно.

Уже когда мы вышли за распахнутые настежь городские ворота, Цыган бросил мне в след.

— Франт, ты это... Если что — зла не держи. Мы тут в понятиях и под гнилые дела не подписываемся. И про договор в Чухломе помним. И саму Чухлому. Так что, соберешься назад — приходи смело, тут тебя подлянки ждать не будут.

Вместо ответа я лишь коротко кивнул ему, обернувшись. Надо же! А не так уж у нас дела плохи, как мне казалось. Если уж такие крученые, да жизнью битые, как Цыган, продолжают нас по старой памяти побаиваться... А такие, как Мотыль, это пена, накипь. Больше вони и дешевых понтов, чем реального вреда. Впрочем, сбившись в стаи, такие Мотыли проблем создать тоже могут. Но с этим мы разбираться будем позже. Сейчас же впереди такие дела...

— Как же вы так можете?! — буквально взрывается Михаил, когда мы отходим от ворот на пару сотен метров и голоса наши караульным 'дружинникам' уже не слышны. — Они нас убивали, а вы тут с ними чуть не под ручку гуляете?! Как можно с бандитами дружбу водить?! Типа, договорились с ними обо всем семь лет назад в этой вашей Чухломе, и все, живете, не тужите...

— А ну не ори на меня, сопляк! — я тоже эмоции сдерживать не стал. — Ты кто такой, чтоб нас судить? Убивали их... А как так получилось, что вас убивать начали, не подумал?

— Просто получилось, — Мишин голос стал куда тише, дошло до юноши, что проводника злить, да еще на самых первых шагах ой какого длинного пути — точно не стоит. — Нашли и напали.

— Прямо вот так просто? Взяли — и нашли?

Ох, не хотел я эту тему вчера ночью в разговоре с Яной трогать, но чувствую, придется. Точки над 'ё' расставлять нужно сразу.

— Не просто, — совсем тихо ответил парень. — Предал кто-то?

— Вооот, начинаем подбираться к сути. Предали вас. А кто? Уж не те ли крестьяне, которых вы же и 'крышевали', не сильно лучше чем 'князья'? — жестоко, знаю, но такие вот закидоны в подчиненном личном составе ломать нужно сразу, об колено. — Так чем вы тогда от них отличаетесь? Тем, что раньше спецназом ГРУ были? Так мало ли, кто кем раньше был. Видал я за последние годы и бывших школьных учителей, что не самыми плохими 'шерифами' небольших поселков стали, и бывших же армейских офицеров, в каннибалов превратившихся. Причем, в прямом смысле каннибалов, тех, что человечину жрали. Восемь лет — срок немалый, за это время с людьми много что произойти успело... Так какое мне дело до того, что две вооруженные группировки промеж собой 'крышуемых' не поделили? Я вон, в Ярославле всего неделю назад видел, как один купец на другого сначала бандитов навел, а потом и вовсе отморозков с Пустошей подтянул и домой к сопернику заслал — грохнуть конкурента... И кто из них там прав, кто виноват?

О своей роли в этой захватывающей истории мне пришлось скромно умолчать, иначе она в качестве 'иллюстрации' не шибко годится, я ведь там вовсе не бесстрастным сторонним наблюдателем был.

— Ты меня тут Чухломой попрекнул, договорились, мол... А ты в курсе, детеныш, что там творилось? Через что нам пройти и что сделать пришлось, чтоб будущие 'князья' к нам парламентеров заслали? И это при их минимум пятикратном превосходстве! Ты знаешь, сколько патронов у меня в последнем магазине оставалось, когда я со страшной рожей их кошмарил, и жуткой смертью грозил? Дружба?! Вооруженный нейтралитет у нас, и тот вот-вот рухнет и придется опять все вокруг кровью заливать по щиколотку! Так что, юноша, прими как добрый совет: никогда не трепи языком попусту о вещах, в которых ни черта не смыслишь.

Еще с полкилометра мы прошли молча. Я впереди, желторотики всем выводком — чуть сзади, в кильватере. Шли смурные и задумчивые, видать — сказанное мною обмозговывали. А потом Янка нагнала меня и с присущей ее невеликому возрасту непосредственностью спросила:

— Сан Саныч, а что все-таки было в Чухломе? А то разных страшных сказок на эту тему много, но чему верить — непонятно.

Непонятно ей. А там и понимать нечего. Бойня была в Чухломе: кровища, вонь, человеческие потроха на земле... Но как вот этой молодой и очень красивой девушке про такое рассказывать? Полагаю, никак.

— Плохо там все было, Яночка. Очень плохо. Вспомни самую страшную из услышанных тобой про Чухлому сказок, смело умножь на два, а то и на три... Вот, примерно так там все и было.

За семь лет до описываемых событий.

С неба непрерывно и густо сыпал сырой пепел. Для дождя эти 'метеорологические осадки' были недостаточно жидкими, для снега — содержали слишком много всякого и разного помимо замерзшей воды. Да и цвет... Считай, все 'пятьдесят оттенков серого' от светлого, почти белого, до практически черного, с глянцевым антрацитовым отливом. И вся эта грязная мокрая субстанция крупными хлопьями валила с затянутого непроглядной пеленой неба. На руины домов, на остовы выгоревших автомобилей в придорожных кюветах, на крышу нашего бронированного 'Хантера', на головы людей, вдоль бесконечной колонны которых мы ползли по обочине. Люди нескончаемым потоком брели, расплескивая ногами жидкую черную грязь. Шли на восток, подальше от залитого солеными водами Балтики Питера, который сначала выжгло близкими ядерными ударами, а потом захлестнуло волной гигантского цунами. А на головы беженцам падал сырой пепел миллионов тех, кто не успел не то, что уйти, а даже понять, что вообще происходит. Миллионов, погибших в первые же секунды ядерного конфликта.

Глядя на эту не имеющую ни конца, ни края вереницу измученных людей, я вспоминал кинохронику времен Великой Отечественной. Почти так же, как и тогда, беженцы из последних сил уходили на восток в надежде спастись от беспощадного врага. Разве что над головами не выли сиренами падающие в пике 'Юнкерсы', а на обочинах и проезжей части не рвались авиабомбы. Но от этого было ничуть не легче. Грязь, холод, недостаток продуктов и питьевой воды... Тут, на границе Вологодской области уровень радиации уже упал до относительно приемлемого, но многие к тому моменту успели облучиться. И их ждет медленная и мучительная смерть: вылезающие клочьями волосы, выпадающие зубы, язвы на коже, кровавая рвота, когда кажется, что еще чуть-чуть, и вместе с кровью и желчью из глотки мелкими гнилыми клочьями полетят собственные внутренности... Все это мы уже видели. Видели умерших от лучевой болезни, видели лежащие мокрыми грязными тряпичными кулями тела замерзших насмерть, вокруг погасших костерков... А бесконечная колонна все шла и шла. Пешком. Время автомобилей на этой трассе давно прошло, те, у кого были машины и достаточное количество бензина, уже много дней как добрались до относительно безопасных мест, до того же Кирова, например. Те, кому бензина не хватило, уже бросили тщетные попытки найти горючее и сейчас понуро бредут среди всех прочих, а их машины брошены на обочинах.

Под ногами одновременно хрустит и чавкает грязная ледяная кашица. Днем температура едва поднимается выше нуля, ночью — падает до верной десятки со знаком минус. И тогда то, что днем было сырым, покрывается ледяной коркой. Укрыться негде — все окрестные города и деревеньки лежат в руинах. Нас убили не ядерные удары. Похоже, нас решила угробить природа. Видно, достали ее мы, люди, своими идиотскими выходками... Питер смыла волна гигантского цунами, поднявшаяся после ядерных взрывов, здесь же постаралось землетрясение. Землетрясение в Карелии! Кто бы мог себе такое представить?! Но тряхнуло так, что разом, будто карточные домики, рухнули современные 'быстровозводимые конструкции', и кирпичные 'хрущевки', и панельные многоэтажки брежневской поры. Но, похоже, досталось не только нам, но и противнику, уже переставшему быть потенциальным. По крайней мере, повторных ударов от них так и не последовало. А в разговорах с беженцами нет-нет, да и проскакивают слухи о том, что в зарубежных новостных лентах успела проскочить информация о проснувшемся таки в Штатах Йеллоустоуне. Может, и байка, конечно, но кто знает... И добивать нас 'заклятые друзья' из-за океана что-то не спешат. Хотя, по логике — должны бы, иначе к чему начинать было? А вот если и правда бахнул Йеллоустоунский супервулкан, про который разные там экологи и прочие 'видные эксперты' в непонятных областях время от времени начинали в прежние времена рассказывать страшные сказки... Ну, думаю, тогда им там, за 'большой лужей' сейчас точно не до нас. Впрочем, нам тут от этого 'отрадного факта' ничуть не легче и уж точно не теплее. Связь пока еще имеется и по информации с востока — скоро станет чуть легче, уже в Мантурово и Шарье разрушений почти нет, там 'эмчеэсники' сейчас авральными темпами лагеря перевалочные для беженцев организуют... Но до той Шарьи даже от Вологды — почти четыре с половиной сотни километров... Пешком, под непрекращающимся черным ледяным дождем. Для неподготовленных людей со скарбом и детьми — дистанция нереальная. А у нас люди и из-под Санкт-Петербурга, и от Петрозаводска бредут. Сколько до спасения не дойдут? Сколько уже не дошли?

Сейчас топливо на трассе есть только у нас. 'Стрижи' на пару с региональным 'Лидером'*, разбавленным какими-то с бору по сосенке собранными мобилизованными резервистами, вообще непонятно, какой род войск представляющими, кое-как экипированными и так же вооруженными, тут сейчас за все и за всех: провести и уберечь от разграбления редкие колонны с продовольствием до немногочисленных гуманитарных пунктов, разбросанных вдоль трассы, прикрыть от нападения сами эти пункты, разобраться с бандитами... Бандитизм на дороге, вроде, только несколько дней как появился, но уже стал не просто проблемой — настоящим бедствием. Всего пять дней прошло с момента обмена 'ядерными любезностями', но отдельным гражданам этой сотни часов вполне хватило для полного перерождения. Или они всегда такими были, просто гниль свою от остальных скрывали талантливо? Стаи каких-то отморозков нападают на беженцев. Насилуют, убивают, отбирают последнее. Хотя, казалось бы — что забирать-то? И ведь если б только криминалитет разбойничал. Вполне себе законопослушные в недавнем прошлом граждане начали в шакальи стаи сбиваться, да на таких же, всего лишившихся, беженцев нападать. 'Офисный планктон' говорите, 'хомячки'? Ну-ну... Не видали вы, похоже, в какую нечисть эти вчерашние 'белые воротнички' могут превратиться, едва брюхо от голода подвывать начнет. 'Сдохни ты сегодня, а я завтра'. Плевать на всех, главное — выжить самому. Страшно, реально страшно, даже мне. Потому что творят эти бывшие люди что-то уже совсем запредельное в своей жестокости и бессмысленности. Ведь все, запретов нет, законов нет, полиция вся как сквозь землю провалилась — делай что хочешь... Кто-то смеялся над популярным еще совсем недавно в Интернете 'Грабь, убивай...' и что-то там еще про гусей? Да, тогда было смешно... А теперь — даже у таких много повидавших и битых жизнью волкодавов, как я, волосы дыбом встают.

А нас слишком мало, последний раз я спал почти трое суток назад, мы носимся вдоль трассы как угорелые, но все равно вовремя успеваем далеко не всегда. Да и когда успеваем... Нет, понятно, что когда успеваем, то удается кого-то спасти. Ну, при плохом раскладе, за кого-то отомстить.... Вот только ощущения при этом все равно поганые. Почему? А каково, по вашему, расстреливать или вешать обоссавшееся (в самом прямом, физиологическом смысле), воющее от ужаса и размазывающее сопли по не успевшей утратить упитанности роже тридцатилетнее 'дитятко'.? Которое от большого ума решило, что пришло 'веселое время' и можно поиграть в 'Безумного Макса', только не в компьютере, а взаправду? Да еще и на стороне 'плохих парней'? Что с таким делать? 'Понять и простить'? Так не выйдет, за бандой этих 'детишек' уже 'хвост' из полудюжины трупов, это не считая ограбленных и изнасилованных... В суд тащить? А где сейчас ближайший работающий суд? Вот и начинается 'правосудие прифронтовой полосы', когда застали на месте преступления, и там же, не отходя от кассы, и приговорили, и в исполнение привели. 'Высшая мера социальной защиты', правильная формулировка была советском в уголовном кодексе двадцатых годов. Именно так. Есть твари, представляющие для общества реальную опасность. И их смерть — это не наказание, как казнь стали называть позже. Это именно защита. Люди защищаются от выродков, поставивших себя вне любых законов. Но когда у выродка вот такая пухлощекая, зареванная и измазанная соплями физиономия... Тьфу, мать твою, гнусь какая. Даже стрелять противно. Но вариантов нет. Они никого не жалели.

— Татарин — Рыбаку! Татарин, Татарин — Рыбаку! Как слышишь меня, прием? — хрипло заорал вдруг динамик рации на торпеде нашего бронированного УАЗа.

— На связи Татарин, слышу тебя, Рыбак! Прием.

Связь сейчас — это отдельная песня с припевом. По идее, в каждом нашем автомобиле радиостанция есть, но дальность связи, мягко говоря, скромная. А 'плечо', по которому мы мотаемся — ого-го, какое. Вот и приходится стараться справляться с возможными проблемами своими силами, вызывая 'соседей' только по самой острой необходимости. И то, без нездоровой акробатики не обходится. Чтоб докричаться до соседа, который действует километрах в сорока от тебя, нужно, словно дрессированная макака, лезть с антенной и бухтой кабеля на плече по мокрой и скользкой лесенке на верхушку ближайшей вышки сотовой связи. И, закрепив антенну наверху, на самой верхушке, орать оттуда парням, оставшимся у машины, мол, вызывайте. И висеть там, на ледяном ветру, дрожа от сырости и холода, пока те с соседом все-таки свяжутся. То еще удовольствие, скажу я вам.