В этот момент я в изумлении заметил, что люк был приветливо распахнут. Два слесаря с вытянутыми рожами стояли под фюзеляжем и с вытаращенными глазами взирали на открытую дверь. Честно говоря, мне тоже стало не по себе. Однако народ этого не заметил или не хотел замечать.
Я вошёл в самолёт самым последним, да и то только после трёхкратного напоминания бортпроводницей. Тут же в самом хвосте оказалась пара свободных кресел и я, не раздумывая, плюхнулся в одно из них. Когда все расселись, появились пилоты, важно прошествовали к себе в кабину. Наружный люк был надёжно заперт и задраен, а мы приготовились к взлёту.
Стюардесса, взяв микрофон, при этом провод натянулся до предела, подошла ко мне и присела на свободное место рядом. Чем я ей приглянулся, и почему она покинула своё рабочее место, мне осталось неизвестным.
Мисс Аэрофлот произнесла необходимую в таких случаях речь и отключила внутреннюю связь. Двигатели взревели, и "Аннушка" понеслась по взлётной полосе.
— Пристегнитесь, пожалуйста, — попросила бортпроводница, глядя на меня своими необыкновенными глазами.
Никогда в жизни я не видел таких потрясающе удивительных глаз, как впрочем, и после тоже не довелось наблюдать подобного феномена. Встретившись с ними взглядом, всё существо начинало трепетать, как от прикосновения к чему-то необыкновенно прекрасному, безмерно нежному и чувствительному, божественно возвышенному. Сердце взволнованно стучалось, рвалось из груди, где ему становилось тесно, ощущение счастья и блаженства переполняло чашу чувств, душа пела, сладостной истомой разливался по телу ангельский елей! Стоило отвести взгляд, как всё естество взрывалось негодованием от содеянного, требуя вернуть утраченное состояние. Может быть, так наркотики действуют на психику человека, не знаю, не пробовал. Но ничего даже приблизительно похожего я не испытывал ни до, ни после. Потому-то, заглянув один разок в этот безбрежный океан волшебного мироощущения, испытав на себе сказочную пленительность этих неземных глаз, я старательно избегал повторно встретиться с ними, боялся утонуть в этом море радости, сгореть заживо в пламени любви, стать ручным, как наверняка, стали многие, хоть раз окунувшиеся в эту вселенную света.
— Но Вы же не пристегнулись, — возразил я, отводя взгляд и втихаря переводя дух от пережитого потрясения.
— Извините, я не заметила, — ответила она и тут же пристегнулась, потом сделала то же самое с моим ремнём безопасности, да так ловко и быстро, что удержаться от похвалы трудно было.
— Скажите, а на кой это надо? Ведь всё равно не спасёт, коли падать начнём? — глупо ухмыляясь, спросил я, глядя на её красивые руки с тонкими пальчиками пианистки.
— Инструкция, — ответила она.
— Опять инструкции, — проворчал я. — Одни инструкции и ничего больше. Вся жизнь одна сплошная инструкция.
— Чем это Вы так недовольны? — Поинтересовалась она.
— Дураками, придумавшими дурацкие инструкции, — ответил я, отворачиваясь к иллюминатору.
— У Вас неприятности, а виноваты все вокруг, — спокойно заметила стюардесса. — Так нельзя.
— Много Вы знаете. Чего можно, а чего нельзя, — пробурчал я, впрочем, не оборачиваясь.
— Напрасно. Я ведь вам лично ничего плохого не сделала.
— Простите, — снова буркнул я.
Погасло табло, запрещающее курить, значит, мы набрали нужную высоту. Ровно работали двигатели. Стюардесса, предварительно заглянув в какую-то свою книжечку и включив трансляцию, сообщила для всех высоту и температуру за бортом. На этом её первый этап работы заканчивался. Небрежно отбросив ставший ненужным микрофон, девушка обратилась ко мне.
— Не могу ли я Вам чем-либо помочь? — спросила она.
— Да уж... — начал, было, я, но вовремя прикусил язык.
Действительно, кто был виноват в моих бедах? Девушка совершенно была права. Срывать зло на посторонних людях не входило в ассортимент моих привычек, особенно на прекрасной половине человечества.
— Вы напрасно так со мной. А вдруг я смогла бы Вам чем-то помочь.
— Ну, разумеется, — не выдержал я. — Верните самолёт назад в аэропорт, — ни с того ни с сего ляпнул я и повернулся, чтобы увидеть реакцию.
Совершенно спокойно она взялась за пряжку ремня безопасности, демонстрируя тем самым, своё намерение выполнить моё дурацкое желание. Если она блефовала, то очень натурально. Я, во всяком случае, поверил.
— Один момент! Чего не сделаешь ради многоуважаемых пассажиров, — произнесла бортпроводница, возясь с ремнём.
— Если ради обыкновенного многоуважаемого, то не стоит таких трудов, — возразил я.
Мне почему-то не понравились её последние слова.
— Простите, если я Вас обидела, но в чём Ваша необыкновенность, если это не секрет? — спросила она, с интересом на меня глядя.
Руки её замерли. Пряжка осталась не расстёгнутой. Всем своим нутром я почувствовал любопытный взгляд девушки.
— Да. Конечно. Вы правы. Простите, пожалуйста, за грубость, — извинился я, отводя взгляд от её манящих губ. — Развернуть машину в воздухе не просто. Для этого понадобятся очень убедительные аргументы.
— Да, конечно, но для Вас я рискну своим служебным положением, — улыбнулась девушка и вновь взялась за ремень.
— Не стоит себя так утруждать, — вякнул я.
— А Вы действительно хотите вернуться? — Не унималась она.
— Ну, конечно.
— Вы уверенны, что это Вам необходимо?
— Как рыбе вода.
— Тогда я помогу Вам. Вы убеждены, что не будете потом жалеть? — Переспросила стюардесса.
Вероятно, ей самой очень хотелось вернуться на землю, но в силу своих профессиональных обязанностей, признаться в этом она не могла.
— Не надо, ради Бога, — промямлил я, снова всунувшись в иллюминатор. — Я же просто пошутил.
— Вы всегда так неудачно шутите? — поинтересовалась она, стараясь поймать мой взгляд.
— Да, я шутник-неудачник. Всю жизнь шучу и всё невпопад, — огрызнулся я.
— М-да! Судьба человека только в его руках, — многозначительно сказала бортпроводница.
— Впервые в своей жизни встречаю стюардессу-философа, — съязвил я.
— Простите меня, пожалуйста, я действительно что-то сегодня разговорилась, — смутилась красавица, возвращаясь к заевшей пряжке.
Крылатую машину сильно тряхнуло, потом ещё раз и ещё. Девушка замерла на мгновение. Я не видел лиц, сидевших впереди, так как они располагались ко мне затылками, но по салону прошёл ощутимый ветерок ужаса. Замолчал плакавший до этого у кабины младенец. И тут вдруг наступила тишина. Можете ли Вы себе представить, что в летящем самолёте на высоте пять с половиной километров вдруг наступит тишина?! Машина мелко-мелко задрожала. Затрещали все её сочленения. Заскрежетало правое крыло. Что-то стукнуло в корпус спереди. В салоне же стояла мертвейшая тишина. Люди сразу поняли, что последует за этим, и не нарушали этой последней в своей жизни торжественной паузы тишины. Никто даже не оглянулся на молоденькую стюардессу и не бросил укоризненного взгляда. Всё застыло в ожидании развязки.
От неожиданности я так резко развернулся, что локтем случайно зацепил девушку.
— Простите, — почему-то шёпотом извинился я.
Она же, ничего не говоря, наконец-то справившись с ремнём безопасности и поднявшись, бесстрашно пошла в кабину к пилотам.
В это мгновение заговорил динамик над её местом. Лётчики призывали к себе стюардессу. Загорелось табло "Не курить!". Девушка скрылась в кабине, чтобы тут же вернуться. Что-то неуловимое изменилось в её облике, но что именно, трудно было ухватить. Профессионально улыбаясь, она сообщила, что командир воздушного корабля приносит всем свои извинения и просит пристегнуться, так как необходимо поменять эшелон, а также просит всех соблюдать спокойствие, ведь это обычная процедура. Заодно бортпроводница, как бы мимоходом, поинтересовалась, не нуждается ли кто в чём-либо, и, не услышав просьб, прошла к моему месту, придерживаясь за спинки кресел, так как идти по уходящему из-под ног полу иначе нельзя было. Осторожно присела, снова не пристегнувшись.
Ей, конечно, никто не поверил, но и не возразил. Никто не потребовал к себе отдельного внимания. Ей предоставляли возможность стать такой же, как и все, подготовиться достойно встретить свою судьбу. Её освободили от служебных обязанностей и простили, хоть никто и не обвинял.
Как работник аэрофлота девушка держалась великолепно, однако мне, сидящему рядом, было видно, что сквозь маску приветливости и дружелюбия проглядывало отчаяние. Не знаю, может, это и плохо, да только в те мгновения я почему-то не испытывал страха. Может, просто не понял и не успел испугаться: ведь все мои мысли были совсем не здесь, в терпящем бедствии самолёте.
Выбираясь из самим собой же созданного кокона, я вдруг ощутил, что кому-то нужен. Это знание пришло само собой, я даже не пытался выяснить причины такого яркого чувства. Вид бесстрашной девчонки с потрясающими глазами, сидящей рядом, внушил мне такое уважение ко всему роду женскому, что я тут же простил им всё, что было, и даже то, что будет.
— А Вы безумно красивы. Я таких красивых никогда не встречал, даже в кино не видел, — одними губами произнёс я.
— Что? — не поняла она, прислушиваясь к чему-то, возможно, к своим внутренним мыслям.
— Я говорю, что Вы очень красивая. Боюсь, что к концу полёта буду просить у Вас руки и сердца.
— Не смешно, — отрезала она.
— А я и не смеюсь, — возразил я, разглядывая её вьющиеся, рассыпавшиеся по плечам, волосы. — Боюсь, что я уже влюбился, и Вам теперь придётся отбиваться от очередного назойливого поклонника. И зачем аэрофлот берёт на работу таких красивых?!
— Чтобы привлекать таких легкомысленных пассажиров. Знаете, как бабочки летят на свет, так и пассажиры начинают брать билет совсем не туда, куда хотели лететь изначально.
— Нехорошо. Пусть я и легкомысленный, но всё же... А как же насчёт человечности? Я же теперь жить без Вас не смогу. Вот возьму сейчас и выброшусь из самолёта, если Вы не согласитесь стать моей судьбой.
— Прекратите паясничать.
— Но я и не думал паясничать, — возмутился я. — Вы обижаете меня своим неверием. Если Вам необходимы доказательства, так я сейчас их Вам предоставлю, — с жаром произнёс я, хватаясь за пряжку ремня и одним движением расстегнув оную. — Боюсь только, что мы с Вами после этого уже никогда не встретимся. Во всяком случае, на этом свете.
— Помолчите, пожалуйста, — взмолилась она.
— Что случилось? — еле слышно спросил я, круто меняя тему разговора.
— Ничего. Всё в порядке.
— Не лгите мне, — возразил я. — Я же вижу, что мы летим без двигателей.
Машину продолжало безжалостно швырять в разные стороны. В полной тишине отчётливо было слышно, как скрипит каждая заклёпка этого, наверняка, не нового транспортного средства. Народ безмолвствовал. Волна смертельного страха, сковывающим панцирем, навалилась на обречённых.
— Ч-ш-ш! — вздрогнула она. — Всё будет хорошо.
Подбородок её предательски дрогнул. Бледность внезапно выступила, заменив румянец юной красавицы и внешнее спокойствие.
— Вы так думаете? — спросил я, улыбаясь, очень довольный чем-то, и беря её руку в свои ладони. — Вы, наверно, не знаете, какая Вы красивая. Особенно сейчас, — искренне восхитился я.
Она чуть качнула головой, а может, это просто в очередной раз встряхнуло самолёт, не знаю, но, тем не менее, я продолжил:
— Вы напрасно мне говорите неправду. Нельзя лгать перед уходом в мир иной.
Она резко обернулась ко мне. В глазах стояли слёзы. Наши взгляды встретились. Бальзам всевышнего излился на меня. Я встрепенулся, пытаясь из последних сил высвободиться из плена Афродиты. Но было поздно. Очень поздно...
— Мне всего девятнадцать, — срывающимся шёпотом сообщила она. — Я жить хочу! Честно! Я ещё никого не любила! Я любить хочу! По-настоящему.
Серебряная слезинка побежала по её прекрасной ланите. Очень осторожно я коснулся щёчки и снял предательскую капельку.
— А кто Вам сказал, что мы уже умираем? — спросил я. — Между прочим, я ещё хочу успеть жениться на Вас, а Вы тут о смерти...
Самолёт тряхнуло. Все его крепления затрещали, не выдерживая перегрузок. Девушку бросило на меня. Она судорожно вцепилась в подлокотник справа, чтобы удержаться. Музыкальные пальчики её побелели от напряжения. Так получилось, что я невольно приобнял пленительницу мужских сердец за плечи, помогая сохранить подобие приличия. Она же, как бы ища защиты, непроизвольно прижалась ко мне. Корпус летательного аппарата завибрировал, как чересчур натянутая струна. Нос его клюнул раз, потом второй, и машина, всё сильнее увеличивая крен, пошла на снижение. Вероятно, пилоты пытались планировать, так как этот летающий, дюралевый саркофаг не рухнул камнем на землю сразу. И только тут я наконец-то в полной мере ощутил и осознал серьёзность положения. Дрожащая барышня в моих объятиях, полная тишина на протяжении нескольких минут и явное падение вниз. Это было очень схоже с тем ощущением, когда я прыгал на спор с третьего этажа. Только тогда мне точно было известно, что вот-вот будет земля и всё будет хорошо. И всё же встреча со старым, хорошо зацементированным подвалом была совершенно неожиданной.
— О-о! — только и произнесла она, указывая взглядом на кабину пилотов.
— Вы напрасно им верите, — сказал я, кивая на кабину и одновременно прижимая девушку крепче к себе, как будто это могло спасти нас обоих. — Я сегодня уже второй раз погибаю, но всё никак погибнуть не могу. Так что не волнуйтесь, пожалуйста, сейчас что-то произойдёт с двигателями, и они снова заработают. Вот увидите, — возвестил я, совсем в этом не уверенный.
— Воистину, вечные жених и невеста! Если б Вы знали то, что знаю я... — прошептала потрясающая стюардесса, но тут, как по заказу, двигатели взревели, служа подтверждением этому великолепному событию, вновь заработал динамик, призывая стюардессу к пилотам.
Самолёт выровнялся. Красавица с расширенными глазами, даже не пытаясь скрыть своего состояния, как в гипнотическом сне, отправилась в кабину к лётчикам. Теперь она там задержалась намного дольше, чем в первый раз. Вернувшись в салон, выполнила все свои обязанности и только после этого подошла к моему месту и присела на краешек.
Самолёт, натужно скрипя и треща всеми своими дюралевыми костями, конечно, если они у него были, стал карабкаться вверх, набирая утраченную высоту.
— Вы что? Практикуете магию? — очень тихо и удивлённо спросила она, теребя складку на блузке.
— Чего?!
— Вы маг?
— Понятия не имею что это такое, — ответил я.
— Как же Вы узнали, что мы выживем?
— Не говорите глупостей, — снова ответил я, снимая руку со спинки её кресла. — Я точно так же знал, как и Вы.
— Спасибо Вам, — не слушая меня и глядя прямо в глаза, поблагодарила милая девушка. — Я знаю — это Вы ради меня.
— За что? — не понял я.
— Просто так. Спасибо и всё, — отводя взгляд, ещё раз повторила она и поднялась, так как загорелась лампочка вызова: кому-то было плохо и её призывали на помощь.
Сделав требуемое, она прошла мимо в хвост самолёта и прикрыла за собой дверь, отделяющую салон от багажного отделения. Мне почему-то очень захотелось увидеть её, и я поднялся. Уже тогда проявились первые признаки моего поражения, моей влюблённости.
