Замысел божий. Глава I

Несмотря на то, что доктор, в силу своего нелюдимого характера, держался особняком, Анри считал его своим другом и не сомневался, что Антонио пойдёт за ним и в огонь, и в воду, не раздумывая и не спрашивая зачем. Но за восемь лет знакомства мало что удалось узнать о прошлом доктора. Не любил тот рассказывать о себе, да и к другим в душу не лез. Если, конечно, в этом не было врачебной необходимости. Тут уж доктор проявлял недюжинный талант исповедника.

Анри иногда удавалось захватывать пиратов, не успевших скрыться с места грабежа и освобождать их пленников. Особенно сильно даже недолгое пленение сказывалось на женщинах, но не только они замыкались в себе. Обычно в таких случаях роль утешителя брал на себя священник, но на "Победоносце" таковых не имелось — только флот Его Величества мог иметь эту привилегию. Да это и понятно — кто же добровольно затворил бы себя в душной и не стоящей на месте коморке? Разве что приказ епископа мог заставить священников, в большинстве своём привыкших к размеренной и сытой жизни, взойти на корабль. Но Анри и не расстраивался по этому поводу — у него на кораблях были не только католики, но и протестанты, так что конфликт падре с частью команды был бы неизбежен, поскольку, послушный долгу, святой отец обязан был бы попытаться обратить "заблудших". Сама же команда, которая, в отличие от общепринятого правила, будучи постоянной, а не набираемой вновь на каждый новый фрахт, сдружившаяся и сплочённая боями, не спрашивала, кто какой веры. Тем более что, примкнувший к Анри весной 1652 года сеньор Антонио, получивший степень доктора медицинских наук в самой Саламанке, [48] добровольно взял на себя некоторые функции священника и не плохо с ними справлялся.

Доктор заметил Анри, но, повернувшись к позвавшей его девушке, заговорил с ней.

"Надо подойти" — решил Анри, но не успел. В этот момент за его спиной раздался радостный оклик. Из-за здания конторы вышел управляющий. Раскинув руки для объятья и широко улыбаясь, сеньор Хакоб быстро приближался. Ожидая управляющего, Анри оглянулся, но доктора и Фебе уже не было.

— Капитан Анри, как же я рад вас снова видеть! — по-отечески обнимая, радостно приветствовал хозяина управляющий.

Почему он с первого дня стал обращаться к Анри не иначе как "капитан", никто не знал, просто приняли это как причуду вредного старика. Все, кто имел дело с сеньором Хакобом, кроме Анри и Антонио, недолюбливали его. Он боролся за деньги сеньора капитана так, как будто они были его собственными. При платежах отстаивал каждый реал с таким рвением, как будто отдавал не чужие деньги, а цедил собственную кровь!

Увлекая Анри в контору, старик успел посетовать на здоровье и на дочь.

— Уже двум женихам отказала! Я бы мог настоять своей отцовской волей, но не могу видеть её слёз! — держа Анри за плечи, почти тыча ему в ухо своим длинным крючковатым носом, жаловался управляющий. — Ох, видать, не дождаться мне внуков!

Анри подумал о докторе, но ответить не успел — на ходу приказав слуге сбегать за сеньоритой Фебе, старик сам лично поднёс к своему бюро второй стул для "сеньора капитана" и, усевшись на своё место, принял бумаги от капитанов "Дельфина" и "Отважного".

Глянув на кислые лица офицеров, ожидающих боя за каждое песо на ремонт кораблей, Анри положил руку на поданные ими управляющему бумаги и непреклонным голосом потребовать выдать деньги. Управляющий закряхтел и, недовольно бурча себе что-то под нос, снял с пояса ключ и полез в огромный окованный медью сундук, стоящий по правую сторону от бюро, за монетами.

Когда удовлетворённые капитаны ушли, Анри вытащил из-за пояса опустевший кожаный мешочек и потребовал наполнить его серебром. Продолжая ворчать, сеньор Хакоб зачерпнул монеты мерной медной миской и всыпал их в кошелёк.

— Энрике, должно быть, уже поставил "Победоносец" в док, так что заплати, сколько скажет. И за ремонт призовых фрегатов тоже — мне некогда ждать, они мне нужны к двадцать третьему.

— Как вам будет угодно, сеньор капитан. — недовольным голосом ответил управляющий. — Стало быть, вы тут лишь на неделю?

— Надеюсь. Да, кстати, в понедельник, после заседания кабильдо, тебе принесут бумаги на энкомьенду. Заплатишь, сколько надо и сразу же нанимай людей на строительство красильни.

Управляющий кивнул. Подошла Фебе. Поприветствовав Анри, обратилась к отцу:

— Что вы хотели, батюшка?

— Принеси сеньору капитану чашечку чая, — сказал дочери сеньор Хакоб. И, довольно улыбаясь, повернулся к Анри:

— Капитан "Милости божьей" доставил с Кюрасао партию отличного чая по сходной цене. Часть её я уже отправил в Веракрус, кое-что вы бы могли предложить губернатору, а кое-что, полагаю, вы захотите взять на корабль.

— Не откажусь. Жаль, война не благоволит торговле. Гораздо выгоднее было бы продать чай в Сент-Джонсе. Я слышал, что сэр Хэмптон большой любитель чаепитий.

— Все войны когда-нибудь заканчиваются, сеньор капитан, — философски заметил сеньор Хакоб.

— Ладно, пока будем ждать мира, займёмся делами домашними.

Выслушав жалобы управляющего на индейцев, мешающих работе каменоломни и на увеличившиеся расходы, связанные с наймом новых охранников, выпив чая и просмотрев отчёты о торговых операциях, сообщив сеньору Хакобу свои мысли по поводу дальнейших планов, приказав передать троим из прибывающих в Белиз капитанам торговых флейтов распоряжение присоединиться к Победоносной армаде для доставки камня и древесины в форт Кагуэй, долго и упорно отказываясь от настойчивых приглашений отобедать и, наконец, воспользовавшись появлением второго солдата, Анри откланялся и ушёл.

Направляясь к таверне "У Сандро", где обычно проводила время команда "Победоносца", Анри обдумывал тревожные сведения, приходящие с каменоломни.

Несмотря на то, что торговля с индейцами была запрещена ещё во времена конкисты Карлом V, торговцы частенько наведывались в индейские деревни. Не был исключением и Анри.

Испанцы давно уже отменили рабство индейцев, но обложили население покорённых народов данью, заставляя их заниматься выращиванием тех культур, которые были необходимы испанцам, в ущерб тем, что кормили самих индейцев. Главное место в этом списке занимали специи. Для Юкатана доминирующей культурой стала ваниль, но также не малый спрос был на кориандр, перец и, конечно же, какао. Для самих же индейцев майя, да и не только майя, главное растение, кормившее их со времён ацтекского Кетцалькоатля и его майского варианта Кукулькана, на протяжение почти девяти тысячелетий, был маис. Не менее важным для майя были бобы, тыква, томаты, батат, маниок, ямс, маланга и, занимавшее второе место за маисом, хлебное дерево — рамон. Не пренебрегали майя и фруктами. В маленьких садиках возле каждого дома, без особых усилий со стороны индейцев, росли папайя, авокадо, сапот, саподилья, аниона и гуайо.

Большинство этих питательных и вкусных культур научились выращивать на своих асьендах и испанцы, но, как бы они не старались, урожаи маиса у индейцев были гораздо обильнее, не смотря на более примитивные, с точки зрения испанцев, технологии.

Вот за всеми этими дарами земли и приходил Анри в небольшое поселение, оставшееся на месте некогда великого города. Его название было давно забыто, поэтому заселившие его развалины индейцы называли это место просто Алдеа — "Деревня". Иезуиты, которые первыми добрались сюда, дали ему своё название — Каменный пруд из-за большого каменного водохранилища, некогда снабжавшего водой древний город. Охотно приняли это название и индейцы, лишь перевели его на свой майя [49] — Алтун-Ха.

Верные своему христианскому долгу, иезуиты кого насильно, кого добровольно, приводили "детей природы" к истинной вере, регулярно посещая селение земледельцев из близко расположенного монастыря. Вот только однажды, при очередном визите, застигли монахи майских жрецов за ритуальным обрядом жертвоприношения на вершине величественного пирамидального храма. Возмутились, привели солдат и пали все жрецы за своё нежелание отказаться от веры предков. Заодно сожгли и языческие храмы-пирамиды, чтобы уберечь новых христовых "овечек" от соблазна. С тех пор оставшиеся в Алтун-Ха индейцы мирно занимались земледелием, послушно крестили детей в монастыре и тихо, незаметно, привносили в новую веру элементы старых традиций и ритуалов.

Индейцы из Алтун-Ха были первыми краснокожими, увиденными Анри. Его покорили эти мудрые и трудолюбивые люди. Не удивительно, что он быстро нашёл с ними общий язык, освоив майя. Впечатлённый развалинами некогда огромного и величественного города, он хотел понять, как эти люди, возделывающие поля каменными мотыгами и палками-копалками могли построить нечто такое значимое, подчиняющееся единой планировке и продуманное до мельчайших деталей. Увы, жрецов, которые единственные могли ответить на многие вопросы, уже не было.

Общаясь, обменивая испанские ножи и топоры на шкуры и специи, солёное мясо на фрукты и овощи, Анри подружился с местным касиком, [50] получившим при крещении имя Хуан, но называющему себя по-прежнему Кама Каб — "Сильная Рука". Да и среди других жителей посёлка любознательный испанец вызывал симпатию. Именно они и подсказали когда-то Анри где искать камень для строительства города.

Анри решил утром, взяв с собой небольшой отряд солдат, отправиться в Алтун-Ха и поговорить с касиком. Если же народ ица, до сих пор непокорённые испанцами, но заключившие перемирие, продержавшееся несколько десятков лет, решили выйти на тропу войны, то, скорее всего, Кама Каб будет об этом знать.

09.

Добравшись до таверны, Анри увидел внутри многих своих людей. Отпустив сопровождающих, он направился к одному из длинных столов, стоявший у стены в противоположном входу конце зала, за которым сидели дон Себастьян, Густав и солдаты. Первым судовладельца увидел дон Себастьян, всегда занимающий такие места, с которых можно вести наблюдение и за залом, и входной дверью. Он вскочил, толчком согнал пьющего рядом с ним пиво солдата и махнул рукой, приглашая Анри занять освободившееся место на лавке.

Направившись к столу, Анри, прошёл мимо согнанного доном Себастьяном абордажника, устроившегося возле компании матросов, извинительно похлопал его по плечу. Будучи уже немного навеселе, вояка улыбнулся и поднял кружку с пивом: "Ваше здоровье, Адмирал!".

Анри сел рядом с доном Себастьяном и поискал глазами хозяина заведения. Сандро Рамирес разносил еду. Маленький, кругленький, с жидкими седыми волосёнками, ореолом обрамляющими лысину и такой же седой и жиденькой, коротко стриженой бородёнкой, он умудрился удерживать три глубокие деревянные тарелки с пикадильо [51] в одной руке в то время, когда второй ловко засовывал деньги в кожаный кошелёк, висевший на поясе длинного, засаленного, не раз залитого разными соусами, фартука.

Выцветшие, заплывшие жирком, но зоркие глазки трактирщика уже давно заметили Анри. Встретившись взглядом с уважаемым гостем, сеньор Сандро приподнял руку с тарелками, но, чтобы быть уверенным, что жест был правильно истолкован, дополнил его высоким, почти женским голосом, тем не менее перекричавшим зал:

— Уже несу, сеньор Анри!

Засунув в кошелёк последний мараведи, [52] он повернулся в сторону очага, где его жена, сеньора Долорес, помешивала черпаком булькавшее в большом котле варево, и крикнул ей:

— Вина сеньору Анри!

Долорес, невысокая дородная женщина, повернувшись на голос мужа, поправила выбившиеся из-под чепчика черные локоны, кивнула и, степенно развернувшись в сторону открытой двери, закричала низким, гудящим голосом:

— Лусия, неси вино сеньору Анри!

Пока грузное тело сеньора Сандро с удивительной ловкостью огибало столы и бродивших в поисках места посетителей, его свободная рука успевала при этом бить по натянутым к тарелкам рукам не богатых, а стало быть, и менее значимых гостей, Анри глянул на дона Себастьяна. Сидевший облокотившись о стену и державший длинный деревянный кубок с вином, тот терпеливо ждал, когда с ним заговорят.

— Пленных сопроводили без проблем, капитан? — голос Анри тонул в гомоне пивших, жевавших, разговаривающих и громко смеявшихся посетителей.

— Разве бы я мог подвести вас, сеньор Анри? — в тихом, едва слышимом голосе дона Себастьяна не проскользнула ни обида, ни сарказм.

Анри пришлось наклониться ближе, чтобы услышать ответ. Всегда мягкий, тихий и даже приятный, но совершенно бесстрастный, голос дона Себастьяна полностью преображался только во время боя. Лишь когда он отдавал команды и можно было оценить всю его силу. Раньше этот аристократ раздражал Анри своей манерой говорить, но за два года их знакомства, в течение которых капитан пехотинцев стал чуть ли не его тенью, Анри не имел ни единого повода упрекнуть дона Себастьяна. Потомок одного из самых знатных родов Испании общался совершенно одинаково с безродными и с именитыми, в бой шёл впереди солдат, увлекая их своей отвагой, безропотно сносил все тяготы корабельной жизни и при этом умудрялся выглядеть опрятным. Солдаты уважали и любили своего капитана ничуть не меньше, чем самого Анри.

— Ваша пикадилья, сеньоры! — улыбающийся хозяин таверны принялся расставлять тарелки с едой перед Анри, доном Себастьяном и Густавом.

— Вы умеете вовремя появиться, сеньор Анри! — зазвенел весёлый голос навигатора.

— А вы что, давно ждёте? — поглядев по очереди на Густава и дона Себастьяна, спросил Анри.

— Не то, чтобы очень, но я уже успел выпить две картийи [53] пива, — всё так же улыбаясь, ответил Густав.

Дон Себастьян пожал плечами и передав Анри одну из лежавших в центре стола деревянных ложек, сказал:

— Я не успел даже выпить своё вино.

Анри ещё не попробовал пикадилью, как пятнадцатилетняя дочь сеньора Сандро принесла кувшин с вином и такой же деревянный кубок, как и тот, что сейчас стоял перед доном Себастьяном. Всегда весёлая, черноволосая сеньорита Лусия, сверкая большими жгучими глазами, налила вина, не забыв при этом показать симпатичному сеньору Анри свои ямочки на румяных щёчках. Долив вина и дону Себастьяну, девушка грациозно удалилась.

Набирая ложкой очередную порцию густого наваристого супа, Анри незаметно наблюдал за сидевшим почти напротив Густавом. Голландский навигатор был ровесником Анри, но выглядел моложе своих лет. Его длинные, слегка курчавившиеся, некогда тёмно-русые волосы яркое карибское солнце сделало золотистыми, а длинное худощавое лицо украсило веснушками, придавшими Густаву налёт юношеской невинности. Этот эффект усиливался чистым взглядом голубых глаз и стыдливым румянцем, мгновенно заливавшим бледное лицо навигатора по поводу и даже без оного.

Фраза голландца о том, что Анри всегда появляется вовремя, напомнила момент их первой встречи.

Это было года три назад. Анри тогда вышел с Кюрасао и направлялся в Сантьяго-де-Куба. Когда на левом траверзе [54] появилась Аруба, была ночь. Луна лишь изредка пробивалась сквозь плотные облака. Победоносная эскадра шла галфвинд [55] кильватерным строем при порывистом ветре. Вперёдсмотрящие пялили глаза в темноту и старались разглядеть хоть что-нибудь в те краткие мгновения, когда бледный лунный свет падал на неспокойное море. При очередном просвете с "Вороньего гнёзда" на бизань-мачте донеслось: "Паруса по правому борту!".