— Да, но она хорошая женщина. Пойдем, потанцуем, Элизабет, — Манфред явно потерял всякий интерес и к мистеру Вемиссу и к фройляйн. Он поднял протестующую Лиззи на ноги, и вывел к кругу танцующих. Она шла неохотно, но Брианна увидела, что к тому моменту, как они начали танец, Лиззи уже смеялась чему-то, что сказал Манфред, а он улыбался ей, свет от костра мерцал на их лицах. Они были красивой парой, подумала она, и лучше подходили друг другу по внешности, нежели Сенга и ее Генрих, длинный и тонкий, с топорным лицом.
Инга и Хильда начали спорить между собой по-немецки, позволив Брианне полностью посвятить себя поглощению замечательного ужина. Она так проголодалась, что готова была наслаждаться чем угодно, а фруктовый пирог, хрустящая квашеная капуста и колбаски, лопавшиеся от сока и специй, были редким угощением.
Лишь когда она подтерла остатки сока и жира на своей деревянной тарелке кусочком кукурузного хлеба, она взглянула на лавку бондаря, виновато подумав, что могла бы оставить немного еды для Роджера. Он был так добр, заботясь о чувствах бедного Ронни. Ее охватил внезапный прилив гордости и любви к нему. Может, ей стоит пойти туда и выручить его.
Она отложила тарелку в сторону и стала приводить в порядок юбки, решив привести свой план в действие, но перед ней появились две маленькие фигурки, которые, покачиваясь, вышли из темноты.
— Джем? — сказала она, испугавшись. — Что случилось?
Пламя блестело на волосах Джемми, как свежеполированная медь, но лицо под ними было белым, а огромные темные озера глаз застыли в пристальном взгляде.
— Джемми!
Он повернул свое белое лицо к ней, неуверенным голоском сказал "Мама?", затем резко сел, ноги подкосились как резиновые.
Она смутно заметила Германа, качающегося как молодое деревце на ветру, но не обратила на него никакого внимания. Она схватила Джемми, подняла его голову и слегка встряхнула.
— Джемми! Проснись! Что с тобой стряслось?
— Мальцы пьяны в стельку, a nighean, — произнес веселый голос над ее головой. — Чем таким вы их поили? — Робин МакГилливрей, сам, очевидно, несколько подвыпивший, наклонился к Джемми и легонько ткнул его, не вызвав в ответ ничего, кроме мягкого бульканья. Он поднял руку ребенка, затем отпустил ее, и она упала как пучок вареных спагетти.
— Я ничем их не поила, — ответила она, панику сменяло нарастающее раздражение, когда она увидела, что Джемми на самом деле просто спал, его маленькая грудь поднималась и опускалась в ободряющем ритме. — Герман!
Герман осел в небольшой куче сена и полусонно напевал "Alouette" себе под нос. Брианна научила его этой песне, она была его любимой.
— Герман! Чем ты поил Джемми?
— ...J'plumerai la tete...
— Герман! — она схватила его за руку, и он прекратил петь, удивленно уставившись на нее.
— Что ты давал Джемми, Герман?
— Его мучила жажда, мадам, — сказал Герман с обезоруживающе милой улыбкой. — Он хотел чего-нибудь попить, — тут его глаза закатились вверх, и он неожиданно опрокинулся назад, вялый, как дохлая рыба.
— Иисус Христос на кусочке гренки!
Инга и Хильда выглядели потрясенными, но Брианна была не в настроении заботиться об их чувствах.
— Где, черт побери, Марсали?
— Ее здесь нет, — сказала Инга, наклоняясь вперед и осматривая Германа. — Она осталась дома с малышками. Фергюс здесь... — она выпрямилась, неопределенно оглядываясь вокруг. — Ну, я видела его какое-то время назад.
— В чем дело? — хриплый голос у плеча застал ее врасплох, и она обернулась, обнаружив Роджера с насмешливым выражением лица, что избавило его от обычной суровости.
— Твой сын — пьяница, — сообщила она ему. Затем она уловила дуновение дыхания Роджера. — Следует по стопам своего отца, как я погляжу — холодно добавила Бри.
Оставив это без внимания, он сел рядом с Брианной и взял Джемми к себе на колени. Крепко прижимая мальчика, он потрепал Джемми по щеке, мягко, но настойчиво.
— Привет, Медж, — нежно сказал он. — Ну же, привет. Ты ведь в порядке, правда?
Как по волшебству, веки Джемми поплыли наверх. Он сонно улыбнулся Роджеру.
— Привет, папочка, — все еще блаженно улыбаясь, он закрыл глаза и полностью расслабился, его щека расплющилась на колене Роджера.
— С ним все в порядке, — сообщил ей Роджер.
— Ну, что ж, хорошо, — сказала она, не особо успокоившись. — Что, как ты думаешь, они пили? Пиво?
Роджер наклонился и понюхал испачканные чем-то красным губы своего отпрыска.
— Вишневый ликер, похоже. Там его целые бочки вокруг сарая стоят.
— Святый Боже! — она никогда не пила вишневый ликер, но миссис Баг рассказывала, как его готовить: "Берете сок из бушеля вишен, растворяете в нем двадцать четыре фунта сахара, затем наполняете сорока галлонную бочку и добавляете в нее виски".
— С ним все в порядке, — Роджер похлопал ее по руке. — А это не Герман вон там?
— Да, — она наклонилась осмотреть его, но Герман мирно спал, улыбаясь. — Этот вишневый ликер, должно быть хорошая вещь.
Роджер рассмеялся.
— Он омерзительный. Как сироп от кашля в промышленных масштабах. Но я бы сказал, что он очень бодрит.
— Ты его пил? — она пристально рассмотрела его, но его губы, казалось, были обычного цвета.
— Конечно, нет, — он склонился, и поцеловал ее в доказательство своих слов. Уверен, ты не могла подумать, что такой уважающий себя шотландец, как Ронни, будет заливать горе вишневым ликером. Особенно, когда под рукой есть приличный виски.
— Ты прав, — сказала она, и посмотрела на дом бондаря. Слабое мерцание от огня очага медленно угасло, и очертания входной двери исчезли, превращая здание в не более чем темный прямоугольник на фоне черный массы леса позади. — Как Ронни справляется с этим? — она осмотрелась вокруг себя, но Хильда и Инга отправились помогать фрау Юте: все они толпились вокруг стола, убирая остатки еды.
— О, Ронни. Он в полном порядке, — Роджер поднял Джемми со своих коленей и мягко положил его на бок в солому, рядом с Германом. — Он не был влюблен в Сенгу, в конце концов. Он страдает скорее от неудовлетворенного желания плоти, чем от разбитого сердца.
— О, ну если дело только в этом, — сказала она сухо, — тогда ему не придется долго страдать. Мне сообщили, что фрау Юта уже вовсю занимается этим вопросом.
— Да, она сказала Ронни, что подыщет ему жену. Ронни, если можно так выразиться, философски относится к делу. Тем не менее, от него все еще разит похотью, — добавил он, сморщив нос.
— Фу. Ты хочешь что-нибудь поесть? — она взглянула на маленьких мальчиков, подобрав под себя ноги, чтобы встать. — Я лучше возьму тебе что-нибудь, пока Юта и девушки не убрали все со стола.
Роджер внезапно широко зевнул.
— Нет, со мной все в порядке, — он моргнул, сонно улыбаясь ей. — Я пойду, скажу Фергюсу, где Герман, может быть, смогу урвать себе что-нибудь перекусить по дороге, — он похлопал ее по плечу, встал и, слегка покачиваясь, двинулся в сторону костра.
Она снова взглянула на мальчиков. Оба дышали глубоко и размеренно, заснув мертвецким сном. Вздохнув, она придвинула их поближе друг к другу, нагромоздив побольше соломы вокруг, и накрыла их своим плащом. Начинало холодать, хотя зима уже закончилась, и мороза в воздухе не ощущалось.
Вечеринка все еще продолжалась, но перешла на пониженные тона. Танцы прекратились, и толпа разбилась на небольшие группки, мужчины собрались в круг у костра, зажигая трубки, молодежь куда-то исчезла. Вокруг Брианны семьи укладывались на ночлег, устраивая себе гнездышки на сеновале. Некоторые ночевали в доме, но большинство устроились в амбаре. Она слышала звуки гитары где-то позади дома, и одинокий голос, поющий что-то медленное и грустное. Это вдруг заставило ее затосковать по голосу Роджера, бывшему когда-то густым и нежным.
Думая об этом, она кое-что поняла: его голос был намного лучше, когда он вернулся после утешения Ронни. Все еще хриплый, лишь тень его былого резонанса — но он звучал легко, без тех задыхающихся нот. Возможно, алкоголь расслабил голосовые связки?
Скорей всего, подумала она, он расслабил самого Роджера. Удалил некоторые его внутренние запреты на звучание собственного голоса. Это стоило знать. Ее мать высказывала мнение, что голос может улучшиться, если он будет тренировать его, если растянет голосовые связки, но он смущался своего звучания, боялся боли — то ли от реального ощущения голоса, то ли от контраста с тем, которым обладал прежде.
— Что ж, может, мне стоит приготовить вишневый ликер, — вслух произнесла Брианна. Тут она посмотрела на две маленькие фигурки, дремавшие в стоге сена, наглядно представив себе перспективу проснуться утром рядом с тремя страдающими от похмелья. — Пожалуй, нет.
Она собрала достаточно соломы для самодельной подушки, накрыла ее своим шарфом — завтра большую часть утра они будут выбирать соломинки из одежды — и легла, свернувшись вокруг Джемми. Если начнет ерзать или его вырвет во сне, она почувствует и проснется.
Костер уже догорел, лишь неровная бахрома пламени мерцала над слоем раскаленных углей, а лампы, расположенные вокруг двора либо погасли, либо были заботливо потушены. Гитара с певцом смолкли. Без сдерживающего света и шума, ночь свободно взошла над горой, широко раскрыв крылья холодной тишины. Звезды ярко сияли, но они были лишь булавочными уколами далеких тысячелетий. Подчиняясь необъятности ночи, она закрыла глаза и прильнула губами к голове Джемми, принимая его тепло.
Она пыталась настроиться на сон, но без отвлекающей компании и со стойким запахом горелой древесины в воздухе ее память уводило в прошлое, и обычные молитвы благословения превратились в мольбы о милости и защите.
"Братьев моих Он удалил от меня, и знающие меня чуждаются меня. Покинули меня близкие мои, и знакомые мои забыли меня".
— Я не забуду вас, — тихо проговорила она мертвым. Это казалось таким жалким — просто сказать, — таким маленьким и бесполезным. И все же единственным, что было в ее силах.
Она коротко вздрогнула, теснее прижавшись к Джемми.
Внезапно раздался шелест сена, и Роджер скользнул к ней. Он повозился немного, укрывая ее своим плащом, затем вздохнул с облегчением, и его тело тяжело расслабилось рядом с ней, рука обняла ее талию.
— Был чертовски длинный день, правда?
Она издала слабый стон согласия. Теперь, когда все стихло, и не было надобности говорить, смотреть, обращать внимание, каждая нить ее мышц казалось, вот-вот растворится от усталости. Только тонкий слой соломы отделял ее от холодной, твердой земли, но, несмотря на это, сон накатывал на нее, как приливная волна на песчаный берег — неумолимо успокаивающе.
— Тебе удалось чего-нибудь поесть? — она положила руку ему на бедро, и его рука рефлекторно сжалась, прижимая ее.
— Ага, если считать пиво едой. Многие так считают, — он засмеялся. Теплое облако хмеля поплыло от его дыхания. — Я в порядке, — жар его тела стал просачиваться сквозь слои одежды между ними, рассеивая ночную прохладу.
От Джемми всегда отдавало теплом, когда он спал: словно держишь горячий глиняный горшок, обнимая его. Роджер, однако, излучал гораздо больше тепла. Ну что ж, мама говорила, что спиртовая лампа горит жарче, чем масляная.
Она вздохнула и уютно пристроилась к нему, чувствуя себя теплой и защищенной. Необъятность ночи рассеивалась сейчас, когда семья была снова вместе, в безопасности.
Роджер напевал себе под нос. Она как-то внезапно это осознала. То не была мелодия, но она спиной почувствовала вибрации исходящие из его груди. Она боялась ненароком остановить его, по правде, это было полезно его голосовым связкам. Однако, он сам замолчал спустя мгновенье. Надеясь, что он возобновит пение, она потянулась назад, чтобы погладить его по ноге, самостоятельно издав маленький вопросительный гул.
— Хм-м-м-мммм?
Его руки обхватили ее ягодицы и крепко сжали их.
— Ммм-хммм, — сказал он, и это прозвучало как сочетание приглашения и удовлетворения.
Она не ответила, но сделала легкое протестующее движение задом. Обычно, это заставляло его отпустить ее. Он и отпустил, но лишь одну руку, и то, только для того, чтобы пройтись вниз по ее ноге с явным намерением ухватить и задрать юбку.
Она торопливо потянулась назад, схватила его блуждающую руку, притянула наверх и поместила на своей груди в знак того, что оценила его намерения и при иных обстоятельствах восторженно бы подчинилась, просто сейчас она хотела бы...
Роджер обычно хорошо понимал язык ее тела, но очевидно этот навык растворился в виски. "Или, — шальная мысль внезапно посетила ее — ему просто нет дела до того, чего она хочет...".
— Роджер! — прошипела она.
Он снова стал мычать под нос, теперь звук перемежался с низким шумом, напоминающим закипающий чайник. Он провел рукой вниз по ноге и забрался под юбку, его рука была горячей на плоти ее бедра, затем стремительно двинулся на ощупь вверх и внутрь. Джемми закашлялся, вздрагивая в ее объятиях, и она попыталась ударить Роджера в голень, сигнализируя ему прекратить.
— Боже, какая же ты красивая, — прошептал он в изгиб ее шеи. — О, Боже, такая красивая, такая красивая, такая... хммм... — следующие слова были бормотанием в ее кожу, но ей показалось, она услышала, как он сказал "скользкая". Его пальцы добрались до цели, и она выгнула спину, пытаясь увильнуть.
— Роджер, — сказала она низким голосом, — Роджер, тут люди вокруг!
Храп малыша вклинился, как дверная пружина.
Он что-то промямлил, из чего она разобрала лишь слова "темно" и "никто не увидит", затем убрал руку, только для того, чтобы схватить в охапку ее юбки и задрать их.
Он снова стал напевать себе под нос, останавливаясь на мгновение, чтобы прошептать: "Люблю тебя, как же я люблю тебя..."
— Я тоже люблю тебя, — сказала она, потянувшись назад и пытаясь поймать его руку. — Роджер, прекрати!
Он прекратил, но сразу же протянул руку и схватил ее за плечо. Стремительный бросок, и она уже лежала на спине, глядя на далекие звезды, которые тут же загорожены головой и плечами Роджера, перекатившегося на нее с ужасным шелестом соломы и расстегиваемой одежды.
— Джем, — она вскинула руку к Джемми, которого, казалось, не потревожило внезапное исчезновение опоры, и который все еще лежал, свернувшись клубком в сене, словно зимующий ежик.
Роджер, помимо всего прочего, теперь еще и начал петь, если это можно было так назвать. Или, по крайней мере, напевать слова похабнейшей шотландской песенки, о мельнике, к которому пристала молодая женщина с просьбой перемолоть ее зерно. Что он и сделал.
— На мешки швырнул девицу и растер ее пшеницу, перетер ее пшеницу... — страстно напевал ей в ухо Роджер, всей полнотой веса пригвоздив к земле, и звезды бешено завертелись над ее головой.
Она думала, его описание Ронни как "разящего похотью" было просто образным выражением, но, очевидно, нет. Голая плоть сошлась с голой плотью, и даже более чем. Брианна задохнулась. Роджер тоже.
— О, Боже, — произнес он. Он сделал паузу, замерев на мгновенье на фоне неба над ее головой, затем выдохнул в экстазе пары виски и задвигался вместе с ней, мурлыча под нос.
