Дневник молодого человека (21+)

Я попытался подсчитать, сколько водки он взял, исходя из того, что водка стоит не больше восьми рублей, но что-то голове совсем не хотелось этим заниматься, и я бросил это занятие.

— Утром еле встали, — продолжала Ирина, блестя глазами и разглядывая оторванный кусок рыбки — как бы его сподручнее откусить. — И на работу. Hеудобняк такой. Сидим. А мужики: Девчонки, а что румянец такой нездоровый? — Да здоровый, здоровый, — вяло отвечаем мы. Я на всякий случай потерла себе щеки — для правдоподобия. — Галка, а что нос красный? — снова начинают они. — Да натерла, — отвечает Галка. — Девчонки, что-то пахнет тут у вас. Вчера, что-ли, кто-то пил? — распоясались мужики. Такой облом! Ну, мы конечно сжались, всё, как партизаны, отрицаем, старательно дышим в сторонку.

Я промолчал, не зная, как реагировать на это. С одной стороны — рассказ о ее каких-то знакомых, а с другой — рассказ именно для меня, возможно, чтобы я сделал какие-то выводы. Или не делал, а рассказывает она просто так, то, что просто считает интересным? Поди тут разберись!

— А как-то ждем машину — что-то долго ее нет, — продолжила она, потихоньку откусывая маленькие кусочки от толстой горбушки. — Спирту выпьем и дальше. И порядочно так набрались! А нечего было задерживаться!

Она посмотрела на меня и я кивнул, изображая полную солидарность.

— А как-то на Алтае деревенские к нам, девчонкам, повадились ходить. Нас трое девчонок было. Но рабочие деревенских к нам не пускали. А когда рабочие уехали, дедок один заговаривал парней, а нам мигал в это время, прячьтесь мол. Мы в бане часто ночевали. Дедок свечку на подоконник поставит — значит, есть в доме кто-то. Уберет — можно идти. Дедок смешной был, все говорил мне: Эх, если бы не мои 163 и 65, я бы за тобой приударил!

Я снова грустно кивнул, в душе очень хорошо понимая этого дедка — я бы и сам и в 70 и в 90 за ней тоже бы приударил. Разлил остатки вина. Поставил пустую бутылку на пол, ближе к дивану, чтобы о нее случайно не запнуться.

Рыба, кстати, закончилась и я не стал по старой пивной традиции шерудить среди своих очисток — вдруг что плохо обглодалось? — постеснялся.

— Есть еще тортик. Будешь? — предложил я, не зная, как ей еще угодить.

Ира как-то странно улыбнулась, блеснув в полутьме глазами.

— Что ты меня все кормишь? — спросила она. — Не люблю быть обязанной. Я бы тебя к себе домой пригласила, да у меня одни пирожки.

— Пирожки я тоже люблю, — произнес я, впрочем, даже почему-то не надеясь на то, что она пригласит меня к себе в гости.

Ирина засмеялась.

— Давай торт! — коротко тряхнула она головой. — Только покурю сначала.

И мы снова вышли на кухню, оставив бокалы с вином в зале.

Она сначала тщательно вымыла руки в кухонной мойке. Я терпеливо стоял позади, так как единственное место напротив батареи, где ей понравилось сидеть — это табуретка возле мойки. Поискала глазами полотенце. Я кивнул на боковую стенку — на крючке висело. Ирина старательно вытерла руки. Села на свое привычное место. И пока я мыл руки, она уверенно взяла мои спички возле газовой плиты, закурила. На этот раз я сел рядом с ней на батарее — захотелось быть к ней поближе. Развернувшись, она над моей головой слегка прикрыла форточку — чтобы на меня не очень дуло, и я тут же размяк от ее неожиданной заботы обо мне! Сидели молча. Она курила. Я просто сидел рядом, желая и боясь обнять ее за талию, или за плечи.

— Да, на Алтае! — вдруг вспомнила она, сверкнув глазами. — Когда наши в гости приехали, меня тогда должны были отправить в поле. Но мне хотелось побыть со всеми, и я сказала начальнику: "Вадя, ты что? Ко мне единственный приезжает, на днях поженимся!". Он и не отправил.

Я снова меланхолично кивнул, подумав про себя — может, ей просто не нравятся долгие паузы в разговоре, и она просто пытается их как-нибудь заполнить, не важно чем?

Сходил в зал, принес на кухню табуретку с бокалами и рыбьей чешуей. Стал ссыпать мусор в ведро под мойкой.

— А это что? — спросил я, показывая на целый кусок ребрышек в углу табуретки.

— Да это я тебе оставила, — совершенно серьезно ответила она, и я чуть не сел — оказывается, она действительно обо мне позаботилась! Хорошая девочка, прямая, бесхитростная! — радостно подумалось мне в этот момент.

Я переложил ребрышки на блюдечко. Выкинул оставшийся мусор. Протер табуретку влажной тряпкой. Решительно посмотрел на нее. Она, покуривая сигарету, смотрела вправо, в сторону темного проема в зал. Вспомнив, я открыл холодильник, достал тортик. Молча выставил его на стол. Так же молча, внутренне ожидая от нее вопросов по поводу появления торта, достал из верхнего ящика тумбочки длинный кухонный нож. Снова вспомнив, потрогал чайник — вполне еще горячий и можно не подогревать. Потом разрезал завязки. Снял верхнюю крышку. Неуверенно повертел в руках нож, прикидывая, как получше разрезать. Потом посмотрел на Ирину — почему-то вдруг очень сильно захотелось, чтобы торт разрезала именно она — у нее вид в этот момент был очень уж заинтересованный. А может, словно ролевая игра — она хозяйка в моей квартире? Решительно протянул ей нож, благо она по-быстрому покончила с курением.

— Режь, — твердо произнес я, протягивая ей нож рукояткой вперед. — Приятно все-таки посмотреть, как девушка хозяйничает. Тем более, что резка тортов — это женское занятие.

— Да я не умею! — искренне воскликнула она.

— Режь давай! — стал настаивать я, получая от этого какое-то непередаваемое и в то же время странное удовольствие.

— Может, тогда тебе еще и картошку пожарить? — веселясь, поинтересовалась она, и в ее глазах забегали маленькие хитринки.

— Да, конечно! — подхватил я, улыбаясь. — Как раз сбоку от тебя стоит!

— Да я чистить не умею! — засмеялась она, поддерживая мою игру.

— Режь торт! Не отвлекайся! — скомандовал я, возвращая ее к исходным позициям и снова тыча рукояткой ножа.

Ира притворно вздохнула. Взяла нож. Покрутила торт, приноравливаясь. Снова театрально вздохнула и принялась резать. Неуверенно как-то. Испачкалась вся. И смотреть на это было очень уж забавно. Так бы и расцеловал, если бы не боялся, что она обидится и уйдет.

Торт разваливался прямо на глазах и я, чтобы привлечь к себе ее внимание, дотронулся до ее талии и обжегся от этого. Она обернулась. Я молча протянул руку к ножу.

— Торт жалко, — объяснил я, стараясь придать своей интонации очень и очень грустные нотки.

Она весело улыбнулась, не возражая. Наши руки встретились и мне снова почему-то стало жарко.

Забрал нож. Аккуратно нарезал то, что еще не развалилось. Открыл навесной шкаф над мойкой, достал пару блюдец.

— На Алтае спим с подругой, — между тем непринужденно принялась рассказывать она. — Слышу, стук. Жду, когда Галка встанет, откроет — она к двери ближе спала. Но она не встает. А тут все стучат и стучат. Я жду, жду, потом не выдержала, встала — ну, мол, сейчас выскажу ей все, что думаю! Открываю дверь — а там Галка стоит. А ты где была? — в полном обалдении спрашиваю я. — В туалет ходила. А ты что не открываешь? — Да жду когда ты встанешь, откроешь.

Я на всякий случай тактично посмеялся — надо все-таки поддерживать разговор, а то она заскучает! Достал две чашки, налил в них чай из заварника, потом подлил кипятка, выставил чашки и блюдца на стол. Взял ножик, осмотрел торт в поисках куска потолще. Медленно, чтобы не развалился, принялся цеплять его ножом.

— Отец работает на трех работах, — продолжила Ира, с искренним интересом наблюдая за моими действиями. — Пить хоть перестал. А так пил по-черному.

— Как зовут? — меланхолично поинтересовался я.

— Леонид.

Итак, подумал я, значит она у нас — Ирина Леонидовна... Однако, звучит красиво!

— Я в зале спала, — между тем продолжила Ира. — А у брата была своя комната. Но мне у него больше нравилось. И когда я ложилась в его комнате, он брал меня за шкирку, тащил и бросал обратно в зал!

Она почему-то радостно посмотрела на меня. И я откровенно растерялся и очень уж поспешно кивнул.

Быстренько, чтобы кусок торта не шлепнулся на стол, переложил его на ближайшее блюдце. Она все еще с интересом следила за моими действиями, и мне это было очень приятно! Положил второй кусок себе. Выдвинул верхний ящик тумбочки, взял две чайные ложки. Разложил их по блюдцам. Блюдце с более толстым куском пододвинул к Ирине.

— Угощайся!

— Спасибо,— вежливо ответила она, присаживаясь на ближайшую табуретку и пододвигая к себе блюдце и чашку.

— Но, сначала, давай уж допьем вино, — предложил я, садясь у мойки и беря свой бокал.

Она молча взяла свой. Чокнулись. Молча и добросовестно допили. После чего Ира взяла чайную ложечку и аккуратненько отсоединила от торта небольшой кусочек. Все также аккуратно она отправила его в рот. Я молча наблюдал за этим процессом, тихо млея в душе. Потом поняв, что глупо сидеть и пялиться, на то как девушка ест торт, взял свою ложку и принялся за свою порцию. Торт был Прага, совсем свежий — мать брала в своей столовой, в кондитерском цеху, и торты ля "своих" сильно отличались от тех, что выставлялись на витрины.

Какое-то время мы молча постукивали ложками о блюдца, сосредоточившись на десерте.

— Вкусный, — наконец произнесла Ирина.

Я кивнул в ответ.

— Если нужен сахар — сахарница перед тобой, — вспомнил я.

Теперь уже она кивнула мне в ответ. Снова отломила ложечкой небольшой кусочек. Снова, приоткрыв ротик и обнажив зубки, пухлыми губами взяла с ложки тортик. Сомкнула губки. Медленно пожевала. Поднесла чашку с чаем ко рту — снова раскрыла губки, мягко глотнула. Я тихо млел, замерев с ложкой в руках.

— А кроме "Спокойной ночи" тебе что-нибудь еще нравится? — наконец спросил я — есть в полной тишине мне почему-то было очень уж неловко.

Она задумчиво посмотрела на меня.

— "Самая обаятельная и привлекательная". Очень мне нравится. Смотрела раз шесть или семь.

Я согласился — фильм действительно хороший.

— А как-то довела Женю из группы! — вдруг вспомнила она, оживляясь с чашкой чая в руке. — Парни поймали меня, привязали к столбу, сняли босоножки, смазали мои пятки джемом и позвали его собаку Пейджа. Это была пытка на щекотки. Но я щекоток не боюсь, мне все равно.

И я тут же подумал — вот красивая высокая девушка, ей заводили руки за спину, привязывали руки к столбу, потом привязывали ее талию, возможно, еще и ноги... Мне стало почему-то очень уж горячо! Вот дебилы! — злясь, подумал я. — Привязывали такую девушку! И она ведь, наверняка, не сопротивлялась! И после всего этого она до сих пор одна! Как же это так?! Как так может быть?! — в каком-то странном возмущенно-возбужденном состоянии подумал я, представив, как я бегу за Ириной, которая — я точно знаю! — не будет сердиться на меня, если я ее схвачу! Вот я ее поймал, завел ей руки за спину, и она при этом полностью мне покорна и нисколько не сопротивляется! Потом я связываю ей руки за спиной — и она снова покорна, иначе я бы просто не смог ее связать! А потом я подвожу ее к столбу, ставлю на колени — чтобы иметь доступ к ее пяткам, привязываю покорную девушку к столбу, без какой-либо попытки к сопротивлению! Потом я снимаю с нее босоножки и начинаю намазывать на ее пятки джем! Да я бы после всего этого тут же на ней и женился! — подумал я очень уж сильно возбуждаясь от только что представленных картин. Вспотел даже. Дыхание участилось. Кровь ударила в голову.

Я решительно встряхнулся, испугавшись, что в какой-то момент просто перестану за себя отвечать!

— Ты сколько весишь? — решительно, и почему-то даже агрессивно, спросил я, возможно, чтобы выбить из себя последние образы и связанные с ними мысли. — Если это, конечно, не секрет.

— Не секрет, — улыбнулась она. — Пятьдесят четыре...

— Ну надо же! — воскликнул я. — Да я тебя запросто на руки подниму!

И она сразу же слегка напряглась, перестав улыбаться.

— Нет, я этого не люблю, — быстро покачала она головой, вся как-то съежившись. И мне вдруг на мгновенье почудилось, что к ней, наверное, не раз протягивались грубые мужские руки, от которых она решительно отделывалась, и у нее просто остался рефлекс от всего этого. Или это только почудилось?

Я промолчал и Ирина несколько напряженно разделась со своей порцией торта — я-то свой давно уже съел. Привычка с армии — есть быстро. И все оставшееся время любовался тем, как она ела тортик, красиво приоткрывая свой ротик, беря пухлыми губами кусочек, пережевывала, проглатывала, снова брала...

— Еще? — поинтересовался я.

Она отрицательно покачала головой, отодвигая от себя тарелку. Я встал, собрал чашки и блюдца, сложил их возле мойки и принялся по очереди ополаскивать их, складывая в мойку.

Ирина, присев на батарею, с удивлением посмотрела на меня.

— Не мой посуду, — наконец произнесла она, когда я уже ополоснул последнюю чашку..

— Я не мою, — улыбнулся я ей, тронутый такой заботой. — Просто мать в детстве, еще до школы, навесила на меня обязанность — мыть посуду, — принялся объяснять я. — И накопленный опыт быстро мне подсказал — если посуду сразу же ополоснуть, то потом ее мыть будет гораздо легче.

Взгляд Ирины стал задумчив. Но возникло такое ощущение, что думала она совсем не о посуде. Молча отвернулась.

Из зала донеслись Смоки — настала и их очередь: Вот кен ай ду? Или, как мы пели в старших классах, веселясь от алкоголя: Вод-ку найду! Я опустил в мойку последнюю чашку, выключил воду.

— У тебя есть Сандра? — вдруг спросила Ирина.

Я кивнул.

— Поставь, — попросила она, и это никак не вязалось с ее образом, который я за все это время себе напридумывал — ведь она до сих пор никогда ничего не просила у меня!

— Нравиться? — поинтересовался я, слегка растерявшись.

— Красивая очень! — в легком восхищении произнесла Ирина.

Я пожал плечами — странный подход к музыке! Но сходил в зал, перевернул катушку на другую сторону — сборка все-таки, чего только на ней не было! Нашел Сандру. Зазвучало что-то про Магдалину. Вернулся на кухню. Сел на батарею рядом с ней, вдруг решив, что сегодня я ее обязательно поцелую, иначе день будет потерян зря, и я потом всю жизнь буду жалеть об этом, так как эта встреча вполне может быть нашей последней! Но я все как-то не решался, не осмеливался. Волновался сильно. Решить — одно, а вот исполнить это — совсем другое дело! Да и как-то неудобно и некрасиво все это мне казалось. Она такая открытая, по-доброму улыбается мне, а я вдруг с пошлостями к ней полезу! Но ведь поцеловать ее все-таки надо! И я подбадривал себя: смелее — все равно с ней ничего не выйдет — целовать она не дастся — девочка хорошая, скромная, так что ты ничего и не потеряешь. Но почему-то было стыдно. И она, наверное, почувствовала мои мысли и желания — говорят, женщины владеют телепатией — так как почему-то вдруг отодвинулась на батарее на самый ее край. И от этого ее движения я вдруг решился.

— Извини, я тебя поцелую, — произнес я сухими губами, касаясь рукой ее плеча, и стараясь развернуть ее к себе. Наклонился к ее губам. В висках тут же дико застучало. Кровь бешено запульсировала. Но Ира резко отстранилась.