Лепила-2

-Дмитрий Олегович! Дмитрий Олегович!...

Всякий раз , когда вот так истошно кричат, я вспоминаю своего первого учителя, матерого анестезиолога Василия Павловича Толоконникова и его правила, которые он вдалбливал мне , тогдашнему щенку, отправленному на 3 месяца для "прохождения практики на рабочем месте" в областную больницу. Потом, за свою жизнь, я встречался со многими специалистами из нашей области, у которых и знаний было побольше, и "ручное мастерство" — поизящнее, но до сих пор благодарен ему за те основы поведения врача-реаниматолога, которые он в меня вложил ("Ты присосись в Павловичу пиявкой и привыкни поступать так, как он" — посоветовал в начале курсов заведующий областным отделением)

— Не кричи! Особенно не кричи на молодых! -строго поучал он меня.— Крик парализует, человек от крика сразу теряется, не знает как себя вести, можно вообще до остолбенения довести. Чем сложнее ситуация, тем более медленная и тихая должна быть у тебя речь — потеряешь на проговор фразы 2 секунды а выиграешь — успокоившийся медперсонал. Делай паузы между словами, людям это позволяет собраться, они подсознательно прислушиваются к твоему голосу, глядишь — сердчишко биться стало реже, дыхание наладилось, вот тебе уже медсестра помочь готова, а не в обморок упасть от твоего вопля "мы его теряем!".Ну конечно, иногда и рявкнуть надо, только к месту и редко — тогда и "рявк" твой куда как быстрее выполняется — раз уж ТЫ кричишь — значит, действительно, не до жиру, надо пошевеливаться. И тех кто кричит — спрашивай медленно, глядишь, что и полезное выяснится. А то бывает, орут "быстрей!", ты побежишь, как с хрена сорвавшись, и только по прибытии узнаешь, что с собой надо было дефибриллятор нести или, корнцанг, к примеру, потому как у тебя там человек куском мяса подавился....

... Поэтому я глубоко вдохнул, сказал себе: "и-раз", и только потом не спеша обратился к Михайловне:

— Ну, что там случилось. Только спокойно, без этого... "Гондурас в огне!"

-Больной ваш...сбесился...убить всех хочет.

Так. Сработал -таки атропин! Оценив обстановку, я пришел к выводу, что с операционного стола больной все же не убежит, да и убийственных поползновений он, вроде, не проявляет. Надо идти, однако, Родину, то бишь, родное отделение от врага спасать...

Скорым шагом (еще один завет, полученный от Павловича гласил: "Торопись медленно! Ты должен иметь возможность сразу после прибытия начать искусственную вентиляцию легких. А не отдуваться, как марафонец на финише!. А комплекс АВС — air,breathing,circulation— любой водитель знать обязан, не то что сотрудник медучреждения...") я дошел до отделения и еще из-за двери услыхал и неразборчиво что-то бубнившие голоса и Ленки Сорокиной, и Корнеевны(стало быть, не убил сотрудников!) и пронзительно высокий голос ветерана Сидоровича:

-Кровь мою хотите всю забрать! Подходите!

Войдя в палату, я застал опасливо стоящих на безопасном расстоянии санитарку и медсестру, при моем появлении быстро метнувшихся ко мне за спину, и дедушку Сидоровича, крепко вцепившегося в ножку табурета, которым он с самым недвусмысленным образом помахивал у себя над головой. Совершенно безумным взором ветеран скользил по сторонам, временами останавливаясь на соседке по палате — молодице, позавчера оперированной по поводу внематочной беременности, которая прикрылась до кончика носа одеялом и тихо подвывала от страха.

Я хотел ласково— успокаивающе, как и рекомендуют в учебниках., начать с пациентом беседу, но он сам ее со мной начал, причем с весьма неожиданного вопроса:

— Ты за Жукова или за Берию?

Вот же, блин... Раньше я, конечно, и не раздумывал бы, сразу бы ляпнул: "За Жукова!". А теперь...хрен его знает. Скажешь "за Жукова", а вдруг он очень любит книги Мухина, и весь из себя — за Берию! Тем более, прочитав, скуки ради, массу исторической и не очень литературы, я и сам как-то и Георгия Константиновича перестал воспринимать, как единственного спасителя СССР во времена войны, да и Лаврентий Павлович, как оказывается, был не таким уж чертом с рогами, каким нам его малевали все эти годы...

-Кровь мою взять хотите? — снова кричал ветеран. Далась ему эта кровь... а пульс все же у него нормальный — с радостью отметил я, бросив взгляд на монитор, на который подавалась информация с чудом не отклеившегося с левого плеча больного электрода. Вот и поди ж ты — инфаркт, да и рак у него, а во время буйства человека ничего не берет. Неизвестно, правда, что потом будет, но до этого потом дожить еще надо, и, между прочим не одному ветерану Сидоровичу. Оглоушит сейчас мою внематочницу по голове, потом будешь доказывать, что "хотел, как лучше"...

Схватив с незанятой койки одеяло и, растянув его пред собой на руках, я медленно двинулся к больному. Неловко размахнувшись Сидорович попробовал нанести мне удар табуреткой, но я легко принял это удар на одеяло, обезоружив старика. Навалившись со всех сторон, мы втроем повалили его на кровать. Сила у него еще была, и он пытался вырваться, но с сумасшедшим прокурором, наставившим мне синяков и шишек ему, конечно, было не тягаться. Лена быстро вкатила пациенту пару миллилитров реланиума, Сидорович засопел и обмяк. Надежно прификсировав его к кровати и, наложив новые электроды на грудь, мы перевели дух. А ведь из-за ерундовой коробочки с батарейкой, цена которой даже для нашей больницы — несчастных сто-двести баксов, едва беды не случилось.

Горестно раздумывая о дальнейшей судьбе отечественной медицины я закончил наркоз (кровь как раз подвезли лишь к самому концу операции, благо, что закончилась она все-таки успешно) я поплелся на утреннюю планерку. Выслушав очередную порцию указаний, спущенных сверху, о необходимости в очередной раз решительно и радикально все углубить , усилить, ускорить я еще больше захандрил.

-Да что вы все, Дмитрий Олегович, так близко к сердцу все берете, — будьте проще, — вполголоса посоветовал мне присутствующий на планерке Витольдович. -В сумасшедшем доме , вон тоже, носки по три метра вяжут, и через каждый метр пятка. — так что же, всем теперь на столь прогрессивный метод переходить?

-Да надоело уже, Генрих Витольдович все это — хуже горькой редьки, — честно признался я. — У нас элементарного не хватает, а сверху присылают указы о том, что надо добиться уровня качества, на которое тратится тысяч так 10 евро к примеру, но добиться за 100, н не тысяч — просто 100 — нашими, причем из этой сотни 50 надо сэкономить . А когда с цифрами в руках доказываешь, что это невозможно, тебя дружно убеждают в том, что Земля имеет форму чемодана...

В отделении дедушка уже несколько отошел от действия и реланиума и атропина. Пульс, слава Богу, был не ниже 40, по-видимому, отек проводящих путей, вызванный инфарктом, постепенно проходил. Не исключено, конечно, что по мере рубцевания зоны инфаркта, блокада снова нарастет, но может к тому времени пациент наш хоть немного окрепнет, глядишь, переправим его в область, а там....

— если Бог будет милостив

-если найдется свободный кардиостимулятор,

-и смелый хирург

-и не менее смелый анестезиолог

-и не будут они ленивые, чтобы отказать дедушке по причине, что он "неоперабельный" и "неперспективный"

-и заведующие у них тоже будут нормальные, не боящиеся испортить статистику отделения лишним возможным смертным случаем

— а дедушка перенесет операцию

-и дальнейший уход за собой... ну, может, все и будет хорошо...

-Извините, доктор, -виновато просил ветеран.— Я не хотел...

-Да, ладно, легко простил я старика.— Мы все понимаем, это болезнь, побочное действие лекарств. А что вы все за кровь свою боялись?

-Да тут такая история..., — замялся он.,— я это никому не рассказывал. Вы услышать не боитесь? — неожиданно жестко спросил меня ветеран.

-Да что уж меня испугает то,— добродушно ответил я, полагая, что все на этом свете видел и слышал.

-Ну, смотрите, — неопределенно ответил Сидорович, и начал рассказывать:

— Когда в госпитале я лежал, было это. Мы наступали тогда, все соседи вперед продвинулись, а мы — ну никак...Деревенька у нас на пути встала, Стариновичи, знаете? — Я кивнул головой.

-Вот... А в ней церковь была, так удачно стояла — весь подход к деревне с нее простреливался. Посадили там фрицы двух пулеметчиков и всю нашу часть они к земле привязали. А обойти — никак, болота ж там, сами знаете. Это сейчас они попересыхали, и то когда — никогда в дождливый год, скотина там тонет, а уж в те поры...-он тоскливо махнул рукой. -Да и еще: командир у нас был... ну скажем, не шибко смелый.—

— "В бою скромен" -пробормотал я изречение Суворова

— Во-во..Это ж надо обход искать, инициативу проявлять, по карте, в конце концов, ориентироваться надо уметь, а ну как заблудишься, выйдешь не туда — все, уклонился от боя, не выполнил приказ командования — "взять Стариновичи к 13.00!". По-военному времени — расстрел... Ну так ему проще было людей на пулемет бросить, положить их всех, а потом наверх сообщить: "не могу, мол, взять,...сильное сопротивление противника..., большие людские потери...,прошу подкреплений...". Хоть как его проверяй — он перед командованием чист — да, пытался взять, да, понес потери. Ему новых , таких, как мы, щенков пришлют, он их тоже уложит, а к тому времени, глядишь, соседи вперед продвинутся, немцы отойдут, фронт сам собой и выпрямится, можно наверх реляцию слать — " взяли Стариновичи!". И взяли таки. Старики из тех Стариновичей рассказывали, что одного фрица на той колокольне все-таки убили, ну, а второй пулемет на плечо положил, да и отступил потихоньку, неспешным шагом, как стемнело. Только это потом было, а в день, как на эти клятые Стариновичи наступали, народу там полегло — воинское кладбище там только в пару раз меньше, чем здешнее. Толковые у немцев пулеметчики были — солдаты из тех, что побольше, чем я на войне побыть успели, говорили, что, бывало, два соседних немецких пулеметчика между собой "морзянкой" разговаривали. Ну, а уж стреляли... Тот гад, что на церкви сидел, через пять обычных патронов одну разрывную в ленту вставлял. Подготовился, сволочь. Ну и навезли в госпиталь к нам народу — да все сплошь тяжелые, с кистями оторванными да кишками вывороченными. Это еще, кого успели из-под огня вынести , да и то, половину до госпиталя живыми так и не довезли. Госпиталь наш в школе стоял, старой, деревянной еще, в ней сад яблоневый был, чудом каким-то уцелел, ну, потому как жарко было , мы там, прямо под деревьями и лежали, а уж в классах там кто потяжелее, операционная там тоже была. Раненых как начали возить, так тоже в саду складывали. Ты такого доктор и не видывал. Крики, ор, не приведи Господи... А в наступлении, сам понимаешь, ничего не хватает, особенно если оно второй месяц идет. Бинтов перевязать и то не было. И вот, останавливается возле меня хирург наш, военврач, капитан, уж и не помню фамилию его, но хвалили его, говорили что из самой Москвы, рядом с ним фельдшер, да и разговаривают : "крови" , фельдшер говорит,— "не хватает, всю уже влили, что была, и не подвезут, сообщили, что машину санитарную бомбой накрыло. Все в клочья" — ну, точно, как вы давеча. А хирург помолчал чуток. А потом и говорит, негромко так: " в посюдину заготавливать будем". Или не " в посюдину", чудно как-то сказал. Фельдшер аж вскинулся: "опять! не могу я", говорит. А тот ему: "приказываю, не то еще больше потеряем." И отошли. Услышал я только еще: " ... и всех агонирующих.." А через пару минут, гляжу — убитых тех, кто до госпиталя нашего не доехал — в сарайчик, что неподалеку стоял потянули — кого на носилках, кого так, волоком. Фельдшер с медсестрой туда какой то баул притащили, корзину, и дверь закрыли. А еще через полчаса медсестра оттуда выскочила, полную корзину чего-то понесла, аж сгибается, а как выскакивала она — открылась дверь. Я и сейчас без очков читаю, а тогда зрение — орлиное было. На момент один увидел, а до сих пор в глазах стоит: балка под потолком, а к той балке за ноги солдатики подвешенные висят. Белые как мел. Возле одного фельдшер присел, возится, а из шеи у солдата — кровь ручейком в бутыль бежит. И показалось мне — не струей бежит она, а толчками вроде, совсем слабыми... И еще куча тел в углу...

Старик осекся и прикрыл глаза рукой. Я тоже представил себе эту картину, себя на месте того несчастного фельдшера ...и зябко передернул плечами.

— Потом лежу, и вижу — выносят из сарая их, рядком возле него положили, и Ванька, дружок мой...там.

Ветеран отнял руку от повлажневших глаз и сказал негромко:

— Вот такая она, война была, не киношная... Ну, а вчера, и так переживаний куча была, так и нахлынуло: показалось, что опять я в том госпитале лежу, и того и гляди меня в сарай потянут..

По пути домой я снова и снова переживал рассказ бывшего пехотинца. " По Юдину" они кровь забирали... Только одно дело, читать сухие строки из официальной биографии: "С.С.Юдин...один из основоположников....был виртуозом спинномозговой анестезии...внедрил в практику широкое использование трупной крови, что позволило в годы Великой Отечественной Войны спасти сотни жизней...", и совсем другое РЕАЛЬНО представить, ЧТО это было такое — "забор трупной крови", которой, если верить той же биографии, ".. в одном институте Склифосовского заготавливалось ежемесячно около 2000 л...". Еще я подумал вдруг, что как-то совсем не встречал на длиннющих полках с исторической литературой , книги бывших военных медиков. "Я воевал на Т-34...", "..на "Тигре", "...на таком самолете", "...на сяком самолете", "Воспоминания разведчика", "...пехотинца", "...артиллериста", "...подводного парашютиста" — а вот такой скромной книжицы, как что-нибудь вроде: "Записки врача полевого госпиталя. Мой путь с Н-ской бригадой" — видеть особо не приходилось. Хоть лично для меня, как медика интересно было бы почитать воспоминания простого работяги-лепилы той Войны. А глухо, неизвестно все у врачей и не ясно совсем: как лечили, от чего умирали, с чем боролись — не в институтах и лечебницах московских, а "в грязи и крови полевых лазаретов". Вот хотя бы такой момент: как осуществлялась инфузионная терапия в условиях массового поступления раненых на той же Курской дуге? Тут с одним-то раненым навозишься, пока подколешься, а если их — поток?! Да к тому же мы ведь катетер в вену вставляем, а что тогда было? Как, к примеру лили кровь в эти спавшиеся вены, через какие резиновые трубки, через какой фильтр? Как иглу фиксировали, пластыря тогда ведь не было? Или был? Как анестезиологи общий наркоз давали, с какими осложнениями сталкивалсь? И в этом война остается той самой, "Неизвестной ...".

По пути домой я заглянул в музей, к Дине. Хотелось узнать, нет ли каких вестей от Ермолаева. Хоть он и говорил, что выберется не раньше следующего года, однако чем черт не шутит.

— А Дина Викентьевна на экспозиции, там немец этот пришел., что вчера на кладбище был. Говорит, что воевал здесь, хочет вспомнить былые дни, сказала мне еще одна сотрудница музея, пожилая женщина в темно-зеленом платье.

Из зала, расположенного дальше доносились голоса: звонкий динин, негромкий переводчика и глуховатый гортанный немецкий говор. Время у меня было, я немного подождал в коридоре, вскоре из зала вышли все трое: Дина, лысоватый молодой человек в сером костюме и пожилой немец, которого я уже видел вчера. Удивительно, как все же они себя содержат, — лицо, хоть и морщинистое — но подтянутое, ни жиринки в теле...