Liberte (Книга 1. Главы 1-10)

— Электричество? — коротко спросил он.

В ответ я кивнул головой.

— Запоминайте. — немного приподняв опущенные руки он начал показывать упражнения. Сжимал и разжимал кулаки, сгибал и расставлял пальцы, то складывая их щепотью, то растопыривая в разные стороны, вращал кисти и встряхивал ими, а затем начал разрабатывать пальцами одной руки другую. Следя за его действиями, я старался ничего не упустить. Когда он закончил я с надеждой спросил.

— Поможет?

— Облегчит. — и он, будто в том, что со мною случилось была и его вина, смущённо улыбнулся.

Я уже было открыл рот, чтобы поблагодарить его, но в этот момент заработали динамики, заглушив и подавив собой все окружающие звуки. Я перестал слышать даже шум дождя монотонно барабанящего по пластиковому навесу над трибуной с представителями тюремной администрации. Весь этот скрежет и грохот были как минимум непривычны. Судя по сморщившимся лицам стоявших рядом со мною людей, от повышенной чувствительности барабанных перепонок страдал ни я один. До тех пор, пока исправно работал мой чип, все массовые оповещения и объявления, а в Академии и приказы, я получал через него. Единственным исключением, пожалуй, являлась только ежегодно проводящаяся для курсантов-первогодок торжественная процедура принятия воинской присяги, но это была неизменная дань многовековой традиции.

Многократно усиленный динамиками металлический голос эхом метался над плацем между тюремными корпусами. Согласно требования администрации все лица, чьи имя и фамилия будут названы, должны построиться отдельно от остальных. Я оказался шестым в списке, чему не сильно удивился, так как фамилии в нём были банально отсортированы по алфавиту. Гораздо больше меня заботило то, почему я оказался в нём. Вглядываясь в лицо каждому пополняющему наши ряды, я сделал вывод что в этой немногочисленной группе я, пожалуй, являюсь самым молодым.

Когда нас набралось, наверное, человек сто или немногим меньше, поступила команда двигаться. Никакого подобия организованного строя или колонны не поддерживалось, за этим никто не следил и видимо этого и не требовалось. Промокших, сбившихся в кучу нас погнали в сторону ворот примыкающего к плацу тюремного космодрома. Понукаемые окриками конвойных и изредка подгоняемые несильными тычками дубинок в спины отстающих, мы перешли на бег. Наше безропотное стадо шлёпало в разнобой ногами по неглубоким лужам, не успевающим стекать в ливневую канализацию, разбрызгивало вокруг себя тучи брызг, обдавая друг друга холодной водой и вскоре ко всему уже имеющемуся у меня ассортименту нехитрых радостей добавились ещё промокшие ноги. Мы притормозили всего один раз у силового барьера, ограждавшего космодром от проникновения незваных посетителей. Но как только первый ряд заключённых боязливо проследовал через энергетическое поле, не получив при этом никаких повреждений, оставшиеся уже без опасения напористо продавливали свои тела через ослабленный силовой барьер и вскоре наша колонна споро набрала прежний темп передвижения. Однако бежать долго не пришлось. У ближайшего грузового орбитального челнока нас по команде остановили и начали сгонять, перестраивая в колонну по одному. Всё это время я старался держаться в самой гуще толпы, сейчас же оказался в силу проявленной мною нерасторопности почти в самом конце образовавшейся длинной вереницы человеческих тел. Передо мной открылся во всей красе новый этап процедуры транспортировки арестованных лиц.

Под укрытием трапа грузовоза нас поджидали двое новых конвойных. Об их принадлежности к числу членов экипажа челнока однозначно свидетельствовали нарукавные нашивки на комбинезонах выполненные в виде стилизованных золотистых орбитальных колец вращающихся вокруг безликой планеты земного типа. Эти мелкие детали их одежды служили видимо неотъемлемым атрибутом гордости так разительно отличающим их от "бескрылых" наземных собратьев, носящих на своих шевронах лишь расчерченное меридианами и параллелями схематичное изображение планетарного глобуса. Судя по тому с каким нескрываемым презрением и чувством превосходства, они взирали на сопровождавших нас "церберов", было ясно что по здешним меркам их социальный статус котируется на порядок выше. Пусть даже и неофициально, но уж в их собственном внутрипонятийном табеле о рангах, наверняка. С ленцой подойдя к первому стоящему во главе колонны, один из них нанёс ему резкий размашистый удар в живот, отчего тело заключённого дёрнулось и тут же низко согнулось чуть было, не рухнув на землю. Однако конвойные не дали ему упасть, отработанным движением подхватили обмякшее тело и потащили его внутрь челнока. По пути несчастный комично подёргивал волочащимися ногами, но никому из нас не было смешно. "Первоходка" — раздался чей-то негромкий и безразличный комментарий впереди меня. Практически сразу, лишь ненадолго нырнув в зев грузовоза, конвойщики вернулись и процесс повторился сызнова с той лишь только разницей что наученный горьким опытом своего неудачливого предшественника или же просто более умудрённый тюремной жизнью арестант до их приближения заранее успел принять согнутую в поясе позу, низко склонив голову и подняв загнутые назад руки, растопырив при этом пальцы, демонстрируя тем самым свои пустые ладони.

Его старание было безусловно оценено. Заслужив своим поступком одобрение, он избежал удара и поддерживаемый за запястья заломленных назад рук был без лишней жестокости препровождён в недра грузовоза. Его наглядный пример внушил всем оставшимся образец правильного поведения и далее погрузка проходила без каких-либо эксцессов.

Когда подошла моя очередь я в точности повторил все действия, приняв унизительную позу и почувствовал, как чужие ладони несильно обхватили мои запястья. Пока меня вели в таком неудобном положении я всё боялся споткнуться, пытаясь приноровиться к шагу конвойных и нервно семеня ногами. К счастью долго это не продлилось. Стоило нам взойти по трапу в тамбур, как меня тут же передали в руки других конвоиров. Охнув, я был вынужден выпрямиться в тот момент, когда мою левую руку сильно заломили за спину, а ворот робы перехватив потянули назад. Направляемого таким образом меня погнали в открытый люк второго отсека. Я успел заметить, что один люк уже задраен и открытыми остаются ещё четыре. В вытянутом помещении отсека находились два длинных параллельных ряда расположенных вовнутрь, лицом друг к другу сидячих мест с подлокотниками. Меня прогнали меж них по узенькому коридорчику почти в самый конец отсека, где по левому ряду уже сидел неполный десяток заключённых. Отправленный толчком в кресло я, повинуясь команде положил руки на подлокотники и электромеханические крепежи сомкнулись намертво, зафиксировав их.

Пока один из конвоиров занимался мною, второй не вмешиваясь надзирал за нами. Откинув по приказу голову на спинку кресла, я услышал, как мой ошейник со щелчком закрепился в изголовье и потянув меня назад ощутимо врезался мне в горло. Лишь ноги остались свободны, но сковать ещё и их было бы избыточной предосторожностью. Предпринятых мер было уже более чем достаточно.

Не успел я освоиться со своим новым положением, как конвойные втащили следующего арестанта. Я лишь косился в их сторону будучи не в силах повернуть голову больше чем на двадцать-тридцать градусов. Моим соседом справа от меня оказался крепкого вида мужчина лет тридцати с небольшим. Как мне показалось вёл он себя довольно спокойно, можно сказать даже несколько флегматично. Стоило конвойным закончить с ним и уйти за очередным заключённым из нашей партии, как он, чуть повернув голову в мою сторону одним глазом посмотрел на меня и кажется подмигнув шёпотом произнёс:

— Джордж Риган, но для друзей просто Джордж.

— Дэвид Брэнсон. Можно просто Дэвид. — помедлив также тихо ответил я.

С появлением конвоиров мы замолкли. Так в перерывах между их появлениями и продолжалась наша осторожная, негромкая беседа.

— Кем ты был до всего этого, Дэвид? — и Джордж сделал неопределённый иллюстрирующий его слова жест, поводя одними лишь пальцами пристёгнутой к подлокотнику левой руки.

— Пилот. Военный. — и немного помолчав, я добавил: — Бывший.

— О, коллега! Майор Военно-Космических Сил Федерации. Бывший. — также через паузу и со значением добавил он.

— Лейтенант.

— Быстро же ты отлетался, друг!

Между нами повисла небольшая пауза. Чтобы заполнить её я принялся считать сидения в свободном ряду перед собой. Насколько позволяло мне боковое зрение я смог сосчитать с полной уверенностью до тридцати одного, но так как последние из видимых мною сидений были расположены достаточно близко к выходу, то нетрудно было предположить, что в ряду мест максимум тридцать пять или тридцать шесть. Стало быть, в каждом отсеке мест семьдесят или чуть более того. Всего пять отсеков. Однако... Я мысленно присвистнул. Если нам предстоит полная загрузка, то отлёт состоится ещё не скоро. И хотя дело вовсе не в том, что я куда-то спешил или торопился, просто длящееся ожидание в преддверии неясных и безрадостных перспектив не прибавляло мне душевного спокойствия.

По-своему расценив моё долгое молчание, Джордж ободряюще сказал:

— Не бойся Дэвид. Держись меня и не пропадёшь!

— Я и не боюсь. — солгал я.

— Ну и славно. Только тебя глаз выдаёт и дёргается. — и уголки его рта криво поползли вверх, когда он сделал попытку улыбнуться.

— Правда? Я этого не чувствую. — сильно зажмурившись, а затем открыв глаза я опять скосил их в его сторону.

— Ага, зрачок дрожит и прыгает. Вот так. — и он указательным пальцем постарался изобразить дёрганные и хаотичные движения моего глаза.

Не зная, что на это сказать, я лишь пожал плечами и спросил:

— Куда нас теперь?

— "Скотовозкой" на орбиту, там в "морозильник" и если очень повезёт, то прямиком на Ходак.

— "Морозильник"? — недоумённо переспросил я. Что он имел ввиду под "скотовозкой" уже сидя в этом замечательном транспортнике, понять было не трудно, но вот значение второго слова, скрывающегося под сленговым обозначением "морозильник", оставалось для меня загадкой.

— Увидишь. — многообещающе протянул Джордж. — Ещё тот гроб-межсистемник, как раз для переброски такого мяса как мы. Ты главное, как начнётся выгрузка от меня не отставай. Там надо будет места правильные занять, а не то... — и он грязно выругался.

После погрузки всех заключённых из нашей партии нас надолго оставили в покое, а затем всё продолжилось. Только вместо того, чтобы заполнить до конца оставшиеся в нашем ряду свободные места ближе к переборке, вновь прибывших начали усаживать к нам в конец на сидения противоположного ряда. Глядя на это Джордж странно отреагировал, сделав неожиданный для меня вывод:

— Нам везёт. Сразу двинем на Ходак.

— С чего ты так решил?

— Их сажают отдельно. Чтобы они не помешали нашей выгрузке. Значит нас загрузят и выгрузят из "морозильника" первыми. А они полетят дальше.

— Куда?

— После Ходака? — Джордж на мгновение задумался и замолчал. — На Илдакер, пожалуй, а больше там таких везти и некуда.

— А кто они такие?

— Обычные уголовники. Пираты, убийцы, грабители, ворьё и прочая шушера.

Вскоре мимо нас провели и моего знакомца, показывавшего мне на плацу упражнения для разминки рук. Промокший он трясся от холода и по всему было видно, как он устал и измотан. Он вовсе не был похож на вора и уж тем более на пирата. Впрочем, откуда мне знать, будто я разбираюсь в этом вопросе! Всё моё знание жизненных реалий находится на уровне тупого обывателя, самонадеянно полагающего что он обо всём прекрасно осведомлён и блаженно пребывающего в полной уверенности что окружающий его мир прост и понятен. Говоря иными словами я не знаю ровным счётом ничего и не могу быть уверен абсолютно ни в чём. Подобно слепцу, досконально изучившему свою маленькую комнатку и прекрасно освоившемуся внутри её ограниченных пределов, я внезапно оказался выпихнутым вне её стен, в неизвестное доселе мне пространство, имея в качестве отправного ориентира лишь пославший меня в свободное плавание увесистый пинок под зад.

По мере погрузки второй партии пассажиров, прежде серое и аморфное скопище заключённых принялось дробиться, распадаясь на отдельных персонажей. Обезличенные фигуры обретали свои индивидуальные черты, обозначались незаметные до сей поры различия. В людской массе, представлявшей ранее единую монолитную группу, состоящую целиком и полностью из лиц, исторгнутых нормальным обществом, парий и отверженных поправших установленные законы, вышагнувших за пределы дозволенных рамок, происходило деление на хищников и жертв. Не успели ещё конвойные задраить за собою люк, ведущий в наш отсек, как народ внутри уже начал перешёптываться, делая первые осторожные попытки общения, сбиваться в стайки и самоутверждаться, делая это как всегда за счёт других самым примитивным из всех доступных способов, унижая и подавляя более слабых телом и духом.

Усаженный прямо напротив Джорджа мужчина с неприятным дёрганым лицом мазнул глазами сначала по мне, затем по Джорджу, презрительно ощерился вызывающе скривив толстые губы, но так ничего и не сказав в наш адрес поворочал по сторонам глазами и неожиданно громко особенно после продолжительной тишины прогнусавил:

— Пухлый, ну ты где? Я с тобою ещё не закончил!

Невдалеке кто-то одобряюще заржал, сосед с левой стороны от меня заискивающе захихикал.

— Пухлый, ау! Где ты, мой сладкий? Отзовись! — всё гнусил дёрганый, кривляясь и растягивая слова. Он явно рисовался, привлекая к себе общее внимание.

— А вона ты где! Пухлый, ты чего припух? — и он загоготал, радуясь собственной шутке необыкновенно удачной по его мнению.

Я проследил за направлением его взгляда и стало ясно кто является объектом его издёвок. Мой недавний знакомец. Он сидел отрешённо, глядя перед собой, стараясь абстрагироваться от происходящего вокруг, но это получалось у него плохо и как он не пытался контролировать свои эмоции, на его лице без труда читалось обречённое выражение. Мне стало стыдно и больно за него. Не знаю почему. Может из-за того, что своим видом он чем-то напомнил мне собственное чувство безысходности и неспособности что-либо изменить. Может из-за того, что он был первой живой душой, принявшей во мне пусть невольное и слабое, но деятельное участие.

Постепенно закипая от нарастающей во мне злобы, я вонзился взглядом в гнусавого:

— Рот закрыл! — мой собственный голос прозвучал отчётливо и жёстко, но на моего противника это не произвело никакого впечатления.

— Чего ты сказал, мальчик? Повтори, а то я не расслышал?! — он явно глумился надо мной, играя на публику. Множество любопытных лиц обратилось в нашу сторону с интересом ожидая дальнейшего развития событий.

— Заткни свой рот! — повторил я, осознавая в какое невыигрышное положение поставил себя затеяв эту ссору, но отступать было уже поздно, да и сдаваться я был не намерен.

— Ты кому это сказал, пёс? Да я тебя... — начал было истерично и на показ накручивать себя гугнявый, но тут же прервал свою так толком и не начавшуюся тираду заверещав от боли в коленной чашечке.