Спартак

— Согласно донесению легата, Спартак покинул город неожиданно и скрытно. Ни о каком давлении на рабов со стороны наших войск он не упоминает — подал голос в защиту Долабеллы командующий.

— Я считаю, что причиной спешного ухода гладиатора из Венузия являются его лазутчики луканы. Все они ненавидят Рим и охотно донесли рабам все, что только увидят и узнают в нашем лагере. Наверняка они донесли Спартаку о подготовке против него новых легионов, и он поспешил унести ноги. Теперь будет бегать по горам, а нам придется его догонять — предположил Валерий Пизон и в его словах, была доля истины. Конные патрули неоднократно задерживали вблизи лагеря луканских пастухов, да и местных торговцев в римском обозе хватало.

Будь воля полководца, он бы близко не подпустил к своему лагерю всю эту компанию, но обстоятельства заставляли его мириться с их присутствием. Без местной помощи формирование новой армии затянулось бы на долгое время.

— Не будем гадать, что заставило рабов покинуть Венузию. Видимо для этого у него были довольно веские причины. Сейчас важно понять, что они намерены делать в Самнии? Пополнить свои ряды за счет самнитов или это только часть их плана?

— Может Спартак направляется к горе Гарган, чтобы посетить могилу своего дружка Крикса? — предложил Рулл, но Помпей не согласился с ним.

— Все то, что я знаю об этом человеке, не позволяет мне заподозрить его в подобной сентиментальности, — не согласился с ним Помпей. — Скорее всего, он действительно узнал о наших приготовлениях и своим внезапным наступлением решил убить двух зайцев. Нарушить наши планы и пополнить свои ряды за счет сочувствующих ему самнитов.

— Что нам следует делать? Двинуться вслед за Спартаком всем вместе или разделить армию на две половину? — спросил командующего Рулл.

— Не могу отделаться от ощущения, что все действия гладиатора хитрый трюк, в конце которого будет внезапный бросок на Рим. Это единственно больное место удар, по которому максимально выгоден Спартаку. Все остальные шаги ведут его к проигрышу.

— У меня тоже такое ощущение. Спартак должен ударить по Риму, в этом его единственное спасение — поддержал Помпея Котта.

— Значит, мы должны сделать все, чтобы сузить ему возможности для маневра и, не дожидаясь завершения формирования второй армии идти походом на Спартака — предложил претор Гай Клавдий Кассий.

— Возможно, именно этого рабы и добиваются. Сначала заставят нас разделиться, а затем ударят по самому слабому звену и разобьют в пух и прах — не согласился с ним Тиберий Назика. Из-за болезни он не смог присоединиться к Долабелле и помогал претору Квинту Эмилиану в подготовке новых легионов.

— Все может быть, — в раздумье произнес Помпей. — Пусть Долабелла продолжит наблюдение за войском Спартака и для того, чтобы нам было за него спокойно, пошлем ему в помощь часть кавалерии Габиния и два легиона под командованием Пизона и Магниция. Это должно ввести Спартака в заблуждение, что вслед ему двинулись наши главные силы. Сам я вместе с легатом Коттой будем двигаться по другую сторону гор, чтобы иметь возможность в любой момент перехватить рабов, в случае если они вдруг решит перейти их и двинуться на Рим.

Что касается претора Эмилиана, то пусть он спокойно завершает подготовку своих солдат и в назначенный срок снимается с лагеря и вместе с всадниками Квинквиция идет на Рим по Аппиевой дороге. Если произойдут какие-либо изменения и наши планы изменятся, я сообщу вам об этом.

Слова и намерения командующего всем были ясны и понятны, и никто не собирался спорить с ним. Никто, кроме одного человека — Спартака. Мятежный гладиатор не только собирался пополнить ряды своего войска за счет жителей Самнии, но самое главное — намеривался сократить численность римских войск.

Когда ворота Венузии распахнулись и из них под звуки боевых труб, с высоко поднятыми боевыми знаменами стали выходить стройные ряды спартаковских войск, все это являлось отвлекающим маневром. Он должен был привлечь внимание претора Долабеллы и скрыть от его глаз главный замысел гладиатора.

Он заключались в том, что перед тем как покинуть Венузий, Спартак разделил свое войско на две части, поручив командование второй половиной претору Публитору. За сутки до выступления рабов из города, под покровом ночи он увел своих воинов из Венузии. Сразу после этого по городу поползли слухи, что самниты вновь откололись от остальных сил восставших, и держат путь к горе Гарган.

Зная о прежней сложности в отношениях между рабами и италиками, в подобный расклад событий было не трудно поверить.

— Как волка не корми, он все равно в лес смотрит — с негодованием говорили многие фракийцы и германцы после ухода самнитов и жители Венузии охотно им верили. После того как Венузию заняло войско Долабеллы, они повторили их слова слово в слово, когда римляне стали спрашивать горожан о причинах оставления Спартаком города.

Говорили они словоохотливо, искренне веря в то, во что говорят, чем основательно сбили с толку римских дознавателей. Глядя в многочисленные открытые и честные глаза горожан, они не смогли распознать хитрую ловушку, умело приготовленную Спартаком Долабелле.

К огромному несчастью для римлян, Публитор не поднял мятеж против вождя восставших и не двинулся к священной для всех италиков горе Гарган. Хорошо зная прилегающую к городу местность, Спартак решил воспользоваться излюбленной ганнибаловой хитростью и устроил врагу западню.

Имея фору в сутки времени, Публитор спрятал своих солдат в одном из многочисленных ущелий, выходивших на дорогу, ведущую к горе Гарган. Притаившихся воинов было трудно заметить со стороны дороги, так хорошо они были укрыты. Единственные кто мог предупредить римлян о засаде, были местные пастухи, гонявшие стада своих коз по горам. Но они слишком сильно были ими обижены и никто из пастухов не стал пятнать свое честное имя грязным предательством.

Известив Помпея об уходе врага из Венузии, Долабелла вместе с союзниками двинулся вслед за Спартаком, ничего не подозревая о той смертельной опасности, что нависла над их головами. Не заметив ничего подозрительного, мимо спартаковской засады сначала прошла кавалерия римлян, а затем и пехота. При этом сидевшие в засаде воины, ничем не выдали врагу своего присутствия, несмотря на сильный холод, что опустился на землю в эту ночь.

Когда разведчики донесли Публитору, что римляне наконец-то прошли, и вслед за ними никто не движется, он воинам приказал покинуть засаду.

Согласно плану разработанному Спартаком, главное войско восставших расположилось в одном переходе от места засады и ждало обусловленного сигнала. Им было горящее дерево на склоне горы, чей яркий огонь был хорошо виден издалека.

Солнце уже клонилось к закату, когда в обусловленном месте, спартаковские дозорные увидели долгожданный огонь, предвещавший квиритам много горя и печали. Миг и всадники Серванда вскочив в седла устремились вперед, уверенно сокращая расстояние между собой и идущими впереди римского войска кавалеристами Долабеллы. Прошло немного времени и враги оказались друг перед другом.

Будь на месте претора Марк Лукулл, он бы сразу заподозрил неладное и попытался бы любой ценой избежать столкновения с противником. А если этого было невозможно избежать, то занял бы возвышенность, чтобы иметь преимущество, на случай неизбежности битвы.

Вместо этого, Долабелла посчитал, что он столкнулся с арьергардом отступающего врага. Считая, что напавшие на него рабы хотят ценой собственной жизни дать возможность главным силам Спартака уйти дальше на север, претор приказал развернуть когорты в боевую линию.

Предстоявшее сражение не представлялось Долабелле трудной задачей. Как бы лихо не разогнали спартаковские всадники идущую в авангарде союзную кавалерию, против сплоченной линии римских когорт они ничего не могли сделать. Левый фланг римлян прикрывал крутой горный склон, а справа от дороги находилась топкая равнина, начисто лишавшая конницу её ударной силы и маневренности. Чтобы разгромить врага кавалеристы Серванда должны были атаковать плотный строй легионеров, ощетинившихся короткими копьями — пилумами.

Выставив их вперед, римляне были готовы как можно дороже продать свою жизнь, а их противник не находил в себе сил и мужества заплатить цену. Осознание этого придавало легионерам дополнительные силы. Соединившись в одну монолитную линию, они с презрением кричали в адрес врагов обидные и оскорбительные слова, как бы подзадоривая их показать свою силу.

Смелость и радость гуляла по рядам легионеров, однако очень скоро все изменилось. Сначала у них в тылу появились солдаты Публитора, а затем к Серванду подошли главные силы армии Спартака. Только тогда, претору стало ясно, что его войско оказалось зажатым между двумя жерновами смерти, из которых мало кому удастся вырваться живыми.

Страшной и беспощадной была битва в первых числах марта 682 года от основания Рима. Попав в смертельную ловушку римляне предпринимали отчаянные попытки вырваться из неё, а окружившие их спартаковцы были объяты жаждой мести, за тех своих товарищей, что погибли в этих местах год назад.

— За Крикса! За Ганника! — неслось из рядов воинов Публитора, что наседали на римлян с тыла.

— За Эномая! За Антигона! За всех погибших наших братьев! — отвечали им солдаты Спартака, яростно круша ряды противника.

Среди легионеров претора Долабеллы выкриков не было. Была только ругань, крики раненых и вой обреченных на смерть людей. Сотни пар глаз смотрели за спину атаковавших их воинов Публитора. С тоской надеждой вглядывались они в край горизонта надеясь увидеть спешащих им на помощь воинов Помпея. Как они желали услышать звуки боевых труб, увидеть верхушки знамен когорт и легионов, ощутить топот римской кавалерии.

В трудные для себя минуты человеческая натура всегда ждет, и надеяться на чудо, но на этот раз чуда не произошло. Ни легионы Пизона и Магниция, ни конница Габиния так и не пришли им на выручку. Вместо спасительных криков идущей в атаку римской пехоты, легионеры Долабеллы слышали лязг и скрежет мечей спартаковцев, под напором которых неудержимо разваливались ряды их обороны.

Около двух часов шло это сражение между римлянами и войнами Спартака на сбросивших с себя снежный покров просторах Самнии. Около двух часов римские когорты бились со своими противниками, пытаясь спасти свою жизнь, свои знамена и свою честь, но удача отвернулась от них.

Падая под ударами превосходившего их по численности врага, легионеры отчаянно пытались сохранить целостность своих поредевших рядов. Мало кто из них уже надеялся на счастливый исход. Никто не смотрел в сторону горизонта, который стремительно темнел с каждой минутой.

Неизвестно как долго воины Долабеллы ещё противостояли окружившему их со всех сторон противнику. Возможно римляне смогли бы продержаться до наступления темноты и тогда у них появился бы шанс пробиться через топкую равнину не заботясь о целостности своего строя. Возможно, но черное предательство перечеркнуло все их надежды и имя этого предателя было Валерий Долабелла.

Его душа не вынесла вида спартаковских когорт яростно теснящих его войско с двух сторон. Он не смог перенести страшной картины гибели его легионеров под мечами взбунтовавшихся рабов, гладиаторов и сельской бедноты, взявшейся от безысходности за оружие. Не был готов претор к тому, что в самом скором времени примет он смерть от рук воинов Спартака, как до этого погиб консул Марк Лукулл.

Страх с такой силой ударил ему в голову, что у Долабеллы не хватило сил обуздать его и встретить свой последний час, как подобало настоящему римскому полководцу. В какой-то миг волна паники накрыла разума претора, и яростно давя и расталкивая стоявший рядом с ним солдат, Долабелла поскакал прочь из страшного сражения, прямо по топкой равнине, что прикрывала правый фланг его войска.

Как он смог вырваться из тисков смерти, проскакав там, где повредили ноги своих коней многие из тех, кто бросился в бегство вслед за претором, непонятно. Видимо кто-то из бессмертных богов крикнул "Ещё не время!" трем сестрам Мойрам изготовившихся обрезать нить жизни Долабеллы и те послушно покорились ему.

Вместе с претором поле боя смогли покинуть около десятка кавалеристов. Проплутав всю ночь, утром следующего дня они наткнулись на кавалеристов Габиния и поведали им горестную весть о разгроме легионов.

Подлее и коварнее удара, что нанес претор в сердца и души своих солдат не смог бы нанести ни один враг. Вид ударившегося в бега командира, поразил римских солдат сильнее, чем меч или копье противника. Осознание того, что претор бросил их на произвол судьбы, подкосило руки и ноги у солдат Долабеллы. В одно мгновение оказывавшие яростное сопротивление врагу легионеры утратили свой боевой дух и обратились в бегство под пронзительное улюлюканье противника.

Кому-то посчастливилось спастись благодаря резвости своих ног и из последних сил одолеть крутой косогор, и постыдно бросив оружие, затеряться в темных сумраках густых кустов. Другие смогли, с трудом выдирая ноги из проклятой топи, пробежать спасительные пятьсот метров и не получив удара в спину копьем или стрелой, нырнуть в спасительных объятьях ночи.

Таких счастливчиков оказалось около тысячи человек, но все они оказались потерянными для римской республики. Единицы из тех, кто спасся этой ночью, пристали потом к легиону Пизона, что утром следующего дня подошли к месту сражения. Все остальные дезертировали, посчитав, что они уже сполна отдали долг республике и сенату сначала на Балканах, а теперь в Италии.

Ни призывы, ни угрозы не смогли пробить брешь в той стене страха, что прочно поглотил их разум, и взял в плен их душу. Все как один они решили стать сторонними наблюдателями в схватке Спартака с Римом.

По приблизительному подсчету, что произвели римляне по приказу своих преторов, в битве со Спартаком погибло около две трети всего войска, что находилось под командованием Долабеллы. Многие из погибших легионеров мужественно пали в схватке с врагом, но гораздо больше было тех, кто принял смерть от удара в спину.

Когда Помпей со своим главными силами догнал легионы Пизона и Магниция, вид поля боя усеянного телами погибших римлян вновь потряс его душу. За время своей службы Риму он одерживал победы, терпел неудачи, и вид павших солдат уже не так трогал душу человека, привыкшего бросать их в пламя сражения ради одержания победы над врагом.

Полководца поразило иное. Римское войско было не разбито армией противника, оно было им буквально растерзанно. Иного слова к той картине, что открылась его изумленному взору, Помпей подобрать не мог. Ему прекрасно было видно, как безжалостно прошлись спартаковские жернова смерти по рядам легионеров Долабеллы, сокрушив их в пух и прах.

Вид погибшего войска был ужасен, но сильнее вида павших воинов был вид живых, тех, кто пристал к римскому войску через три дня после этой трагической битвы. Их было ровно сто два человека из тех двух тысяч, что попали в плен к противнику.

Все пленные римляне были отданы Публитору, который по требованию своих самнитов устроил поминовение Крикса и павших с ним год назад у горы Гарган воинов. Поминки эти были простыми и одновременно страшными, ибо ради успокоения души павшего вождя, Публитор устроил гладиаторские бои.