Блин, опять я про сериалы думаю!
Кому сказать — засмеют: Леха сериалами увлекся...
А я не увлекся!
Я их вообще никогда не смотрел. И смотреть не собираюсь. Не по чем смотреть. Телевизора нету. Да и не интересно мне на такую ерунду время тратить. А сон это совсем другое... это...
Да и кому, какое дело, чем я занимаюсь под своим одеялом?! Чем хочу, тем и занимаюсь. Мужик я самостоятельный, ни перед кем отчитываться не собираюсь. Захочу — на луну выть стану, захочу — опять браслет надену. Да и не буду я им долго пользоваться. Вот только убеждусь... или убедюсь?.. Короче, как только узнаю, что этот арапчонок мне не родня, так сразу и верну браслет. Пускай старик другому идиоту его впарит. А я обойдусь без такой развлекушки. Может быть, потом... когда-нибудь... если ностальгия вдруг забодает... тогда и загляну в родовую память еще раз. Может, и узнаю то, чего хочу.
Кстати, Санут ушел, пора сон досматривать.
Интересно, чего Ксюха скажет той забывчивой дурынде? Понятное дело, что ничего хорошего, но хотелось бы поточнее. И дословно. Бабы так смешно матом разговаривают.
8.
Все знают, что понедельник — день тяжелый. А если нерешенные проблемы тянутся еще с той недели, то лучше бы их отложить до вторника. Вот только моя проблема не откладывается — не тот случай.
Я с самого утра ищу Кисоньку. А он, как Фигаро, и тут, и там, и еще где-то. Все его видели — "вот только что пробежал!" — одна я его не могу нигде застать. Словно он прячется от меня. Или прячется без всяких "словно"? Натворил дел, а теперь стыдно на глаза показаться?.. Только я его все равно выловлю, не сейчас — так вечером, он сегодня опять дежурит. Подменяет кого-то.
Сегодня в больнице проверка или комиссия — все с самого утра бегают, как клюнутые куда-то. Даже осмотра толкового не было. Забежали толпой — почти все незнакомые — спросили "как дела?", и убежали не дослушав. Олежку тоже смотреть не стали. Детская увидела, что он спит, сказала "потом зайду", и умчалась за остальными. Еще и дверью так хряпнула, что штукатурка посыпалась. Но сыночка не проснулся.
Арапчонок тоже просыпаться не стал.
Он почему-то много спит. Я хожу по коридорам, а он спит, еду в лифте — спит, зашла в аптеку — тоже спит. Только, когда голодный, тогда просыпается. Или, если закакашкался. Оставлять малыша самого боюсь. Два раза пробовала, больше не хочется. Вот скажет Кисонька, что все с ним будет в порядке, вот тогда и оставлю. А пока пускай побудет со мной. Ноша не велика, плечо не отвалится. Вчера я его полдня на руках носила и ничего — жива. А после обеда кенгурятник купила — переноску для совсем маленьких. Мягкую, теплую и с фиксатором для спинки. Я для Олежки это собиралась купить. Потом, когда выйду из роддома, но спустилась в аптеку за бутылкой воды, и увидела нужную вещь. Купила сразу же. Хорошо, что денег хватило. Обычно, я неделю или две думаю, надо брать или обойдусь как-нибудь. А когда понимаю, что надо и не обойдусь, начинается обычная нервотрепка: то вещи нет, то денег, то расцветка не нравится, то размер не мой. В конце концов, я покупаю то, что хотела, но на порадоваться сил уже нет. А вчера вдруг подумала, что пора жить по-новому. Надо — взяла, и не стоит тратить время на поиски в других местах. Лучше я это время с Олежкой проведу. И не буду расстраиваться, если узнаю, что где-то можно было купить дешевле. Буду считать, что компенсировала этим лишнюю беготню и нервотрепку.
Уже в палате примеряла кенгурятник, вложила в него арапчонка — Олежка спал, а этот все равно на руках — и сразу поняла разницу: и ребенок при мне, и руки свободны. Еще в шарф широкий завернулась — красота! И малыш от сквозняков закрыт, и мне теплее — не июль месяц ведь на дворе. Да и показывать арапчонка кому попало, не хочется. Вот скажет Кисонька, что можно, тогда и покажу. Другие-то мамочки не таскают с собой маленьких, Олежку я тоже не таскаю, но он и остается спокойно один, а этот... И что делать с ним — ума не приложу. И посоветоваться не с кем. Не хочется Кисоньку подставлять. И эту... дуру забывчивую.
Поскорей бы Кисонька нашелся! А то уже и обед скоро.
Из столовой во всю пахнет гречневым супом. Столовой эту комнату только мы называем. Так проще и быстрее. А на двери ее висят две таблички: на одной "Комната приема пищи" написано, а на второй — четверка. Красного цвета. А больничный персонал говорит правильно и длинно: "комната приема пищи". Тетя Шура, что привозит тележку с едой, всякий раз громогласно сообщает: "Ходячие пациентки пищуются в комнате приема пищи, а лежачие пищуются под капельницей!" И так она вкусно говорит это "пищуются", что и не хочешь есть, а все равно тарелку под черпак подставишь. Пускай не домашний харчик, но теплый, свежий и за то спасибо.
В столовку я вошла как раз вовремя — тетя Шура понасыпала всем голодным и на меня внимание обратила.
— Бери тарелки, девонька, пищуйся. Тебе детенка кормить надо.
Это она бирку у меня на руке заметила. Потом я вспомнила, что бирки на этом этаже у всех, и обозвала себя дубиной стоеросовой. Но тарелку взяла, и от двойной порции не отказалась. Хорошо, что у меня обе руки свободные! Были. Так, держась за тарелки, я и стала высматривать место за столом. Высмотрела у окна. За тем же столом сидела Ольга.
Ольга тоже в субботу рожать собралась, только раньше меня. Ее сразу после обеда наверх забрали. А я ни в субботу о ней не спросила, ни вчера не зашла, даже не вспомнила, что мы с ней на одном этаже. То целыми днями рядом крутилась, когда она мне нужна была, а теперь вот и думать забыла. Неудобно-то как! Что она обо мне подумает?
Села возле Ольги, пока место не заняли. Поздоровалась, поздравила, сказала спасибо за поздравление, а извиниться постеснялась. Знаю, что надо, что виновата, но язык не поворачивается. И Светка рядом сидит. Она мне еще на втором этаже надоела. Хорошо, что мы теперь в разных палатах.
Конечно, возле окна не очень-то тепло, но лучше уж есть сидя, чем стоя хлебать. Я и так последнее свободное место заняла. Не все ходячие мамочки обедали в столовке. Или ребенок не отпускал, или аппетита не было, или был, но в другое время. Тогда пациентки харчили в палатах то, что Бог послал, а домашние принесли. Да и места в столовке совсем немного: три стола, шкаф, холодильник, мойка и десять стульев. А для одиннадцатой голодной посадочное место не предусмотрено. Мостись на подоконник, если стоя есть не хочется. Но зимой лучше стоя, чем возле холодного окона.
Пока я раздумывала над несовершенством мира, Ольга закончила обедать и вытащила из кармана сложенные листочки. Развернула, постучала ложкой по стакану, привлекая внимание сидящих за другими столами.
— Девочки, я тут набросала небольшой списочек. Все самое необходимое, что может понадобиться молодой мамочке. Рекомендую ознакомиться и скопировать, — и помахала тетрадными листочками, исписанными с двух сторон.
Светка первой схватила их, повертела, глянула на самый последний и возмущенно заявила:
— Здесь же больше двухсот пунктов! Это же рука отвалится все писать!
— Тогда отксерь, — предложила практичная Наталья, и тут же отобрала листочки. — После меня. Так, что здесь имеется? Ну, и почерк у вас, Ольга... не знаю отчества.
— Для пациентов — Ольга Валентиновна, а между нами девочками — Ольги будет вполне достаточно. А почерк у меня обычный, "докторский".
— А вы по чем доктор? — заинтересовалась Светка. — Вот у меня тут...
— Я доктор по детям, — перебила ее Ольга. — "Педиатр" называется. А если у тебя что-то где-то не так, то с этим лучше обратиться к Кисоньке, то есть к Юрию Андреевичу.
Все засмеялись. Я тоже невольно улыбнулась, вспомнив неуловимого Юрия Андреевича или Кисоньку, как за глаза называли его пациентки. Гинеколог он милостью Божьей, и все стараются попасть в его палаты или рожать на его дежурстве, но манера выражаться у него своеобразная. Некоторые впечатлительные пациентки или их родственники жаловались главврачу. Я случайно услышала, как он читал Кисоньке нотацию, чисто формальную, потому как надо. Юрий Андреевич выслушал все молча, буркнул: "Ладно, понял" и опять вошел в палату с неизменным: "По кроваткам, кисоньки, покажите писоньки". Как говорится, горбатого могила исправит.
— А я не знала, что педик — это сокращенно от педиатр, — сказала вдруг Светка.
Я чуть чаем не захлебнулась, когда такое услышала.
— Нет, милая, — ласково ответила Ольга. — Педик — это сокращенно от проктолог. Только сокращали на английском.
— Правда? Я запомню, — обрадовалась Светка.
Похоже, Ольгину шутку она восприняла всерьез.
Я тоже потянулась к списку:
— Можно?
Наталья без особой охоты отдала листочки.
— Я только посмотрю, — пообещала я. — А если надо, то отксерю в двух экземплярах. Тут внизу и ксерокс есть.
— А ты откуда знаешь? — удивилась Наталья.
— А я здесь уже неделю лежу.
— Что, осложнения какие-то? У тебя или... — заинтересовалась Светка.
— Нет. Слава Богу, все в порядке. Просто я за неделю до родов легла. На всякий случай. Погода такая, что скорая может и не успеть.
— И правильно сделала, — кивнула Ольга.
А Светка разочаровано вздохнула. Эта мамашка обожала слушать рассказы о всяких страстях-напастях, что случаются с другими. Или долго и нудно рассказывать про какой-то сериал, который никто, кроме нее почему-то не видел. Ее послушать, так кажется, что она больше ничего и не смотрит. И как фифочка, в модной прическе и в дорогущем маникюре, смогла выносить и родить ребенка, я слабо представляю. Ну, какая из нее мамаша? Ее же саму с ложечки кормить надо. Наверно, вся семья, а может, и две семьи, сдували пылинки с этой "хрупкой лилии", а она лежала под телевизором и изображала из себя умирающую леблядь.
— Ольга, я давно хотела узнать, — начала Наталья, ревниво посматривая на листки в моих руках. — Вас специально учат так неразборчиво писать или это у тебя почерк плохой?
— Почерк у меня вполне нормальный. Был. Но напишешь что-нибудь совершенно безобидное разборчивым почерком, а впечатлительная мамочка возьмет карточку, прочитает и начнет таскать ребенка по бабкам и экстрасенсам. И зачем мне такое счастье?
Насчет впечатлительности мне не надо много рассказывать. Моя начальница каждое утро начинала с тщательного и подробного разбора очередного сна. Почему она решила, что я что-то в этом понимаю, трудно сказать, но первую половину дня все разговоры крутились вокруг одной единственной темы: "Чего Вере Петровне надобно ждать от судьбы?" После двенадцати, когда магазин открывался, начальница высматривала знаки судьбы в каждом покупателе и в каждой покупке. А если знак не высматривался, то к высматриванию пытались подключить всех сотрудниц, вместе с уборщицей тетей Зоей. Достала меня эта Вера Петровна так, что я от нее в больницу сбежала, на неделю раньше. Сидеть в декрете и слушать, что думают обо мне родители, не хотелось. Папа обязательно найдет, что сказать, чтобы я себя последней дрянью почувствовала. Вот и не стала им ничего говорить. И ездить к ним не стала. Осталась жить на той квартире, что мы с Темкой на год вперед сняли. И работала, пока могла. Чтобы самой в четырех стенах не сидеть, и не думать всякое... разное. Да и деньги лишними не бывают. Надеяться-то мне больше не на кого.
— Ольга, а вы точно уверены, что нам все это понадобится? — Наталья, вроде бы случайно, коснулась листков и, опять же, вроде бы случайно, забрала их у меня. — Все-таки здесь много чего написано...
Отнимать листы я не стала. Не драться же мне с этой бизнес вумой из-за двух бумажек. Да и весовые категории у нас разные. Зашибу еще ненароком.
— Наташа, а кем ты работала до декрета?
— Адвокатом.
— Я почему-то так и подумала, — улыбнулась Ольга. — Только не обижайся, Наташенька. Просто каждая профессия накладывает свой отпечаток. А теперь ответ на твой вопрос: написала я только самое нужное, что сильно облегчит жизнь маме и ребенку. Особенно в первые месяцы.
— Я не обиделась, — сказала Наталья и потрясла тетрадными листками. — Но мне здесь кое-что не понятно...
— Я тоже не поняла пункт пятьдесят семь! — радостно сообщила Ирочка.
Она стояла возле Натальиного стула, который вдруг оказался возле нашего стола, оттеснив Светкин стул к самому окну, и заглядывала Наталье через плечо. При Ирочкином росте это было совсем не трудно. Метр пятьдесят в тапочках на каблуке, крепенькая, улыбчивая, отчего на румяных щечках появлялись замечательные ямочки. При темных волосах и смуглой коже, Ирочка почему-то казалась светлой, и так легко носила свой большой живот, что все невольно улыбались, когда видели этот шарик на ножках. Сегодня, рано утром Ирочка родила двух девчушек, а уже к обеду вышла в столовую на привычные посиделки-постоялки. Везде, где появлялась Ирочка, люди начинали улыбаться. Там, где появлялась Ольга, сразу же начинались разговоры на тему: "Что делать с ребенком, если у него..."
Бывают люди, которым просто необходимо изливать на окружающих свои знания, и хорошо, если окружающие с благодарностью впитывают излитое, а не отбиваются камнями и палками.
— Пункт пятьдесят семь? А что там?
Ольга потянулась к исписанным листочкам. Наталья показала из своих рук, не желая расставаться с полезной информацией.
— Так... пятьдесят семь... ага, вижу! Бюстгальтер для кормящих, брать импортный, немецкий или итальянский. Ну, и чего здесь непонятного?
Ольга посмотрела на Ирочку, улыбнулась ей, потом повернулась к Наталье.
— То, что бюстгальтер нужен, это мне понятно. И зачем два брать, тоже понятно. Но почему импортный? Что наш нельзя? — уточнила вопрос Наталья.
— Можно. Но импортный лучше.
— А как же "поддержим отечественного производителя"? — захотелось мне пошутить.
— Вот когда отечественный станет шить лучше и дешевле импортного, вот тогда я и стану его поддерживать. Обеими руками. И не только руками. Ольга сложила ладони лодочкой, приставила их снизу к груди и слегка покачала. Округлости под халатом увесисто всколыхнулись.
Наталья кивнула, похоже, удовлетворенная ответом. Но тут встрепенулась Светка.
— Но ведь немецкий бюстик в четыре раза дороже нашего!
Можно подумать, что она голодает. Сама же хвасталась, что двести долларов потратила на прическу. Я этот кошмар не стала бы делать, даже если бы мне триста заплатили!
— Если ты спустишься на первый этаж и заглянешь в аптеку, там бюстгальтеры немного дешевле. Там все немного дешевле, чем в центре. Если кто-то не приобрел еще приданое для ребенка, рекомендую приобрести. Можно, конечно, и наш бюстгальтер купить, там и такие есть, но, после первой стирки, резинки у него растягиваются и ничего не держат. Не говоря уже о том, что весь срок кормления в этой сбруе не выходишь.
— Почему? — спросила Светка, рассматривая испорченный маникюр.
За день до родов нас всех заставили обрезать ногти.
— Да спать в нем неудобно! Я тоже как-то погналась за дешевизной, купила и так намучалась, что, и сама больше не покупаю, и другим не советую.
