Квартал второй. Живая мёртвая девочка

— Кейни!

Вздрогнув, я напрягла мышцы и поспешила за майором, который уверенно шагал к перекрёстку.

— Это мортусы *9, — негромко произнёс он. — И запомни: им не нравится, когда кто-то наблюдает за их работой.

Кто-то однажды сказал... нет, вряд ли это была мисс Келсих — скорее, мистер Хёрст на одном из семинаров, которые всегда проходили в неформальной обстановке.

— Сэр, — с трудом проглотив вязкую слюну, заговорила я, — так что насчёт домашнего ареста?

Мистер Хёрст сказал, что кто-то писал, будто люди часто ищут кого-то, напоминающего им родного отца или мать.

— Я почти забыл об этом, — повернулся ко мне майор — глухая тёмная маска, за которой остался человек с серыми глазами и коротким белым шрамом на верхней губе.

— Можно подумать, я поверю, что вы не вспомните об этом потом, — проворчала я. — Поэтому считаю нужным перестраховаться.

Рут ещё сказала, будто мистер Хёрст ляпнул глупость: ну кто из нас кроме Сью может помнить родителей?

— Кейни, дай мне честное слово, что не покинешь приют до того момента, когда всё закончится, или пока тебе не придёт приглашение в Академию.

Да, мистер Хёрст ляпнул глупость, потому что единственный, кого бы я стала искать...

— Сэр, — я недовольно засопела, — но это...

Наблюдатель резко остановился и посмотрел на меня сверху вниз овалом матово-бархатной пустоты. Чёрт возьми, с ней ещё тяжелее спорить, чем с пронзительным взглядом по-волчьи светлых глаз.

— Хорошо, — обречённо выдохнула я, подняв руки ладонями вверх, — обещаю.

Судя по внутренним ощущениям, глупость я делала ещё ту, и не раз мне придётся о ней пожалеть. Особенно с учётом того, что я до сих пор без савана на выпускной вечер.

Проказа говорила...

— Ну хорошо, — медленно кивнул Наблюдатель. — Пойдём.

Проказа говорила много чего. Например, никогда не кормить на себе вампиров.

Мы направились к перекрёстку Моргриен: три души, для которых светило всё великолепие вывесок, гирлянд и неона. Человечки и собака, бредущие в ночной тишине по ветви новогоднего дерева в окружении сверкающих золотых шаров, бус и свечей. Впереди, где завершался квартал, две полицейские машины перегородили дорогу и удерживали на расстоянии реденькую толпу зевак. Чем ближе, тем явственней я могла различить платье нетерпеливо привстающей на цыпочки Патриции, а также кремовый кардиган и синие джинсы стучащей по ладони журналом Ким.

Магия ночи посыпалась бумажными блёстками.

— Касаемо обещания. Как я узнаю, что всё закончилось? — мне не хотелось молчать перед расставаньем.

— Я пришлю кого-нибудь в приют, — майор остановился в тени липы метрах в ста от полицейского заслона. — Ты обещаешь, что сдержишь слово?

— Н-да, — промямлила я.

А потом добавила:

— Мы ещё увидимся?

— Не вижу смысла, — пожал плечами Наблюдатель. — Я привлекаю к тебе лишнее внимание, да и работы много.

— Донна, — припомнила я титул, которым чистильщик величал начальство майора, — будет злиться?

Было слышно, как он хмыкнул за маской.

— Донна уже злится. Прощайся с лохматым воякой.

Я нагнулась погладить Боско, и пёс доверительно вылизал мне ладонь.

— Он ваш, или...

— Вместе работаем, — ответил майор.

На стенах домов ритмично мелькали красные и синие блики полицейских мигалок. В холодном воздухе воняло клабридом — от моей кожи и собачьей пасти.

Проказа...

Майор отвернулся и сделал первый шаг к "Лестии", когда я окликнула его:

— Подождите.

Сунув руку в карман, указательным и средним пальцем я вытащила ночной грош и протянула его Наблюдателю.

— Я хочу увидеться с вами ещё раз до того, как уйду в Академию.

Я не сосчитала тяжёлых ударов сердца, в течение которых он смотрел на меня слепым овалом маски. А потом ладони его мягко охватили мою голову и откинули назад, подставляя лицо золотистому свету ночных огней.

Проказа говорила: никогда...

Возникло стойкое ощущение, что он кого-то ищет во мне.

... никогда-никогда-никогда не позволяй себе в кого-то...

Но кого бы он ни искал — это была не я.

Всё длилось секунду — забрав ночной грош, Наблюдатель сунул руку в подсумок и большим пальцем подбросил в воздух что-то блестящее. Без особых усилий я поймала монетку с красным камешком вместо собачьего глаза.

Мы отвернулись друг от друга и пошли каждый в свою сторону.

Я вспомнила пришедшее из далёкого сна ощущение сладкого трепета в груди.

Интересно, что бы это могло быть.

10.

— ... нет, мам... Я рада, что она тебе понравилась, но... Набей её себе! — прижав плечом мобильник к уху, Патриция доставала из сумки тюбики, кисти, палетки и аккуратно расставляла их на журнальном столике. — Мам, это не мои проблемы, что на тебе больше нет места... Надо было отъедаться для увеличения площади... Ну и ничего, обошлись бы без... Ну а я-то тут причём?! Съешь булочку и не мучай меня!..

Патти принадлежала к редкой категории териантропов, которые родились в человеческой семье. Точнее, она принадлежала к редчайшей категории детей-териантропов, от которых не отказались в роддоме. Миссис и мистер Пирсон, узнав об инаковости дочери, взяли под опеку двух девочек не-людей, сменили квартиру в престижном районе Роман-Сити на ферму и всем шумным семейством переехали за город. По словам Патриции, там, где у обычных людей висели портрет президента или распятье, у них красовалось фото Бадди Холли с автографом. Когда пришла пора высших учебных заведений, семья вернулась в город и отпустила отпрысков на все четыре стороны. Патти, получив специальность механика, занималась с друзьями реставрацией древних автомобилей, а когда перебралась на Рыжую улицу, закончила курсы визажиста и начала подрабатывать помимо автомастерской гримёром в Кварталах. Её мать открыла тату-салон, отец преподавал в школе для териантропов, а про сестёр я знала мало. О себе Патриция говорила: "Я одна из немногих кошек, которые могут добыть у коровы молоко, у реки — рыбу, а трактор заставить работать — и я этим горжусь". И она чуть ли не единственный известный мне териантроп со счастливым детством и нормальной семьёй. Миссис Веджвуд однажды сказала о ней: квинтэссенция здравомыслящего оптимизма... или оптимистичного здравомыслия? Патти может быть чертовски проницательной и тычет пальцем в корень проблемы с детской непосредственностью, но при этом никогда не унывает.

— She has wisdom and knows what to do, she has me and she has you, — Ким полоскала в ванной кисти с мисочками и напевала "Love Street" The Doors. Дерек подвёз девушек по шоссе до восточной стены Киндервуда, и, честное слово, проще надеть колготки на кота через голову, чем провести обеих мимо камер наблюдения на территорию приюта. Если Кимберли издалека ещё могла сойти за одну из нас, то Патти в чёрных очках а-ля рысьи глазки, кофточке с Demented Are Go!, джинсовых леггинсах и красных туфлях — ни разу. Но, к счастью, обитатели приюта оказались слишком зазомбированы выпускным и мало глазели по сторонам.

Мы с Киарой скучали на диване — она сидела прямо, откинув замотанную полотенцем голову на спинку, а я сползла вниз и прижималась к её плечу, наслаждаясь теплом и запахом её загорелой кожи. Причина нашего бездействия очень проста: Ким нанесла нам на волосы краску и оставила подыхать.

Отдыхать.

Хотя лично я уже подыхала от безделья.

На разбитых коленях у меня лежала стопка газет, отпечатанных после инцидента в "Лестии". В ту дерьмовую ночь мы с Патти и Ким простились возле речного трамвайчика и я попросила кроме савана принести пару выпусков городской прессы. Хотя едва ли кто из сонь мог знать о случившемся больше моего. Впрочем, меня интересовали официальные заявления, а пойти глянуть по приютскому ящику выпуск новостей так, чтобы не вызвать подозрений у того же Осенева, я не могла. Что я могла, так это сдать тонну крови на анализы в пап-е миссис Уотсворт и получить от неё три восхитительных сэндвича с ветчиной. Теперь под матрасом моей кровати лежит конверт с гербом Иллюзиона, извещающий: за исключением остаточных следов Порчи потерпевшая с присвоенным кодом циферка-буковка-буковка-циферка — чище стёклышка.

Газеты я листала по пятому кругу, чтобы хоть чем-то себя занять. Все типографии, как сговорившись, напечатали небольшие заметки о террористическом акте, заложниках и хорошей работе Псов Иллюзиона. Ни слова о причинах, требованиях, принадлежности вампиров к какой-то группировке и ни слова о зоаморфе — кокосовой вишенке тогдашнего тортика. В ту ночь эвакуировали несколько кварталов — как это осталось незамеченным?

— Ты перелистываешь газеты уже шестой раз, — заметила Киара. — Что-то случилось?

Я отрицательно шевельнула головой.

— Ничего. Просто мне скучно.

Это "ничего" стояло между нами бетонной преградой — достаточно низкой, чтобы мы без проблем видели друг друга и общались, но достаточно высокой, чтобы нас разделить. И я все ещё надеялась, что со временем эта преграда как-нибудь сама собой рассосётся — растает в безопасном свете летнего солнышка. В тот день, когда Лал, и клабрида, и, возможно, даже майора можно будет засунуть на дно картонной коробки и выкинуть в море.

— Знаешь, — пробормотала сестра и подавила сонный зевок, — мы действительно как близнецы зла. Только Фрида из нас двоих — ты. Но она плохо кончила, ты помнишь.

— Моя темнейшая светлость никогда не попрётся ночью в замок долбанутого графа, — я начала загибать пальцы, — и никогда не позволит сжечь тебя вместо себя. И у нас нет строгого дядюшки, который бы нас защищал и всё в таком духе.

Последнюю неделю мне хотелось спросить...

— Слушай, — произнесла я, наблюдая, как Ким вошла в комнату и стала разбирать сумку с одеждой, — ты ещё помнишь что-нибудь?

Киаре не надо было разжёвывать и оправдывать смоктание старой раны. Она всё поняла сразу.

— Например?

— Какого цвета мамины волосы? — я прикрыла глаза, вспоминая увиденный в "Лестии" кошмар. Во сне они казались...

— Рыжевато-каштановые.

— А у отца?

— Не помню, — плечо сестры под моей щекой дёрнулось.

— А глаза?

— Мамины — как у нас, кто-то часто повторял, что у нас мамины глазки, — устало отозвалась Киара, — у отца глаза были не то голубые, не то серые... Нет, постой, серые.

Если бы в этот момент моё сердце в осколках рёбер вылетело на журнальный столик и начало приплясывать по любовно расставляемой Патти косметике, я бы не удивилась.

— Почему ты спрашиваешь?

И я честно ответила:

— Не знаю.

Я действительно не знаю, зачем ищу мертвеца в человеке, которому нет до меня дела. Зачем копаю эту старую свалку в глубокой ране. Просто... как бы полагается копать такие вещи, если есть возможность. Во всех книгах и фильмах так. Иногда лучше самому откопать скелет или чудовище, чем дожить до того дня, когда оно выберется и нападёт на тебя с тыла.

Может быть.

Может быть, мне действительно стоит оставить свалку Наблюдателям, как советовал Джек.

Выключив мобильник, Патриция бросила его в сумочку и устало произнесла:

— Моя идеальная мать невыносима в двух случаях: если загорается новой татуировкой и если начинает вспоминать, как на неё напал вампир, когда она вынашивала меня. Я ей всегда говорила, что не надо было в то время шляться по ночам, но она мне отвечает, что это же "Лейта"! — Патти картинно всплеснула руками, передразнивая миссис Пирсон. — У них лучший в городе кофе! И если уж пить всего одну маленькую чашечку в день — то только там! Как по мне, беременным лучше вообще отказаться от кофеина.

Стоп.

Я подняла голову с плеча сестры.

"Лейта", да?

— Это не тот случай, — проговорила я вслух, — когда вампир нападал на посетителей кофейни?

— Он самый.

— А когда это было?

— Дай подумать... — Патти со вздохом уставилась в потолок и залюбовалась пятнами комариных трупов. — Если я была ещё на подходе, то... двадцать восемь лет назад.

— Ого, — вырвалось у меня.

— Что такое?

— Нет, — покачала я головой, — ничего. Просто я слышала эту историю и... думала, что это было лет десять назад.

— Ха-ха, — с кислой миной произнесла Патриция. — Если вдруг встретишься с мамочкой, лучше делай вид, что тебя такие вещи не интересуют. Иначе будешь слушать, как она отбилась от вампира виниловой пластинкой The Meteors, которая теперь по кускам висит у неё за стеклом рядом с иконой Бадди. Нет, в первый раз смешно послушать, но потом ты взвоешь. Истории о том, как она с обрезом отгоняла умрунов от курятника, намного интересней.

Двадцать восемь лет.

Я усиленно скрипела мозгами.

Из Академии обычно выпускаются в двадцать два или двадцать три, и если майор говорил, что он в то время уже работал, то ему, получается, где-то лет...

У меня вытянулось лицо.

Нет, я знала, что с Наблюдателями так просто не будет даже в вопросах возраста. Тела вампиров консервирует квазидуша, териантропы стареют медленней благодаря обновлению клеток в Старшее полнолуние, но люди Иллюзиона... Там хорошо развита фармакология, и некоторые лекарства люди с инаковостью могут приобретать по рецепту — седативное и прочее стабилизирующее для оборотней, как правило. Однако о том, что Иллюзион производит для себя, не говорил даже Осенев.

Киара осторожно сунула пальцы под мою отвисшую челюсть и, крепко ухватив, задвигала ею как чревовещатель.

— Я Фрида и что-то скрываю ото всех, — скрипнул её голосок над ухом. — Охо-хо, ужасные ужасы, тайные тайны!

С хохотом я кое-как оттянула руку сестры, и минут пять мы шутливо боролись и бодались головами, замотанными в чалму полотенец.

Тем временем Патти, которая давно мечтала побывать в нашей берлоге, с интересом рассматривала скудное содержимое полок гостиной: трогала как кошка лапкой фигурки настольных игр, модельки древних пароходов, когда-то курсировавших по Вирее и Эрне, а затем начала перебирать диски в музыкальной коробке.

— Надо же, — обернулась она, держа старенький футляр с кассетой, — я не слышала их с выпускного в колледже.

Стукнувшись лбами так, что зубы клацнули, мы с сестрой посмотрели на Патрицию.

В руках у неё был альбом "1984" Van Halen.

— Там на плёнке должны быть ещё ZZ Top, — заметила Киара, — MSG и The Cult. Они были в доме уже когда мы перебрались сюда жить. Думаю, их передают по наследству.

— Если вы собираетесь поступить так и со своей коробкой, — задумчиво ответила Патти, — то я, пожалуй, отдам вам пару альбомчиков Calabrese и "Mayhem" Имельды Мэй.

Из яркой сумочки с черепами грянула мелодия — выпустив воздух сквозь стиснутые зубы, Патриция взяла телефон.

— Да, пап, привет, — уныло пробормотала она. — Нет, просто занята... Лула?.. Как это — в синий?!. Отговорю, конечно, дай её сюда... Лу, солнышко, если покрасишься в синий, я обрею тебя под машинку... Потому что я сто раз говорила: тебе не идёт индиго — либо бирюзовый, либо фиолетовый... Фиолетовую краску забрала вчера я, так что... папе скажи, что не будешь краситься в синий... Поверь, лучше поставить его перед фактом... Да, конечно, только давай сперва пообедаем... идёт. Пока.