Квартал второй. Живая мёртвая девочка

Квартал второй.

Живая мёртвая девочка.

"Well I've seen them buried in a sheltered place in this town,

They tell you that this rain can sting and look down,

There is no blood around, see no sign of pain,

Hay, no pain,

Seeing no red at all, see no rain.

Red rain is coming down,

Red rain,

Red rain is pouring down,

Pouring down all over me"

Peter Gabriel

Перейти к оглавлению.

1.

— Нет, Кейни будет кузеном Оно, — произнёс Майк, отставив стакан. — А Пуму мы заделаем в Венсдей.

— Ну тогда ты — Фестер, без вариантов, — Киара хлопнула его по бритой макушке.

Мы захохотали.

— Всего-то нужен тальк, гуталин, пальто и лампочка. Будешь звездой танцпола.

— Между прочим, Ник, из тебя тоже получится отличный Оно.

— У Кейни хайр длиннее.

— Чё, правда?

— Сам посмотри.

— ... в натуре. Кейни, ну ты мужик!

С того самого момента, как мы покинули приют, часть шуточек так или иначе затрагивала мои волосы. Нет, с волосами всё хорошо, суть в том, что они были — густые, светлые, достигающие талии. И даже отросшие корни не портили картину. Акция "распусти волосы, чтобы остановить мумию" *1. Когда я от безделья как следует намазала глаза, то стала похожа на несчастных девочек из клипов пост-хардкорных команд. Только вместо мешковатой кенгурушки мне нужен короткий топ к широким джинсам-варенкам — и хоть сейчас в кадр. Благодаря мазям Кэтти синяк с шеи сошёл, а укус стал похож на четыре розовые точки. В тусклом освещении нельзя заметить, но я всё равно старалась держать шею прикрытой и носила капюшон, благо что холодная погода давала для этого основания.

До выпускного оставалось всего десять дней, а я понятия не имела, что надеть. Это если опустить сто и одну идею того, как бы мне вообще избежать этого проклятого праздника и при этом получить аттестат. Вопрос уже не упирался в то, что мне жаль денег на одежду. Дело... сложно объяснить. В компании Киары, Джо, Ника и Майка я могла валять дурака сколько угодно, но Киндервуд, который лишился Сьюзен и в котором произошло столько всего... мне казалось кощунственным устраивать на его территории хоть что-то. Кроме того, смерть Сью связана с цепью других событий, и невозможно вспомнить об одном, не вытянув на поверхность другое.

Несмотря на все обещания после ухода Кэтти и ведьм я много думала про Общины, выродка, Лал, майора, негатив — думала столько, что Киара начала беспокоиться по поводу моего молчания и отсутствующего вида. Впрочем, надумать ничего толкового мне не удавалось, и я лишь по кругу прокручивала в голове всё произошедшее, пытаясь выжать из этого новые соки.

Мне нужна информация, хоть я и сама не понимаю, что и зачем надо искать.

— Ладно, а если серьёзно, — наклонилась я к уху сестры, — ты придумала, что хочешь надеть на выпускной?

— Конечно, — охотно отозвалась та. — Представь, что у доктора Франкенштейна была зомби-невеста, одетая в стиле сайкобилли — как-то так. Платье купить — не проблема, а вот кто бы наложил мне приличный корпспейнт — это вопрос.

— Попроси Патрицию, она в таких делах профи.

Мы пришли в "Ночной оплот", чтобы смыть неприятные воспоминания или, скорее, очнуться от них. Сегодня выступала Кимберли, а её голос независимо от фаз обеих лун обладал какими-то чарами, которые погружали слушателей в атмосферу текстов и мелодии. Это позволило мне на полчаса забыть обо всём — словно ничего особенного не случилось поле возвращения из летнего лагеря. Но как только Ким, раскланявшись, покинула сцену, реальность вернулась на круги своя, и я опять осталась нос к носу со своими мыслями.

— Знаешь, — задумчиво произнесла я, — пойду-ка я поболтаю на стороне насчёт костюма.

Поскольку на сцене новая партия музыкантов уже настраивала инструменты, сестра просто кивнула и поджала ноги, позволяя мне выбраться из-за стола. Махнув рукой ребятам, я первым делом направилась к барной стойке. Полезное надо сочетать с другим полезным. Как я уже говорила, мне нужна информация, а если хочешь что-то узнать — воспользуйся классически избитым способом.

— Теперь могу лично заявить, что рад видеть тебя живой, — произнёс Джек, забавно шевеля торчащей изо рта сигарой. — Слыхал я, что там у вас стряслось. Жаль малышку Сью, очень жаль.

— Давай не будем об этом, — я вскарабкалась на стул и подалась вперёд, опёршись локтями о стойку. Бармен понял, что разговор личный, поэтому взял салфетку и, подойдя ближе, стал без надобности тереть пропалину на лакированной поверхности столешницы.

— Неужели наконец-то мальчики?

— Нет, информация. Я знаю, что ты оказываешь и такого рода услуги.

— Ну и ну, в детектива решила сыграть?

— Расскажи мне о том, что случилось в городе десять лет назад.

Джек резко выдохнул дым — я поморщилась, но не шелохнулась, продолжая рассматривать ряды бутылок за его спиной.

— Не могу.

— Если дело в деньгах, то я заплачу.

— Дело не в деньгах. Ты отлично знаешь, что прежде всего я информирую кое-кого повыше статусом, — Лаоре повернул ко мне ладонь тыльной стороной, отведя большой палец и согнув указательный. Тень на стойке от руки выглядела как морда пса.

— Им не слишком понравится, если я буду болтать о таких вещах с гражданскими. Особенно с детьми.

— О, так теперь я ребёнок? — иронично протянула я. — Кстати, почём нынче травка у твоих эльфов?

— На две десятки выше, чем в прошлый раз, — Джек прихватил сигару мизинцем и безымянным, после чего со вкусом выдохнул дым. — Ты знаешь, Кейни: всякий, кто может оплатить свой заказ, для меня — взрослый. Но для них ты — ребёнок, и в данном случае это решает всё.

Понятно.

— Но ты предупредил меня о женщине, которая искала нас с Киарой.

— Предупредил, чтобы вы были осторожны на улицах.

— Послушай, Джек, я встретила её, и эта встреча оказалась не слишком приятной, — я решила брать откровенностью. — Было кое-что ещё, что не даёт мне покоя, поэтому мне нужно для самой себя расставить всё по местам. Из моих знакомых ты не единственный, кто застал события прошлого в здравом возрасте, но ты единственный, кто всегда знает о таких вещах больше всех. Это же не просто работа экстремисткой группировки вроде Латум.

Лаоре внимательно посмотрел на меня из-под кустистых бровей.

— А с чего ты взяла, Кейни?

В точку.

— Эм...

... в самом деле. На каком пункте своих размышлений я решила, что это не обычный вампирский террор, а я не просто рядовая жертва? Почему здесь должна быть какая-то таинственная история, непременно затрагивающая меня и Киару? Только потому, что наши родители погибли десять лет назад? Но ведь не только они, да и я не знаю, убили их вампиры или кто-то другой.

Я вообще ничего не знаю.

Видя, что его слова возымели действие, Джек поставил передо мной на стойку низкий стакан и плеснул туда апельсинового сока. Я покрутила его и машинально проглотила содержимое.

— Честное слово, Кейни, я не понимаю, зачем тебе это нужно, — бармен приподнял бутылку с водкой, но я отрицательно качнула головой. — Ты молода, у тебя последний месяц свободы перед Академией, и вместо того, чтобы радоваться жизни, ты начинаешь играть во взрослого человека. Поверь моему опыту: в клоаке, которую мы зовём Роман-Сити, вечно что-то случается. Просто не все обо всём знают, поэтому некоторые события кажутся чёртом из табакерки. Вчера Культ Алиаты, сегодня Латум, а завтра в городской библиотеке профессоршу доведёт до инфаркта призрак студента, которого она трахнула, но зачёт не поставила. Такова жизнь, — он подлил мне ещё сока. — Оставь это Псам и не лезь на рожон, а то опять уколешься.

Я посмотрела ему в глаза.

— Откуда ты знаешь?

Джек хрипло усмехнулся, выпустив целое облако сигарного дыма.

— Кейни, во-первых, я знаю всё. Во-вторых, до того как ввели контракты, я был сутенёром в кровавой проституции. Глаз у меня намётанный, и уж по знакомому человеку я пойму, что он стал колотым. Знаешь, — бармен затянулся, — в одежде и осанке что-то такое проскакивает.

На жаргоне кровавой проституции "колотый" означало человека, которого хотя бы раз укусил вампир, по добровольному соглашению или без.

— Понятно, — ответила я, хотя в реальности было как раз наоборот.

Помимо того, что происходит в городе сейчас, есть и другое. Скажем, мои воспоминания о детстве — они не могли быть плодом больной фантазии, что-то из этого оставалось реальным — что-то за дверью во мраке. Слова Лал о том, будто она наблюдала за мной, и её обещание меня спасти... Конечно, она могла спасать так всех, кто теперь числится пострадавшим или пропавшим без вести, и всё же...

— Нет, Джек, — медленно произнесла я. — Даже если это повторение истории с Латумом или Алиатой, то я в неё вляпалась не случайно.

— Десять лет назад ты ходила пешком под стол, Кейни. Неужели ты думаешь, что могла как-то напакостить вампирам тем, что плохо выговаривала букву "р"?

— Нет, но мои родители...

— Р-р-родители! — басовито пророкотал Джек, сжав сигару зубами. — Когда мы с тобой познакомились, ты вот на этом месте требовала сангриту к текиле и твердила, что нет у тебя никаких родителей и плевать ты на них хотела!

— Джек, мать твою!.. — я осеклась, заметив, что на меня косятся. — Да пойми, дело не только в том, что я вляпалась. Мои воспоминания о прошлом, и то, что мне говорила эта женщина, и что мне говорил он — это не просто так. И даже то, что ты упираешься — уже о чём-то говорит. Расскажи мне, пожалуйста.

— Нет, — бармен пыхнул дымом, и пепел с сигары осыпался на салфетку в его руке. — Потому что ты ещё не вляпалась, но очень стараешься это сделать.

Выходит, здесь действительно есть второе дно, и оно больше того, что я знаю.

— Кейни, — мрачно продолжил Лаоре, — за свою жизнь я повидал сотни таких "храбрецов", как ты. И все они сдохли весьма незавидной смертью — я знаю точно, потому что всех тянет в мой бар выпить перед смертью, а потом собаки ходят ко мне с фотографиями опознавать трупы. Если ты колотая, — крепкий, пожелтевший от табака палец указал на меня, — а ты колотая насильно, это видно по тому, как ты слегка наклоняешь голову, прикрывая место укуса...

Я стиснула зубы, когда он бесцеремонно вытащил на свет воспоминание, уже выплаканное мною и смытое в ржавый сток.

— ... тебе должно быть понятно, что вампирам ты не чета, — бесстрастно продолжал перемалывать мне кости бармен. — Видела, когда-нибудь, как работают собаки? Действительно работают — то есть, убивают, когда им позволено убивать? Нет, конечно, а жаль, может, хотя бы так поняла, что тебе надо сидеть и не рыпаться.

— Можно подумать, — буркнула я, — ты видел.

— Видел. Мне шестьдесят восемь, Кейни. Ты даже не представляешь, сколько я видел.

Мы умолкли, сверля друг друга раздражёнными взглядами.

— Так дело в твоём добром сердце, — едко поинтересовалась я, — или в том, что для Псов я — ребёнок?

Бармен неожиданно хлопнул ладонью по стойке.

— Кейни, — голос его, тем не менее, оставался спокоен, — я ничего не могу тебе рассказать — точка. В конце концов, я бывший сутенёр и состою у Псов в чёрном списке, как ты прекрасно знаешь.

Устало подперев голову рукой, я задумалась.

Да, Лаоре прав: законом его вписали в категорию неблагонадёжных, и внимание к его персоне Иллюзион должен проявлять даже более пристальное, чем к любой из не-живых работниц Блад Амур.

Но я не могу сдаться только поэтому.

— Тогда кто?

Джек раздражённо пожевал огарок сигары.

Я терпеливо ждала.

Минуту.

Две.

Пять.

И он всё-таки произнёс. Подался вперёд, упёршись локтями в стойку, и, как будто пряча рот за переплетёнными пальцами, произнёс:

— Я пожалел об этом в прошлый раз, но... Есть кое-кто, кого ты знаешь. Но он намного старше моих костей.

У меня ушло несколько мгновений на то, чтобы правильно расшифровать его слова, заглушаемые музыкой и голосами. Внешне я не сдвинулась ни на миллиметр — словно Лаоре и не произнёс ничего, просто облокотился о стойку, раздражённый моим допросом.

Но тот, о ком он говорил...

Винсент.

Да, всё верно, есть же ещё Винсент. Однако...

— Думаешь, он что-нибудь скажет? — я выпустила слова в сигарный дым, едва шевеля губами.

— Думаю, я тебе ничего не скажу, — выпрямившись, Лаоре протёр стакан и принялся замешивать коктейль.

Если уж он не хочет ничего говорить, то ожидать откровений от Винса тем более глупо. Но выбора у меня нет.

— Можешь передать ему, что я хочу встретиться?

— Только не на моей территории, — ворчливо предупредил Джек, заглянув под стойку, — и если ты обещаешь никому не говорить, что это я тебя надоумил. Чёрт подери, поверить не могу, что... ладно.

— Обещаю, — слегка ободрившись, я даже подняла правую руку. — Скажи ему: девятнадцатого после заката у сквера Ле Фаню.

— Договорились, — бармен наполнил стакан и бросил в него соломинку. — Передай это нашей сладкоголосой птичке, она сегодня постаралась на славу. Скажи: за счёт заведения.

Интересно, как он догадался, что я собралась к Кимберли?

— И ещё, — Джек открыл бутылку безалкогольного пива с вишнёвым соком и поставил на стойку, — это тебе, тоже за наш счёт.

— Ого.

Лаоре не был скуп, но угощал в особенных случаях: дни рождения, религиозные праздники, похороны — и сегодня как будто нет повода, хотя кто его знает. По-моему, теперь каждый день кого-то хоронят: то человека, то надежду на лучшее.

— Не нравится — не бери, — огрызнулся бармен.

— Да нет, спасибо, — спрыгнув на пол, я подхватила напитки и направилась к неприметной в полумраке двери, ведущей в подсобные помещения.

Уже на пороге я обернулась и увидела, что Джек озабоченно раскуривает новую сигару. Серый дым стягивал петлю вокруг его шеи подобно тягостным воспоминаниям.

2.

Ким машинально елозила по столу влажной от коктейля салфеткой, а я сидела на полу возле туалетного столика и краснела, стараясь смотреть куда угодно, только не на неё. Началось всё хорошо: мы обменялись приветствиями, традиционно пошутили про мои волосы, чокнулись стеклотарой, а потом меня дёрнуло поговорить. И всё бы хорошо, не ляпни я в разговоре, что хочу платье на выпускной. Как и полагается правильной старшей сестре, при слове "платье" Кимберли подавилась, откашлялась и начала хохотать.

Уже две минуты.

Подозреваю, Джек подсыпал в стакан эльфийский порошок.

— ... хорошо-хорошо, извини! — выставив вперёд дрожащую ладонь, девушка шмыгнула носом и наконец взяла себя в руки. — Наверное, я перенервничала за последний месяц. Но, честное слово, Кейни... — у неё вырвался хриплый смешок. — Ну ты даёшь.

Я мрачно погрызла стеклянное горлышко бутылки.

— У меня тяжёлая жизнь.

— А я-то думала, ты перевоспитываешься, — Ким взяла со столика второй чулок и аккуратно натянула на ногу. — В общем, я могу тебе помочь, мне просто надо представить, что ты готовишься к съёмкам в ужастике.

— У меня вся жизнь и так ужастик, — промямлила я. — На самом деле, мне хочется саван и подушку с химией от опарышей.

— Не говори ерунды. Кстати, я забрала результаты твоих анализов из пап-а, — девушка стянула с себя халат и потянулась к платью, висящему на ржавом тремпеле у стены. — Миссис Уотсворт сказала, что никаких осложнений нет.

— Это хорошо.

Честно говоря, я и думать забыла, что Лал могла заразить меня СПИДом или чем-то помягче. Слишком беспечно, потому как если бы она это сделала, на счастливом будущем можно было ставить крест.

Меня передёрнуло от этой мысли, и я с тоской оглядела обшарпанную комнатушку, которая служила в "Ночном оплоте" гримёркой и костюмерной. От ржавых труб по штукатурке расползались серые пятна, покосившиеся жалюзи лишь частично скрывали грязное окно, а ламинат от двери до туалетного столика истоптан и стёрт. Самой любимой моей деталью оставался чайный пакетик, прилипший к серому потолку и печально шевелящий на сквозняке яркой бирочкой.

— Да, и тебе привет от майора.

Внутри что-то оборвалось, а затем сладко взвилось обратно.

— Я встретила его в пап-е. Он выразил надежду, что приступы уже прекратились, — Ким аккуратно оправила чёрное платье с молнией на боку и повернулась ко мне. — Что за приступы?

— Да ерунда, всё давно закончилось, — я солгала и попыталась прикрыть это небрежным глотком пива. Последний приступ настиг меня как раз у двери и гримёрную, отчего я вынуждена была поставить напитки на пол и просидеть около минуты в позе зародыша, упёршись коленями в пол. Боль оказалась слабее, чем во время укуса, но это единственный прогресс, которого мне удалось достичь глотанием таблеток.

— Ладно, — произнесла Кимберли, складывая косметику в сумку из лакированной кожи. — Давай пойдём ко мне и посмотрим, чем можно помочь твоему горю.

По серому коридору мы вышли в общий зал и, вернув Джеку пустую тару из-под напитков, вышли из бара. Киара сидела на ведущей ко входу лестнице, зажав меж колен банку газировки, и обсуждала с Джо доминантные и рецессивные гены. Причём её пальцы с выкрашенными в разные цвета ногтями изображали какие-то генетические признаки.

— Мутации обсуждаете? — поинтересовалась я, нависнув над сестрой.

— Почти, — та запрокинула голову, — влияние трансформации на организм людей, которые находятся под действием оборотного проклятья.

Оборотней традиционно относят к циклической интегрированной инаковости, но между собой они поделены на териантропов, чьи изменения вызваны болезнью, и вурверов — людей, которые находятся под действием сложного заклинания. Для цивилизованных стран последние являются крайне редким феноменом, но в малоразвитых уголках планеты встречаются чаще — по крайней мере, так гласят легенды. Проклятие не всегда бывает проклятием в общепринятом смысле этого слова, многие шаманы сами налагают его на себя: они считают, что в форме зверя способны приблизиться к миру духов и тайнам природы. Вероятно, в этом есть доля истины, поскольку такие оборотни никогда не сохраняют сознание и являются животными в буквальном смысле. В древние времена им поклонялись как носителями сущности Прародителя (именно поэтому териантропы называют своего зверя тотемным), и должность носителя передавалась от отца к сыну или от матери к дочери. Оборотное заклинание тогда воспринималось как принятие роли сосуда для Предка. Однако подобные трансформации не проходят бесследно для человека, особенно для его психики, и, более того, накопленные изменения передаются от родителя к ребёнку. Рано или поздно один из представителей рода не выдерживает и навсегда становится зверем — изильваном. О таких говорят, что они иссякли и Предок поглотил их — тогда племя избирает новый род в качестве носителя. В наше время Серая Лига признала такую практику незаконной, и даже не потому, что люди постепенно теряют свою личность, просто церемония передачи роли сосуда сопровождается обязательным принесением в жертву родителя, и ритуал совершает его отпрыск. Кроме того, далеко не всегда оборотное заклинание накладывается по обоюдному согласию, и в таких случаях вурвера собственное племя удерживает в поселении до тех пор, пока не подрастёт его ребёнок.

— А где Майк и Ник? — я огляделась по сторонам. — Неужели смылись?

— Сесиль надо что-то купить к выпускному, так что они отправились в торговый центр. Мы договорились встретиться с ними через полчаса возле "Сизарра", — Киара мельком глянула на часы. — Идём, если пешком, то как раз успеем.

Что, сегодня опять все парочками?

— Знаете, — почесала я нос, — на этот раз без меня.

— Почему? — недоумение сестры казалось абсолютно искренним. — Там что-то из Эда Вуда показывают. Пошли посмеёмся.

Мне вспомнилось, как она описывала свой предстоящий наряд: "Представь, что у доктора Франкенштейна была зомби-невеста, одетая в стиле сайкобилли..."

Я посмотрела на Джо, но его лицо ничего не выражало — или мне тяжело что-то по нему прочесть.

— Просто без меня, Киар.

Вряд ли Джошуа Шекли тянет на Виктора Франкенштейна, но у него всё ещё впереди.

— Мы идём ко мне на посиделки по поводу выпускного платья, — произнесла Ким. — Ты уже решила, что наденешь?

— Ага. Кстати, когда у Патти выходной?

— Приходи к ней завтра вечером.

— Окей, спасибо, — Киара посмотрела на меня и ободряюще хлопнула по плечу, — мужайся. Во сколько домой пойдёшь? Давай в три пересечёмся возле...

— Нет, я своим ходом, не ждите меня.

— Слушай, ходить одной — не лучшая идея, — сестра внимательно всмотрелась мне в глаза. — Ты какая-то странная в последнее время.

— Последнее время было странным, разве нет? — я шутливо отмахнулась. — Проваливайте уже, а то опоздаете.

Джо кивнул мне, Киара опять вспомнила про аллельные гены, и они вдвоём направились по улице прочь от "Ночного оплота".

— А ты сообразительная, — произнесла Кимберли.

— Тут и соображать нечего, — я развернулась к ней. — Идём?

— Ты не ревнуешь?

— Нет, — кажется, я немного покривила душой, — мы же не дети, чтобы всё время держаться вместе. К тому же, я довольно много времени провожу с тобой, так что всё честно.

— Но ты же не вступишь со мной в брак.

— Ну, это да.

Мы пошли в противоположном направлении, чтобы свернуть на перекрёстке и направиться в сторону кольцевой.

— Эй, Кейни, — голос Ким вырвал меня из оцепенелой задумчивости.

— Чего?

— Ты не рассказала ей о той ночи?

— Нет. Так будет лучше.

— Так тебе сказали.

— Да.

Только теперь я начала понимать, что все мои злоключения не отошли в прошлое и не остались там неприятными воспоминаниями. И дело не в том, что они имеют последствия, которые могут проявить себя рано или поздно — вообще-то, не имеют — просто они стали барьером между мной и теми, кто не посвящён в эту тайну. А значит, прошлое всегда будет частью настоящего.

Я раздражённо потёрла прикрытый волосами укус. Последние несколько дней меня не покидала назойливая тревога, от которой не могло избавить даже лекарство. Самым странным оставалось то, что причины её крылись не в окружающем мире, а где-то во мне самой или просто очень близко. Я ощущала какое-то... присутствие. Иногда мне на ум приходил негатив Сьюзен, но тут я доверяла Кэтти, и если она сказала, что рассеяла его, то так оно и есть. Впрочем, это не исключает присутствия других негативов или духов, хотя мне совсем непонятна причина интереса к моей скромной персоне. Самой идиотской мыслью, которая посетила меня, стала мысль о том, что мне грозит превращение в вештицу. Но это глупо: я всякое пережила в последнее время, но не сломалась и не отчаялась, у меня даже причин для этого нет.

Оставался ещё один вариант: вампиры. Визит негатива и компания ведьм вытеснили из головы все мысли по этому поводу, так что я не притрагивалась к конспектам и думать забыла о том, чтобы углубиться в исследования. Впрочем, пока я не получу свежей информации от Винсента — если получу, то есть — ломать голову бесполезно. Всё равно не знаю, в какую сторону следует копать.А видения, о которых спрашивала Водянка... ну, у меня же их не было.

Правда?

Я открыла рот спросить, не ощущает ли Ким что-нибудь странное, а потом сообразила, что до малого или, в крайнем случае, большого полнолуния она ничем не отличается от обычного человека.

— Что-то не так? — девушка отвернулась от витрин и посмотрела мне в глаза. Я отрицательно мотнула головой и уставилась на тротуар под ногами.

Хотя и человеческой проницательности ей не занимать.

3.

— Хочешь помолиться?

— Нет.

Я отвернулась от домашнего алтаря, на котором в окружении свеч, сушёных трав и орехов стояли небольшие изваяния Лунных Сестёр. Молитвы — точно не моё. Разумеется, я весьма благодарна Богиням за спасение у заброшенного моста, но — спасибо, дальше я по жизни сама.

Ким улыбнулась и села на край постели разбирать почту. Видимо, рассказ об Эрне и Площади Сибиллы убедил её в том, что на данный момент я достигла личного максимума религиозности.

Не удержавшись, я обернулась и ещё раз взглянула в лицо Меллахе. Её тигриные глаза неотрывно следили за мной, пока я прохаживалась по комнате. Это не то чтобы нервировало, но почему-то напомнило о правнучке Сибиллы Свонн, Рейчел. Она считала, что луны не случайно стали символами Богинь: подобно тому, как луна имеет видимую и невидимую стороны, озарённую светом и погружённую во тьму, так и наш мир имеет зримую и незримую части, одарённую жизнью и лишённую её. К первой относятся флора и фауна, а ко второй — духи, которые не имели отношения к человеческой душе. По мнению Рейчел, в детстве и старости, будучи неспособными рожать, Меллахе и Калихо очень много размышляли, и постепенно их мысли стали обретать собственную волю, пока не превратились в незримую сторону мира. Старые и юные богини принадлежат нематериальной его части, они пребывают в мире детских фантазий, а потом старческих воспоминаний. Оба возраста символизируют растущий и убывающий месяцы, когда большая часть лун не видна, и под это очень хорошо вписывается тот факт, что духи особенно активны, когда обе луны находятся в этих фазах. Но не только они, тёмная душа вампиров тоже испытывает некий "подъём" на старый месяц Мирны, поэтому-то некоторые учёные и считают её разновидностью духов. Рейчел Свонн отнесла вампиров к тёмной стороне Меллахе, поскольку тёмная душа наиболее полно отвечает её свойствам — это скорбь старой Богини, тоска по ушедшей жизни. Официальная доктрина Культа считает вампиров наказанием человечеству за жажду бессмертия и вечной молодости. Когда от старости умерли первые люди, их дети и внуки обратились к Сёстрам, прося вернуть к жизни мертвецов, и Богини поддались уговорам, но с условием, что не природа, а живые будут кормить воскрешённых. Люди согласились, но в итоге данное обещание было забыто, и вампиры превратились в изгоев.

Не знаю, почему мне это вспомнилось: я не имела никакого отношения к вампирам. Но тот факт, что Праматерь обладает тёмной стороной, неожиданно обрёл для меня некий смысл и важность.

— Счета и реклама, — Ким со вздохом отбросила ворох бумаг и взяла в руки последний конверт. Всего секунду её глаза смотрели на адрес, а потом она разорвала письмо на четыре части и поднялась на ноги.

— От матери?

— Да, — девушка бросила обрывки в металлическую посудину на краю алтаря, а потом подожгла при помощи спичек. Она давно не поддерживала отношений с родителями и не допускала даже мысли о примирении.

Я посмотрела на одну из фотографий, украшавших туалетный столик. Улыбчивая девочка со светло-русыми волосами крепко обнимала Кимберли за шею, и было очевидно, что глаза и черты лица у них схожи. В мае Джине могло исполниться девятнадцать, если бы четыре года назад она не погибла в автокатастрофе. В семье о'Нил Джина стала единственной, кто принимал Ким со всеми потрохами и териантропией. Кимберли и её бабушка, которую я видела всего один раз, говорили, что я очень похожа на неё — не знаю чем, может, отсутствием предрассудков, природным цветом волос и любовью к клетчатым рубашкам. Познакомились мы с Кимберли именно из-за этой схожести: однажды в автобусе она приняла меня за свою покойную сестру. И поскольку автобус стоял в пробке, у нас оказалось вдосталь времени для разговоров по душам: её сестра умерла, моя спала дома под действием живчика. В тот вечер я ещё думала: как здорово познакомиться с той самой певицей-териантропом из "Ночного оплота" и как не хватает мне после ухода Саноте ворчания на тему вреда алкоголя.

Тут грех на что-то жаловаться: даже если я заменяю Ким Джину, то она, пожалуй, заменяет мне миссис Холдер и Саноте. Всем нам нужен кто-то.

— Ты попробуешь или нет? — Кимберли указала на пару старых туфель, которые стояли у ножки кровати.

— Или нет, — ответила я, расслабленно шевеля пальцами на ногах. Мне пришлось раздеться, чтобы снять с себя мерки, потому что после кипы журналов и каталогов, мы с Ким пришли к одинаковому выводу: одежду придётся шить.

— Ты боишься что ли?

— А кто бы на моём месте не опасался за своё здоровье? — почесав шрамы на ноге, я натянула безразмерную кенгурушку. — Это даже не орудие пытки — это орудие убийства.

— Ну пожалуйста, ради меня, — Ким состроила умильную рожицу. — А я сварю тебе какао.

Мой взгляд украдкой скользнул по её коленям — почти всё зажило. Зато комплекс вины во мне прогрессировал.

— Как низко ты оцениваешь мою жизнь, — я сунула ноги в жёсткую узость туфель и, подкрутив воображаемый ус, пафосно объявила. — Учти, только ради тебя и только сегодня на арене цирка я исполню смертельный номер!

— Браво! Брависсимо! — Кимберли рассмеялась и захлопала в ладоши.

Миссис Веджвуд однажды сказала, что я единственная обладаю даром рассмешить её в любое время суток.

— Чёрт возьми, как ты в них ходишь? — я неуверенно потопталась на месте. Туфли вроде как раз, но более тесной и неудобной обуви я ещё никогда не встречала.

— Больше не хожу, а в остальном — нормально. Они наоборот — разношенные, ты просто не привыкла к нормальной обуви.

На свою беду я решила огрызнуться аккурат на первом шаге и поэтому тут же загремела на ковёр. Ким захихикала.

— А, нет, стой!

Я замерла с вытянутой рукой.

— Ты должна пройтись по комнате, — девушка шутливо ткнула меня пяткой в ягодицы, — а не просто пересечь её.

Я действительно собиралась проползти до противоположной стены по-пластунски.

— Я сбегаю поставлю воду, ты только не споткнись, — палец Кимберли указал на протянутый через комнату провод настольной лампы.

Ох, я точно знаю, что случится этим вечером.

Мне почти удалось доковылять до стены, когда я вновь оступилась и полетела на домашний алтарь. Только чудом я шлёпнулась рядом и, вскинув голову, встретилась взглядом со златоглазой Меллахе. Тени на её лице имели зловещий оттенок, но мне бы тоже не понравилось, если бы какая-то Кейни Браун попыталась приземлиться на меня всем своим весом.

— И от стены до постели тоже на каблуках! — крикнула Ким из глубин квартиры.

Закатив глаза и процедив ругательства, я покосилась на изваяние Богини. Оно не давало мне покоя, но я всё никак не могла понять, почему.

В тот момент, когда я лебединой походкой хромала к кровати, кто-то настойчиво позвонил в дверь. Твёрдое "Динь!" я слышала ещё на шаркающем шаге, а вот робкое "Дон!" — уже в полёте. Резко натянувшийся провод издал странный звук, и где-то с лязгом зацепилась за спинку стула несчастная лампа.

Не успела я приземлиться, как на меня полетел целый град книжек. Инстинктивно свернувшись в клубок, я успела прикрыть голову прежде, чем особо грузный талмуд врезал по затылку. И только до меня стало доходить, из каких хлябей я извергла такой поток знаний, как раздался скрежет стеллажа. Мгновенье и..!

И?

Ничего.

Для верности я подождала ещё пару ударов сердца, а потом открыла глаза и тряхнула головой, избавляясь от крыши из толкового словаря.

— Кимми, сто раз говорил: давай нормально прикручу эту рухлядь, а лучше сделаю новый!

Здоровенная рука удерживала край стеллажа в метре от пола.

— Эй, мелкая, ты живая? — кто-то заглянул в моё невольное укрытие, а потом с печальным скрипом деревянный убийца резко встал на место у стены.

Кое-как сев, я запрокинула голову и уставилась на широкоплечного мужчину под два метра ростом. Смуглая кожа и тёмная копна вьющихся волос выдавали в нём южанина, а потёртые голубые джинсы, однотонная майка и однотонная рубашка поверх неё — человека, скорее, из провинции. Не знаю, как иначе объяснить эту простоту в одежде, но она явно не принадлежит жителю мегаполиса.

— Знаешь, его просто надо переставить в другое место, — Ким появилась на пороге комнаты, и я подняла лапки словно пойманный грабитель кондитерских.

— Кейни, я же просила тебя. Ты цела?

— Ну да, — поднырнув рукой под книги, я кое-как стянула с себя причину своего падения, чтоб у неё каблуки раскрошились.

— Оставь как есть и скажи Тьенну спасибо: он плотник и звук падающей мебели различит за километр, — Кимберли вздохнула. — Тье, хочешь чаю?

— Лучше кофе, дорогая, — мужчина сунул руку в нагрудный карман рубашки. — Не возражаешь, если я закурю?

— Кури на кухне, — девушка качнула головой. — А где Тео?

— Она с Пау поехала к Белой матери, Тибо сегодня в ночь.

Где-то в другой части квартиры сначала тихо, потом всё громче и громче засвистел чайник. Оттолкнувшись от дверного косяка, Ким отправилась на кухню, а вслед за ней и мужчина.

— Подождите...

Я успела подняться на ноги и теперь усиленно скрипела мозгами.

— Вы тот Тьенну, что... — я замялась, решая, как бы обозвать перепалку Общин, свидетелем которой я стала.

— Он самый, — сунув сигару в зубы, Тье протянул руку. У меня не самая маленькая ладошка среди сверстниц, но она просто утонула в рукопожатии.

— А ты Кейни, как я понял?

— Да. Спасибо, что поймали стеллаж.

— А, забудь, — охлопывая себя в поисках зажигалки, мужчина отправился на кухню.

Это реально круто, что он успел сориентироваться и преодолеть пять метров за такой короткий срок. Впрочем, меня спасла ещё и пара хлипких саморезов, которая должна удерживать конструкцию у стены. На кой чёрт надо протягивать за полками провод — непонятно. Разве что меня к Богиням отправить.

Когда я, натянув джинсы, вышла в зал, то без особо радостных чувств увидела Итима — он развалился на диване прямо в строгом костюме и сонно глазел в потолок. Моё появление, впрочем, не осталось незамеченным, и мгновенье спустя я ощутила на себе его пристальный взгляд.

— Что ты здесь делаешь? — вкладывая в этот вопрос всю возможную неприязнь, я думала не о Кимберли, а о себе.

— Наверное, то же, что и ты, — Итим выглядел усталым и говорил спокойней, чем при нашей последней встрече.

Странно.

В пап-е мы общались после малого полнолуния, когда его ментальные силы были на максимуме, но сейчас я чувствовала куда явственней, что он не-человек.

Почему?

В дверь опять позвонили, и Ким, звякнув посудой, поспешила открыть. На пороге стояла копия мисс Марпл, только без шляпки — Джоан Веджвуд собственной персоной. В руках у неё дымилось блюдо с затейливо украшенным пирогом, и на моей памяти она ни разу не вошла в эту квартиру без какого-нибудь угощения.

— Доброго вечера, молодые люди, — бодро произнесла старушка. — Я выполняю обещание накормить маленького сорванца пирогом с лесными ягодами. Как ты себя чувствуешь, Кейни?

— Спасибо, хорошо, — я растерялась и даже смутилась своего сорванцового вида.

— Ах, я рада. Мы с Джонатаном следили за новостями всю неделю, это ужасно. Бедные дети! — миссис Веджвуд вручила пирог Кимберли. — На президентских выборах мы голосовали за Джеду Корчееву: она не так сладкоголоса, как бывший супруг министра юстиции, зато человек дела. И она бы занялась этими треклятыми сектами и кладбищами, как просит Иллюзион.

Тут из кухни выглянул Тьенну.

— Простите, миссис Веджвуд, я надымил, — он обернулся через плечо так, будто сигарный дым превратился в монстров и начал хищение продуктов из холодильника.

— А, ерунда, милый, — старушка небрежно повела рукой, — Джонатан всю нашу совместную жизнь курит трубку, так что я привыкла. Кроме того, я забежала всего на минуту.

— Как это на минуту? — возмутилась Ким, одной рукой удерживая пирог, другой прикрывая входную дверь. — Вы остаётесь пить с нами чай.

— Подожди, — неожиданно подал голос Итим, — там Патти на подходе.

Из подъезда уже доносилась торопливая, повторяемая эхом дробь каблучков, и секунду спустя в прихожую ворвалась Патриция во всём своём великолепии.

— ... ух, успела! — уперев кулачки в бока, она на мгновенье согнулась, переводя дыхание, а потом дружески чмокнула Кимберли в щёку. — Ещё раз привет!

— Ты опять в обновке? — Кимберли захлопнула входную дверь.

— Та-дам! — Патти весело раскинула руки. — Как вам? Миссис Веджвуд, это по той выкройке, что вы мне дали!

Девушка повернулась вокруг своей оси, демонстрируя ретро платье с черепами и розами. Под цвет лепестков ногти и губы были выкрашены в красный, что вместе с татуировками и угольно-чёрными волосами выгодно оттеняло бледную кожу.

— Какая красота, — старушка сложила руки, любуясь нарядом, — ты добавила ещё один подъюбник?

— Да, мне нравится, когда юбка пышная, — Патриция покачалась из стороны в сторону, изображая колокольчик.

— Кстати, вот ей нужно платье на выпускной, — Кимберли указала пирогом в мою сторону.

Я сгруппировалась и не зря: завидев меня, Патти ловко выскользнула из туфель и в один прыжок обрушилась на меня с восторгами.

— Кейни, сто лет тебя не видела! — короткие красные ногти мелькнули у меня перед глазами, когда девушка ласково потрепала меня за щёчки, чтобы потом стиснуть в объятиях. — Какая же ты миленькая! Тебе надо почаще краситься!

Патти является териантропом типа "рысь" — один из тех редких типов, у которых звериная форма крупнее тотемного зверя и эквивалентна массе самого человека. В нашей стране рыси встречаются редко, а в Роман-Сити их вообще только пять или шесть. Впрочем, если Дерек и Патриция поженятся, то станет на одного больше — настоящее "в горе, и в радости, и в звериной шкуре". Когда оборотней одного тотемного зверя слишком мало, чтобы образовать полноценную Общину, они примыкают к Общине другого зверя. Рыси примкнули к снежным тиграм, и такой союз, насколько я знала, устраивает обе стороны.

— Из-звини, забыла вернуть скейт, — неожиданно вспомнила я.

— А-а, ерунда, — Патти весело мотала меня из стороны в сторону, как дети иногда мотают кошек. — У него два десятка этих скейтов! Мне они уже надоели, вечно выезжают и вываливаются откуда ни возьмись. Залезаю в стенной шкаф за ботильонами и получаю скейтом по башке!

— А, ну тогда ладно. Ты чего такая весёлая?

— Ромовые конфеты, — заговорщицки шепнула девушка и звонко рассмеялась, выпуская меня из объятий. — Я помогу накрыть на стол!

Кимберли к тому времени уже уносила пирог на кухню.

— Да ладно, не парься, — бросила она через плечо, но Патти половинным шагом, как в польке, устремилась следом.

— Тьенну, ты опять надымил! — рыкнула она, оказавшись на пороге комнаты.

Мужчина виновато развёл руками.

— О! Итим, дорогой, — миссис Веджвуд неожиданно вскинула вверх указательный палец, — я вспомнила, что хотела проконсультироваться с тобой по поводу этой новой поправки к закону о землях для Общины...

В чём состояла суть консультации, я уже не слушала, потому как отправилась в ванную. Не то чтобы Патриция обладала какой-то особенной силой, но её тисканья плохо сказались на моём самочувствии. На какой-то миг я ощутила её инаковость так, будто она потёрлась пушистым боком о мои голые нервы. И, кроме того, у меня тянуло слизистую рта, как бывает перед рвотой.

Заперев дверь, я повернула кран над раковиной и сплюнула накопившуюся под языком слюну.

Она была красной от крови.

Тяжело опёршись о стену, я замерла и уставилась в сток. Потом сполоснула пальцы и сунула их в рот. Сомнений не было: слизистая кровоточила.

— Твою мать! — я раздражённо топнула ногой. Только этого не хватало: в квартире Ким, когда у неё гости, со мной начинается чёрт-знает что.

Ноздри заполнила щекотная теплота — поморщившись, я вытерла тыльной стороной ладони кровь над верхней губой и раздражённо шмыгнула. С этим надо что-то делать, знать бы ещё — что? Из тех лекарств, что дал майор, я носила с собой всё кроме ампул, но ни одно из них не предусматривало подобные случаи. Кроме того, рюкзак остался в спальне Кимберли.

Подставив ладони под струю воды, я умыла нос и почувствовала, что меж лопаток у меня свело — именно то ощущение, когда кто-то стоит над душой. Несколько секунд я не решалась перевести взгляд с раковины на зеркало: мне казалось, что за спиной у меня...

Кто?

Вскинув голову, я увидела отражение себя и комнаты — ничего лишнего. Для верности я обернулась, вытирая потёки воды и крови из-под носа, но стало очевидно: я здесь одна.

Кажется, у меня едет крыша.

Согнувшись, я сунула руки под шумящий поток воды, и тогда накатил приступ — ноги отнялись, и я рухнула на пол, чудом не ударившись подбородком об край раковины.

Не знаю, сколько я корчилась, грызя собственные пальцы, но, видимо, достаточно долго, раз в дверь раздался вежливый стук.

— Кейн, у тебя всё хорошо? — спросила Кимберли. — Стол накрыт, можешь больше не прятаться.

Звук её голоса выдернул иголку из сердца — я измученно обмякла и прижалась к кафелю влажным от пота лбом. Только радужное облегчение, как в доме выродка, больше не наступало — одно раздражение. Нос и рот полнились кровью — стоило перекатиться на живот, как она выплеснулась на пол вместе с выдохом. Несколько секунд у меня получалось только размеренно дышать, но потом я приподнялась на локтях и, сглотнув, произнесла как можно твёрже:

— ... да, сейчас выйду!

Кое-как встав на ноги, я умылась и вытерла пол, после чего повернула замок на двери.

— Я уж думала, сток ванны превратился в кроличью нору, и ты удрала в Страну чудес, — Ким шагнула в комнату, приподняв руку с окровавленными пальцами. С тех пор, как кто-то подарил ей дорогой и качественный набор кухонных ножей, она обязательно резалась при каждом их использовании.

— Да что я там забыла, одни психи, — я открыла шкафчик над раковиной и достала пластырь.

— Ты чего такая бледная? — сунув руку под проточную воду, девушка испуганно оглядела меня. — На тебе лица нет. С тобой всё хорошо?

Может, сказать правду?

— Да, нормально, — я помогла ей заклеить порез.

— Какое там, ты себя в зеркале видела?

Видела, ничего утешительного, но и поделать с этим я ничего не могу.

Кимберли обняла меня так, как всегда обнимала Джину на фотографиях, и я надеялась, что тонкий ободок крови, который опасно проступил на ноздре у моего отражения, не отпечатается на её одежде.

— Знаешь, — задумчиво произнесла она, — сейчас, конечно, не лучшее время говорить это, но в конце июля или начале августа я уеду из Роман-Сити.

Сглатывая слюну вперемешку с кровью, я поняла, что вот теперь действительно всё плохо и хуже быть не может.

— Я поступила в университет Элькарта на минералогию. Может, не то, чем я хотела бы всю жизнь заниматься, но факультет хороший, да и декан у них — териантроп, поэтому я надеюсь, что меня не выпрут ещё раз ни за что. Думала не говорить, пока точно не узнаю результаты, но сегодня пришло письмо о зачислении. Ты не порадуешься за меня? — Ким отстранилась и посмотрела мне в лицо.

Мне оказалось тяжело не то что изобразить радость — выдавить из себя подобие улыбки.

— Да ладно тебе, Кейн, — Кимберли утешала меня как маленького ребёнка, — ты сама в августе уйдёшь в Академию и пробудешь там дольше моего.

Она права, но всё равно это как-то...

Я нервно сглотнула, задирая подбородок, и всё-таки нашла ответ:

— Н-наверное, я просто не привыкла к переменам. У меня нет за спиной тыла в виде родственников или что-то вроде того. И это ещё вопрос, поступила ли я или нет.

— Да с чего бы тебе не поступить? — девушка похлопала меня по спине. — Если уж Проказа в своё время прошла, то тебя точно возьмут, ты же умница.

Мне удалось напрячь лицевые мышцы и растянуть рот в улыбке.

— Ладно, пошли есть, — Ким подтолкнула меня к выходу. — Поешь и почувствуешь себя лучше.

Пока я маялась со своими припадками, в квартиру успели подтянуться Дерек, крепкий парень в татуировках, и мистер Веджвуд, полноватый старик в круглых очках. На журнальном столике теснились сервиз и выпечка, а териантропы заняли почти весь Г-образный диван да ещё и пару кресел — только теперь мне стало ясно, зачем в этой квартире столько мебели. Миссис Веджвуд усадила меня возле себя, а Ким устроилась рядом с Итимом, и только когда она прильнула к нему, до меня дошло, в каких они на самом деле отношениях.

И это ещё один неприятный сюрприз.

Поймав мой взгляд, мужчина ответил вежливой адвокатской улыбкой, и обнял Кимберли за плечи. Честно сказать, симпатий у меня к нему не прибавилось.

За столом говорили о том, о чём обычно говорят взрослые: политика, международные отношения, экономика. Только здесь немного на свой лад: лекарства нового поколения для териантропов; предстоящие выборы мэра Роман-Сити и пункты предвыборных программ кандидатов, касающиеся не-людей; новые законы и поправки к старым; джентрификация окраин Северного района и Клоповника в первую очередь; зарубежный опыт интеграции не-людей в общество; проблемы, возникающие в Общинах. Я слушала внимательно, но без особого интереса: меня это не касалось, да и во многих вопросах я плавала, поскольку не могла следить за новостями. В стране было несколько печатных изданий, посвящённых исключительно не-людям, но радиостанций или телеканалов ещё никто не создал.

Я заставила себя съесть кусок пирога, хотя аппетита у меня не наблюдалось. Мы далеко не первый раз собирались у Ким большой компанией — разве что без Итима и Тьенну — но именно сегодня мне одиноко. Нос забила корка спёкшейся крови, и каждый глоток чая отдавал металлическим привкусом. Полагаю, слизистая рта продолжала портить мне день.

Занавески в зале остались раздвинуты, и я то и дело смотрела в большие окна. Там над крышами домов Рыжей улицы висела убывающая Мирна, и меня вновь и вновь посещали мысли о двух сторонах старшей Богини.

Когда чаепитие закончилось, я вернулась в спальню забрать рюкзак. Груда книг так и валялась на ковре, под ней остались туфли. Часть свечей на домашнем алтаре угасла, и деревянное изваяние Меллахе оказалось освещено только наполовину.

Золотой тигриный глаз внимательно следил за мной.

4.

— Уф, надо растрясти съеденное, — Патриция указательными и большими пальцами сжала талию поверх пояска из красного атласа. — А то ведь так и разжиреть недолго.

— Ты не толстеешь, — отозвалась Ким, на ходу листая журнал.

— Ну, — Патти философски пожала плечами, — благодаря полнолунию и трансформациям легко поддерживать форму, но мне лишний дюйм в талии грозит порванными застёжками на платьях.

— О, Питер Кушинг, — Кимберли раскрыла глянец на развороте.

— Где это он? В "Невестах Дракулы" *2? — Патриция вытянула шею. — Если бы я хотела что-то увековечить из этого фильма, то выбрала бы мельницу, у которой тень отбрасывают одни лопасти.

Я шагала рядом и сонно глазела по сторонам. Улица Моргриен считалась одной из самых старых в районе, поэтому её, за исключением перекрёстков, закрыли для транспорта, и вся брусчатка осталась в нашем распоряжении. Мне в кроссовках удобно, а вот Патти то и дело оступалась, обнаруживая немалый запас крепких словечек, в которых обязательно проглатывались гласные. Фонарей было немного, и каждый ютился меж невысоких клёнов с тщательно стрижеными кронами. Освещение в основном давали гирлянды жёлтых звёздочек, перекинутые поперёк улицы под самыми крышами. От бывшей проезжей части тротуары отделялись клумбами, на которых за коваными оградками буйствовал цветущий алиссум. Здесь осталось мало развлекательных заведений: несколько кофеен, букинистический магазин и пара антикварных лавочек, чьи вывески покачивались как руки голосующих на автостраде. Единственным минусом улицы оставалось то, что уже восточнее начинался бедный квартал, примыкающий к Клоповнику. Поэтому и контингент иногда попадался соответствующий.

— Какая малышка!

Возгласы раздались вперемешку со свистом. Аккуратно меряя брусчатку маленькими шажками, Патриция окинула холодным взглядом малоприятного вида компанию, из которой несколько выпадал замызганный паренёк примерно моего возраста.

— Девушка! Девушка с журналом, иди к нам!

— Малышка, у нас есть, что тебе показать!

Ким слишком любила Кушинга, чтобы отрываться от посвящённой ему статьи, зато Патти на ходу обернулась и бросила:

— Извини, оставила увеличительное стекло дома!

Я хмыкнула.

— Классика — на все времена *3, — мудро заметила Патриция. — Кстати, в "Сизарре" как раз крутят обе части "Эльвиры", давайте пойдём похрустим! Ну, по крайней мере, на первую точно.

— А как же фигура?

— Настоящие кошки от попкорна не полнеют, — небрежно отмахнулась девушка и притянула за локоток Кимберли, когда та уже готова была врезаться во встречного пешехода.

Краем глаза я уловила движение и нервно отшатнулась, но это оказалась всего лишь витрина ретро-магазинчика, в которой ламповый телевизор передавал монохромное старьё.

У меня точно крыша поехала.

А потом на экране мелькнула женщина, и я замерла как вкопанная. Мне понадобилась пара секунд, чтобы сообразить: это не "Кабинет доктора Калигари", а клип Роба Зомби *4. На экране опять появилась Шери Мун, и я крикнула:

— Эй, Патти! Можешь сшить мне такое платье?

Обе девушки замерли и как по команде уставились на меня. Видимо, слово "платье" из моих уст приравнивалось к сигналу о конце света.

— Что там такое? — Патриция первая подошла ближе и уставилась в телевизор. — Вот это с широкими рукавами? Да без проблем, но ты могла бы выбрать что-то... более изысканное.

Нет, не могла. Это именно то, чего мне хотелось. Я глядела на болезненно-рыбьи глаза, оттенённые чёрным, длинные волосы и лёгкое платье — это оно.

Чёрно-белая.

Живая и мёртвая.

Заклинило меня, что ли?

— Даже на голове особо делать ничего не надо, — пробормотала я, — только покрасить и расчесать. Ну и линзы для глаз нужны светлые.

— Живая мёртвая девочка? — переспросила Ким, пряча журнал в сумку. — Подожди, это не из того мерзкого фильма *5?

— Что за фильм? — оживилась Патти.

— У тебя есть проблемы с перееданием? — загадочным тоном начала я, двинув бровями. — У Кимберли были, я отвела её на киносеанс, и она неделю есть не хотела.

— Я заинтригована, — Патриция облизнулась и сложила пальцы домиком, — скажи мне название и фамилию режиссёра, а я пошью тебе платье.

Рассмеявшись, я открыла рот для ответа и тут же получила мощный удар в бок в бок. Рюкзак соскользнул с плеча, а в следующий момент сорвался с руки.

Я оторопела. Мне понадобилось целое мгновенье, чтобы понять: рюкзак удаляется от меня.

Вместе с мальчишкой из компании, что задирала Патрицию.

В рюкзаке ключи, деньги, Эйра и лекарства.

Лекарства, которые подарил майор.

— ЭЙ!!! — я бросилась следом.

Мне удалось сократить расстояние прежде, чем парень оглянулся и прибавил скорости. Я хорошо бегала на время и, уж тем более, на выносливость, а также часто соревновалась с ребятами, поэтому знала, какова бывает разница между мной и мальчиками, если я не в форме. Но сейчас разрыв оказался невероятно велик — почти как и расстояние. Нечто тёмное, не дававшее покоя последние несколько дней, вливало мне в сознание чёткое и уверенное понимание того, что я гонюсь за человеком с остаточной териантропией. Вероятно, я ощутила это в тот краткий миг, когда он меня толкнул — точно так же, как ещё несколько часов назад ощутила инаковость Патриции.

Тогда моё дело гиблое. Каким бы ни был его тотемный зверь, уже ясно, что мне с ним не тягаться.

Сжав зубы и скривив рот, я упрямо неслась вперёд. Не знаю, в чём было дело: в принципах, деньгах, Эйре или так остро я на подсознательном уровне нуждалась в своих таблетках, но сдаваться нельзя ни в коем случае. Может, он споткнётся, попадёт под машину на перекрёстке, врежется в кого-нибудь, оглядываясь, или забежит в тупик — у меня есть шанс, если он не какой-нибудь сраный трейсер. Не то чтобы я совсем не знакома с этим занятием, но пара фокусов, которым меня выучили знакомые, просто ничто по сравнению с арсеналом опытного бегуна.

В мышцах нарастало жжение, а во всём теле — ощущение скованности, будто я двигалась в некой густой среде куда медленней реальных возможностей. Это раздражало, хоть я ещё не сбилась с дыхания и не устала, но впереди показался перекрёсток, и стало очевидно, что урод с моим рюкзаком свернёт влево, к Клоповнику, а там от улицы ответвляются переулки, дворы и подворотни, в которых мало света, но много укромных мест.

Вот это, наверное, и называют нечеловеческим усилием.

Я попыталась ускорить темп, и тело ответило болью — как если бы лопнул пузырь, который долго и упорно накачивали кислотой. Это оглушало и ослепляло — перед глазами заплясали багровые пятна, и мир стал на пару тонов тише, но я ощущала, что всё ещё бегу и даже не сбиваюсь с темпа.

Боль осталась позади, а вместе с ней исчезла скованность. Остался только слабый отголосок в некоторых мышцах, но я размеренно дышала и летела вперёд — нет, меня несло. Я оседлала гребень волны, который увлекал всё дальше по улице, приводил в движение конечности, но целиком и полностью подчинялся моей воле — если бы я захотела остановиться, я сделала бы это немедленно. Похожее чувство лёгкости охватывает тебя, когда бежишь вниз по крутому склону.

Но было что-то ещё.

Расстояние между мной и воришкой начало сокращаться.

Кто-то ещё.

Глубже меня, подо мной.

А ощущение постороннего присутствия исчезло.

Мы наконец достигли перекрёстка, и обострившаяся интуиция отреагировала мгновенно: я бросилась наперерез раньше, чем мозг сообразил, что парень свернул не влево, а вправо и устремился к центру Кварталов.

В какой-то момент у самого угла дома я почти схватила его, но он увернулся, а я врезалась в прохожего и полетела на брущатку.

Ни извиняться, ни чувствовать боль времени не было. Подскочив, я возобновила погоню.

Мир вокруг взметнулся до неба и окрасился неоновыми огнями. Яркие прямоугольники рекламы подобно гирлянде флажков струились по стенам зданий, обрываясь над сияющими вывесками брендов, ниже которых застыли аквариумы витрин с манекенами и живыми людьми. Голоса, шум моторов, клаксонов и музыка, частыми ударами рвущаяся из салонов — всё это сплелось в густой шумный фон, который окутал меня пёстрым стёганым одеялом. Справа вздулась серая громада пластика и зеркал, кичливо кидающих тусклое отражение противоположной стороны улицы — торговый центр "Лестия". Значит, мы на улице Трёх Анастасий в торговом квартале восточнее Лунного проспекта — единственная часть района, где попадаются высотные дома.

Воздух начал резать горло и лёгкие — я подходила к своему пределу. Надо догнать этого урода. Догнать, отобрать рюкзак и надавать по морде, чтоб неповадно было.

Да что там морда — я из него всё дерьмо выбью!

Мальчишка оборачивался так часто, что стало ясно: он нервничает.

Мы добежали до перекрёстка, когда светофор последний раз мигнул зелёной фигуркой зомби и включил красную. Ворюга всё-таки проскочил перед первым автомобилем, а меня вынесло на блестящий от воска капот.

"What the fuck is wrong with you?" *6 — ревел динамик в салоне.

Прокатившись по надраенному металлу, я ощутила жжение и буквально вывалилась на мостовую под ноги женщине — она взвизгнула. Краем глаза я успела заметить, что парнишка пробежал ещё с тридцать метров и нырнул во мрак разрыва, который делают между высотными домами в целях противопожарной безопасности. Оставив за спиной вагон ненормативной лексики, которой наградили меня водитель и прохожие, я бросилась следом.

Только бы успеть!

Я догнала его в темноте за баррикадой какого-то мусора и, прыгнув, повалила на асфальт — лёгкие взорвал запах сырости, мочи и помоев. Сердце билось так часто, что казалось чужеродным паразитом в теле, но я всё равно пинала ногами воришку в живот и рёбра, а потом перевернула на спину и, хлопнувшись сверху, принялась раздавать удары. Он всё ещё отбивался и весьма расторопно — в какой-то момент его кроссовок больно ударил меня в грудину, отбрасывая, но вскочили на ноги мы одновременно. Я метнулась вперёд и, резко сменив траекторию, простейшим лоу-киком вернула уродца наземь, после чего сорвала с него рюкзак.

— Попробуй ещё раз, и я изобью тебя в дерьмо, — предупредила я, просовывая руки в лямки. Даже после такой адской пробежки я могла и хотела драться.

Шумно дыша, паренёк встал на ноги — по лицу из расквашенного носа, брови и рта сочилась чёрная кровь, глаза сверкали как у кошки.

Остаточная териантропия, без вариантов.

— ... с-с-сучье семя! — он злобно сплюнул и, обойдя меня вдоль стенки, бросился обратно на улицу.

Я не стала его останавливать: не очень-то надо, к тому же я опять сорвусь. А вот что просто необходимо — немного походить и перевести дыхание, чтобы не было гравитационного шока.

Но как только я осознала, что всё закончилось, тело начало делать осечки. Сначала ослабели и подогнулись ноги, отчего я завалилась набок — и только тогда на меня навалилась резкая, острая боль. Казалось, во время погони она никак не могла поспеть за мной и только теперь догнала. Я знала по собственному опыту, что так болеть может только если мышечная ткань повреждена чрезмерными нагрузками, но я же последнюю неделю не на диване валялась.

Ч-чёрт возьми...

Боль усилилась так, что я зашипела.

Надо глубоко дышать, и всё пройдёт.

С очередным вдохом мир резко повернулся вокруг моей оси — не удержав равновесие, я свалилась во мрак.

5.

— Ты слишком долго спишь, — держась за прутья, Сью отвернулась от панорамы Роман-Сити и посмотрела на меня. За её силуэтом в сизых сумерках уже вспыхнули красным сигнальные огни замыленных расстоянием телевышек. Окружающую тишину деревянной ножовкой пилил стрекот кузнечиков, издалека доносились вопли мотающихся по спортивной площадке младших групп.

Я тяжело села на покрывале и потрясла головой.

— Не сплю. Мы ещё успеваем в "Сизарр"? Что там сейчас крутят?

Сьюзен явно хотела что-то сказать, но лишь грустно улыбнулась.

— Две части Эльвиры, — заговорила она, — "Дракула — отец и сын", "Фраккия против Дракулы" и эту, с Нильсеном...

— "Дракула: мёртвый и довольный" *7? — подсказала я и, ухватив с тарелки бутерброд, жадно впилась в него зубами. — Пошли на "Отца и сына", хочу ещё раз поглядеть, как Кристофер Ли пытается выпить кровь резиновой жен...

— Уходи отсюда.

— Ты чего? — я удивлённо уставилась на подругу. Она разжала на прутьях кровавую мешанину пальцев и повернулась ко мне.

— Уходи.

6.

Сознание возвращалось медленно и неохотно.

Мокрая, замёрзшая, я плыла по асфальту в тёмном желудке зловония и не могла ничего понять. Где-то впереди свет фонарей и рекламы робко подглядывал в разрыв, вымарывая из мрака очертания стен, обезображенных аэрозольной краской, скопившийся под ними мусор и расписанный мусорный бак.

Царила утробная тишина.

В ушах гудело, а когда я с трудом встала на ноги, мир опасно качнулся. Но я смогла его удержать и расправила плечи. Скорее в виде образов и фактов я помнила, как гналась за мальчишкой, который украл у меня рюкзак, и как догнала его в этой дыре. А потом... что?

Видимо, гравитационный обморок.

Кенгурушка на мне была грязной и влажной от пота, поэтому я стянула её через голову и завязала вокруг бёдер. Заколка, которую дала Ким, потерялась, и холодные волосы путались вокруг трясущихся рук, пока я затягивала рукава в узел. Справившись с этой задачей, я опустилась на колени и, открыв рюкзак, внимательно ощупала содержимое. Нож, лекарства, деньги, ключи, фонарик, салфетки, рубашка, старый носовой платок — всё на месте.

Отлично.

Я хотела вдохнуть с облегчением, но запах мочи забил глотку, и навстречу воздуху пополз червь тошноты. Чёрт, у нас штрафуют за справление нужды где попало или нет?

Каждая мышца в теле гудела от боли, но я кое-как обогнула баррикады мусора, обняла себя и нетвёрдой походкой поковыляла прочь. Надо вернуться на улицу Моргриен и попробовать найти Ким с Патрицией.

Со стороны, наверное, я походила на человека, который вышел на улицу после криогенной заморозки: съёжившаяся, растрёпанная, закутанная в волосы как в обесцвеченный кокон. И сравнение, надо сказать, удачное, потому что перекрёсток оказался пуст — ни людей, ни машин.

Всё в лучших традициях зомби-апокалипсиса. Сколько я провалялась без сознания — всю ночь? А может, я всё ещё в отключке и мне это снится?

Проигнорировав светофор, я перешла на ту сторону и побрела по улице Трёх Анастасий. На одном из фонарей, отороченных металлом в стиле хай-тек, висели электронные часы, которые показывали с редким перерывом температуру воздуха: десять градусов по Цельсию в эти неправдоподобно тихие два часа ночи.

Да в самом деле, где люди?

Я повертела головой, но не увидела никого — одна из самых оживлённых улиц Северного района вымерла. И судя по тишине, не только она, но и несколько соседних. Городской шум полуночным прибоем тёрся о высотные здания за пределами квартала, и только издалека доносился вой сирен скорой помощи — но не больше. Здесь, на огороженном от остального мира пространстве, царила угрюмая тишина. В окружающих домах горели огни, но не осталось жизни, будто все спрятались или побросали свои офисы и квартиры. Кислотный свет неоновой вязи казался напряжённым, а половина витрин угасла, будто подчинившись команде "Отбой". Украшенная летучими мышками вывеска "Бладнот", популярной марки косметики для вампиров, мигнула как человеческий глаз в минуты нервного тика.

Вот же чёрт!

Молл отделяли от тротуара аккуратные островки зелени, на которых возвышались стриженные под геометрические формы кустарники и пара фонтанчиков из мрамора и металла. Жажда заботливо натирала песком моё горло, но, помня о Порче, я не решилась пить, зато с удовольствием умыла лицо, избегая намазанных глаз, и шею. Вода оказалась холодней ночного воздуха и настойчивыми каплями ползла под топик, но я почувствовала себя немного лучше. Мышцы неприятно жгло, и в теле осталась солоноватая слабость, как у мыльного пузыря. Ткни в меня пальцем, и я лопну.

Стряхнув с лица воду, я поправила рюкзак и медленно двинулась обратно вдоль "Лестии". Что случилось в городе, пока я валялась без сознания? Ещё недавно всё кипело от машин и людей, а теперь — никого. Впрочем, если память не изменяет, от Кимберли мы ушли после полуночи, от Рыжей Улицы до Моргриен около двадцати минут пешком, а значит, я отключилась не меньше чем на час.

И даже валяясь трупом в вонючей дыре, ухитрилась вляпаться в историю.

Несколько раз мне показалось, будто в торговом центре что-то грохочет, и если бы я оказалась героиней типичного фильма ужасов, я бы непременно отправилась внутрь на разведку. Но я оставалась усталой Кейни Браун, поэтому облизала губы и пошла себе дальше — тоже хороший способ попасть в неприятности.

Я уже достигла навеса над главным входом в молл, когда слуха коснулся приближающийся шум мотора, причём не одного, а двух. По моим прикидкам, они должны встретиться на том самом перекрёстке, который недавно перешла я.

Всего пару секунд рёв нарастал в разной тональности, бередя холодную ночь, а потом неоновый свет отразился от массы стекла и металла — стон сдираемой асфальтом резины, и два микроавтобуса только чудом не врезались друг в друга. Один из них, чёрный, носил герб Иллюзиона, второй, серый, принадлежал муниципальному каналу.

Изумительно.

Утирая пот с лица, шофёр телевизионщиков тут же вывалился из салона на улицу, но не произнёс ни слова, зато сидящий за рулём Наблюдатель осыпал его упрёками — запинаясь, на "вы", но без мата. Половина реплик сводилась к тому, что здесь нельзя находиться и гражданские должны немедленно покинуть территорию.

Любопытно.

Выворачивая шею, чтобы получше рассмотреть это зрелище, я оступилась от слабости, и мышцы рефлекторно передёрнулись, сохраняя равновесие. Скорее машинально, чем по какой-то причине, я глянула влево — там, за кристально чистыми стёклами, на меня двигалась лавина перепуганных людей, отличающихся от стандартной массовки фильма-катастрофы только охапками брендовых пакетов и картонок.

Что за чёрт?

Я едва успела уползти с дороги прежде, чем автоматические двери расползлись, извергая галдящий поток на улицу. Несколько патрульных Наблюдателей подобно пастухам корректировали движение.

— Сохраняем спокойствие, граждане! Без паники! — звонко крикнул один из них, и я поняла, что голос принадлежит женщине. — Двигайтесь в сторону перекрёстка и спускайтесь на Лунный проспект!

— Осторожно! Не толкайтесь! — крикнул другой, подхватывая споткнувшуюся на ступеньках девушку.

Я нырнула за терминалы для оплаты подземного паркинга, оттуда был прекрасно виден поток взволнованных тел, бередящий спокойствие ночи. До меня уже начал доходить смысл происходящего, и я понимала, что надо покинуть торговый квартал вместе с людьми под присмотром патрульных. Но вместо этого сидела на корточках, привалившись к металлической стенке, и украдкой наблюдала за происходящим. Мне было видно, как от чёрного фургона по улице бежит отряд чистильщиков — огибая гражданских, они нырнули меж островков зелени и теперь двигались вдоль стены торгового центра к автодверям, украшенным зелёными наклейками "Вход".

На верхних этажах, буквально над головой, раздались выстрелы вперемешку со звоном — это вызвало среди людей панику. Но не успели патрульные псы успокоить отару, как гортанный вопль, напомнивший о негативе Сьюзен, ударил с крыши молла в небо и покатился по городу. Человек вопил непрерывно — рывком набирал воздух в лёгкие и продолжал вопить на ноте граничащего с безумием ужаса. И в один момент, смазанный расходящимися кругами эха, этот крик оборвался. Его звучание оказывало гипнотический эффект, но завершение уподобилось удару кнута — человеческая волна, стремясь рассеяться, беспорядочно хлынула на проезжую часть к перекрёстку.

Вслушиваясь в отоголоски, затухающие над лабиринтом города, я усилием воли стянула с себя неприятные воспоминания.

Ну же.

В этом городе ещё и не то услышишь.

Важно другое: я должна уйти с этими людьми — последней группой эвакуированных. В торговом квартале что-то случилось, и его оцепили, давая Псам провести зачистку. Подготовкой территории для Иллюзиона часто занимается полиция, а она, выгоняя гражданских, явно поленилась заглянуть в ту нору, где валялась я без сознания. За борт каравеллы "Социум" вообще предпочитают заглядывать, только если там голый Кайл Риз прикрывается штанами бездомного.

В общем, надо выбраться из укрытия и подойти к патрульным.

Надо.

Утвердившись в этой мысли, я оставила происходящее за спиной и, спотыкаясь, посеменила прочь. Джо называет это "наплевать на здравый смысл", но, чёрт возьми, мне хочется найти Ким и Патрицию, и если я не пойду обратно, то не найду их вообще. Они собирались покататься на горках в "Брайз" и, скорее всего, ожидают меня у пристани водного трамвая, к которой выводит Моргриен. Кроме того, меня не покидает уверенность, что проблема, какой бы она ни была, таится в самом здании торгового центра, а на улице вполне безопасно. Отсюда наверняка рукой подать до заслона полиции, и она, надеюсь, пропустит меня без проблем.

Торговый центр тянулся от перекрёстка до перекрёстка, и будь Псов чуть больше, чем два патрульных, бдительно следящих за эвакуацией уже далеко на той стороне улицы, я бы просто так не пошла куда вздумается. Но я благополучно вывалилась за угол здания никем не замеченная и проползла по инерции ещё с десятка два метров.

Над перекрёстком печально болтался на одном-единственном проводе выкрашенный в белый светофор, напоминающий голову циклопа с ярко-жёлтым моргающим глазом. По асфальту зеркалами расползлись тёмные лужи — может, просто вода, при таком свете не разобрать.

Мычание натруженных мышц тянуло вниз. Привалившись спиной к блаженному холоду одетой в пластик стены, я замерла и через силу сглотнула вязкую слюну. Эта сторона молла выходила прямо на тротуар — в тридцати метрах левее оказалась ещё одна пара дверей, из которой лился спокойный жёлтый свет. Буквально напротив неё кто-то оставил зелёную иномарку, нарушившую пейзаж всеобщей заброшенности, а в остальном проезжая часть пустовала. Листва карликовых лип, высаженных вдоль обочины, безмолвствовала. На той стороне улицы в небо поднималось сорокаэтажное здание, чей верхний блок отделан зеркальным стеклом и украшен размашистой эмблемой — фармацевтическая компания "Вирдас".

Ночь взбудоражило карканье.

Из фонарей два или три не работали, поэтому я не сразу рассмотрела силуэт птицы. Хлопая крыльями, она шумно приземлилась на металлический каркас ближайшего столба и раскрыла массивный клюв, исторгая хрипло-дрожащее приветствие.

Кажется, ворон — огромный, по городским меркам, здесь же больше голубя ничего не отыщешь. Повернув ко мне голову, он оглушительно каркнул.

А я стояла и таращилась на него.

Ворон.

Майор спрашивал о воронах.

На какое-то мгновенье я ощутила азарт и желание остаться, но холод вынудил передёрнуть плечами, и от этого мозги встали на место.

Чёрт, мне мало той ночи? Я уже донаблюдалась, хватит.

Стараясь держаться подальше от угла молла, я перешла через дорогу.

Осталось решить, как двигаться дальше. Если я пойду по Анастасиям, то есть, как прибежала сюда, не схватят ли меня патрульные? С другой стороны, можно пройти влево до следующего перекрёстка и уже оттуда выйти к Моргриен.

Обернувшись, я запрокинула голову и в сомнении осмотрела громадное здание. Оно молчало, но после человеческого вопля это казалось обманчивым. Там уже кого-то убили и очень жестоко.

Нет, от "Лестии" стоит держаться подальше. Вернусь тем же путём, что прибежала сюда.

Почесав нос, я поплелась к светофору.

Ночь за спиной взорвалась какофонией звуков. Далёкий звон стекла моментально сменился оглушительным грохотом, который перешёл в лязг и скрежет — их последние ноты утонули в вопле сигнализации вместе со звоном осколков, которые сыпались с верхних этажей торгового центра.

Инстинктивно прикрыв голову руками, я обернулась и попятилась назад — ещё недавно целая машина превратилась в сплюснутую банку, на вершине которой слабо шевелила конечностями живая масса. Она пока ни на что не походила и только пыталась встать, осыпанная тенью лип и лоскутами пёстрого уличного освещения.

Что за хрень?

Запрокинув голову, я увидела в сером теле молла разбитое окно — этаже на седьмом. Излом оставшихся в раме осколков придавал ему сходство с оскаленной пастью, из которой струился тусклый свет.

На доли секунды в нём промелькнула тень.

Сигнализация резко смолкла, и тишина поползла по улице словно пена изо рта эпилептика — дерьмовая, очень дерьмовая тишина, в которой отчётливо нарастал скрип автомобиля, раскачиваемого из стороны в сторону.

Ворон надрывно каркнул.

Вздохнув, я приготовилась бежать, но в итоге прогнулась под нытьём мускулов и осталась на месте. Зрелище человеческих рук, вытягивающихся из вжатой в крышу автомобиля туши, завораживало.

Машина содрогнулась и подпрыгнула с облегчением, когда сгорбленная фигура, подобно жуку подобрав конечности, грузно рухнула на асфальт.

Целую секунду царила тишина.

А потом крошево стекла захрустело — масса, покрытая разводами крови из мелких, но многочисленных ран, стала подниматься и в то же время расти, расправляя плечи.

Что за чёрт?

Оно...

Сглотнув, я попятилась.

... выглядело как извращённый вариант многорукого божества из древней восточной религии. На груди скупо мироточили дыры от пуль, среди висящих вдоль тела и упирающихся в асфальт конечностей четыре оказались особенно крупными — нечто среднее между звериными лапами и человеческими руками. Из остальных половина сломана, о чём свидетельствовали неестественные углы и торчащие наружу кости.

Существо недовольно вильнуло гибким хвостом и медленно сделало шаг вперёд, выскальзывая из объятий спасительной тени. Свет фонарей озарил перекатывающиеся под кожей мышцы на руках и ногах, а потом уродливое тело цианозного цвета, по форме напоминающее сплавленных глиняных человечков. Из трёх голов центральная, самая крупная, казалась полу человеческой, полу львиной, и редкая грива обрамляла её слипшимися от крови сосульками. Две другие — лысые, обтянутые кожей черепа с пустыми глазницами — торчали неряшливо воткнутыми по бокам грибами, одна ближе к лопатке, другая почти на ключице.

Осенев рассказывал об этих тварях: полипаги-зоаморфы, самый редкий тип клабридов, заботливо выращенный Порчей из людей и териантропов. Очень часто не без человеческого участия, как утверждал преподаватель, поскольку чем больше в клабрире 'составляющих', тем меньше вероятность того, что итоговая форма получится дееспособной естественным путём. Этот полипаг, как результат долгого и сложного биологического процесса, мог бы по праву считаться шедевром.

И, возможно, именно поэтому я, приваренная болью к тротуару, не шевелилась: передо мной оживала исписанная клетка в клетку страница школьного конспекта. Но пока разум пребывал во власти изумления, я не чувствовала страха.

Абсолютно.

Неаккуратное тело зоаморфа будто в насмешку над своей формой двигалось с кошачьей грацией. Кроме териантропа в нём ютилось пять или шесть взрослых людей, но бугристые мускулы звериных конечностей безо всяких усилий выдерживали этот вес — спичечно-тощие человеческие ноги только касались растопыренными пальцами асфальта, а то и вовсе болтались в воздухе подобно изломанным веткам засохшего дерева.

И он шёл сюда.

Я очнулась.

Он шёл ко мне.

Ворон каркал — оглушительно, нервно, требовательно, словно отдавал команды.

Рывками втягивая холодный воздух, я ощутила волну зловония, которое неслось впереди зоаморфа. И это странно: не-мертвецы не гниют, а потому не воняют.

То есть, не гниют, пока более-менее сносно питаются.

Медленно, очень медленно я попятилась. Точно так же, как с опозданием на меня навалилась боль, теперь накатил мутный парализующий страх.

Я мысленно твердила: прямо сейчас на счёт "ТРИ!!!" брошусь бежать по улице Анастасий к патрульным и машине чистильщиков.

Я досчитала до трёх шесть или семь раз, но продолжала отступать — намного медленней, чем он приближался. Боль в предательски ослабших мышцах заглушала каждый порыв броситься наутёк, тормозила движения, текла с костей беспрерывным потоком горячей тяжести.

Зоаморф выглядел огромным — свыше трёх метров высотой и полтора в ширину асимметричных плеч. Наполовину человеческая, наполовину кошачья, с массивной челюстью и острыми клыками морда оставалась напрочь лишена эмоций. Гули и обири всегда ясно выражали настроение: голод, страх, любопытство. Но маленькие круглые глазки полипага, пустые, рыбьи, смотрели безо всякого интереса.

И, тем не менее, он шёл на меня — в этом нет сомнений.

Надо бежать.

Ну же, Кейни, ну же!

На очередном шаге опорная нога подогнулась — гранит бордюра в кровь расшиб локоть, а в затылок тараном ударило забвение. Я осознала: что-то не так, лишь когда сквозь прибой монохромных пятен сумела разглядеть крупицы звёзд, увязших в супе городского неба.

А потом на лицо тяжёлым, удушливым покрывалом навалилось зловоние. Разрываясь в лоскутки и ошмётки, я кое-как поднялась с колен на ноги.

Близко — зоаморф нависал надо мной так близко, что пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

Он остановился, задумчиво виляя хвостом, а затем подался вперёд.

Шарахнувшись, я готовилась к удару, укусу, царапанью — к любой боли. Но не к тому, что по требовательному карканью ворона полипаг согнётся, обхватит мои ноги и взвалит к себе на плечо.

Вонь стянула глотку и выбила из глаз чёткую картину мира. Зажав нос ладонью, я заглотнула воздух и попыталась упереться в то ли горб, то ли нарост на правой лопатке — в ответ на прикосновение он шевельнулся и вывернулся. В его холодные рыхлые ткани вросла голова младенца, и казалось, её верхнюю часть смяли грубые пальцы скульптора: оба глаза слились в выпученный пузырь.

Запах вывернул меня наизнанку с мучительными спазмами.

... что происходило потом, я не осознавала: тошнота и головокружение сжимали мир в один крошечный кокон вокруг головы. Ногти раздирали холодную плоть, я пыталась освободиться — соскользнуть вперёд, назад или в сторону. Куда-нибудь из-под пресса звериной лапы, пригвоздившей меня к плечу. За каждый вдох и выдох приходилось бороться с рвотными позывами — я булькала, давилась и кашляла, молотила кулаками, отбиваясь от ледяных рук, которые неестественно изгибались в локтях и тянулись ко мне. Что-то тёрлось о бок, хрипело и жадно грызло сбившуюся на пояс кенгурушку — может, одна из голов.

Масса плоти подо мной качнулась — зоаморф шагал прочь от перекрёстка. На все трепыхания он ответил только одним: дёрнул плечом, подбрасывая меня и устраивая поудобней. Запрокинув назад голову, я попыталась завопить, но выдала только надрывный сип.

И тут в голове, отрезвляя, вспыхнула боль — как чиркнули по кремнию зажигалки.

Полипаг встряхнулся и нерешительно замер, позабыв о прежних намерениях. Хлопая крыльями, ворон приземлился на один из неработающих фонарей, и только проводив его взглядом, я заметила у входа в торговый центр Пса с пустыми руками. За ним, вскинув автоматы, стояло двое чистильщиков.

Пару ударов сердца ничего не происходило.

На третьем сердцевину молла потряс взрыв.

И хотя ни один из Псов не шевельнулся, полипаг уловил перемены в концентрации их внимания — сорвал меня с плеча и, стиснув лапами талию, выставил вперёд подобно живому щиту. Пальцы его сдавливали внутренности так сильно, что я даже не пыталась вырваться — просто глотала ртом воздух на поверхности океана тошноты и беспамятства.

Наблюдатели общались между собой, несомненно. Спорили. А потом те из них, что были вооружены огнестрельным оружием, стремительно сорвались с места и нырнули в радушно освещённый холл торгового центра. Створки дверей ещё не успели сомкнуться за их спинами, когда раздались асинхронные трели очередей, приглушённые стеклом и пластиком.

Оставшийся Наблюдатель около секунды смотрел на меня, а затем поднял левую руку и прищёлкнул пальцами — полушария мозга прожгли искры боли, от которой я рефлекторно схватилась за голову. Но плохо стало не мне одной: зоаморф издал визгливо-заливистый рёв и отступил под стену здания "Вирдас". Казалось, он колеблется между бегством и желанием разорвать источник боли.

Пёс щёлкнул пальцами.

Полипаг мяукнул почти жалобно.

Щелчок.

И тогда желание победило.

Грубо уронив меня на тротуар, клабрид опустился на четвереньки и подобно огромной уродливой кошке начал обползать Наблюдателя. Тот с готовностью сделал шаг навстречу, а потом осторожно двинулся к перекрёстку, увлекая полипага прочь. На ходу он одним текучим движением вытащил саблю из ножен.

Это мой шанс.

Цепляясь короткими ногтями за бетонную стену, я попыталась встать на ноги, но тут же шлёпнулась обратно: облако зловония так прочно прилипло к телу, что меня в очередной раз вырвало.

Зоаморф подкрадывался, не отрывая взгляда от цели — так вели себя коты на охоте. По сравнению с уродливой тушей Наблюдатель казался не больше голубя, и кроме сабли я разглядела на нём лишь пару ножей.

Он что, серьёзно будет...

Полипаг припал брюхом к асфальту и сорвался вперёд — над крышей "Вирдас" единожды рявкнул гром. В этот же момент Пёс поднял левую руку локтём вперёд, и я ощутила выброс энергии — за мгновение до того, как её неряшливый отголосок врезал меня теменем в стену. Ощущения — как рухнуть плашмя на воду, с той лишь разницей, что здесь вода сама ударяет в тебя.

Ноздри медленно и щекотно заполнила кровь.

Вот дерь...

Сквозь вуаль ярких пятен я различила, как зоаморф споткнулся и рухнул — сабля опустилась на него сверху вниз.

Раз, второй.

Хвост мелькнул гибкой плетью, отгоняя Наблюдателя, и стал вполовину короче. Но за эту секунду, собрав по-детски вывернувшиеся лапы, клабрид вскочил. Конечности его растопырились — чудовищным колесом Луи Бретона *8 он прокатился пять или шесть метров, а потом с обезьяньей ловкостью запрыгнул на скрипнувшие останки иномарки.

Из влажной раны на месте левой головы струйками брызгала чёрная кровь, в грудной клетке мироточила огромная дыра.

Полипаг запрокинул голову и, скаля клыки, оглядел крыши задний.

Плечи Наблюдателя вздымались и опускались в попытках выровнять дыхание. Осенев говорил, что телекинез — самая сложная в применении инаковость, которой не чужд третий закон Ньютона. Измените траекторию падающего на вас рояля — получите равноценный удар по сознанию.

Вытянув шею, зоаморф зарычал — стены домов зеркалами отразили этот рёв и растворили за пазухой в переулках и зазорах. Держа саблю наготове, Пёс медленно сошёл с тротуара, под подошвой его сапог хрустели осколки стекла. В небе повторно распустился краткий раскат грома, и львиная голова взорвалась — зоаморф стремительно метнулся... не вперёд — в сторону, на фонарный столб, и — за спину Наблюдателя. Тот скользнул под замахом когтистой лапы, зацепившей чёрную куртку, и потратил обретённую в повороте инерцию на рубящий удар.

Раскат.

Правую "руку" полипага оторвало с брызгами тёмной жижи. Задняя лапа разъехалась пополам на гладком, чуть скошенном срезе.

Глаза могли обманывать меня, но Пёс двигался так, словно на затылке у него ещё одна пара глаз... нет, словно он вообще не полагался на зрение, полностью контролируя окружающее пространство. На внеклассном занятии Осенев упоминал, что в Академии щенкам развивают ("прививают", как он оговорился вначале) "седьмое чувство" — биолокацию, но я и представить не могла, что её можно поднять на столь совершенный уровень.

Лаоре прав: мне никогда не приходилось видеть Пса за работой.

Клабрид припал на оставшиеся конечности и попытался звериной лапой достать Наблюдателя — тот зашёл ему за спину мягкими, но очень быстрыми шагами-финтами.

Раскат.

Лапу оторвало у основания плеча прямо в замахе. Сабля опустилась и срезала ту человеческую голову, что торчала почти на лопатке.

И тогда полипаг с усилием сделал прыжок вперёд и понёсся в сторону перекрёстка, расплёскивая по асфальту чёрную кровь. В кустарнике беспорядочно шевелящихся рук и ног он напоминал бестолковую мухоловку. Ещё одна пуля пробила его где-то в области таза, но особых повреждений не нанесла.

Со стороны светофора уже доносился заливистый лай. Чёрный терьер, вздыбив загривок, стоял на пути покалеченного клабрида и угрожающе рычал — полипаг замялся как слон перед мышью и попытался было на оставшихся руках обползти преграду, но в этот момент его последняя голова взорвалась, едва её коснулось эхо выстрела.

Огромная туша, ещё недавно бывшая спокойным, уверенным в себе чудовищем, покачнулась и медленно осела на асфальт, обливаясь густой кровью. Раскат грома пробил в её грудной клетке ещё одну дыру, а потом вторую, третью. Наблюдатель равнодушно смотрел на это, сжимая блестящую гнойными разводами саблю. На его форме осталось несколько прорех, но едва ли он сам получил хотя бы царапину.

— Стеречь.

Повинуясь властному жесту, чёрный терьер встряхнулся и послушно сел возле зоаморфа — розовый язык остался единственным светлым пятном в его фигуре. Интересно, знаю ли я его? То есть, это может быть...

Наблюдатель вытащил из подсумка на ременно-плечевой системе тряпицу и протёр клинок, после чего внимательно оглядел фонари.

Ворон.

Облизав кисло-медные губы, я последовала его примеру.

Ворон успел улететь.

Значит, всё кончилось.

Я сидела там, куда бросил меня зоаморф, и дышала ртом, отчего пересохшее горло омертвело. Содранная бетоном кожа у края ногтей кровоточила, вонь полипага сочилась из моих собственных пор и заползала гниющей сладостью на слизистую рта к привкусу рвоты и крови.

На ходу спрятав саблю в ножны, Наблюдатель шагал ко мне, как ещё недавно шагал полипаг. Улицу вокруг покрывали лужицы, осколки стекла и ошмётки серого мяса Я скользнула по всему этому взглядом так же спокойно, как если бы это лежало в витрине продуктовой лавки.

— Ты в порядке?

Он наклонился и протянул мне руку, чтобы помочь встать. Я взглянула на отражение в его маске — но отражения не было, лишь глухая матовая пустота.

— Скажи что-нибудь. Ранена?

Я помотала головой и окровавленными пальцами коснулась раскрытой ладони Наблюдателя — он схватил меня за запястье и рывком поставил на ноги. Его инаковость осязалась как статическое электричество, я почти слышала потрескивание в тот момент, когда мы соприкоснулись. Но в ответ глубоко во мне откликнулось... что-то. Как поверхность озера, потревоженная касанием ветра или сухого листа.

Старое, забытое ощущение — накатило один раз и тут же схлынуло.

7.

Кожу покрывали розовые следы ногтей: руки, грудь, живот, горло — всё исполосовано.

Сгорбившись над раковиной в туалете торгового центра, я остервенело выцарапывала чужое зловоние и не щадила ни себя, ни жидкого мыла в дозаторе. Запах мерещился всюду, оседал тошнотворным привкусом внутри и снаружи под синтетическим яблочным ароматом, хоть я уже прополоскала горло, вымылась, выстирала топик и часть волос, которой мела мостовые.

Бесполезно.

Тошнота колыхала мою оболочку из стороны в сторону, ноги грозились вот-вот сложиться в коленях подобно домику игральных карт, и держаться прямо позволяло лишь мускульное напряжение, не отпускающее с того момента, как я закрыла дверь и осталась одна. Тело дёргалось от каждого шума, который доносился издалека, но испугаться я не успевала или уже не могла. Только сердце стучало мелко, часто и никак не хотело успокаиваться.

В пронзительно-белом свете моё отражение выглядело жутко: мраморно-серая кожа, тёмные точки глаз и мокрые, тусклые цыплячьи волосы. Я подняла дрожащую руку и поводила перед глазами — заторможенность не отпускала. Ну и чёрт с ней. Оторвав кусок салфетки от рулона в держателе, я вытерла лицо. Косметику удалось смыть при помощи мыла с водой, ни черта она не водостойкая.

На боку сразу под краем топика темнел отпечаток зубов, а я даже не помнила, как зоаморф мне его поставил. Зеркало показывало, что я потеряла немного веса за последнее время и, судя по выражению лица, веру в себя.

Было бы во что верить.

Рюкзак висел в ближайшей кабинке, и в другой день я бы непременно посмеялась с наличия крючков для сумочек в мужском туалете. Но сегодня смеяться не хотелось: женский туалет, в который я сунулась вначале, оказался забрызган кровью и остатками чьих-то мозгов. Алые разводы на полу свидетельствовали, что оттуда выволокли, как минимум, два тела, и когда я отпрянула от двери, меня в очередной раз вырвало под ноги Наблюдателю.

Кривясь от саднящей боли в кончиках пальцев, я смотала и сунула вонючую кенгурушку в рюкзак, а потом ещё раз перерыла его в безнадёжных поисках заколки или резинки для волос. С верхних этажей вновь донеслись приглушённые бетоном и пластиком выстрелы. Неспешно моргнув, я без интереса посмотрела в потолок, а затем покинула туалет.

Дверь открывалась в серый холл, щедро измаранный разводами крови. Отсюда на улицу вела пара автодверей — при желании за ними можно разглядеть сплюснутые остатки иномарки. Посередине холла журчал небольшой фонтан с геометрическими фигурами в дырках от пуль, а вокруг замерли мышиного цвета диванчики с дермантиновой обивкой. Здесь, на первом этаже, располагались отделы производителей посуды, товаров для дома, цифровой техники — в каждом горел свет, в каждом втором разбиты витрины, но все остальные — заперты. Умело замаскированные в потолках динамики молчали, а небольшие экраны беззвучно крутили по кругу одну и ту же рекламу: духи, бренды и прочая жизнерадостная ересь.

Какое гнетущее впечатление производит пустота мест, в которых должно быть много людей.

Мне казалось, я открыла дверь бесшумно — не громче, чем плескалась вода в фонтане. Нет, я не собиралась втихую смыться — это невозможно, даже чувствуй я себя хорошо — но предстоял тяжёлый разговор, и я хотела его оттянуть. Однако Наблюдатель сразу же повернулся ко мне и...

Как я хочу домой.

Отстёгнутые ножны с саблей лежали на диванчике, поверх безрадостно темнела маска. Не то чтобы я не рада видеть лицо, которое она скрывала, но, наверное, не в данной ситуации.

Да, сейчас я предпочла бы иметь дело с незнакомцем. Чужому пастору...

— Сядь.

Почему-то у меня не возникло мысли о том, имеет ли он право приказывать. Равнодушно отметив собственную покорность, я подошла и хлопнулась на отделанный пластиком парапет фонтана, чтобы не видеть воду.

Мне мучительно хотелось пить.

Есть. Спать. Плакать. Не разговаривать.

— Чтобы не повторять начало прошлого разговора, может, сама объяснишь, как оказалась на оцеплённой территории после завершения эвакуации?

— ... мы с Ким и Патти шли по Моргриен, сэр. Какой-то мальчишка сорвал у меня с плеча рюкзак, и я гналась за ним до торгового квартала. На перекрёстке он забежал в щель меж домов, и там я его догнала, а потом у меня был... гравитационный обморок, наверное, — облизав губы, я всухую сглотнула и продолжила. — Когда я очнулась, улица оказалась пуста, и я решила просто вернуться обратно.

— Незадолго до этого патрульные вывели группу гражданских, которые оставались в кинозалах на верхнем этаже. Ты видела их?

Я не проронила ни слова, но на мне красной краской вспыхнуло, что видела.

— Почему ты не ушла с ними или хотя бы не спросила, что происходит?!

Пожалуйста, не надо.

Мои веки медленно, превозмогая жжение, сомкнулись.

Я так хотела, чтобы на меня не кричали.

Лучше бы он ударил меня.

— Отвечай!

Я скривилась и повела головой: по нервным клеткам растекался ток раздражения, нарастающий по мере того, как заторможенность не давала здраво рассудить и расставить всё по местам.

Пусть он оставит меня в покое.

— Сэр, я же не знала, что именно...

— Ты всё поняла, когда увидела патрульных! Потому что ты не дура, Лэй Браун, и я об этом осведомлён с нашей первой встречи! — рявкнул майор, наклонившись ко мне. Приподняв голову, я встретилась с ним взглядом нос к носу и, ощутив прилив крови к щекам, тут же отвернулась.

Он в ярости.

Ну хорошо, хорошо... "Говори то, что хотят слышать взрослые".

Что хотят слышать взрослые, Проказа?

— Да, сэр, поняла, но решила, что всё обойдётся, — промямлила я, борясь с дурнотой. — Только не кричите на меня.

— Я не собираюсь кричать, — произнёс мужчина. — Я свяжусь с администрацией приюта и скажу, чтобы тебя посадили под домашний арест. Под присмотр Осенева лично.

Какого...

Я не помнила, как оказалась на ногах, сделала шаг вперёд и ткнула пальцем ему в грудь.

— Ты мне не.!!

Ч-чёрт.

— Кто? Отец? — не без издёвки подсказал Наблюдатель.

Чёрт во...

Меня вырвало всухую — я едва успела отпрянуть назад и с кашлем согнуться пополам. Как-то сам собой под задницей опять оказался обитый пластиком парапет фонтана. Свесив голову меж колен, я задышала часто и сипло.

Не надо было так резко вскакивать, но он меня допёк. Редко я говорю людям что-то подобное, и только раз мне было за это стыдно: когда я сказала так мистеру Холдеру — в ответ он рассмеялся: "Конечно, я же гожусь тебе в прадеды".

Но я не понимаю, почему сейчас моё негодование чуть не вылилось в эти слова.

От одежды разило зоаморфом, что лишь усиливало тошноту, поэтому я шмыгнула носом и медленно распрямилась.

— Я делаю это для тебя, Кейни, — спокойно, не повышая голоса, ответил майор. Его гладковыбритое лицо, расчерченное линиями и вязью непонятных рун, не выражало ничего, а слишком светлые глаза казались волчьими. У людей с сепаратной инаковостью иногда меняется оттенок радужки при использовании способностей, но чтобы просто от эмоций?

Не помню.

Пересохшее горло скрутил кашель, и тонкая паутинка мыслей разорвалась.

В любом случае, он и неизвестный снайпер спасли меня.

От ладоней, которыми я пыталась прикрыть рот, разило клабридом — я переворачивала их, но на тыльной стороне кожа воняла точно так же. Воняли пальцы, предплечья, плечи, одежда и волосы — никуда не деться от этого запаха. Как никуда бы я не делась от той твари, если бы не майор.

Наблюдатель опустился рядом на корточки, и, щурясь от кашля, я заметила, как в его лице что-то смягчилось. Он снял с ременно-плечевой системы флягу и протянул мне.

— Мы не можем не ссориться, да?

У меня выступили слёзы. Прикрывая рот кулаком, я взяла фляжку и трясущимися пальцами сняла пробку. С первого глотка стало ясно, что внутри слабый травяной отвар, и один только запах напомнил мне о Кэтти, Белинде и тихих вечерах, проведённых вместе.

— Пей, — приказал майор.

Меня не требовалось уговаривать. Я жадно заглотала всю жидкость до последней капли.

— Послушай, Кейни, — майор забрал флягу и сел рядом, бедро к бедру, словно от меня не разило клабридом, — до встречи с тобой зоаморф убил троих чистильщиков первой группы: одному отгрыз голову, другого разорвал пополам, третьего сложил ягодицы к лопаткам и свернул шею. Это были молодые и крепкие ребята, которых ему удалось застать врасплох. А ещё раньше он обглодал двух гражданских, которые выбрались на крышу молла и надеялись переждать там. Ты понимаешь, что могла разделить их участь?

Я не понимала. Знала, но не понимала и не верила, потому что...

— Он собирался меня унести, — угрюмо возразила я, уставившись в пол. — Куда? И к кому?

Судя по тому, что майор молчал целую секунду, я задавала правильные вопросы.

— Если бы я знал, я бы не сидел здесь с тобой.

— С ним был ворон. В прошлый раз вы спрашивали о них, он почти командовал клабридом — что это значит? — не унималась я. — Когда клабрид сдох, вы оглядели фонари в поисках птицы, потому что знали, что она там была. Я слышала, полипагов иногда выращивают специально, кто и зачем вырастил этого? Почему эта тварь попёрлась в Кварталы?

Наблюдатель ответил после короткой паузы:

— Не знаю.

Всё как обычно. Ты лжёшь взрослым, взрослые лгут тебе.

— ... хочу домой, — сипло прошептала я, тря глаза.

— Я отпущу тебя, как только щенки найдут мисс о'Нил и мисс Пирсон.

— Вы знаете Патрицию?

— Все знают красавицу, которая танцует у сквера Ле Фаню.

Серые человеческие глаза внимательно изучали меня.

— Ты выглядишь нездоровой, Кейни, — майор стянул перчатки и успел дважды щёлкнуть у меня перед носом прежде, чем я моргнула и отодвинулась.

— Понимаю, — продолжил он, — что это от шока, но на энергетическом уровне ты немного... странная.

Мне отстранённо, словно это было давным-давно, вспомнилось кровотечение из носа и слизистой.

— У тебя ещё бывают приступы?

Я кивнула.

— Значит, лекарства не помогают. Ты обращалась к врачу?

— Нет, приступы слабее.

Почему я не хотела говорить? Ни про кровь, ни про странные ощущения... ни про то, что я догнала человека с остаточной териантропией.

Майор неловко сжал мою зловонную руку, привлекая внимание. Кожа его казалась раскалённой и колючей от отголосков инаковости.

— Хочешь что-нибудь рассказать?

Медленно я качнула головой из стороны в сторону. С таким упрямством, словно отрицаемое, если очень усердно его отрицать, благополучно исчезнет, и всё вновь будет хорошо.

Вечная проблема человеческого невежества.

— Уверена?

В ответ я издала маловнятное мычание, которое должно означать "Да".

Наблюдатель слегка сжал мне виски, оттянул нижние веки, исследовал лимфоузлы на шее и след укуса, а затем велел показать язык и горло.

— Вы же не врач, — произнесла я, когда он нащупал мой пульс и начал следить за стрелкой массивных, прочных с виду часов, широким браслетом обхвативших его левое запястье.

Где-то с минуту царила тишина, потом майор ответил:

— Нет.

Я посмотрела на него с интересом.

— ... вы, говорили, что работали в Отделе расследований.

— Да.

— Но вы же... не следователь?

— Почему ты так думаешь?

— Вы... помогли убить его... я думала, так могут только чистильщики.

— Не только, — он вытащил плоскую коробочку из подсумка. — На самом деле, высокосоставные зоаморфы — профиль Специального отдела. Хотя даже у нас принято использовать против них исключительно гранаты и огнестрельное оружие.

Я рассматривала прорехи на его куртке — в некоторых подобно лунным бликам мелькала кожа, но нигде — кровь.

— Как Беовульф и Грендель, — произнёс вдалеке кто-то моим голосом. — Никогда не думала, — эти слова я проговаривала уже более осознанно, — что сабля может быть такой полезной.

— Может, но я бы предпочёл дробовик: не так эффектно, зато эффективно.

— А... меня в Академии научат такому?

Наблюдатель открыл коробочку и, задумчиво осмотрев её содержимое, ответил:

— Возможно.

Я погрузилась в отупелое состояние и без малейшего смущения рассматривала его в упор. Вычерченные на лице линии чем-то напоминали контакты электроплат: они выходили из уголков глаз, рта, ноздрей, тянулись от ушных раковин и сплетались на щеках в узор треугольников, вдоль которого тянулись смешанные письмена. Были северные руны, какие-то восточные символы, а кое-где от линий и вовсе отходили чёрточки — кажется, мисс Келсих называла это огамическими письменами.

— А это... — я коснулась своей щеки, — что?

— Символьная микросетка, — мужчина вытащил из аптечки цилиндрический пузырёк. — До определённой степени защищает органы чувств от магического воздействия и позволяет быстрее оправиться от физических повреждений.

Символьная сетка... разве не так назвала Кэтти письмена, которые ведьмы со щенками нанесли на наши коттеджи?

— Почему она состоит из символов разного типа?

— Разные типы и уровни защиты.

Поджав губы, я продолжала рассматривать Наблюдателя. И, казалось, какая мне разница в том, как он выглядит?

Никакой, но...

— Значит, — моргнув, я постаралась направить мысли в нужное русло, — в ваши обязанности входит работа вне офиса. Вы помогли убить зоаморфа, вы имели право меня допрашивать, вы выезжали на место преступления и вы были у нас в приюте вместе с остальными... Вы кто вообще в Специальном отделе?

— Майор. Открой-ка рот.

— Это как... — я подчинилась, и он вытряхнул мне на язык широкую, как жетон метрополитена, таблетку. — Спесиальный оттел — спесиальные люти?

— Да. Под язык и рассасывай, — он уложил пузырёк обратно в аптечку и спрятал её в подсумок.

— Другие тоже так могут?

— В военном блоке все умеют обращаться с оружием.

— Но... вы же умеете больше некоторых?

— Может быть.

Я смотрела на него во все глаза.

— ... сколько вам лет?

Он потрепал меня по голове.

— Я тебе в отцы гожусь, не сомневайся.

Не сомневаюсь.

Я открыла рот для нового вопроса и ощутила, что он полон слюны — только в этот момент до меня дошло, что таблетка имеет омерзительно-горький привкус. Прикрыв ладонью перекошенное лицо, я опустила голову.

— Не вздумай выплюнуть, — предупредил Наблюдатель.

Мне понадобилось около пяти минут, чтобы рассосать лекарство, и всё это время мы молчали. Плеск фонтана придавал тишине мирный оттенок, а разводы крови превращали холл в запущенный офис скотобойни. Время от времени сверху доносился шум, чаще всего — автоматные очереди.

Наконец я смогла расслабить лицевые мышцы и выпрямиться. Майор сидел на одном из диванчиков и, судя по отсутствующему взгляду, общался с кем-то при помощи устройства на ухе.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Я хочу перейти дальше, к посту, но если ты не пришла в себя, пока не стоит.

Меня не покидало заторможеное состояние, а в остальном я чувствовала себя ровно — лучше, чем до этой омерзительной таблетки. На смену тошноте, правда, пришло лёгкое головокружение, но, в любом случае, ничего страшного этой ночью уже не произойдёт.

Или это запрещённая фраза?

— Н-нормально, сэр.

Наблюдатель взял ножны, маску и, крепко стиснув мою руку, потянул к себе. Но даже когда я обрела шаткое равновесие на собственных ногах, пальцы его не разжались — он тянул меня по торговому ряду как ребёнка. Вероятно, ожидал, что за его спиной я брошусь наутёк или останусь на месте, испуганная кровавой разделительной полосой, прочерченной от туалета в недра торгового центра.

Обернувшись, я бросила последний взгляд на фонтан — коридор молла качнулся кроличьей норой, и меня охватило чувство дежа-вю. Я стиснула чужую ладонь, чтобы не упасть, но она оказалась меньше ожидаемого — не та глубокая чаша человеческого тепла, в которой я привыкла прятать руку.

Привыкла?

В далёком детстве дедушка Холдер часто гулял со мной и Киарой, но, если подумать, ощущение было другим. В то время мы тянули воспитателя куда-то, потому что возраст сделал его неторопливым.

Значит... воспоминание старше?

— Вы владеете телекинезом, да? — медленно произнесла я.

— Немного.

— Наследственное?

Наблюдатель молчал в течение шести шагов — волочась у него за спиной, я почти видела, как губы его недовольно сжались в одну линию, потому что руку мою он стиснул чуть сильнее.

— Да, — ответил он на седьмом шаге.

А на восьмом добавил:

— Вроде того.

— Это щёлканье пальцами...

— Дразнилка. Больше не спрашивай.

— А почему никто не охраняет вход? Об этом-то можно?

— Потому что снаружи охраняют выход, — отозвался майор. — Здесь всюду камеры, и вошедшему с этого крыла нет иного пути, кроме как к посту.

Это правда: от автодверей вёл только один коридор и заканчивался ещё одним залом, внутренняя часть которого окружена колонами — грубые столпы неотёсанного мрамора, в которых лишь кое-где выступали правильные геометрические формы: кубы, сферы, тетраэдры, пирамиды и конусы. Меж колон — всё те же диванчики, погребённые под оружейными кейсами и цинками, а рядом — чистильщики с автоматами в руках. Униформой они отличались от тех, кого я видела на заброшенном мосту: маска с тёмными окулярами а-ля чумной доктор соединялась с респиратором и шлемом, к разгрузочному жилету крепились плоские фильтры и подсумки, на отдельном ремне за спиной держалась сабля, у плеча и голени висели ножи, а у пояса — кобура с пистолетом. При нашем появлении ни один из псов не шелохнулся, ни в одном из них не было видно ни кусочка голой кожи — зато виднелись бинты с алыми пятнами.

Много бинтов.

В воздухе звенел резкий запах антисептика, кофейных зёрен и чего-то гнилостно-сладкого.

Из залы тянулись вверх русла монотонно движущихся лент эскалатора, прямо и влево — торговые ряды, также был выход к туалетам, лифтам и чёрной лестнице. Охранять это место действительно выгодней. Кроме того, здесь находилась крохотная стойка-кофейня и несколько автоматов фирмы "Валленфил", в которых можно купить яркую мелочь с мультяшными монстрами. За исключением брендовых вывесок эти островки красного, фиолетового и салатового оставались единственным, что не вписывалось в серую геометрию стекла, мрамора и металла.

Некоторые чистильщики стояли лицом к коридорам, некоторые спиной, и только когда мы ступили в круг колоннады, я поняла, в чём дело.

На площадке, пестрящей кровавыми следами сапог, лежали тела.

Десять одно к одному сложенных тел.

Бескровные руки со сведёнными судорогой пальцами покоились на животах в массивных наручниках-колодках. На каждом отпечатан длинный номер и ровным светом горят крохотные лампочки: у одних жёлтые, у других красные, меньше всего зелёных — рядом похожая на графический эквалайзер вереница огоньков. Все тела от плеч и выше закрыты чёрной резинотканевой клеёнкой, и не надо быть гением, чтобы понять: головы нет. Вместо неё стоит металлический контейнер с замком и номером, совпадающим с номером наручников.

Вампиры.

Осенев говорил, что не-людей ловят и отдают в руки закона так же, как и людей. Только в особых случаях Наблюдатели получают от министерства внутренних дел или Серой Лиги разрешение уничтожить объект, если он сопротивляется.

А здесь этих особых случаев десять тел.

И ещё неизвестно сколько — наверху.

— Эй, — обернулся майор, — как тебе?

Он задал вопрос так, словно мы зашли пообедать в его любимый кафетерий.

Я равнодушно пожала плечами и ответила:

— Нормально.

Бурые следы, трамвайными линиями ведшие через торговый ряд, обрывались у двух крайних тел, покинутых в неряшливых позах. Множество пулевых отверстий отличало их от остальных и, вопреки ожиданиям, это были габаритные мужчины. Обилие вытекшей крови свидетельствовало о нормальной работе их сердечно-сосудистой системы, а значит, они не вампиры, а, скорее, фальблоты или вообще обычные люди.

Высвободив руку, я шагнула ближе к акнурам, потому что в нашем "экскурсионном" морге — впрочем, как и во всех городских — лежали только тела людей без инаковости.

Любой инаковости.

— Кейни.

Я не стала оборачиваться — лишь слегка повернула голову.

— Видишь наручники?

— Овечки энни?

Звук.

— Не подходи к тем, на которых горит зелёный индикатор.

— Хорошо, сэр.

Об овечках энни или просто овечках, а если переводить с жаргона, то ЛЭК (ловцы энергетические контактные) Осенев рассказал вскользь и то потому, что мы с Майком мучили его вопросами три занятия подряд. Преподаватель не объяснял принцип их действия, классификацию или кто, где, как их придумал — просто сказал, что это особые устройства, которые поглощают энергию вампиров с интенсивностью, прямо пропорциональной силе, скорости и частоте сокращения мышечных волокон. Джо тут же спросил, существует ли более мощный аналог, который позволяет высосать из вампира аруму вместе с накопленными силами — Осенев ответил очень выразительным взглядом, но и так понятно, что эвтаназию для "угасших" вампиров Иллюзион проводит не с помощью дробовика.

Я подошла к телам и принюхалась — за неимением в памяти более подходящего движения, которое могло выразить мои чувства. Глазами я видела: каждый вампир обезглавлен и зафиксирован овечкой, но впечатление они производили такое, словно я стою в больничной палате, где под действием лекарств на койках спят тяжелобольные.

Они ещё... не совсем мертвы.

В некотором смысле — они живы.

Если не считать истории Сью — её-то гроб благоразумно закрыли — все виденные мною похороны напоминали торжественную кукольную церемонию. В том смысле, что в них не было смерти, лишь произведённая на конвейере цивилизации чистота: грим, костюм, аккуратный гроб, венки из цветов, стенания родственников.

Смерть валялась у меня под ногами на грязном полу.

Ни одного мертвеца.

Только убитые.

И я глядела на них равнодушно-сонным взглядом как на мясо из супермаркета, запаянное в полистироловые лотки и плёнку.

Что я должна чувствовать?

То есть, что-то же да должна?

Вонь, грязь на теле, сухость во рту, жажда, боль от ушибов и в мышцах, саднящее онемение в кончиках пальцев, остаточный привкус горькой таблетки.

Меня должно вырвать, как на пороге женского туалета?

Об ногу заскребло и сомкнулось на ней кольцом. Лениво повернув голову, я увидела, что одно из тел, чья овечка глядела зелёным индикатором, перевернулось на бок и вцепилось пальцами мне в щиколотку. Чёрная клеёнка прижалась к срезу — уже никакая фантазия не смогла бы вообразить там голову. Тем не менее, акнур тыкался этой пустотой мне в ногу, как бы пытаясь укусить тепло, нащупанное сквозь грязную ткань штанины.

В голове кто-то громко ругнулся матом — затейливый выверт, подчерпнутый из "мамкиной косметички", как называл Майк свою коллекцию цветастых ругательств. В реальности я не шевельнулась, скорее, благодаря заторможенности реакций — только продолжила наблюдать.

Один из чистильщиков подошёл к телу, нагнулся и чем-то щёлкнул на овце — лента "эквалайзера" вытянулась на всю. Содрогнувшись, акнур безвольно свалился на пол, и грубый пинок шнурованного сапога сдвинул его обратно к контейнеру.

Звук.

— Нервы у тебя либо стальные, либо отсутствуют.

Запрокинув голову — поскольку макушка моя была на уровне его кадыка — я посмотрела на чистильщика. Когда мы с майором только пришли сюда, окуляры собачьих масок казались бездонно тёмными, но теперь в их глубине что-то неуловимо отсвечивало. Словно эти широкоплечные фигуры вышли из режима ожидания.

— Судя по твоему виду, отсутствуют.

Голос, пропущенный сквозь электронный фильтр в респираторе, вибрировал, и услышь я его вживую, то, наверное, не узнала бы. Зато теперь стала понятна природа странного звука: хмыканье, с которым этот чистильщик — а может, и все они — наблюдал за мной.

Взглядом я поискала майора, но он стоял в тени, закинув локти на стойку открытой кофейни, и прижимал пальцы к устройству в ухе.

— Забудь, — негромко прожужжал голос, — он получает разгон от начальства.

— Почему?

Чистильщик смотрел на меня сверху вниз, и я вспомнила пустые глаза идола, вырезанного из дерева племенами южного материка — такой стоит в кабинете Осенева.

— Пятый параграф седьмой главы запрещает контактный бой с пентаморфными и более высокосоставными полипагами. Десятый параграф запрещает контактный бой с биморфными и более высокосоставными зоаклабридами. Если вкратце.

Он умолк, а я силилась понять, что же в таком случае следовало делать.

— Донна предпочла бы, чтобы ты сдохла.

— Что?

Механический голос лился из фильтра монотонно, как белый шум.

— Без обид.

Я моргнула.

— Он велел не покидать постов и вызвал только Тушканчик, но все мы предпочли бы, чтобы ты сдохла, а он остался жив. Если бы пришлось выбирать.

Стоило опустить веки, как из темноты послушно выкарабкался цианозный образ зоаморфа, обползающего тёмную фигуру.

— Экзекутор, даже бывший, всегда на вес золота. Хотя вы, сони, конечно, считаете иначе.

Экзекутор? Сони?.. "Во мраке Снам стать"... гражданские, что ли?

— Нет, — качнула я головой, — разумный выбор.

Разумный.

Майк любил повторять: "Мы никому не нужны", хотя в его устах, конечно, оно звучало как "Пошли они все!". Если очередная социальная реклама изрыгала потоки лжи насчёт цветов жизни, Проказа повторяла: государству необходимы налогоплательщики, исполнители определённых ролей, чтоб поддержать столпы власти, а люди — люди никому не нужны. Дети тем более. И она сама была никому не нужна, и Водянка, и Джо, Майкл, Никита, и Киара, и я, и все остальные.

Мы бесполезны для государства.

Хотя порой на арене Круга создавалась иллюзия, словно ты сильней этой бесполезности. Выше неё, как сверхчеловек. Может, поэтому Проказа выигрывала каждый свой поединок.

Чистильщик помолчал, а затем сунул руку в один из съёмных модулей на жилете и достал блестящую монетку.

— Выбери любой.

Его палец в перчатке указал на контейнеры с головами акнуров.

Я медленно погружалась в болото ирреальности, а потому не стала ничего спрашивать — просто подошла к тому вместилищу голов, чья овечка горела ровным зелёным индикатором.

Звук.

— Открой.

Замок поддался при простейшем нажатии, и я откинула крышку — лицо цвета оленьего мха окружено соломой белокурых волос, верхняя губа, тонкая и широкая, разрезана посредине арки купидона, что придало чертам нечто кошачье. На дне глазниц под складкой век и сосудов покоились маленькие круглые глазки — они распахнулись, стоило открыть контейнер. Белки беспросветно красные от лопнувших сосудов, зрачки расширены, радужка непонятно грязного цвета.

Чистильщик присел на корточки рядом со мной и ножом бесцеремонно раздвинул вампирше челюсти с ровными, испачканными кровью и губной помадой клыками. Большим и указательным пальцем он сунул ей глубоко под язык монетку и отдёрнул руки — капкан зубов моментально сросся в зверином оскале. Хоть я смотрела в упор, но так и не поняла движение, которым Наблюдатель ловко открыл рот акнура.

— Достань, — он вручил мне нож и вернулся на пост.

Болото ирреальности шумело кровью в ушах, воняло клабридом и саднило на кончиках пальцев. Выбрав ту часть лезвия, которая не касалась вампира, я сделала порез в нижней части ладони. Правая рука, зависшая над бледным лицом, дрожала, и дрожь эта сбивала празднично-красные капли в желобок под носом трупа — глаза вылезли из орбит, разрезанная верхняя губа приподнялась, и щупальцем задёргался лиловый язык. Я погрузила пальцы левой в копну соломенных волос к самым корням, выдавила крови в ямку под нижней губой и, прижав ладонь к нижней челюсти, сухой и холодной, резко подняла голову макушкой к полу.

Зубы оглушительно заклацали. Лязгнул о зубную эмаль металл.

Затылком вниз.

Жидкие красные бусины скользнули в рот. Мелькнул язык. Дёрнулись мышцы.

Голова повисла на волосах — из пищевода в подставленную ладонь выпала монетка и капли моей собственной крови.

Медленно и осторожно я выдохнула. Мне не верилось, что получится сыграть на глоточной фазе рефлекса вместо того, чтобы ковыряться у вампирши во рту.

Я обернулась к чистильщику и показала ему серебряный кругляш с гербом Иллюзиона.

Пёс не шелохнулся, вперив в меня сфокусированную пустоту окуляров.

Кривая звуков выровнялась в тишину.

Хлоп.

Они таращились на меня круглыми глазницами подобно сонму идолов на капище.

Хлоп. Хлоп-хлоп.

Держась в тени, майор выдохнул сигаретный дым, клубящийся вокруг его шеи туманной фрезой.

Хлоп-хлоп-хлоп.

Как тяжёлые градины в воздух падали приглушаемые перчатками аплодисменты чистильщиков. С той медлительностью, которая может — хоть я и не верила этому — свидетельствовать об уважении.

Но человек, к которому я повернулась после первого же хлопка, неспешно курил и прятал в уголках губ довольную улыбку.

Уложив голову обратно в контейнер, я протянула монету в подставленную ладонь чистильщика. Вместо этого он забрал у меня нож.

— Смекалка и жертвенность.

Если это обо мне, то ой как мимо.

Кретинизм без тормозов — этот девиз подходит мне больше.

— Это было испытание? — поинтересовалась я.

— Вообще-то, мы развлекались, но ты справилась, и поэтому — да, это было испытание. Грош оставь себе.

При слове "грош" я уставилась на монетку. Осенев рассказывал, что в последние годы правления Маркуса Второго Иллюзион начал чеканить что-то вроде денег. На них ничего нельзя было купить, но ими расплачивались за любую услугу: еда, ночлег, помощь в дороге. Наблюдатель — но далеко не каждый — на своё усмотрение мог оставить подданному короны маленький кругляш из сплава серебра, который прозвали ночным грошом. Человек, предъявивший эту вещицу, в обмен на оказанную некогда услугу имел право просить орден об ответной услуге. И даже если бродяга стучался в обитель самого Великого магистра, просясь на ночлег, монетка открывала перед ним дорогу. Конечно, гроши подделывали, но Наблюдатели никогда не обманывались внешним сходством и из сотни всегда могли выбрать настоящий. Поэтому торговля подделками если и существовала, то лишь за счёт самых наивных дураков. Монеты предпочитали получать непосредственно из рук служителей Иллюзиона и откладывали как сокровище на чёрный день, в приданное или наследство. В те времена, если человеку и его семье требовалась индивидуально помощь ордена, он должен был подать заявку в специальной приёмной ближайшего городка, и она рассматривалась в порядке очереди. Грош давал право обратиться непосредственно к Наблюдателям и попросить, например, упокоить жену, которая умерла во время родов и обратилась в ночницу. Разумеется, после оказания услуги монетка всегда изымалась.

По какой-то причине мне казалось, что ночные гроши вышли из обращения то ли после падения монархии, то ли после Договора Дня и Ночи. Хотя лежащая на ладони монета имела современный вид и фигурку собаки на обратной стороне — то есть, их изготовляли и ныне.

— Не знала, что они ещё в ходу.

— В ходу, — кивнул чистильщик. — Но крайне редко. Этот теперь — твой. И, я думаю, при таком таланте вляпываться в дерьмо он ещё пригодится.

Да уж, действительно.

— Часто вы развлекаетесь? — я засунула грош поглубже в карман и, отыскав свободное место, тяжело опустилась на край диванчика. Меня знобило. Порез на ладони наливался той концентрированно-прямой болью, какую всегда оставляет лезвие, но это самая пустяковая царапина из всего, что я получила этой ночью.

— Бывает. Иногда нам скучно, иногда сонь надо встряхнуть, чтоб не рехнулись от пережитого. Соня в истерике — то ещё удовольствие. Барашек гадает им на северных рунах из пивных крышечек. У Кузнечика есть скетчбук с рисунками, — лёгкими кивками чистильщик указывал то на одного, то на другого Пса. — Эффект... знаешь, как если показать плачущему ребёнку яркую погремушку.

Хотя он говорил с монотонной серьёзностью, я не выдержала и рассмеялась вперемешку с сухим кашлем:

— Вы, Наблюдатели, все любите рассказать историю-другую или только мне так везёт?

Звук.

Один. Второй. Третий.

С разных сторон.

— Тебе, — отозвался пёс. — И ты прошла испытание. А мне скучно.

Пытаясь совладать с першением в горле, я перевела взгляд на бедро чистильщика, стянутое бинтом с аккуратным пятнышком крови.

— Осколок. При ходьбе чувствую, как об кость скребёт.

— Вампиры?

— Самодельная взрывчатка.

На меня опять навалилась жажда. Томная, тянущая, липкая — я невольно поскребла горло ногтями.

— Я думала, вы как-то защищены.

Наблюдатель равнодушно пожал плечами.

— Есть униформа для ловли тетерь, которую просто так не прокусишь, но таскать её каждый день утомительно: слишком тяжёлая. К тому же, тетерями теперь полисмены занимаются. У них транквилизаторы на все случаи жизни.

— Тетери — это териантропы?

— Да.

— А это? — я обвела пальцем своё лицо там, где у чистильщиков был респиратор.

— Против нервно-паралитического газа. Кровососы не дышат, а потому ценят ручные газовые гранаты. Школа Алиаты. Она использовала взрывчатку, растяжки, огнестрельное оружие — полный набор мёртвого партизана. Она же придумала начинять кровью носферату осколочные мины. Когда в метрополитене Фольквата рванули начинённые юшкой спидозника, город бился в ужасе. После неё и Танхелина все остальные — подражатели.

Откашлявшись, я спросила:

— И они всё делают сами?

— Не обязательно. Иногда воруют, иногда покупают и переделывают. Оружие-то производят на продажу ради прибыли, а не для того, чтобы обеспечить им хороших ребят.

В круг света, заключённый меж колон, бесшумно шагнул майор и протянул мне тёплый бумажный стакан с эмблемкой мини-кофейни. Внутри оказалась сладковатая вода с невнятным привкусом.

— Что это?

— Регидратирующий раствор.

— Кто?

— Вода, сахар, соль. От обезвоживания. Пей, — с этими словами мужчина вернулся в тень.

Ладно, всё-таки жидкость, а не кубик льда за щёку. После того, сколько я сегодня потела и блевала, мне и водонапорной башни не хватит напиться.

— Никогда раньше не видела такой униформы, — призналась я, осушив стакан до половины.

— А много труповиков повидала? — отозвался чистильщик.

Это они сами себя так обзывают?

— Не очень.

— Стандартная экипировка второй группы.

— Как это?

— Не знаю, что тебе рассказывали в школе, но в основном мы разделены на две группы. Первая работает в безлюдных частях города: кладбища, заброшенные территории, канализация. Специфика: полная инаковость, полипаги, нежить. Вторая группа — что-то вроде дежурства, раз в полгода меняемся. Работа в городе. Экстремистские группировки, томатные бордели, взбесившиеся тетери. Работы меньше, риска, — Пёс постучал носком раненой ноги об пол, — больше. Моё дежурство заканчивается через месяц. Уже скучаю по кладбищам.

— Вы не...

— Нет, дело не в этом, — равнодушно прожужжал голос. — Вторая группа — прибитый к полу ошейник. Материальный ущерб частной и муниципальной собственности, заложники, свидетели. Для использования чего-то кроме автоматов и пистолетов — запрос в мэрию. Пока запрос рассматривается, Бонифаций на крыше доедает соню. Каждый убитый соня — проблемы, расследование и выговор. Каждый убитый без ордера в борделе реципиент — проблемы, расследование и выговор. Обычно в местах нашей работы наблюдаются осадки в виде брызг бюрократической слюны. Твой дорогой майор, к примеру, на работу и с работы добирается по этой слюне на лодке, прикрывшись зонтиком.

— Кто такой Бонифаций? — я решила пропустить мимо ушей "дорогого майора", так как знала: только хуже будет.

— Принюхайся.

Первое, что я чувствовала на каждом вдохе — вонь зоаморфа.

— До него самым проблемным полипагом была Белла Донна. Представь тело женщины, у которой вместо таза — пояс верхних конечностей и, соответственно, ещё одна пара рук. Таких сегментов — около двадцати пяти, а в конце — ещё один торс. Симметрия и грация. Она походила на сколопендру. Цеплялась пальчиками с коготками за малейшую выемку, передвигалась по стенам и потолку. Когда мы выслеживали её в канализационных тоннелях Старого Города, Белла Донна ползла над нашими головами совершенно бесшумно. Я запрокинул голову и увидел, как слаженно она переставляет свои тонкие ручки в метре от меня. Мне следовало испугаться, но я ощутил восторг.

Качнув головой, я залпом допила остатки раствора и выбросила стаканчик в металлическую урну.

— Интересная у нас работка, да?

Я промолчала: что-то мне казалось неправильным.

Чистильщик смотрел на меня.

— Но ведь это не работа, — произнесла я.

Звук.

Второй.

— Верно, — кивнул Наблюдатель, — для нас это не работа. Гляди, баргест на подходе.

По торговому ряду, избегая ступать на следы крови, бежал чёрный терьер — так, как это умеют лишь огромные мохнатые собаки: с одной стороны развевается шерсть, с другой высунутый язык. Скользкий пол подвёл его в конце пробежки, так что последнюю пару метров он проехал на заднице и забавно пришвартовался рядом со мной, жизнерадостно стуча хвостом по мраморной плитке. Голова его оказалась на уровне моего сердца, и под этой головой сверкал знакомый медальон с именем.

— Давно не виделись, — я погладила пса по голове. Его влажный чёрный нос остервенело обнюхивал то пальцы, то колени, то волосы, мечась от одного к другому. В итоге терьер хлопнул мне на бёдра тяжеленные мохнатые лапы и, подавшись вперёд, принялся вылизывать мои щёки.

От пасти у него воняло клабридом.

— Боско, — майор хлопнул ладонью по бедру, и пса буквально сорвало с меня — подскочив к Наблюдателю, он навострил уши и вперил в него внимательный взгляд.

— Гляди-ка, — прожужжал голос чистильщика, — у тебя много друзей среди наших.

Я ничего не ответила, только сползла на диванчике так, чтобы угол спинки оказался под затылком: держать голову прямо стало слишком тяжело.

Да уж, друзей.

Кажется, за время комендантского часа я слишком привыкла по ночам спать, а не вляпываться в истории. Ожидание утомляло, а жажда и боль делали его ещё более невыносимым.

Не закрывать глаза.

Ни в коем случае не закрывать глаза, иначе...

8.

Проснулась я там, где не была уже очень давно: в дортуаре спального корпуса. Последний раз мы заходили сюда вместе с бабушкой Холдер, которая заплетала нам с Киарой волосы на ночь.

То есть, за день до того, как бабушка умерла.

Чернично-акварельный полумрак разбавляли блеклые потёки света уличных фонарей. Медленное, но шумное, жадное дыхание спящих доносилось от каждой кровати — сугробы белых простыней и пододеяльников.

Киара проснулась и сидела в постели.

Распахнутая дверь казалась порталом электрического света, роняющего на пол длинную световую тень, в которой стоящие на пороге силуэты отражались как в кривом зеркале.

— Лэй, Лила, просыпайтесь, — стараясь говорить как можно тише, мама поманила нас рукой. — Мы с папой ждём вас в машине.

Наконец-то.

Свесив с постели маленькие, не достающие до пола ножки, мы с Лилой начали торопливо одеваться: колготы, носки, тёплые штаны, свитера.

Наконец-то мама с папой пришли.

Проигнорировав тапочки, сначала сестра, потом я выскользнули в ярко освещённый, но пустой коридор с окнами-прорубями в океан темноты. Оттуда мы что есть духу помчались вниз, в гардеробную. Ряды именных шкафчиков напоминали библиотеку, а библиотека даже при свете дня казалась нам жуткой. Но нужно раздобыть хотя бы обувь.

В сапогах и распахнутых куртках мы вдвоём тихонько отворили высокую тяжёлую дверь и так же осторожно её прикрыли, выскользнув на утоптанный снег в белое царство мороза.

Ветер стонал в дымоходах и наготе древесных крон. От машины родителей нас отделяло шестнадцать мраморных ступеней. Задняя дверца открыта, свет в салоне отец зажигать не стал, но я видела, как он машет нам, чтоб мы торопились.

Я первая запрыгнула на сиденье, Лила следом, и папа, высунувшись наружу, помог нам захлопнуть дверцу.

— Вы пристегнулись? — мама выглянула из-за подголовника пассажирского сиденья. Свет фонарей слизал темноту с края её щеки и длинных пышных волос.

Мы с сестрой вдвоём уже тянули к застёжке сначала её ремень, затем мой.

Негромко вдохнул и выдохнул ровным гудением мотор, машина тронулась с места.

Из окна мы видели, как проползают мимо знакомые деревья, здания и фонарные столбы — чёрные тени в холодном золотисто-искусственном свете. Всё, что лежало меж них, надёжно погребено под синеватым покрывалом снега.

Гигантские ворота остались позади, в сторожках, как в чернильнице, застыла тьма, словно охранники спали — хотя они не должны никогда. На подъездной дороге отец включил фары, и мы без проблем достигли фолькватской магистрали, освещённой высокими фонарями.

Кроме нашей машин больше не было.

В какой-то момент я подумала, что это странно: даже приглушаемый надёжной стеной леса, шум грузовиков и легковушек доносился в приют по ночам, а теперь на трассе ни души.

Но это неважно.

Скоро мы будем дома.

Я стиснула тёплую руку сестры и переглянулась с ней.

Дома!

Дорога вела прямо, не сворачивая, не понижаясь и не повышаясь — во мраке за окнами бесконечным циклом мелькали столбы и жиденькие конусы пронзительно-белого цвета, но за ними не осталось ничего.

А должен быть — Роман-Сити с его мерцанием бессонных огней.

И, кроме того, по времени мы уже должны были достигнуть спуска с плато, а после него город видно ещё лучше. Я знаю это потому, что позавчера нас возили в ледовый дворец на вечернюю сказку про Снежного Деда, Снягиню, волшебных зайцев и снегорогов. Майк ещё, катаясь на коньках, разбил себе нос.

Трасса шла прямо бесконечным зеркалом.

Оттянув ремень, я подалась в зазор меж сидений к отцу.

— Пап, слу-уш...

Язык онемел, а слова забылись.

У сидящего за рулём не было головы.

— ... мамочка, — промямлила я и повернулась к ней.

Землистое лицо обрамляла копна соломенных волос, глаза чёрные от лопнувших сосудов, верхняя губа разрезана на заячий манер.

Она открыла клыкастый рот — наружу высунулся длинный лиловый язык, на кончике которого лежал ночной грош.

9.

Сипло дёрнув в лёгкие воздух, я раскашлялась и попыталась подчинить себе затёкшие мышцы, чтобы сесть прямо.

Кажется, я задремала, но...

Чёрт возьми, вот это кошмар.

Каждый мускул в теле расплывался кашицей боли. Сделав медленно вдох и выдох, я приоткрыла слезящиеся глаза и промотала в голове сон ещё раз.

Твою долбанную мать, вот это кошмарище.

Пальцами я осторожно втёрла слёзы в круги под нижними веками. После зимней ночи и полутёмного автомобиля жемчужный свет отмеренной дизайнерами яркости казался упоительно уютным, как и диванчики, и наваленные на них цинки с чёрными вещевыми мешками и кейсами, и знакомые силуэты чистильщиков...

Да и незнакомые тоже.

Нет, формой они не отличались о тех, кто был рядом со мной, когда я заснула. Просто на них не оказалось бинтов — вот и всё отличие.

Наблюдатели небрежно стаскивали с носилок на пол безголовые тела в пятнисто-тёмной одежде и ставили рядом контейнеры — под ручку каждого заткнута скатанная в валик клеёнка, которой покрывали вампирские ключицы и шеи. Закинув автомат на ремне за спину, один из Псов что-то искал среди сваленных в кучу вещей и наконец вытащил чёрный рулон очень плотного полиэтилена.

Мешок для трупов.

Пять тел принесли на трёх носилках, просто свалив друг на дружку, но шестое ссыпали в огромный расстёгнутый пакет как рубленое мясо в лоток на витрине. Руки, ноги, торс пополам — тяжёлый узел внутренностей шлёпнулся внутрь последним. По носилкам, влажно блестящим от крови, как по разделочной доске торопливо ползли капли.

Я глядела на происходящее, приоткрыв рот. Призванное дремотой ощущение ирреальности медленно всасывалось губкой чужих кишок и почек. Под языком с вяжущим ощущением собиралась слюна.

Запах.

Чёрт, если зациклюсь на этом, меня опять вырвет — нет, вывернет наизнанку, и я стану похожа на это.

Сложив руки на груди, майор молча наблюдал за тем, как с носилок в пакет сгребают акнура — выражение его лица оставалось бесстрастным даже когда на сапоги брызнула кровь от влажного хлопка толстой кишки. Боско сидел неподалёку и, внимательно наблюдая за работой Псов, забавно шевелил чёрным носом.

Тяжело встав на ноги, я поковыляла к ним напомнить, что мне надо домой. В конце концов, скоро начнёт светать — если уже не начало — а до Киндервуда добираться долго. Если, конечно, я не найду Кимберли и не напрошусь к ней на очередное покушение книжного стеллажа.

Но в тот момент, когда я остановилась рядом с Наблюдателем, один из чистильщиков вытащил из мешка синюшную руку и показал её майору.

На внутреннем сгибе локтя вытатуирована раскрытая вампирская пасть. Сгибается локоть — пасть закрывается.

Я знала эту эмблему потому, что Осенев однажды нарисовал её мелом на доске со словами: "Теперь любой идиот может набить себе такую, но я бы рекомендовал вам обходить десятой дорогой любых идиотов, а этих — особенно. На тот случай, если они вдруг окажутся настоящими".

— Культ Алиаты, — пробормотала я, но во всеобщем молчании осталась услышана.

— Или его подражатели, — отозвался майор и посмотрел на меня. — Собирайся, мы уходим.

Все мои сборы состояли в том, чтобы не расстаться с плещущейся в желудке водой, проверить в кармане наличие ночного гроша и натянуть лямки грязного рюкзака на болезненно-тяжёлые плечи. Когда я закончила вертеть головой, разминая шею, сероглазый Наблюдатель протянул мне ещё один стаканчик с порцией регидракакого-то раствора.

Мы уходили так же, как и пришли.

— Эй.

Голос прожужжал, когда я ступила за пределы мягкого света затоптанной кровью площадки.

Чистильщик с бинтом на бедре пнул наглухо застёгнутый мешок останков и произнёс:

— Гляди в оба.

Я кивнула и поспешила нагнать Боско, семенящего рядом с майором.

— Что тебе снилось? — спросил мужчина, когда мы прошли треть торгового ряда. — Только не ври, что ничего особенного.

Странно, однако усталость не выдвинула ни одного повода для лжи.

— Когда мы с сестрой были маленькими, — ответила я, сделав глоток, — нам иногда снился сон...

Нет не нам.

Твою мать.

НЕ НАМ!!!

Лэй и Лиле.

— ... словно ночью в общую спальню в приюте заглядывают мама и папа, — продолжала я, наплевав на протесты внутреннего голоса. — Живые, конечно. Они собирались забрать нас домой, но мы всегда просыпались раньше, чем успевали добежать до них.

— И ты не помнишь их лиц?

— У них за спиной в коридоре горит свет, так что лиц не видно.

— Но ты узнаёшь их? — майор обернулся.

Мы смотрели друг другу в глаза три судорожных удара сердца.

Пока я не поскользнулась в лужице крови.

— Просто знаю, что это они, — ответила я, облившись регидракаким-то раствором, и раздражённо стряхнула капли с голого живота.

— Что было в этот раз?

Осушив стакан, я напрягла ноющие мускулы и смяла его в комок.

— В этот раз родители ушли ждать нас внизу, в машине. Была ночь, мы выехали из приюта на южное направление фолькватской трассы. Вот только за окнами царила темень, и дорога не менялась. А потом я выглянула на передние сиденья и увидела, что у водителя нет головы, а вместо мамы...

— Акнур, изо рта которого ты вытряхнула грош, — спокойно закончил майор. — Тебя не следовало приводить на пост.

Раскатав комок обратно, я выкрутила бумагу стаканчика в спираль.

— Чего бы ты ни насмотрелась в городском морге, — продолжал Наблюдатель, — здесь всё другое. Надеюсь, ты не в обиде на чистильщиков за их шутку.

В обиде?

Я задумалась. Мне почему-то и в голову не пришло, что на такое следует обижаться, хотя...

— Он сказал, что это испытание.

— Так и есть.

В два быстрых шага я поравнялась с майором и заглянула ему в лицо.

— Когда я вытряхнула монетку, вы одобрительно улыбались.

— Да, — неожиданно легко согласился он.

Мне удалось идти спиной вперёд и не отставать.

— Я молодец, правда? — с такими словами я выклянчивала у бабушки Холдер конфеты за хорошие отметки.

— Правда, — его ладонь легла мне на макушку и мягко развернула лицом вперёд. — Кроме того, Мэривеза сказала почаще тебя хвалить. Правда, об этой похвале ей лучше не знать.

— Миссис Уотсворт? — рассмеялась я. — Почему вы боитесь её?

Наблюдатель качнул головой.

— Это не страх, а уважение. Пусть наши перепалки и внешность ворчливой феи не обманывают тебя, Кейни. Мэри долго работала медиком Боевого отдела и сопровождала группы захвата на самых тяжёлых заданиях, спускаясь с ними в заброшенные шахты, канализации, ветки метрополитена. Многие чистильщики до сих пор живы потому, что она своевременно оказала им помощь или прооперировала в полевых условиях. Сейчас она вроде как... на пенсии, но что бы ни случилось, с любой раной или болезнью ты можешь обратиться к ней. И раз уж мы заговорили об этом, я бы рекомендовал тебе сдать анализы в ближайшем пап-е.

Я задумалась.

Дельный совет.

— Он сказал, — медленно заговорила я, — ну, тот...

— Джерри.

— М?

— Его позывной — Джерри.

— Джерри, — кивнул я, — сказал, что вы бывший экзекутор. Экзекутор — это исполнитель или палач?

В течение одного шага мы смотрели друг другу в глаза.

— И то, и другое, — пожал плечами майор, — экзекуторы — всего лишь боевой подотдел Специального. Именно они по прибытии должны были заняться Бонифацием, если бы он не заметил тебя и...

Понятно.

— Я всё испортила?

— Кто знает, — неопределённо отозвался Наблюдатель. — Зоаморф убил троих чистильщиков, которые держали периметр, но мог бы убить больше. Может, всё обошлось малой кровью. В любом случае, теперь нет смысла об этом гадать.

— Как вы?

— В смысле?

Я внимательно смотрела на него.

— Ну, после того, как вам пришлось убить Бонифация, всё-таки вы уже бывший...

Пальцы майора крепко стиснули моё ухо, но в это ухо закрадывался смех.

— Я не настолько стар, чтобы высокосоставной зоаморф превратился для меня в большую проблему, тем более при поддержке снайпера.

— Но...

— Лэй.

— Я не...

— Ты задаёшь слишком много вопросов, — Наблюдатель сделал паузу. — Ты не — что?

— Ничего.

Ничего. Рядом с ним я была именно той, кем он меня назвал, потому что именно она была связана с ним чем-то давно позабытым. Только...

— Куда интересней, почему ты настолько выжата и едва стоишь на ногах, — майор помолчал, а потом протянул мне коробочку. — Держи, это подарок.

В прозрачном окошке яркой упаковки "Валленфил" скалили клыки три летучие мышки из ПВХ сиреневого цвета — комплект двух аккуратных заколок-клипс и резинки для волос.

— В честь чего? — растерянно спросила я, сжимая коробочку обеими руками.

— Мне показалось, понадобится.

Выйдя в холл, я приотстала, чтобы заколоть боковые пряди, седые у корней, и стянуть волосы в хвост. Наблюдатель заученным движением надел маску и сразу же накинул капюшон.

Я не могла оторвать от него взгляд.

Не Лэй — Кейни. На твой же вопрос я ответила, что меня зовут Кейни, почему ты забыл?

Потому что тебе всё равно. Как и другим.

Тогда зачем ты это делаешь?

Кто-то однажды...

— Идём? — обернулся майор.

Мы вышли на улицу, и я моментально покрылась мурашками от пронизывающего, но по-летнему сладкого ветра, какой бывает только в городе до начала рабочего дня с его порциями выхлопных газов. Листья маленьких лип, взъерошенных ветром, оглушительно стучали друг о друга в декорациях тишины и почти перекрывали тихое, мерное гудение чёрного автокрана, который на тросах поднял тяжёлую тушу полипага и аккуратно перемещал её в распахнутый контейнер грузовика с ярко-жёлтыми знаками, предупреждающими о Порче. Растворяющиеся в неясном полумраке улиц, неподалёку стояли ещё две машины, чем-то напоминающие пожарные: от одной отходил шланг, из которого струёй вылетала пенящаяся жидкость, и человек в матово-тёмном костюме наподобие ОЗК щедро заливал ею пятна крови на асфальте. В баке второй была, по всей видимости, простая вода, чьи потоки устремлялись через улицу к сточным решёткам.

Шаркнув, я невольно остановилась. Герб Иллюзиона не оставлял сомнений в принадлежности команды уборщиков, но никогда в жизни я не то что не видела — даже не слышала о них. На асфальте возле грузовика стоял контейнер поменьше, куда третий Пёс огромными щипцами уложил обрубок клабрида — не то палец, не то кончик хвоста.

— Кейни!

Вздрогнув, я напрягла мышцы и поспешила за майором, который уверенно шагал к перекрёстку.

— Это мортусы *9, — негромко произнёс он. — И запомни: им не нравится, когда кто-то наблюдает за их работой.

Кто-то однажды сказал... нет, вряд ли это была мисс Келсих — скорее, мистер Хёрст на одном из семинаров, которые всегда проходили в неформальной обстановке.

— Сэр, — с трудом проглотив вязкую слюну, заговорила я, — так что насчёт домашнего ареста?

Мистер Хёрст сказал, что кто-то писал, будто люди часто ищут кого-то, напоминающего им родного отца или мать.

— Я почти забыл об этом, — повернулся ко мне майор — глухая тёмная маска, за которой остался человек с серыми глазами и коротким белым шрамом на верхней губе.

— Можно подумать, я поверю, что вы не вспомните об этом потом, — проворчала я. — Поэтому считаю нужным перестраховаться.

Рут ещё сказала, будто мистер Хёрст ляпнул глупость: ну кто из нас кроме Сью может помнить родителей?

— Кейни, дай мне честное слово, что не покинешь приют до того момента, когда всё закончится, или пока тебе не придёт приглашение в Академию.

Да, мистер Хёрст ляпнул глупость, потому что единственный, кого бы я стала искать...

— Сэр, — я недовольно засопела, — но это...

Наблюдатель резко остановился и посмотрел на меня сверху вниз овалом матово-бархатной пустоты. Чёрт возьми, с ней ещё тяжелее спорить, чем с пронзительным взглядом по-волчьи светлых глаз.

— Хорошо, — обречённо выдохнула я, подняв руки ладонями вверх, — обещаю.

Судя по внутренним ощущениям, глупость я делала ещё ту, и не раз мне придётся о ней пожалеть. Особенно с учётом того, что я до сих пор без савана на выпускной вечер.

Проказа говорила...

— Ну хорошо, — медленно кивнул Наблюдатель. — Пойдём.

Проказа говорила много чего. Например, никогда не кормить на себе вампиров.

Мы направились к перекрёстку Моргриен: три души, для которых светило всё великолепие вывесок, гирлянд и неона. Человечки и собака, бредущие в ночной тишине по ветви новогоднего дерева в окружении сверкающих золотых шаров, бус и свечей. Впереди, где завершался квартал, две полицейские машины перегородили дорогу и удерживали на расстоянии реденькую толпу зевак. Чем ближе, тем явственней я могла различить платье нетерпеливо привстающей на цыпочки Патриции, а также кремовый кардиган и синие джинсы стучащей по ладони журналом Ким.

Магия ночи посыпалась бумажными блёстками.

— Касаемо обещания. Как я узнаю, что всё закончилось? — мне не хотелось молчать перед расставаньем.

— Я пришлю кого-нибудь в приют, — майор остановился в тени липы метрах в ста от полицейского заслона. — Ты обещаешь, что сдержишь слово?

— Н-да, — промямлила я.

А потом добавила:

— Мы ещё увидимся?

— Не вижу смысла, — пожал плечами Наблюдатель. — Я привлекаю к тебе лишнее внимание, да и работы много.

— Донна, — припомнила я титул, которым чистильщик величал начальство майора, — будет злиться?

Было слышно, как он хмыкнул за маской.

— Донна уже злится. Прощайся с лохматым воякой.

Я нагнулась погладить Боско, и пёс доверительно вылизал мне ладонь.

— Он ваш, или...

— Вместе работаем, — ответил майор.

На стенах домов ритмично мелькали красные и синие блики полицейских мигалок. В холодном воздухе воняло клабридом — от моей кожи и собачьей пасти.

Проказа...

Майор отвернулся и сделал первый шаг к "Лестии", когда я окликнула его:

— Подождите.

Сунув руку в карман, указательным и средним пальцем я вытащила ночной грош и протянула его Наблюдателю.

— Я хочу увидеться с вами ещё раз до того, как уйду в Академию.

Я не сосчитала тяжёлых ударов сердца, в течение которых он смотрел на меня слепым овалом маски. А потом ладони его мягко охватили мою голову и откинули назад, подставляя лицо золотистому свету ночных огней.

Проказа говорила: никогда...

Возникло стойкое ощущение, что он кого-то ищет во мне.

... никогда-никогда-никогда не позволяй себе в кого-то...

Но кого бы он ни искал — это была не я.

Всё длилось секунду — забрав ночной грош, Наблюдатель сунул руку в подсумок и большим пальцем подбросил в воздух что-то блестящее. Без особых усилий я поймала монетку с красным камешком вместо собачьего глаза.

Мы отвернулись друг от друга и пошли каждый в свою сторону.

Я вспомнила пришедшее из далёкого сна ощущение сладкого трепета в груди.

Интересно, что бы это могло быть.

10.

— ... нет, мам... Я рада, что она тебе понравилась, но... Набей её себе! — прижав плечом мобильник к уху, Патриция доставала из сумки тюбики, кисти, палетки и аккуратно расставляла их на журнальном столике. — Мам, это не мои проблемы, что на тебе больше нет места... Надо было отъедаться для увеличения площади... Ну и ничего, обошлись бы без... Ну а я-то тут причём?! Съешь булочку и не мучай меня!..

Патти принадлежала к редкой категории териантропов, которые родились в человеческой семье. Точнее, она принадлежала к редчайшей категории детей-териантропов, от которых не отказались в роддоме. Миссис и мистер Пирсон, узнав об инаковости дочери, взяли под опеку двух девочек не-людей, сменили квартиру в престижном районе Роман-Сити на ферму и всем шумным семейством переехали за город. По словам Патриции, там, где у обычных людей висели портрет президента или распятье, у них красовалось фото Бадди Холли с автографом. Когда пришла пора высших учебных заведений, семья вернулась в город и отпустила отпрысков на все четыре стороны. Патти, получив специальность механика, занималась с друзьями реставрацией древних автомобилей, а когда перебралась на Рыжую улицу, закончила курсы визажиста и начала подрабатывать помимо автомастерской гримёром в Кварталах. Её мать открыла тату-салон, отец преподавал в школе для териантропов, а про сестёр я знала мало. О себе Патриция говорила: "Я одна из немногих кошек, которые могут добыть у коровы молоко, у реки — рыбу, а трактор заставить работать — и я этим горжусь". И она чуть ли не единственный известный мне териантроп со счастливым детством и нормальной семьёй. Миссис Веджвуд однажды сказала о ней: квинтэссенция здравомыслящего оптимизма... или оптимистичного здравомыслия? Патти может быть чертовски проницательной и тычет пальцем в корень проблемы с детской непосредственностью, но при этом никогда не унывает.

— She has wisdom and knows what to do, she has me and she has you, — Ким полоскала в ванной кисти с мисочками и напевала "Love Street" The Doors. Дерек подвёз девушек по шоссе до восточной стены Киндервуда, и, честное слово, проще надеть колготки на кота через голову, чем провести обеих мимо камер наблюдения на территорию приюта. Если Кимберли издалека ещё могла сойти за одну из нас, то Патти в чёрных очках а-ля рысьи глазки, кофточке с Demented Are Go!, джинсовых леггинсах и красных туфлях — ни разу. Но, к счастью, обитатели приюта оказались слишком зазомбированы выпускным и мало глазели по сторонам.

Мы с Киарой скучали на диване — она сидела прямо, откинув замотанную полотенцем голову на спинку, а я сползла вниз и прижималась к её плечу, наслаждаясь теплом и запахом её загорелой кожи. Причина нашего бездействия очень проста: Ким нанесла нам на волосы краску и оставила подыхать.

Отдыхать.

Хотя лично я уже подыхала от безделья.

На разбитых коленях у меня лежала стопка газет, отпечатанных после инцидента в "Лестии". В ту дерьмовую ночь мы с Патти и Ким простились возле речного трамвайчика и я попросила кроме савана принести пару выпусков городской прессы. Хотя едва ли кто из сонь мог знать о случившемся больше моего. Впрочем, меня интересовали официальные заявления, а пойти глянуть по приютскому ящику выпуск новостей так, чтобы не вызвать подозрений у того же Осенева, я не могла. Что я могла, так это сдать тонну крови на анализы в пап-е миссис Уотсворт и получить от неё три восхитительных сэндвича с ветчиной. Теперь под матрасом моей кровати лежит конверт с гербом Иллюзиона, извещающий: за исключением остаточных следов Порчи потерпевшая с присвоенным кодом циферка-буковка-буковка-циферка — чище стёклышка.

Газеты я листала по пятому кругу, чтобы хоть чем-то себя занять. Все типографии, как сговорившись, напечатали небольшие заметки о террористическом акте, заложниках и хорошей работе Псов Иллюзиона. Ни слова о причинах, требованиях, принадлежности вампиров к какой-то группировке и ни слова о зоаморфе — кокосовой вишенке тогдашнего тортика. В ту ночь эвакуировали несколько кварталов — как это осталось незамеченным?

— Ты перелистываешь газеты уже шестой раз, — заметила Киара. — Что-то случилось?

Я отрицательно шевельнула головой.

— Ничего. Просто мне скучно.

Это "ничего" стояло между нами бетонной преградой — достаточно низкой, чтобы мы без проблем видели друг друга и общались, но достаточно высокой, чтобы нас разделить. И я все ещё надеялась, что со временем эта преграда как-нибудь сама собой рассосётся — растает в безопасном свете летнего солнышка. В тот день, когда Лал, и клабрида, и, возможно, даже майора можно будет засунуть на дно картонной коробки и выкинуть в море.

— Знаешь, — пробормотала сестра и подавила сонный зевок, — мы действительно как близнецы зла. Только Фрида из нас двоих — ты. Но она плохо кончила, ты помнишь.

— Моя темнейшая светлость никогда не попрётся ночью в замок долбанутого графа, — я начала загибать пальцы, — и никогда не позволит сжечь тебя вместо себя. И у нас нет строгого дядюшки, который бы нас защищал и всё в таком духе.

Последнюю неделю мне хотелось спросить...

— Слушай, — произнесла я, наблюдая, как Ким вошла в комнату и стала разбирать сумку с одеждой, — ты ещё помнишь что-нибудь?

Киаре не надо было разжёвывать и оправдывать смоктание старой раны. Она всё поняла сразу.

— Например?

— Какого цвета мамины волосы? — я прикрыла глаза, вспоминая увиденный в "Лестии" кошмар. Во сне они казались...

— Рыжевато-каштановые.

— А у отца?

— Не помню, — плечо сестры под моей щекой дёрнулось.

— А глаза?

— Мамины — как у нас, кто-то часто повторял, что у нас мамины глазки, — устало отозвалась Киара, — у отца глаза были не то голубые, не то серые... Нет, постой, серые.

Если бы в этот момент моё сердце в осколках рёбер вылетело на журнальный столик и начало приплясывать по любовно расставляемой Патти косметике, я бы не удивилась.

— Почему ты спрашиваешь?

И я честно ответила:

— Не знаю.

Я действительно не знаю, зачем ищу мертвеца в человеке, которому нет до меня дела. Зачем копаю эту старую свалку в глубокой ране. Просто... как бы полагается копать такие вещи, если есть возможность. Во всех книгах и фильмах так. Иногда лучше самому откопать скелет или чудовище, чем дожить до того дня, когда оно выберется и нападёт на тебя с тыла.

Может быть.

Может быть, мне действительно стоит оставить свалку Наблюдателям, как советовал Джек.

Выключив мобильник, Патриция бросила его в сумочку и устало произнесла:

— Моя идеальная мать невыносима в двух случаях: если загорается новой татуировкой и если начинает вспоминать, как на неё напал вампир, когда она вынашивала меня. Я ей всегда говорила, что не надо было в то время шляться по ночам, но она мне отвечает, что это же "Лейта"! — Патти картинно всплеснула руками, передразнивая миссис Пирсон. — У них лучший в городе кофе! И если уж пить всего одну маленькую чашечку в день — то только там! Как по мне, беременным лучше вообще отказаться от кофеина.

Стоп.

Я подняла голову с плеча сестры.

"Лейта", да?

— Это не тот случай, — проговорила я вслух, — когда вампир нападал на посетителей кофейни?

— Он самый.

— А когда это было?

— Дай подумать... — Патти со вздохом уставилась в потолок и залюбовалась пятнами комариных трупов. — Если я была ещё на подходе, то... двадцать восемь лет назад.

— Ого, — вырвалось у меня.

— Что такое?

— Нет, — покачала я головой, — ничего. Просто я слышала эту историю и... думала, что это было лет десять назад.

— Ха-ха, — с кислой миной произнесла Патриция. — Если вдруг встретишься с мамочкой, лучше делай вид, что тебя такие вещи не интересуют. Иначе будешь слушать, как она отбилась от вампира виниловой пластинкой The Meteors, которая теперь по кускам висит у неё за стеклом рядом с иконой Бадди. Нет, в первый раз смешно послушать, но потом ты взвоешь. Истории о том, как она с обрезом отгоняла умрунов от курятника, намного интересней.

Двадцать восемь лет.

Я усиленно скрипела мозгами.

Из Академии обычно выпускаются в двадцать два или двадцать три, и если майор говорил, что он в то время уже работал, то ему, получается, где-то лет...

У меня вытянулось лицо.

Нет, я знала, что с Наблюдателями так просто не будет даже в вопросах возраста. Тела вампиров консервирует квазидуша, териантропы стареют медленней благодаря обновлению клеток в Старшее полнолуние, но люди Иллюзиона... Там хорошо развита фармакология, и некоторые лекарства люди с инаковостью могут приобретать по рецепту — седативное и прочее стабилизирующее для оборотней, как правило. Однако о том, что Иллюзион производит для себя, не говорил даже Осенев.

Киара осторожно сунула пальцы под мою отвисшую челюсть и, крепко ухватив, задвигала ею как чревовещатель.

— Я Фрида и что-то скрываю ото всех, — скрипнул её голосок над ухом. — Охо-хо, ужасные ужасы, тайные тайны!

С хохотом я кое-как оттянула руку сестры, и минут пять мы шутливо боролись и бодались головами, замотанными в чалму полотенец.

Тем временем Патти, которая давно мечтала побывать в нашей берлоге, с интересом рассматривала скудное содержимое полок гостиной: трогала как кошка лапкой фигурки настольных игр, модельки древних пароходов, когда-то курсировавших по Вирее и Эрне, а затем начала перебирать диски в музыкальной коробке.

— Надо же, — обернулась она, держа старенький футляр с кассетой, — я не слышала их с выпускного в колледже.

Стукнувшись лбами так, что зубы клацнули, мы с сестрой посмотрели на Патрицию.

В руках у неё был альбом "1984" Van Halen.

— Там на плёнке должны быть ещё ZZ Top, — заметила Киара, — MSG и The Cult. Они были в доме уже когда мы перебрались сюда жить. Думаю, их передают по наследству.

— Если вы собираетесь поступить так и со своей коробкой, — задумчиво ответила Патти, — то я, пожалуй, отдам вам пару альбомчиков Calabrese и "Mayhem" Имельды Мэй.

Из яркой сумочки с черепами грянула мелодия — выпустив воздух сквозь стиснутые зубы, Патриция взяла телефон.

— Да, пап, привет, — уныло пробормотала она. — Нет, просто занята... Лула?.. Как это — в синий?!. Отговорю, конечно, дай её сюда... Лу, солнышко, если покрасишься в синий, я обрею тебя под машинку... Потому что я сто раз говорила: тебе не идёт индиго — либо бирюзовый, либо фиолетовый... Фиолетовую краску забрала вчера я, так что... папе скажи, что не будешь краситься в синий... Поверь, лучше поставить его перед фактом... Да, конечно, только давай сперва пообедаем... идёт. Пока.

Кимберли вернулась в комнату с платьем Киары, тщательно выглаженным и нацепленным на тремпель.

— Так, — уперев кулачки в бока, Патриция выпрямилась и придирчиво оглядела нас с ног до головы. — Начинаем делить пациенток. Кто из вас кто?

— Я Киара! — молниеносно подняла я руку, и сестра подхватила игру, добавив:

— А я Кейни.

Патти беспомощно уставилась на Ким.

— Наоборот, — проворчала та, встряхивая подъюбники. — Та, которая в клетчатых трусах — Киара, а которая в трусах и рубашке — Кейни. В любом случае, твоя — брюнетка.

— Жульничаете, барышни? — Патриция поманила Киару к себе. — Идём, я помогу смыть краску.

Я неохотно подняла голову с тёплого плеча сестры и поджала ноги, позволяя ей выйти. Размявшись, она ненадолго задержалась у своего платья, подвешенного на шкафу, и нервно потёрла ладошки о бёдра.

С чёрной ткани ей ухмылялись карикатурные зомби обоего пола.

— Что-то я уже сомневаюсь в выборе, — пробормотала Киара.

— Да брось, отличное платье, — Патти похлопала её по плечу. — Это же не корсет какой-нибудь с кринолином. Движений не сковывает, и ты можешь танцевать в нём рок-н-ролл — а если ты можешь танцевать в платье рок-н-ролл, то ты можешь в нём всё. Даже поработить мир.

— Я не умею танцевать рок-н-ролл.

— Значит, ты очень несчастный человек.

Неизвестно, что бы ответила Киара, но тут дверной звонок два раза каркнул — он умеет звенеть, но в его годы иногда случается каркать.

— Я открою, — из законных обитателей этого дома только я оказалась более-менее одета, поэтому поспешила к двери.

На пороге стояла Элен, и мне понадобилась секунда, чтобы её узнать. Волосы она остригла под каре и перекрасила в тёмно-каштановый цвет, на шею повесила петли чёрного шнурка со святым символом — такая себе Матильда, спутница киллера. Только в юбке до пят и потёртой джинсовой куртке со значками на лацканах.

При виде меня голубые глаза Люси округлились: она явно не ожидала, что я щеголяю по дому в чалме из полотенец, но я небрежно махнула рукой и произнесла:

— Не обращай внимания, это к бальзамированию. Что случилось?

— Когда я оплачивала счёт, меня просили передать, — она протянула спичечный коробок.

Вот те на. Я ведь даже не начинала.

— Кто?

— Ну, бармен "Ночного оплота". Он сказал, ты поймёшь.

Я поскребла за ухом, а потом взяла "гостинец".

— Слыхала я, что алкоголь разрушает клетки мозга, отвечающие за использование инаковости.

Всё, с этого момента можете считать меня старой, очень старой и брюзгливой Кейни Браун.

— В малых дозах он помогает войти в транс, — храбро возразила Элен.

Чую дурную школу.

— Нэнси научила? Алкоголь расслабляет и раскрепощает, но не оказывает прямого влияния на способности, — хмыкнула я. — Помнишь, когда мы прощались со Сью, с тобой разговаривал учитель?

Глаза Люси испуганно округлились. Эх, где то прекрасное время, когда в школьном коридоре мы с ублюдком прекращали бить друг другу морды при виде Осенева — такого страху он на нас нагонял. А год назад преподавателю уже пришлось нас растаскивать, и вот когда одиночным нельсоном он швырнул меня в кабинет биологии, я поняла, что его седина — вроде овечьей шёрстки для волка.

Я не удержалась от вздоха.

Странно: вчера это было повседневной рутиной, а теперь превращается в воспоминания.

— Если хочешь что-то узнать, — продолжила я, — то обращайся к мисс Келсих или к нему. Пока не начинаешь лгать, его не стоит бояться.

Одна бровь Элен недоумённо приподнялась: она не поверила, но ей же хуже.

— Ладно, — я потрясла коробок и прислушалась к доносящимся из него звукам, — мне надо готовиться к вечеру.

Элен кивнула и повернулась ко мне спиной.

Я захлопнула дверь, но осталась стоять на пороге. В ванной под шум воды смешливо фыркала Киара и Патриция рассказывала ей что-то из будней авторестовраторской.

Под спичками лежал сложенный во много раз клочок бумаги.

"19-го в 22:00 у парка "Брайз", приходи одна".

Винсент.

Я недовольно засопела. Парк "Брайз" находился в Кварталах на берегу Эрны за Солнечным проспектом, но мне хотелось бы что-то поближе к своим обычным тропам. И кроме того...

— Чёрт, — я раздосадовано топнула ногой.

Кроме того, я дала слово не покидать приют. Так и знала, что пожалею об этом обещании... но один раз его придётся нарушить. Если я всерьёз собираюсь копать эту свалку, то завтра надо пойти в Кварталы. Только теперь я буду взаправду очень, очень осторожна и после парка сразу отправлюсь домой.

Да ладно, так не бывает.

Коробок спичек, на обороте которого отпечатали адрес и номер телефона "Ночного оплота", я уложила в сумочку через плечо в виде тсантсы *10, которую собиралась взять на выпускной. Обычно я не таскаю по приюту ручную кладь, но четвёртый по счёту критический день обязывает прихватить прокладки и пачку влажных салфеток. Если матери-природе было угодно, чтобы я каждый месяц проливала ей в жертву кровь, то я предпочла бы проливать на арене чужую.

Записку я порвала на мелкие клочки и выбросила в ведро.

— Что там? — донёсся до меня голос Киары. — Записочки от графа Карнштайна? Мне уже можно звать тебя Фридой?

— Нет, — я подошла ко входу в зал, — зато я могу называть тебя Марией.

— Хм, Мария — это здорово. Так звали маму. Интересно, она была такой Марией, о которой спела Дебби Харри?

— Лишь бы не той, о которой пела Сара Насич *11, — отшутилась я и в этот момент осознала, что Киара так просто сказала о матери, как мне, наверное, не сказать никогда. Мы договорились считать, что мёртвые родители остались в прошлом Лэй и Лилы, что у нас их не было, нет и не будет, но...

Может, в этом нуждаюсь только я.

Повернув голову, я увидела глубокие зарубки, украшающие деревянный косяк арки — памятка о прошлых обитателях этого дома. Тонкий слой облупившейся краски сделал их не такими заметными, но они всё ещё были и обозначали рост. Самая низкая — П, потом К. и Д., за ними почти на одном уровне две В., следом Н. и К.

Интересно, кем были эти ребята и где они сейчас? Сколько из них было девочек? И сколько из этих девочек состояло в Круге Поединков? Они, наверное, тоже вот так бродили из комнаты в комнату накануне выпускного вечера, слушали The Cult и не хотели никуда идти.

Ощупав деревянный косяк, я подумала, что старого кухонного ножа для новой метки достаточно и не стоит тревожить Эйру.

"The dogs lay at your fe-e-e-eet, Edie", — тянул ещё один гость этого дома, Ян Эстбери, когда указательный палец Ким начал долбить мне промеж лопаток с упорством дятла.

— Эй, маленький вредитель, — произнесла она, заглядывая поверх плеча, — ты готова?

Я прижала к груди нож и посмотрела на подругу наигранно-печальными глазами.

— Нет, ведь я ещё не составила завещание!

11.

Ночь грозила стать прохладной, но без дождя.

А жаль.

Я не испытывала радости и вообще положительных эмоций при мысли о празднике. Больше всего на свете мне хотелось вернуться домой, переодеться в обычные тряпки и что-нибудь съесть, почитывая журналы.

Наверное, это от голода.

Прячась в полумраке за стволом дерева, я без интереса рассматривала здание актового зала. Почти в каждом окне горел неяркий свет, двери распахнуты, через них на площадку перед лестницей лилась какая-то музыка. За площадкой на траве поставили жёлтые шатры и накрыли столы — там при свете развешенных по деревьям гирлянд сновал нанятый Джоунзом персонал. Перед зданием уже собралось около сотни ребят, а когда воспитателям надоест следить за всеми и каждым, обязательно подтянутся голодающие из младших групп. Это я знала точно, потому что за свою жизнь сама успела поугощаться на четырёх выпускных.

Я видела, как чопорный и немного дёрганный мистер Майл болтает о чём-то с Рут и Лили — они отказались от масок, поэтому их я узнала сразу же. С остальными сложнее, хотя свою компанию я нашла без проблем. Джо одет на манер стим-панк джентльмена и благодаря цвету кожи вряд ли сможет затеряться в толпе: кроме него в группе только две негритянки — Сили и Нетти. Майк щеголяет в костюме пирата и распахнутой рубашке — на теле у него какой-то густой рисунок, видимо, внутренности. Ник выбрал серый костюм-тройку без особых изысков и зачесал назад волосы, но половина его лица тоже окрашена, и не удивлюсь, если он использует линзы. Киара стоит рядом в платье и нервно раскачивается, как топчущийся на одном месте зомби. По её чёрным волосам, уложенным в стиле "РВАНУЛО!!!", от висков пролегли змейки белых прядей, а кожа стала зеленоватой, с чётко прорисованными швами.

Все четверо отказались от масок.

Ким раскрасила меня так, что я сама себя с трудом узнала в зеркале. Нет, всё как я хотела: обесцвеченные волосы с парой чёрных прядей, светло-серые линзы, бледная кожа, затемнённые глаза и поганочно-белое платье-саван. Мне удалось отбиться от накладных ногтей и ограничиться тем, что наросло за неделю. Кимберли подкрасила кончики серым лаком, поэтому пальцы выглядели так, словно я копалась в могильной земле. Вместо предложенных туфель-лодочек я обула белые мокасины, предварительно обезопасив ноги длинными гольфами в тон. И, конечно, перекинула через плечо тсантсу, куда уж без неё.

Мной владела унылая сонливость: последнюю неделю я плохо спала. Может, из-за критических дней, а может, из-за того, что десять обезглавленных трупов навещали меня каждую ночь — именно в тот момент, когда удавалось сбежать от зоаморфа. Знакомые улицы, по которым я бежала, незнакомым образом замыкались в ленту Мёбиуса или обрывались тупиками. Но если я двигалась достаточно быстро и достаточно часто бросалась в переулки, то иногда мне удавалось проснуться раньше, чем меня поймает толпа акнуров. Однако наибольшей проблемой стали не кошмары, а боязнь темноты. Она ещё не превратилась в истеричные приступы паники, которые я видела в детстве у других ребят, но оказавшись во мраке, я ощущала острую, гудящую по нервам тревогу и желание побыстрее выбраться в спасительный свет. Мистер Буф всегда говорил, что лампа не решает проблему, и всё-таки я ложилась спать с включённым ночником. Отодвигалась подальше от края и вжималась лопатками в стену, иначе мне казалось, будто за спиной лежит белокурая голова с разрезанной верхней губой и тянется к моей шее лиловым языком. Одну руку я вытягивала поперёк постели, зажмуривала глаза и вспоминала человека с серыми глазами — в моих снах он ждал меня в комнате цвета старых плюшевых медвежат, но я никогда не находила туда дорогу.

Однако за прошедшие дни в моих делах произошёл существенный и очень хороший сдвиг: исчезли приступы. То ли на меня так подействовал шок от встречи с клабридом, то ли эффект выдохся, но я больше не валялась средь бела дня в укромных уголках приюта и не хваталась за сердце. Анксиолитики приходилось пить для того, чтобы справиться с кошмарами, и когда мне понадобилась новая пачка, пришлось просить помощи у Элен. Из-за данного майору обещания я упрямо не покидала приют, но Люси ходила в Кварталы каждую ночь в компании местного кружка любителей мистики: новость о двойном зрении сделала её популярной. Поручение было щекотливое, однако я бесхитростно дала девочке денег и пустую упаковку с просьбой купить то же самое в таких-то количествах, но никому об этом не рассказывать. И Элен так же бесхитростно исполнила просьбу втайне ото всех.

В конце концов, на Северном кладбище я спасла ей жизнь.

В борьбе с кошмарами меня спасала ещё одна вещь — допотопный амулет, который достался мне на набережной в ночь Мелета. Если я клала его под подушку, то сбежать или проснуться становилось намного проще. В дневное время я носила обломок на длинном толстом шнурке, и даже сейчас он болтался у меня под платьем.

Так я чувствовала себя защищённой, но не вполне.

Меня не покидало тревожное предчувствие, какое бывает, если ветер гонит издалека тучи — предчувствие грозы. Я понятия не имела, что это значит, откуда она грянет, над кем и почему. И уж тем более я не имела понятия, куда от неё бежать и где укрыться. Приют несмотря на или как раз благодаря своему расположению на отшибе всегда казался мне безопасным местом, но теперь эта видимость начала таять.

И не в последнюю очередь благодаря негативу Сьюзен.

Я тяжело вздохнула и переступила с ноги на ногу.

Наверное, после всего, что мне пришлось вытерпеть в руках Ким, глупо стоять тут и подпирать старый дуб. Пойду к своим, что ли, хоть поем этой ночью вдосталь.

Поскольку мы с Киарой договорили не видеть друг друга до начала праздника, о моём наряде никто не знал, и я собиралась воспользоваться этим преимуществом. Стараясь держаться в тени, я подкралась ближе и хлопнула сестре руки на плечи — звук, который она издала, стал чем-то средним между "Ы-Ы-ы!" и сдавленным сипом. У Майка вырвалось: "Ох ты ж ёпт!", и все четверо уставились на меня.

Лицо Киары прояснилось первым.

— ТЫ!!! — рявкнула она и захохотала.

— Тур, с тебя бабки, — спокойно произнёс Джо.

— Да-а, точно! — поддержал его Ник, "лишённый кожи" на второй половине лица. — Деньги на бочку.

Майк шумно вздохнул и посмотрел на меня с укором.

— Вэмпи, ты предатель.

— Внезапно.

— Ты же мужик! Ты должна была прийти в волосах... тьфу, в штанах, а теперь я им деньги должен!

— Я смотрю, вам тут заняться нечем, кроме как затевать дебильные споры.

— Да вообще-то, есть чем, — Ник с унылым видом поправил на глазу ядовито-зелёную линзу. — Нас тут уже обрадовали: аттестаты сегодня не дадут, паспорта не дадут — вообще ничего не дадут, пока в городе не наведут порядок.

А я знала.

Я знала, что можно было проигнорировать выпускной!

Лежала бы сейчас с едой в кровати и листала книжку.

— То есть, — задумалась я, — это как... нас тут держат, пока остальные...

— Нет, — Джо покачал головой, — во всех учебных заведениях Роман-Сити такой сдвиг. Городским школьникам перенесли выпускные, а в вузах отменили приём документов. Нам никто ничего не отдаст, чтобы мы не разбежались из приюта. По-моему, только тем ребятам, которые поступили в колледж Фольквата, в индивидуальном порядке вручат документы и перевезут в другой город. Если интересно, переспроси у Сары и Берта, они едут.

Вот дерьмо.

— Пойду-ка домой, — зевнула я.

— Да ладно, стоит остаться хотя бы на ужин, — теперь Киара хлопнула мне руки на плечи. — Ты просто не видела, что они наготовили. Предыдущий выпуск, считай, сухарями с водой питался. Сейчас Джоунза послушаем, вздремнём, а потом хавать-хавать-хавать!

Приятно, когда твои настроения разделяют.

— А может, — предложил сидящий на корточках Майк, — в Кварталы дунем?

— Да ну.

— Нет.

— Ты чё, после прошлого раза.

Я навострила уши.

— А что было в прошлый раз?

— Да мы вышли из "Сизарра", — Киара повела плечом, — вроде всё как обычно, но к нам по дороге домой каждый патрульный Пёс и каждый полисмен прицепились: кто, откуда, почему на улице без взрослых, сколько лет и прочее. Один раз вообще чуть не уволокли в дежурку, пришлось ему врезать. Так что я как-то... не хочу, чтобы меня Крысы из обезьянника вытаскивали.

— Хреново, — уныло произнёс Майк, — просто в "Ботоксе" сегодня Казённые Черти выступают, хотел послушать напоследок: больше у них концертов до осени не будет, а осенью в Академию.

— А-а, жаль, — отозвалась Киара. — Во сколько они?

— Ну, сегодня ночная, так что после часа, но я не знаю, какие они по счёту, там ещё Кактус Эйнштейна и Зверинец Моро.

— Эй, а ты чего молчишь? — сестра ткнула меня пальчиком в плечо.

Я молчала, потому что мой желудок начал урчать, а товарища перебивать нехорошо.

— Сегодня никуда, — слегка рассеянно отозвалась я. — Поем и вернусь домой спать.

— Эх вы, — подал голос Майк, — совсем не умеете веселиться. Мы должны держать планку предыдущих поколений.

— Ты о чём?

— Потом узнаешь.

12.

Когти скребли по древесине и сцарапывали куски отслоившейся краски, которая тихо осыпалась на подоконник. Оконная рама, подчиняясь размеренным ударам, вздрагивала и раздражала тишину дребезжанием стёкол. В спальне уже начались перешёптывания, кто-то торопливо протопал от одной кровати к другой, и два или три раза раздалось чуть слышное бормотание. Однако ночную тьму не нарушал ни один источник света, и странные скребущие звуки оставались безликим шумом.

До тех пор, пока не включился фонарик.

Надтреснутый вой утонул в звоне детского визга — тут же вспыхнул свет, зажжённый полной женщиной в бигудях.

— Ох ты ёлкин хрен!!! — Майк под моими ногами подпрыгнул и выдернул меня из форточки, отчего я стукнулась затылком о дребезжащую раму и свалилась друзьям на руки. До боли мне не было дела: я захлёбывалась хохотом и не могла ни вдохнуть, ни разогнуться.

Подумать только, когда-то нас вот так же пугали выпускники.

— Ну, блин, Вэмпи, давай на своих! — пропыхтел кто-то, когда меня отволокли метров на пять от корпуса. Я кое-как вдохнула и заработала ногами.

— Я же говорила, что четвёртый подряд — это слишком, — на бегу проворчала Киара, — они сейчас скооперируются и выловят нас... Тур, да погаси фонарик! За километр видно!

Пронзительно-белый луч света исчез, и на смену пришла дезориентирующая пустота — нам пришлось хватать друг друга за рукава, чтобы не потеряться во мраке. Впрочем, это не могло испортить веселье — холодный воздух опьянял, и в крови лопались пузырьки беззаботной радости. Сдерживая хохот, мы бежали прочь от электрифицированной части приюта — память безошибочно стягивала сумрак с клумб, бордюров, ступеней, обнажала вытоптанные и заасфальтированные дорожки. Никто из нас не мог заблудиться или упасть в канаву, потому что этой ночью как нельзя лучше мы осознавали, что заново родились и выросли в этом месте. За прыжком через карликовый кустарник, как и тысячи раз до этого, оказалась старая аллейка, уводящая к корпусу старшей школы. И мы с Киарой, ухватив Майка под локти, закружились, притоптывая и горланя: "Хлебни-ка сидра, Лау! Он так хорош, он так хорош! Хлебни-ка сидра, наконец!" И даже Джо не пытался нас успокоить.

Но, разумеется, именно поэтому долго плясать не пришлось.

— Вот они!!!

Сноп яркого света ударил в глаза, и мы сбились в кучу, окружённые охранниками в тёмно-синей спецформе. Один из них опустил фонарь, и вперёд выступила растрёпанная женщина — миссис Лепинова собственной персоной.

— Так, группу и фамилии, живо! — скомандовала она, кутаясь в накинутый поверх пижамы халат.

Мы впятером переглянулись

Щас же.

— Впрочем, я и так могу угадать, — продолжила воспитатель, смерив нас взглядом ввалившихся глаз. — Джошуа Шекли тяжело не узнать, единственные дамы, которые могут его сопровождать — близняшки Браун...

Слава — дурная вещь.

— ... а вы, — задумчиво продолжила женщина, — вероятно, лысый и рыжий, Смит и Сандерс. Все из группы семь-а-четыре, воспитанники Холдер.

Кто-то — но скорее всего, Майк — хрюкнул от смеха. Лысый и рыжий — такого ещё никто не говорил, а зря: столь сочная фраза простаивала годами.

— Ничего смешного!!! — рявкнула Лепинова. — Вам не стыдно после всего, что случилось в приюте, пугать маленьких детей?!!

Мы опять переглянулись.

Нет, не стыдно.

— Ничуть, — запросто выдал Тур, — потому что когда восемь лет назад в корпусе завелись привидения, было намного страшнее и взаправду. Я аж обделался, когда на меня из стены рука вылезла.

— Кроме того, мэм, — подхватил Джо, — это же традиция, которая передаётся от поколения к поколению. Нас тоже когда-то пугали, и я уверен, что утром дети будут с восторгом расс...

— Шекли, — оборвала его воспитатель, — я согласна с тем, что наличие детской субкультуры способствует нормальному развитию сирот в условиях заведения закрытого типа, но я не потерплю, чтобы ваши традиции принимали такую опасную для психики форму! И... о-о, мистер Осенев!

Она махнула рукой кому-то за нашими спинами.

— Чёрт, это конец, — пробормотал Майк и начал жать каждому из нас руки, — было приятно встретить вас, ребята, в этой жизни, давайте соберёмся в следующей.

— Погоди, не паникуй, — вполголоса осадил его Джо. — Может, обойдётся.

Осенев приблизился неспешной генеральской походочкой и, ступив в круг света, внимательно оглядел нас с головы до ног. Джоунз внёс его в список преподавателей, которые приглядывают за выпускниками (или отмечают освобождение, судя по количеству спиртного), поэтому в честь праздника на нём слегка натянулись в области плеч и живота серый костюм и чёрная рубашка.

— Что случилось? Я слышал вештицу, кричащую старые застольные песни.

Признаться, я ощутила себя польщённой: так высоко оценить мои пародийные таланты.

— Вот, полюбуйтесь, — миссис Лепинова указала на нас, — испугали четыре младшие группы за одну ночь.

Потянув воздух носом, я уловила запах перегара. Никогда не видела Осенева в состоянии подпития, поэтому даже представить страшно, что он может придумать. Если скажет отжаться сто раз — повезло. Не повезло — если опять заставит петь детские песенки на глазах у всего класса.

Поймав взгляд Ника, я поняла, что он тоже пытается вспомнить хотя бы одну.

— Всего-то? — старик задумчиво потёр подбородок и остановил взгляд на нас с сестрой. — Что я вижу? Сёстры Браун? В женских платьях? — он трижды осенил себя святым знаком и рявкнул. — ИЗЫДИ!!!

Уговаривать не пришлось, и, минуя охранников, мы с хохотом бросились во мрак — за нашими спинами возмущённо заорала Лепинова, но было поздно.

— Я же говорила, что он отличный мужик! — крикнула я.

— Если б я знал, то учился бы на отлично, пузом клянусь! — отозвался где-то рядом Майк и с треском влетел в кусты. Впрочем, Майк был бы не Майком, если бы такое препятствие смогло его остановить — щедро сыпя ругательствами, он проломился сквозь заросли и вывалился с другой стороны.

Знакомые аллеи остались позади, и ноги несли нас без остановки до тех пор, пока впереди не показалось зарево — сбавив скорость, мы приблизились к ограде приюта. В лицо ударил порыв ветра, собравшего над Плауном запах дыма от пикников, а за спиной ему протяжным шелестом отозвались деревья.

— ... ничего себе отмахали, — пробормотала Киара.

За толстыми прутьями раскинулись поля электрических огней и домов — плоть и кровь Роман-Сити, рассечённая водными артериями. Город дышал мириадами открытых окон и открываемых дверей, пульсировал жизнью и пел. Сверкнули фары самолёта, заходящего на посадку в Нео-Роман, маково-красным светом таращились в горизонт заградительные огни телевизионных вышек, труб и высоток Нового Центра. В блеклом бульоне неба — редкая россыпь звёзд и Старшая луна.

Вцепившись в холодную сталь ограды, я уставилась на панораму города и, как сотни раз до этого, ощутила его зов.

Такой сильный, что это казалось неестественным.

— Мы тут не зря оказались, — произнёс Майк настолько серьёзным тоном, что я уставилась на него.

— В смысле?

— Ну это... есть ещё одна традиция, которую... ну, это по желанию, ребят, честное слово!

— Да не тяни бобра за яйца, — хмыкнула я. — Говори.

Майк почесал собственные и ответил:

— Я предлагаю побрататься.

Я, Ник, Киара и Джо удивлённо переглянулись.

— Мы же и так с детства...

— Кровью.

Повисла тишина. Вряд ли кто-то из нас счёл друг друга неподходящими кандидатами, просто...

— Майк, — осторожно произнесла Киара, — в такое время резать вены как-то...

— Да ну, ты чё? — оборвал её Тур. — У меня по Келсих была четвёрка, и я помню, что магия крови — это серьёзно. Хотя... — он почесал затылок. — Было бы здорово, если бы у нас получилось провести полноценный ритуал. Так бы мы в будущем смогли искать не только друг друга, но и... Я, — Майк поднял руки, — не предлагаю трогать важные жилы — только капилляры. Тем более что через вены — это попарно и слишком тесно, вы потом, — он указал пальцами на Джо и Киару, — когда поженитесь, это будет инцестом...

Чёрт, а он зрячий!

Моя сестра возмущённо раскрыла рот, но в тарахтении Тура неловкая тема быстро откатилась на задний план.

— ... делали два хэобразных пореза: один на ладони, другой на внешней стороне между запястьем и локтём. Потом один кладёт порезанную ладонь на эту вторую рану другого, тот — третьего и вот так по кругу — то есть, надо постараться одновременно. Оно не у всех получалось, надо быть реально хорошими друзьями долгое время, но мы-то они и есть. Ну и ещё несколько мелочей, конечно, а то выйдет не то.

— А какая рука? — спокойно уточнил Джо.

— Левая, конечно, рука сердца, — Майк окинул каждого взглядом. — Нас тут как раз пять человек — как пять этих... элементов. И если дух можно считать за мозги, то это ты, Белый. А Пума — земля.

— Почему это? — возмутилась Киара.

— Ну, мать-земля и всё такое, — Тур развёл руками, — ты извини, я родить не смогу, хоть бы меня полк матросов накачал.

Я хрюкнула от смеха, когда меня настигла следующая фраза:

— Ну пусть Вэмпи будет землёй.

Так.

— Кейни, я держу — ты бьёшь. А потом наоборот.

— Да нет, — вмешался Джо, — как раз подходит: Киара — земля, Кейни — огонь.

— Чё? — прищурила я один глаз. — Мы же сёстры, как земля и огонь связаны?

— Ты старшая, лекцию по истории и строению литосферы прочитать?

— Э-э, ну... мысль я уловила.

— Ник — это вода, — продолжил темнокожий парень, — а ты, Майк — воздух.

— Потому что ветер в голове! — заржал Тур. — Ну так что? Вы согласны?

— Да, только нож и антисептик ты взял? — поинтересовался Никита, вытаскивая левую руку из пиджака и закатывая рукав. — Или предлагаешь поискать подорожник?

— Нож, вата, бинты, стакан... и водка, ребят, извините, — с видом эксгибициониста Майк распахнул пиратский камзол, из внутренних карманов которого выпирали какие-то свёртки. — Но если вы согласны, то делать надо не здесь.

Вдоль ограды мы проследовали за Туром до лазейки, вылезли через неё на наружный край обрыва и отправились дальше, где густые заросли со стороны приюта не позволили бы даже близко подобраться к прутьям. Порывы ветра встряхивали волосы идущего впереди Ника, подбрасывали юбки Киары, путали подол и рукава савана мне вокруг ног. Джо вынужден был снять цилиндр, и один Майк беспечно насвистывал балладу о Вильяме Кидде, пока земляной карниз под ногами не начал расширяться. Впереди лежало что-то вроде небольшой площадки, заросшей сорной травой, которую в центре повырывали с корнем и старательно вытоптали.

— Тут с прошлого выпуска никто не был, так что я решил приготовить заранее, — пояснил Майк и начал переворачивать сложенные кругом камни величиной с голову взрослого человека. — Надо развести костёр, а отсюда его не видно. Ник, тащи от ограды хворост.

По-джентельменски спрятав руки в карманы, Джо наклонился и внимательно рассматривал облепленные землёй валуны. Мы с Киарой последовали его примеру — в твёрдой породе оказались выбиты руны.

— Тур, это магия, — произнесла моя сестра. — Простая, да, но в северной традиции простота никогда не означала слабость. Ты точно знаешь, что делать?

— Да, — пропыхтел Майк, аккуратно уложив камни, и начал разводить костёр в их уютном гнезде. — Когда уходил Филин, он меня научил и сам провёл ритуал. Чуваки, в худшем случае, просто будет чпок! Мы не собираемся никого проклинать, вспомните лекции Келсих: всё либо сработает, либо нет, третьего не дано.

— Только давайте сначала в пробный раз сцепим руки, чтобы примеряться, куда наносить порезы, — предложил Джо, аккуратно отстёгивая от манжета запонку и пряча её в карман. — И ещё вопрос: никто ничем не болеет?

— Нет, — качнула я головой. Как хорошо, что майор надоумил меня сдать анализы в пап-е.

— Здорова, — произнесла Киара. — После лагеря сдавала, пока Кейни лежала под капельницей.

— Я тоже сдавал после лагеря, — произнёс Джо. — Майк, не в обиду, но ты-то из Блад Амур ничего не приволок?

— Чувак, я уже три месяца только с Сесиль трахаюсь, — пробормотал Тур, готовя на расстеленном поверх травы камзоле всё необходимое. — Кроме того, мы с Ником и девчонками позавчера сдали кровь, у нас всё чисто, как у Святых Сиблингов.

Маленький рыжий костёр с пронзительным хрустом жевал хворост и шишки из моих рук. Обычно огонь делает ночь уютной, но этот, притягивая теплом, в то же время казался диким — может, из-за северных рун, которые его окружали. Повернув голову, я смотрела на Роман-Сити и думала: как странно, вот современный мегаполис, на фоне которого мы готовимся провести старый языческий ритуал. И не то чтобы он должен сработать — здесь, наверное, важно само действо и воспоминания, которые останутся с нами на всю жизнь.

— Чуваки, на камни не наступать, становимся вокруг как можно теснее. Режем и выжимаем из ладони по чайной ложке, — непривычно серьёзный Майк показал нам прозрачный стаканчик, наполовину заполненный водкой. — Кто режет последним, перемешивает ножом. Потом делаем по глотку, но не досуха. Остатки я выливаю в костёр. Если он продолжит гореть, то всё хорошо. Если нет... импотентов нема, попробуем ещё раз. Водки много, вся ночь впереди, дров хватит на зиму.

Тусклые отсветы плясали на подбородках, локтях, кончиках носов и — лицах, когда мы опустили головы и, определившись с местом, по очереди нанесли Х-образные порезы. Тёмная кровь капала легко и часто, окрашивая содержимое стакана в тёмный цвет.

Я осторожно перемешала смесь узким ножом.

— Готовы? — хрипло спросил Майк. — На счёт три. Раз... два... три!

Мы сцепили руки — крепко сжали пальцами друг друга, словно хотели срастись. Потревоженные раны налились болью, а потом она потекла наружу, просачиваясь в чужую кожу и сосуды. Образовала неверное водянистое кольцо, которое нависало над маленьким костром и рунами.

Водка с кровью на вкус казалась как чистая кровь — сделав глоток, я вернула стаканчик. Тур осторожно занёс его над центром нашего тесного рукопожатия — внизу плясали языки пламени.

А потом перевернул.

Ш-шипение.

На секунду мне показалось, что огонь погас.

Но когда робкий его язычок вслед за дымом потянулся к куполу звёздного неба, нас ударило током — от пореза, в голову и до самых пят. Секундное ощущение, уплывшее сквозь стопы в землю к рунным камням.

Круг замкнулся.

Я ощутила, как вдоль крыльев носа ползут тяжёлые капли — слёзы. Такие же, как у Киары, Ника, Джо и самого Майка. Мы прятали взгляд и не решались посмотреть друг другу в глаза, зачарованные теплом костра, друг друга и чувством единства, сросшегося гранитным кольцом в костях и жилах наших рук.

— ... and light it up forever *12, — голос Ника от волнения искрил неверными нотками. Но я полушёпотом подхватила строчку:

— ... and never go to sleep.

Голова и плечо сестры теснее прижались к моим, когда она присоединилась к маленькому хору вместе с Джо и Майком:

— My best unbeaten brother, this isn't all I see.

Oh, no, I see a darkness,

Oh, no, I see a darkness.

Пение и привкус крови на языке делали нас раскованней — мы сомкнули круг ещё теснее, словно опять сидели у костра в летнем лагере возле бабушки и дедушки Холдер, по очереди играющих на старой гитаре.

— Did you know how much I love you?

Is a hope that somehow you

Can save me from this darkness?

— Так, — вполголоса скомандовал Тур, — осторожно разжимаем пальцы, и всё.

Это оказалось не так-то просто: пальцы, свои собственные пальцы, ещё надо было отыскать в сросшемся рукопожатии. Но медленно и неохотно, мы разомкнули круг и тут же забросили друг другу руки на затылки и плечи, сжавшись над костром в один человеческий шалаш.

— Блин, идиоты, да мы ж не прощаемся, — кажется, Майк плакал.

Или, может, плакали все.

И мне хотелось рыдать громче всех от предчувствия неотвратимой грозы.

Я ещё не видела тьму, но очень явственно её ощущала.

— Не прощаемся, — хрипло подтвердил Ник. — Мы месяц будем друг другу глаза мозолить... ну, в Академии, да, придётся на несколько лет расстаться, но потом мы опять сможем видеться.

Разговор медленно возвращал чувство реальности.

— А работать? — посмотрела я на него. — Ты — полевой медик Боевого отдела, Джо — учёный, Майк — чистильщик, мы с Киарой — патрульные.

— Ты не забывай, что это условно, — подал голос Джо, — и только в рамках городских структур. У нас как раз очень хороший состав, нужна только ведьма для образования полноценной группы... и я рассчитывал, что этой ведьмой станет Сью Баркер, — он сглотнул. — Мы ведь можем отказаться от работы в населённых пунктах и отправиться сопровождать исследовательские экспедиции куда-нибудь в глушь или вообще в другую страну. Если, конечно, нас согласятся включить в одну команду.

— Откуда ты знаешь?

— Спрашивал после экзамена в Академии. Мне сказали, что добровольная работа за чертой города даже приветствуется, но лучше нам определяться с ней заранее, потому что придётся пройти дополнительную подготовку.

— То есть, — подытожил Тур, — это либо порознь, но с тёплым сортиром, либо вместе, но левый носок у троллей отбивать?

— Именно.

— По крайней мере, — философски заметила Киара, — психологическая совместимость у нас на высоте. Если только лысый и рыжий не начнут бузить.

Мы расхохотались.

Эта ночь казалась лучшей в нашей никому не нужной жизни.

— Эх! — тоном ценителя произнёс Майк. — Такой позывной на поверхности пролежал без дела. Значит, договорились? Мы встретимся в Академии и, если ничего не изменится, будем работать вместе где-нибудь в тайге?

Мы покивали вразнобой и отстранились.

— Тур, — произнесла Киара, — у тебя ещё осталась водка?

— Полфляги.

— Раз уж Сьюзен должна была стать нашей шестой, выпьем в память о ней. Это будет справедливо.

Фляга кочевала между нами по траектории пятиконечной звезды: Сью, несомненно, понравился бы этот красивый жест. Первый глоток сделала моя сестра, последний достался мне и, стряхнув последние капли в огонь, я вернула согретый нашими руками сосуд Майку.

— Поздравляю, — торжественно ответил он, закручивая пробку, — вы, алкаши, выдули весь антисептик, так что шагайте за подорожником.

Мы захохотали.

Ночь была восхитительной.

Пока Ник сноровисто бинтовал мне ладонь, а остальные искали друг на друге пятна крови, я вглядывалась в ночной Роман-Сити, наслаждаясь пьяной расслабленностью. Может, виной тому спиртное, но задетое ветром дерево шептало на выдохе моё имя, повторял его ветер, ползущий в траве. И я уже начала ощущать, как сонм электрических огней плывёт и затягивает меня в трясину, когда над нашими головами пронеслась чёрная тень и, с треском проломив кроны, исчезла в стороне приюта.

Твою мать.

Смех и болтовня смолкли. Придвинувшись поближе к костерку, мы уставились туда, где скрылось странное создание.

— Я, — медленно произнёс Джо, — не хочу нагнетать обстановку, но это вряд ли была сова: слишком крупная. К тому же, прилетела со стороны города.

— Думаешь, — ответила я, — летяга?

— Может быть.

Летяги — настолько редкая разновидность не-мертвецов, что о них обычно не вспоминают до встречи лично. По какой причине они оказались не в почёте, никто не знал, ведь вряд ли Порча может руководствоваться хоть чем-то в выборе формы. Но факт остаётся фактом: летяги, напоминающие что-то среднее между летучей мышью и гулем, встречаются нечасто. И это при том, что вместе с плющавками являются самым опасным видом не-мертвецов, поскольку нападают на человека со спины и сразу же впиваются зубами в шейные позвонки.

Никита продолжал спокойно накладывать повязки.

— Если это не-мертвец, — заметил он, — то лучше вернуться к актовому залу, потому что от нас пахнет кровью.

Дельная мысль.

— Майк, погаси-ка костёр.

13.

— Потрудитесь, пожалуйста, объяснить, молодые люди, где вы были таким составом, — скороговоркой проговорил мистер Майл, слегка взъерошенный и помятый. — Неприлично вдруг удаляться с праздника.

Мы переглянулись. Может, сказать ему правду и посмотреть на его реакцию?

— А что? — недоумённо пожал плечами Майк. — Мы тут все братья!

— Среди вас две девушки, — мягко уточнил воспитатель.

— Девушки — тоже наши братья! — провозгласил Тур, хлопнув нам с сестрой руки на плечи. — Вы не считаете, что девушки наши братья? Вы что, сексист?

Джо подавил смешок, а мистер Майл со вздохом покачал головой.

— Как с вами иногда бывает тяжело, Майкл, — произнёс он, поправляя очки. — Но вы хотя бы почтили нас своим присутствием да ещё и нарядились... пусть и, — мужчина неопределённо повёл рукой, — таким образом. А Эдуард вообще проигнорировал торжество. Хотя, конечно, у него особый случай.

— Когтеточка сломалась? — уточнила я.

— Неважно.

— О! — с таким кратким возгласом Тур отправился навстречу Сесиль, которая, судя по сложенным на груди рукам, желала поломать ему ребро — одно или два. Клара от неё не отставала, и Никита, испустив тяжкий вздох, поплёлся в ту же сторону.

— Незачем оставлять барышень скучать, — прокомментировал воспитатель.

И тут я опомнилась.

— Сэр...

В игре бликов его взгляд показался пронизывающе-пристальным и абсолютно трезвым — всего мгновенье.

Это водка с кровью.

Я просто пьяна.

— Кейни, — обычно-опасливым тоном произнёс мистер Майл. Один из немногих людей в приюте, которых сначала я приучила к моему имени, а потом остальные переучивали к тому, что в написано документах.

— Мы видели существо, похожее на летягу, у западной ограды, — я на нашла причин что-то скрывать, поскольку не хотела обнаружить утром чей-нибудь труп. То есть, чей-нибудь кроме самого не-мертвеца.

Поджав губы, мужчина с расстроенным видом допил содержимое стакана и только потом скороговоркой пробормотал:

— С-спасибо, мы этим займёмся.

Сунув руку в карман, он вытащил мобильный телефон и неспешно направился к дальнему столу, за которым вовсю угощались мисс Келсих, Осенев и, как ни странно, мистер Джоунз.

— Как он понял, кто из нас кто? — шепнула Киара, провожая взглядом воспитателя. — Никогда в жизни не мог меня от тебя отличить.

Пожав плечами, я ответила:

— Просто угадал.

И добавила:

— К тому же, к Джо стоишь ближе ты.

Меня настиг шутливый удар по почкам.

Праздник тем временем набирал обороты. Из открытых дверей актового зала на поляну лилась музыка, от которой мне хотелось повеситься или проколоть себе барабанные перепонки. Наша маленькая местная дискотека со вполне приличной светотехникой, хотя мне, в общем-то, не с чем сравнивать: в клубе я была один раз с Ким за компанию. Или, может, на меня всё действует угнетающе потому, что я не танцую?

— Мужики, спасайте! — позвал Майк, размахивая руками как утопающий. — Пошли медляк плясать!

Помяни чёрта.

Киара и Джо посмотрели друг на друга, а я нежно уставилась на закуски с креветками.

— Ты идёшь? — сестра повернулась ко мне, но я подхватила блюдо и изобразила с ним несколько танцевальных движений.

— Нет, с этими ребятами можно и тут повальсировать, — я сунула одну из закусок в рот.

— Мужики!!! — нетерпеливо рявкнул Майк, выделывая на месте па из "Лихорадки субботнего вечера". Выходило у него на удивление ладно.

— Ну, ты же никуда? — сестра вопросительно посмотрела мне в глаза. Я с невинным видом пожала плечами и указала на ряды столов:

— У меня ещё весь ужин впереди. Идите, мне больше достанется.

— Ты столько не съешь.

— Что не съем, то надкушу.

Они ушли об руку — эдакая контрастно-гармоничная пара. Интересно, что им мешает действительно стать парой?

Покачав головой, я налила стакан ананасового сока и принялась набивать желудок. Мне было если не весело, то хорошо — лучше, чем я представляла накануне праздника. Все неприятности, которые жизнь помоями выплеснула за шиворот, медленно выцветали в памяти — даже образ сероглазого человека казался неважным, и я, поглядывая в звёздное небо, уже вовсю мечтала о далёкой волшебной тундре, в которой мы с ребятами начнём работать после Академии. Кроме меня вдоль столов паслось ещё десятка два ребят, и многие прежде, чем спросить, сочла ли я вкусной ту или иную закуску, говорили: "Клёвый костюм. А ты кто?"

Но по мере того, как чувство сытости подминало интерес к еде, в груди сильней и сильней нарастало тянущее чувство — непонятная и необъяснимая потребность встать и идти.

Идти прочь.

В город.

У меня бывали, конечно, приступы тоски по ночным улицам Кварталов, Сердцевине, небоскрёбам Нового Центра и красивым улицам Старого Города, но сейчас началась настоящая мания.

Я влила в себя ещё немного сока и хлопнулась на стул. Так иногда бывало, когда накатывал приступ боли — сосредоточенность и напряжение, направленные на то, чтобы переждать спазм.

Но ничего не прекращалось.

Мысли путались и уводили к тому же: встать и идти прочь, встать и иди прочь.

Подчиняясь наитию, я встала, но потом опять заставила себя сесть.

Чёрт возьми, что происходит?

Люди вокруг вели себя абсолютно естественно. Сили и Нетти налегли на еду, Мажуа, вероятно, жаловалась подругам на отсутствие Эдуарда и старательно заедала каждую жалобу. Алекс таращился на Мажуа, Берт пил из горла стеклянной бутылки на брудершафт с Рут, а Ксения заклеивала пластырем свежую мозоль над пяткой. Мистер Майл, правда, время от времени вытягивал шею и нервно оглядывал выпускников, но это ненадолго, судя по тому, сколько Осенев подлил ему в бокал сразу из двух бутылок.

Ребята не возвращались, хотя за это время можно было станцевать не то что танец — целый балет.

В актовом зале кто-то включил "Afterburner" ZZ Top.

М-да, и теперь ещё долго не вернутся.

Каждая секунда вытягивалась на милю длинней предыдущей.

Я заёрзала на стуле.

Но ведь не случится ничего плохого, если я позволю себе пройтись до ограды и посмотреть на город, да?

Нет. Дерьмо случается, даже если я ничего не делаю. В прошлый раз мне на голову свалился гексаморфный зоаклабрид. В этот раз наверняка свалится летяга.

Тоном дрессировщика я велела себе оставаться на месте и медленно встала.

Взрослых поглотили разговоры, вино, еда, а некоторых, вероятно, и танцы. По крайней мере, Лили потянула мистера Майла танцевать — вывернув шею, воспитатель застал меня за поглощением мидий, пересчитал присутствующих и только после этого втащился за девушкой в актовый зал.

Всего хорошего, сэр, развлекайтесь.

Прогулочным шагом я двинулась вдоль столов, сунула в рот бутерброд с паштетом и, улучив момент, нырнула за пределы освещённой территории.

Стоило позволить себе делать то, к чему тянуло, и я сразу почувствовала себя хорошо — почти весело. Меня не смущал даже полумрак, который густел по мере того, как я отдалялась от электрического света и музыки. Сегодня я не боялась темноты и не ждала от неё ничего плохого, а может, мне просто не до ожиданий.

Кто-то звал меня, и это важнее.

Музыка почти стихла, и стало так темно, что пришлось сбавить шаг, чтобы не врезаться в какую-нибудь сосну. Я шла мимо спящих коттеджей, и лишь в нескольких, самых далёких, горел тусклый свет. Ещё сто шагов, и он пропал. Нащупав шершавый ствол, я запнулась о корень, но взмахом рук сохранила равновесие.

Что-то не так.

Что-то совсем не так.

Треск хвои раздался всего один раз, и нечто тяжёлое налетело мне на спину, обвив худыми ногами. Я попыталась скинуть это его же собственной инерцией, но повторно споткнулась о корягу и приземлилась на колени и локти. Холодные мокрые пальцы, дёргаясь пригоршней головастиков, мгновенье шарили по лицу, а потом на глаза опустились влажные ладошки. Над ухом что-то требовательно шипело и бормотало.

Ни слова не разобрать.

Чужие руки, маленькие, но неожиданно сильные, как вожжи стали дёргать мою голову влево.

Бормотание — или просто бессвязный набор губных звуков — стало громче, зловещей.

Грудь обожгло, и, растопырив пальцы как когти, я быстро выскребла что-то из-под ворота платья. В ту же секунду существо слетело с моей спины, и в метре от меня к земле припали два близко посаженных огонька.

М-м-мать твою...

Хлопнувшись задницей на хвою, я поняла, что окончательно протрезвела.

... бьягга. Чёрт, это же бьягга, какой её описывал Осенев.

Круглые глаза таращились на меня, время от времени подаваясь то в одну сторону, то в другую по мере того, как покачивалась в моих руках раскалённая древесина амулета.

Я заставила себя собраться. Внутренности скручивались в один тугой узел.

Ну же.

Это всего лишь бьягга, младший дух из категории контактных — одна из тех, кого мы кормили молоком и творогом. Миссис Холдер никогда не объясняла, зачем мы угощаем духов едой. Это была таинственная игра, в которой мы охотно принимали участие и по-детски уверенно говорили друг другу, что в деревьях живут бьягги, мшистые девы или папоротниковые сироты — души тех девочек, которых давным-давно в голодные годы родители оставили умирать в лесу. Мы объясняли, что бьягги благоволят к тем, кто кормит их молоком: они скучают по пище со времён жизни среди людей. Потом, уже после смерти Холдер, Осенев рассказал, что эта "игра" — древняя языческая традиция задабривать силы природы, чтобы получить их расположение и покровительство. Прикармливаемые духи могут защитить человека, не позволяя сделать ему то, что в будущем обернётся во вред. Бьягги охотнее всего охраняют детей, являясь им в виде лесной кошки или запрыгивая на спину.

Я сделала глубокий вдох и выдох.

"Если во мраке на горб к вам заскочит "жокей" и начнёт разворачивать в другую сторону, — говорил Осенев, прохаживаясь вдоль парт, — то будьте уверены, что встретили папоротниковую сироту, которая пытается предостеречь вас от очередной глупости. Два светящихся во тьме глаза, которые целую секунду не пытаются жонглировать вашими почками — тоже она".

Значит то, что делала бабушка Холдер, не было детской игрой.

Бьягга не хочет, чтобы я покидала приют — это очевидно. Скорее всего, она лучше понимает, что и куда меня тянет. Давние молоко и творог возвращались сторицей, или, может быть, только та порция, которую я выставила у стены дома перед визитом негатива Сью.

Странное дело: я никогда не сомневалась в существовании бьягг — и вообще всего, о чём говорил Осенев — но до теперь не верила, что маленькие духи действительно лопали наши угощения. Иначе бы спросила у преподавателя, что делать, если тебе решили вернуть должок.

Заклинание, жесты, слова?

Ну, вообще-то, надо просто не делать того, от чего предостерегают.

— ... я просто схожу к ограде посмотреть, — с трудом выдавила я из себя. — И вернусь обратно... а тебе утром оставлю молока с творогом. И сметаны.

Жёлтые глаза моргнули и пропали. Вряд ли она меня поняла или поверила, просто с её стороны сделано достаточно. Сам факт её появления уже говорит о многом.

Я постояла около минуты, пытаясь прийти в себя. Никогда в жизни мне ещё не приходилось иметь дело с духами, даже младшими.

Не скажу, что опыт приятный.

Амулет начал остывать, и я перекинула его за спину под волосы, чтобы обезопасить себя на случай повторного наскока — мало ли, что стукнет бьягге в несуществующую голову. В солнечном сплетении настойчиво проворачивался штопор, сгибая меня пополам.

Надо идти.

Я почти бежала, ломилась через кустарник, отмахиваясь от лезущих в лицо веток, и наконец выбралась на край обрыва — намного дальше того, на что я рассчитывала. Роман-Сити раскинулся передо мной пожаром блуждающих огоньков, заманивающих путников в дремучий лес или трясину. Пройдя в сторону ещё несколько метров, я подняла взгляд и замерла.

Длинная толстая ветка одного из деревьев вытянулась над ограждением, и на ней, сложив перепончатые крылья, вниз головой висела летяга. Запрокинув голову, она внимательно рассматривала меня, открывая и закрывая острозубую пасть. Длинные тонкие уши время от времени вздрагивали, ловя звуки.

Вот чёрт. Говорила же себе: вляпаюсь и свалится мне на голову не-мертвец.

Сглотнув, я медленно прижалась спиной к холодным прутьям и впилась в них пальцами. Кажется, в какую бы сторону я ни двинулась: вперёд или обратно — просто так уйти не удастся, а мне совершенно нечего противопоставить этой твари. Да и вообще я не знаю, что с ней делать: Осенев обошёл вниманием этот тип, когда рассказывал о самообороне.

Летяга висела справа от меня, дыра в ограде осталась слева, и вот к ней я начала медленно отодвигаться. Пытаться спуститься вниз равносильно самоубийству, но если я скроюсь под кронами деревьев, у меня появится шанс. По крайней мере, по треску можно определить, когда не-мертвец бросится на меня — а в том, что он бросится, не осталось ни малейших сомнений.

Расстояние сократилось всего на метр, когда до моего уха донёсся чуть слышный шелест кустов. Кто-то пробирался сюда из приюта, и я не хочу думать, кто именно. Ещё больше я не хочу отводить взгляд от летяги, которая навострила уши и оживилась.

Из лазейки выскользнула человеческая фигура — мне хватило одного взгляда, чтобы узнать молочные волосы, прикрытые сползшим капюшоном.

Мать его, Эдуард.

Выродок замер и уставился на не-мертвеца, но подобно спугнутой птице тот сорвался с ветки и, шумно хлопая крыльями, понёсся в сторону Старого Города — его силуэт быстро растаял в зареве ночных огней.

Но ведь в той стороне ни одного кладбища.

— Что случилось?

Вздрогнув, я посмотрела на ублюдка как на говорящего осьминога: зачем ему понадобилось спрашивать о таких вещах?

Хотя, стойте, он же, наверное, меня не узнал.

Надо идти.

Отвернувшись, я скорым шагом направилась к зигзагообразному спуску.

Да не туда!!!

Я злилась на себя, но не могла ни остановиться, ни успокоиться. Без ножа и фонарика, с амулетом и содержимым сумочки-тсантсы — куда я вообще собралась? Выгляжу так, что ко мне захочет прицепиться любой полицейский, а ребята говорили, что теперь они вообще цепляются ко всем подряд.

И, кроме того, я же обещала майору никуда не ходить!

Кейни, остановись, мать твою, и подумай, вспомни этого человека, вспомни зоаморфа, от которого он тебя спас, вспомни Лал, от которой тебя спас шагающий за твоей спиной выродок!

... бесполезно.

Это свыше моих сил.

Я спускалась вниз так, словно куда-то опаздывала, но, к счастью, нашлось ещё одно препятствие, которое могло меня задержать: последняя часть спуска. Ни мокасинам, какими бы удобными они ни были, ни платью я не доверяла, и карабкаться вниз по прорубленным ступенькам казалось не самой лучшей идеей.

Да, вот так. Здесь я развернусь и пойду обратно.

Я дала слово и собираюсь держать его до завтрашней ночи.

Медленно, почти в полусне мои ноги сделали шаг назад.

— Браун, не создавай пробок.

Не узнал, да?

Самоконтроль лопнул как мыльный пузырь.

Внизу штормовым морем ревела тьма — ветер играл ветвями густого кустарника и без устали шептал моё имя. Город вторил ему — голос вибрировал в самом холоде воздуха. Боль, вцепившись за диафрагму, тянула вперёд, туда, далеко-далеко в зачарованный мир электрического света.

Это свыше моих сил.

Я раздражённо покосилась на Эдуарда, а потом обмотала край подола вокруг ремешка сумки, забросила на плечи длинные края рукавов и начала спускаться вниз с привычной быстротой. Ветер холодил спину, от склона пахло старой землёй. Если Мажуа со своим бестиарием ухитрились ни разу ещё здесь не сорваться, то уж я в саване и подавно справлюсь.

— Почему ты одна? — донёсся до меня вопрос.

Запрокинув голову, я увидела, что ублюдок переставляет по ступеням руки и ноги всего парой метров выше.

— Не твоё кошачье дело.

Если в процессе спуска меня грызли сомнения и муки совести, но как только под ногами появилась твёрдая почва, я оправила саван и устремилась в нору зарослей барбариса. Пальцы правой руки касались стены шершавых стеблей и колючек. За спиной вспыхнул фонарик выродка.

Возможно, рыба, пойманная на крючок, чувствует себя точно так же.

Но мне всё казалось неправдоподобно естественным.

14.

— Они не пропустят нас.

Я погрузила ногти в чужую руку и убрала её со своего плеча.

— Без тебя знаю.

Мы едва успели попятиться за телефонные будки, когда на улицу из метро поднялись два полисмена и остановились у дверей с видом искусствоведов, попавших в старую, хорошо знакомую обоим картинную галерею. О чём-то переговариваясь, они время от времени важно посматривали влево, вправо, себе под ноги, вверх, и металлические кокарды на их касках неярко вспыхивали в свете фонарей. У нас не было шанса проскользнуть на ту сторону и воспользоваться вторым спуском, разве что мы решим потягаться с полисменами в скорости, чего мне делать очень не хотелось. Увязший в солнечном сплетении крючок окислял мышцы слабостью, позволяя лишь покорно плестись туда, куда тянет чужая воля.

О том, чтобы вообще не идти, не было уже и речи. Это казалось абсурдом.

Хотя... постойте, я сказала "мы"?

— Можно пойти через дворы в обход, — спокойно произнёс Эдуард, — до станции "Бьернской" полчаса пути.

Я сглотнула и кое-как распрямила плечи: неприятные ощущения заставляли сутулиться и сгибаться пополам.

— ... ты знаешь дорогу? — неохотно спросила я, кое-как отлепив язык от нёба.

— Конечно.

Так уж получилось, что я и выродок шли вместе от самого приюта — прежде всего потому, что это единственная короткая дорога. Впрочем, мне было всё равно: с каждым шагом я всё глубже увязала в каше ирреальности, когда делаешь, но мало задумываешься о смысле, а ублюдка явно не смущало моё присутствие. Он спокойно подстраивался к моему шагу, вначале торопливому, а потом утомлённо-ковыляющему. Редкие прохожие посматривали на нас удивлённо: мой внешний вид точно не вписывался в понятие "стрит-стайл", а выродок в заношенных джинсах, худи и грязных кроссовках наверняка в моём присутствии казался не собой, а кем-то другим.

Королева зомби, как назвал меня в компании панков тот, кого вместе с пивом везли в тележке супермаркета "Ари".

Королева зомби и её ублюдочный припевала.

— Идём?

Обернувшись, я кое-как сфокусировала взгляд на выродке. В тени высаженных по обочине яблонь можно рассмотреть только его подбородок и рот с опущенными вниз уголками. Остальное прятал капюшон.

— Ты, — уточнила я, — теперь до конца жизни будешь таким добреньким?

— Нет.

Это славно.

— Знаешь, — добавил он, обернувшись, — ты совсем не умеешь использовать людей.

— В жертвоприношениях, что ли?

Дальше мы шли дворами и переулками, и бывали моменты, когда во мраке я не теряла ублюдка лишь потому, что ощущала его инаковость — слабо, очень слабо, но этого хватало, чтобы идти следом. И стоит ли говорить, что я споткнулась о каждый бордюр, который осторожно перешагнул Эдуард.

Мы вышли из двора в пятно кислотно-сиреневого света, источаемого вертикальной вывеской "Ирида". Здесь выродок остановился и, щурясь, посмотрел на неоновые трубки, сплетающиеся в буквы и цветы ириса — его окрашенное ядовитым свечением лицо выражало что-то, похожее на боль, как если бы свет выжигал глаза. Всего секунда — и он уже отвернулся, направившись к перекрёстку, где горела в снежно-белом ободке зелёная буковка "М".

На этой станции, выложенной бледно-болотным мрамором, кроме работников метрополитена не оказалось ни одного человека в форме. Впрочем, служащие откровенно скучали в ночной смене и явно дожидались четвёртого часа, когда подземку закрывают на техработы. До нас им не было дела даже несмотря на мой дикий видок. Мы спустились на платформу за минуту до прибытия состава, и лишь когда я устало хлопнулась на потёртое сиденье вагона, мне удалось расслабиться.

Я не знала, куда ехать. Очень редко я отправлялась куда-то ещё кроме Кварталов: в Новый и Старый центры, а так же всего раз на Млечные острова, где находятся зоопарк, аквариум и несколько пляжей.

Впрочем, сейчас, стоило мне только об этом подумать, я осознала, что меня тянет не в Кварталы... или, может, не просто на север.

К чёрту.

Откинув назад голову, я прикрыла глаза. Рядом внимательно читал газету молодой белокурый вампир — то есть, молодым он был, когда умер, а сколько с тех пор прошло, я не знаю. Впрочем, по ощущениям — не очень много. Погружённый в чтение, он то и дело поправлял очки в чёрной оправе, слишком грубые для его нежного, почти детского лица. Вьющиеся волосы перехватывала тёмно-синяя лента, а одежда напоминала, скорее, о чопорных джентльменах, которые пьют чай в пять вечера и посещают на выходных яхт-клубы.

За окном мелькнули огни, предупреждающие о станции, но поезд не сбавлял скорость.

— Уважаемые пассажиры, — зазвучал в вагоне голос машиниста, — по не зависящим от нас причинам мы не будем совершать остановку на станции "Флоренс Брейт". Просим вас сохранять спокойствие и ни в коем случае не выглядывать из вагона. Повторяю...

Разумеется, все головы тут же начали поворачиваться в сторону окон, которые выходили на платформу. Поезд пронёсся на такой скорости, что колонны, рекламные плакаты и карты метрополитена смазались в одну невнятную картину.

А вот что оказалось неожиданно хорошо видно — десять застывших на краю дальней платформы тел в окровавленных одеждах. Перемолотые колёсами руки, грудные клетки, мясо, осколки костей, обрубки шей — в посмертном костюме за белой линией стояли, держась за руки, все подростки, прыгнувшие когда-то здесь под колёса состава.

Мы пропустили ещё несколько станций, на одной из которых я различила чёрных кошек и женщин в плащах с капюшонами.

Люди в вагоне занервничали.

— Уважаемые пассажиры, — вновь раздался голос машиниста, — в связи с чрезвычайной ситуацией мы вынуждены приостановить работу Красной линии до тех пор, пока сотрудники Ночного Иллюзиона не решат проблему. Конечная остановка — станция "Градостроителей", мы убедительно просим вас покинуть метрополитен и воспользоваться услугами наземного транспорта. Приносим свои глубочайшие извинения. Пожалуйста, берегите себя и не забывайте свои вещи. Повторяю...

Почему я не осталась дома? Давно бы уже спала в постели.

Резкая боль в диафрагме заставила меня согнуться пополам.

Хотя нет, не спала бы.

Больше всего я боялась — или наоборот, надеялась — что на станции окажутся патрульные Псы, которые будут следить за эвакуацией. Я могла бы подойти к одному из них, отдать грош и попросить связаться с майором, потому что... к кому мне ещё обратиться за помощью? Я не справлюсь с этим сама, я продолжу идти дальше, потому что попытка повернуть назад превращается в ад.

Как и первые здания Нового Центра, станцию "Градостроителей", выполнили в стиле монументального ар-деко и украсили мозаикой с изображением самых старых высоток — такой себе Метрополис Ланга. Впрочем, все эти чудеса архитектуры располагались возле Старого Города, а остальную часть района, отделённую небольшим каналом и сквером, захватил неофутуризм. На фоне кофейного и жемчужного мрамора я не увидела ни одной тёмной фигуры — здесь не было ни Наблюдателей, ни даже полисменов. Под присмотром работников метрополитена ручейки людей спокойно вылились на платформу и собрались в единый поток близ эскалаторов. Я позволила им увлечь себя вверх по движущимся ступеням, но там, где все направились к ближайшему выходу на улицы города, Эдуард свернул вправо. То ли потому, что туда тянул рыболовный крючок, то ли потому, что я бессознательно старалась держаться последнего раздражителя, способного вернуть к реальности, я поплелась следом за выродком. Шла я куда медленней и быстро отстала, а вскоре нас разделили несколько углов и поворотов, отделанных монотонным рисунком жемчужных стен.

Я осталась одна.

Почти.

Шипя и выгибая спину, коричнево-полосатая кошка преградила мне дорогу. Пронзительно-белый свет трапецевидных светильников не создавал тени под её фигурой, а в жёлтых глазах не оказалось зрачков.

Бьягга.

Сердце забилось чаще.

Бьягга или у меня уже едет крыша.

Я сжала руками голову и несколько раз с силой шлёпнула по щекам, пытаясь вернуть чувство реальности.

Метя хвостом плиты тёмного мрамора, дух неожиданно обполз меня по кругу и выдал звук новой тональности: хриплое завывание. В этот момент невидимая леска, которая тянула крючок, с силой дёрнула обратно к платформам.

Кошка сделала пару шажков вперёд, как бы оттесняя меня дальше, в сторону выхода.

Что происходит?

Светильники моргнули с тихим тревожным звуком.

Пожалуй, я не хочу этого знать.

Сопротивляясь чувству натяжения в диафрагме, я попятилась прочь от станции, а потом развернулась и побежала. Тупая монотонная боль от крючка отдавала в желудок, хребет и рёбра, но мне удалось вытерпеть её в течение первых тринадцати шагов.

На четырнадцатом грудную клетку разорвало в клочья.

15.

Лужа рвоты, лицом в которой я лежала, ещё не успела остыть, из чего можно сделать утешительный вывод: я потеряла сознание ненадолго. В болоте зрения расплывалась та неясная граница, в которой остатки непереваренного ужина смешивались с ярким пятном крови — в ней как обоссавшийся младенец валялось моё тело. Пальцами рук, судорожно прижатых к солнечному сплетению, я механически ощупывала себя в поисках раны.

Мышцы натянулись подобно ремням сцепления и дрожали — иногда меня начинало непроизвольно колотить от пальцев ног до подбородка. Бессмысленным взглядом я шарила по стенам кофейного мрамора и не могла думать ни о чём, кроме маленькой простой истины.

Я есть.

Существую.

Всё ещё существую.

Прикрыв слезящиеся глаза, я беззвучно заплакала — ощущение больного, гноящегося тела из постороннего превращалось в моё собственное. И уже не только пальцы, но ладони медленно оглаживали онемевшую грудную клетку.

Не могу найти рану.

Указательный палец скользнул в дыру на ткани, пропитанной кровью, и скрёб кожу — целую, невредимую кожу. Под ней ещё теплилась боль.

Должна быть рана... иначе откуда столько крови?

В тишине, абсолютной до звона, холодные пальцы стиснули мои волосы и слегка оттянули, поворачивая лицо к свету.

— Она?

— Да. Молли Отрава дело знает.

Прямой нос с горбинкой, волосы заправлены за уши, серая кожа и круги под глазами — это лицо отложилось где-то на свалке памяти, но я не могла его вспомнить.

Одетый в джинсы и худи вампир сидел рядом со мной на корточках, а за ним стоял другой — высокий, широкоплечный, в безрукавке. Бледное лицо замылено тенями капюшона, зато обнажены мускулистые руки — на сгибе каждой оскалена пасть.

Культ Алиаты.

Оба пришли со стороны станции. Твою мать, ну почему мне так...

— Рабле.

Рука на волосах разжалась, и вампир торопливо попятился, глядя в пространство за мной. Второй, в капюшоне, отступил не так испуганно.

А потом они... просто бросились прочь и свернули за угол.

Шагов я не слышала, но видела аккуратно обошедшие по краю луж древние армейские берцы со шнурками, обмотанными вокруг щиколоток. Опаловая белизна ног с брызгами шероховатостей, особенно заметных при таком освещении — старые шрамы от язвочек. Перекинутая через плечо сумка на длинном ремне, чёрное платье-футболка.

Женщина с плоской грудью и гривой рыжевато-каштановых волос казалась маленькой, даже хрупкой. В линии её тёмных бровей и пронзительном взгляде сквозило что-то неуловимо трагическое, как в старинной маске — она обернулась через плечо и посмотрела на меня.

Я знала это лицо.

Я помнила этот взгляд.

Но её саму как будто впервые видела.

Незнакомка отвернулась и спокойно зашагала вслед за вампирами.

На секунду свет померк, как бывает, если засыпаешь и не сразу можешь разлепить веки. Но я, наверное, вновь потеряла сознание, а когда очнулась, то шлёпнула грязные руки на мрамор и начала медленно отползать от луж.

Тянущее, больное ощущение в диафрагме исчезло — я сорвалась с крючка, судя по обилию крови. Не знаю точно, что это было: ни мисс Келсих, ни Осенев не рассказывали так подробно о заклинаниях, и ничего из услышанного мной на уроках не могло помочь.

Сжав зубы, я кое-как села и привалилась спиной к холодному мрамору — голова кружилась.

Надо уходить, пока они не вернулись.

Наверно, я опять отключилась на секунду-вторую, потому что когда тусклый мир жемчужного мрамора заглянул мне под веки, жилок на шее касались чужие пальцы. Тень от фигуры в капюшоне падала на ноги и пропитанный кровью саван.

— У тебя талант вляпываться в дерьмо.

— Без тебя знаю, — мне пришлось напрячь силы, чтобы огрызнуться.

— Что ты сделала на этот раз? — спросил Эдуард.

Я смотрела на него снизу вверх.

— В интернете за информацию о тебе обещают награду.

— Кто?

— Не знаю, — выродок присел рядом на корточки. — Мне плевать.

— Думаю, — хмыкнула я, разминая пересохшим языком привкус рвоты, — о каком-то Лэйде там тоже спрашивают. Ты сам что сделал?

— Ничего.

Я смотрела в глаза — зелёные глаза его отца, каким удалось мне запомнить этого человека по триптиху фотографий.

— Родители, — бросила я в воздух одно слово, и оно повисло между нами на тонкой паутине понимания.

Первого в жизни.

— Осенев сказал присмотреть за тобой, — в обычно-равнодушной манере проговорил ублюдок. — Чтобы ты нормально добралась до Кварталов.

На этих словах я должна была занервничать, но мне оказалось всё равно. Когда я обнаружила себя живой и невредимой, мне вообще стало плевать на всё.

— Так что бери жопу в зубы и вставай, — раздражённо проронил Эдуард. — Я не собираюсь возиться с тобой всю ночь.

— Твою мать, — я прижала грязную руку к сердцу и поставила на саване очередное пятно, — а я уж испугалась, что мы становимся друзьями.

— У Осенева веские аргументы.

— Когда ты его видел? — шлёпая ладонями по стене, я кое-как умудрилась встать.

— Как только вышел из дома и запер дверь.

— Что именно он велел делать?

Ублюдок обернулся через плечо и раздражённо бросил:

— Браун, ты тупая? То, что я уже сказал: идти в город вместе с тобой.

Тяжело опираясь о стену, я поковыляла вперёд.

Осенев знал, что я ушла с праздника. Ещё бы ему не знать, он же наверняка присматривает за мной с тех пор, как майор рассказал обо мне и Лал. И если верна теория о том, что в прошлом этот старик долго работал с Иллюзионом... Почему он не остановил меня лично? А я? Почему я не подошла к нему и не сказала об этом крючке? Наверно, потому же, почему не сказала Наблюдателю о пробежке за пацаном с остаточной териантропией и прочем.

Им всё равно.

На самом деле, им всем всё равно, и я должна сама учиться разгребать дерьмо в своей жизни.

"Помнишь, где желудок?" — вопрос, который столько лет задавал Осенев, память повторила его хриплым ворчливым тоном. Вопреки тому, что показывают в фильмах, не сердце, а желудок — слабое место вампиров, потому что там хранится выпитая ими кровь. Желудок в частности и вся пищеварительная система в общем.

Всё это время Осенев вдалбливал нам, куда прежде всего надо бить, если придётся иметь дело с вампиром. И если бы только со мной был Эйра...

— Не отставай, — бросил через плечо Эдуард.

— Мне нужен телефон, — чуть слышно произнесла я.

Выродок сунул руку в карман джинс и вытащил старенький мобильник.

— Последние дни сеть периодически пропадает, — произнёс он. — Наверху есть кофейня со стационарным, так что тащи свою задницу.

Подъём по ступеням дался тяжелее всего, но потоки свежего воздуха, сочащегося вниз, слегка оживили меня — впрочем не настолько, чтобы я смогла в одиночку открыть стеклянные двери. Выродку пришлось их слегка придержать.

Ну, вот мы и прибыли.

Над головой зелёным карнизом качались длинные ветви и листья: крышу спуска в подземку исполнили в виде ступеней-террас и засадили сочно-зелёными растениями.

Я осмотрелась.

Ближайшие здания Нового Центра напоминали скрученные в спирали башенки белых тарелок, меж которых поместили тонкую прослойку зеркального стекла, а кое-где на краю, как остатки недоеденных брокколи — полосы бурно разросшихся растений. Зелень жадно поглотила все выделенные ей островки, газоны и терраски, но от тротуаров, дорог и лестниц её регулярно отрезали строгие садовые ножницы, поэтому буйство её было мнимым. Фонари напоминали нанизанные на стальную ось сферы мягкого света, а на той стороне улицы за висячими садами и фонтанами сквера в небо впивалась игла вытянутой пирамиды зеркала, в которой город мог любоваться своим отражением. Новый Центр обступал со всех сторон и благодаря мягким волнообразным линиям и минимуму острых углов производил впечатление слегка нереального, но уютного места. Вечерние пробки рассосались — широкое русло дороги наполняла ровная река автомобилей и выхлопных газов. Табло наружной рекламы, размещённые преимущественно над проезжей частью на трубообразных пешеходных коридорах, мягко сменяли один слайд за другим. Подошву Нового Центра нафаршировали обычной начинкой: террариумы магазинов и кафетериев, в которых и вокруг которых кипела жизнь. Некоторые прохожие озадаченно подходили ко входу метрополитена, испуганно косились на меня, но не решались спускаться и отходили к дороге, надеясь поймать зелёную машину такси.

— Не отставай, — ладонь выродка грубо хлопнула меня по лопатке.

Как в старые добрые времена.

16.

Линзы я выбросила в мусорный бак и ещё раз вымыла руки, стараясь не тревожить порез на ладони. Испачканная кровью повязка была аккуратно сложена на краю раковины, потому что бинтом я собиралась ещё воспользоваться. Кроме меня в туалете осталась женщина лет сорока — отодвинувшись как можно дальше, она манерно подводила губы тонким стержнем помады. Пронзительный свет люминесцентных ламп жирнил морщины её отражению, отчего она напоминала старуху.

Впрочем, у меня видок не лучше.

Или нет, лучше того, с каким я зашла в туалет, провожаемая любопытными взглядами. Тогда моё платье напоминало холст абстрактной мазни, а теперь покрыто мокрыми пятнами — с этой синтетической ткани хорошо смывалась кровь, поэтому я плюнула на приличия, разделась и отстирала его над умывальником. Надо было видеть лица посетительниц, когда они обнаруживали в туалете меня, одетую в нижнее бельё, гольфы и грязные мокасины.

Енот-полоскун нынче не тот.

Удивительно, что никто до сих пор не вызвал полицию. Вот что значит город: здесь всем на всех плевать.

Без светлых линз глаза выглядели не так пугающе, но косметика осталась на месте даже после того, как я осторожно стёрла с щёк мазки пыли и рвоты. Странно, я ощущала себя...

... победителем?

Мокрыми пальцами я кое-как причесала волосы.

Я молодец.

Руки била крупная дрожь.

Всё будет хорошо.

Скоро я вернусь в приют к сестре и ребятам, мы соберём остатки еды с праздничных столов и пойдём домой играть в настолку. Я надену джинсы, пайту с карикатурными гоблинами, собью торшер, включу Slayer, и всё будет хорошо.

Отражение смотрело на меня злым, почти ненавидящим взглядом.

Нет, не будет. Потому что ты нарушила обещание и вышла в город. А теперь Культ Алиаты ищет тебя — и они знают, что ты за пределами приюта.

Но для упрёков слишком поздно.

Порез на ладони успел закрыться — как-то быстро. Наверное.

Обмотав руку бинтом, я вернулась в зал.

Кофейня "Эллас" напоминала перевёрнутый мир: в противовес матово-чёрному полу высокий потолок стал чем-то вроде гигантского экрана, показывающего ночной город с высоты птичьего полёта: сталактиты-высотки, реки автомобилей, мигание светофоров и рекламных экранов. Ведущую ноту в оформлении играли тёмные тона, и полумрак разгоняли расставленные на столиках светильники в виде группы трёх первых в городе высотных зданий: Пик Торгисса, офис компании "Александра" и похожий на зиккурат торгово-развлекательный комплекс "Непентес". Также имели подсветку витрины с выпечкой и пространство за стойкой, где висел прейскурант и о чём-то тихо переговаривались баристы.

Я подошла к ним спросить, есть ли здесь обещанный выродком телефон.

— Мне надо позвонить отцу, чтобы он забрал меня, — вот как я солгала, и мой видок сделал ложь ещё достоверней.

Если всё будет так продолжаться, с папой и мамой я скоро встречусь на том свете.

Интересно, они узнают меня? И буду ли я им нужна?

Вряд ли.

Один из мужчин, набриолиненый, с аккуратно завитыми усиками, пустил меня в комнатку за витриной, где на стене серого кирпича висел стационарный телефон и полка с толстенным справочником. Мне даже пришлось сунуть в этот справочник нос и убедиться, что я правильно помню телефон срочной службы Псов Иллюзиона.

Занято.

Выждав минут пять, я попыталась ещё раз, но с тем же результатом.

Да что стряслось в городе?!

Пошуршав серыми страницами, я отыскала номера Киндервуда. Обещание майору нарушено, и лучшее, что я могу сделать — тихо вернуться в приют, не нагребя ещё одну кучу проблем. Осенев знает, что я сбежала, поэтому надо попросить его к телефону и сказать, чтоб забрал меня отсюда. У него вроде как есть машина, и с ним безопасней, чем в одиночку.

Трубка молчала.

И ни одна комбинация цифр: приёмная, бухгалтерия, администрация — не отозвалась долгожданными гудками.

Странно.

Покопавшись в сумочке-тсантсе, я вытащила спичечный коробок "Ночного оплота" и набрала отпечатанный на нём номер. Ответил незнакомый мужской голос, но я вытребовала позвать Джека немедленно.

Лаоре узнал меня сразу после приветствий.

— Разве тебе не должны... — сделав паузу, бармен вытащил изо рта сигару и заговорил внятней, — прямо сейчас вручать корону упырицы выпускного бала?

— Должны, — я ощупывала солнечное сплетение, где под дырой в саване наливался кровью огромный синяк. — Слушай, ты же общаешься с Псами, да?

— Во что ты вляпалась?

— Не могу к ним дозвониться. Ты знаешь какой-то их... внутренний телефон?

— Могу сказать только номер пункта анонимной помощи, который находится в квартале от меня, Кейни, — ответил Джек. — Ты же понимаешь. Но скажи, где ты находишься, и я передам.

— Новый Центр, улица Градостроителей.

— Она тянется через весь район до реки. Конкретней?

— Сейчас — в кофейне "Эллас", но я не собираюсь здесь оставаться.

— Зря...

— Слишком близко к станции метро, — призналась я. — Ты слыхал, что Красную ветку опять закрыли?

— Ага, клиенты пожаловались.

Я устало потёрла переносицу.

— Джек, скажи им, что я пойду по восточной стороне улицы... белый саван, длинные светлые волосы с парой чёрных прядей... как Шери Мун в клипе Роба Зомби. Меня ни с кем не спутаешь.

— Отчего же, с актрисой из фильма ужасов — вполне, — пошутил бармен.

Привалившись к стене, я уставилась в одну точку.

— Скажи, чтобы прислали Наблюдателя. Не щенка. А Наблюдателя, который шарит... знаешь, — я неопределённо повела рукой, словно он мог меня видеть, — в магии или вампирах.

Пауза.

— Я же говорил тебе, — проворчал Лаоре, — что вляпаешься, если будешь совать нос, куда не следует.

— Ты не поверишь, но в этот раз я не сделала ничего.

— Значит, в предыдущий.

— Который был до моего рождения? Культ Алиа...

— Молчи!!! — рявкнул бармен.

— Дже...

— Ты знаешь, что его больше нет, — взяв себя в руки, продолжал бармен. — После них остался молодняк, который не входил в ядро — да, о таком я слыхал. Слыхал и о том, что выпендрёжники набивают себе алиатину пасть на руках. Но самого культа нет, иначе бы ты со мной уже не разговаривала. Я помню, что было, когда Алиата бесчинствовала в городе. То, что происходит сейчас — цветочки.

— Джек, ты попросишь прислать кого-то?

— Разумеется. Знаешь, ты так похожа на...

Пауза.

— Кого?

— ... забыл. Была девочка... — неопределённо отозвался Лаоре, явно ляпнув лишнее. — Ну, в одном старом фильме... Ладно. Ты назвалась собакам настоящим именем? Как оно там... Лейла или Лорелей?

— Лэй. Просто Лэй.

И она давно сдохла.

— Ладно, буду звонить Псам, а ты, Кейни, гляди в оба и не делай глупостей. И... — Джек сделал паузу для затяжки. — И если увидишь у кого-то алиатину пасть на руках — лучше не связывайся с ним. До встречи.

Повесив трубку, я около минуты смотрела на телефон.

Поведение Джека вызывало много вопросов.

Но об этом я подумаю после. Сейчас главное — остаться живой.

Вернувшись в общий зал, я уселась на мягкий диванчик подальше от прохода — передо мной остывала чашка лонг блэк, рядом сиротливо дожидался стакан воды и абрикосовое пирожное. Когда мы зашли в кофейню, я заказала первое, что пришло на ум, и, честно говоря, после расставания с ужином в подземке это первый по-настоящему правильный шаг к выживанию.

Я взяла в руки бумажный стикер с сахаром и, постучав по нему, оторвала край. Окон в "Эллас" не прорубили, и напротив меня у стены, имитирующей грубую кирпичную кладку, сидел Эдуард. На его лицо бросал тень капюшона светильник, сдвинутый к дальнему краю стола. Ублюдок явно хотел остаться неузнанным.

Если Осенев сказал ему помогать мне, то, пожалуй, и "спасибо" говорить не стоит.

Кофе и еда исчезли настолько быстро, что через минуту я осознала себя стоящей у витрины и заказывающей ещё один лонг блэк, сэндвичи с сыром, а потом эспрессо с бренди и какую-то залитую глазурью ерунду. Саноте приучила меня всегда брать с собой деньги и хранить некоторую сумму в карманах любимых курток, рюкзаков — в общем, всего, что я тащу с собой в Кварталы. И теперь я выскребала из тсантсы все бумажки и монетки кроме жетонов метро и ночного гроша, подаренного майором.

Чувство сытости успокаивало. А мне надо всё хорошенько обдумать.

Что бы каждый взрослый ни втирал мне, я точно знаю: меня ищут вампиры. Разговор тех двоих в метрополитене едва ли можно трактовать иначе, а Молли Отрава, вероятнее всего — ведьма, которая вытянула меня из приюта заклинанием, чтобы кровопьющим стало проще искать. Они и нашли, но подбирать не стали из-за той женщины. Уж не знаю, что в ней такого пугающего — человек как человек, по моим ощущениям. Странный, конечно, человек и...

Может, она Наблюдатель?

Но если бы вампиры испугались её только поэтому — то есть, если бы в ней было нечто идентифицирующее её как Пса, я бы почувствовала это вместе с вампирами. Однако я не почувствовала ничего, а она просто прошла мимо.

Лал следила за мной на заброшенном мосту, а после Блад Амур слишком хорошо знала, где надо искать. А может, и не после Блад Амур, но на кладбище её бы наверняка почувствовал Боско — пёс Иллюзиона, как-никак.

Хотя кто-то же осушил бедняжку Энн Форшоу?

Я почесала место укуса.

Очень долго я отмахивалась от мысли, но эта кровопьющая сука явно что-то сделала со мной или, по крайней мере, попыталась. Потому что простой укус вампира, что бы там ни показывали в фильмах ужаса — это рана и не более.

А что более? Что именно со мной не так, чтобы поднимать панику?

Пока ничего, но...

Я впилась зубами в сэндвич и тоскливо вспомнила те, которыми меня угощал майор в пап-е.

Интересно, эти двое из метро — они с Лал в одной упряжке? Зачем я понадобилась им? А Киара? Ведь тогда в "Ночном оплоте" предупреждение Джека касалось нас обеих. Однако Киара никогда не ходит в город одна — это железобетонное правило Саноте вдолбила ей в голову лучше, чем мне. В принципе, оно действует для всех ребят приюта: никогда не покидать Киндервуд компанией меньше трёх человек. Мы с сестрой ходили вдвоём, но мы-то из Круга Поединков, а он, собственно, и устанавливает такие законы.

Значит, дело в том, что я засветилась на улице одна и продолжаю заниматься этим с регулярным упорством. Поэтому Осенев сказал ублюдку составить мне компанию? Потому что он подвернулся под руку или потому что сумел отогнать Лал? То есть, Осенев знает о...

О чём?

Подняв взгляд, я уставилась на Эдуарда.

Раньше мне не приходило в голову из-за того, что я была под впечатлением от его способностей, но... Способности териантропа — это одно. Вампиры — другое.

Абсолютно другое.

То, что ублюдок смог воздействовать на териантропию одного из рыжих, вовсе не означает, что он может ментально тягаться с вампиром: разная природа инаковости. А на что способна Лал в рукопашной я убедилась на собственной шкуре — куда там выродку с его черепашьей скоростью.

Дура ты, Кейни-Лэй Браун.

Если бы я меньше отмахивалась грязными носками от выданной за аксиому гипотезы, что ублюдок меня спас, если бы уверенней смотрела в лицо своим страхам и лучше их анализировала, то поняла бы гораздо раньше.

Это и, вероятно, кое-что ещё.

— Как ты можешь столько лопать после случившегося? — негромко поинтересовался выродок, когда я отставила в сторону пустые тарелки и придвинула ближе карахильо в небольшом стеклянном стакане.

— Скажи, — я продолжила рассматривать его лицо за вуалью теней, — в ту ночь — ты действительно спас меня?

С тем же успехом я могла намалевать его яйца на заборе и вопрошать у них, облачившись в пурпурную тогу и лавровый венок.

Но, в общем-то, я и так знаю ответ.

— Ты бы не сумел, — продолжала я. — Тебе с ней не тягаться.

Мать его, почему я не подумала об этом раньше?

Выродок промолчал.

Врезать бы ему.

— Мы нашли тебя во дворах. Ким перевязала укус. Тебя перенесли в пап, — раздражённо и очень тихо отозвался Эдуард. — Это всё, что тебе нужно знать.

— Тогда зачем вы мне лгали?

Выродок промолчал, но этим ответом я не очень-то интересовалась: с шеи моей сняли одну петлю, но тут же надели другую.

После того, как Лал отпустила меня, я видела фигуру в капюшоне и была уверена, что то — ублюдок. Но если не он, то кто? Вампир с татуировками Алиаты на мускулистых руках или, может, патрульный Наблюдатель, погнавшийся за вампиршей и оставивший меня во дворе?

Или странная женщина со станции? Ведь при виде неё те двое бросились наутёк.

Я задумчиво подпёрла голову рукой.

Могла ли она тоже быть там? А на набережной у заброшенного моста? Её глаза и лицо — когда я смотрю на них, они кажутся такими... не знаю. Словно я где-то уже их видела. Может быть, в городе? Мы ехали в одном вагоне метро? Я иногда таращусь на людей от нечего делать и...

Точно.

Я подавилась кофе.

Этот, с горбатым носом. Мы с Киарой видели его в ночь поединка с выродком, он ещё постоянно на нас пялился. Значит, они следили за нами уже тогда.

Когда это началось?

С чего это началось?

"Родители" — я вспомнила мною же произнесённое слово. Если это не родители, то я даже не знаю, какого чёрта вампирам от меня понадобилось. Джек прав: не я заварила эту кашу, но делаю всё, чтобы в неё вляпаться по уши. У меня нет ни одного ключа к происходящему — но у Наблюдателей есть. Так почему бы просто не отпустить эту дрянь на их попечение?

Почему?

Да потому что "Никто вместо тебя" — эту фразу можно повесить над въездом в приют, хотя "Оставь надежду, всяк сюда входящий" тоже подходит. Сколько раз после смерти Холдер мы с Киарой слышали эти слова от Крыс, учителей и прочих? Никто не будет за тебя стирать, убирать, готовить, следить за здоровьем и лечить мелкие простуды. У тебя проблема? Сама придумай решение. Хочешь что-то купить? Получи стипендию, заработай или укради деньги, но никто никогда не сделает что-то за тебя или для тебя. Дыру в крыше, чёрт бы её подрал, тоже никто не заделал, пока мы сами за неё не взялись.

Поэтому как я могу...

Краем глаза я уловила движение и подняла взгляд в тот момент, когда смуглая девочка, подхватив длинную юбку, изящно опустилась на диванчик рядом с выродком.

— Вы не против? — с заметным акцентом спросила она.

Карточный домик мыслей рассыпался.

Я насторожилась.

Карие глаза незнакомки глядели на меня с напряжённостью. Волосы, тёмные, вьющиеся, рассыпались по округлым плечам, а запястья тонули в браслетах и фенечках. На первый взгляд она казалась типичной представительницей Культа Лунных Сестёр, каких я привыкла видеть в Кварталах. На второй становилось ясно, что кроем и сложной вышивкой лифа её платье не похоже на брендовый шмот, который продают в торговых центрах. И сама она при ближайшем рассмотрении выглядит нездешней: в её лице и пропорциях много жизни и очень, очень мало костлявой городской усталости. Тёплое, солнечное — скорее всего, она приехала с южного полушария или одной из этих околоэкваториальных стран. Яркая бижутерия, какую можно, обладая вкусом и терпением, купить в торговых рядах Кварталов, позволяла ей выглядеть обычной горожанкой.

Или, по крайней мере, обычным териантропом.

— Что ты здесь делаешь? — недовольно произнёс выродок, отложив телефон.

— Ты не смог приехать ко мне, значит, я приеду к тебе, — девочка одарила его нежной, почти материнской улыбкой.

Рост у неё небольшой, но мы вполне можем оказаться одногодками.

— Зря.

— Я действительно не помешала? — она окинула меня ревнивым взглядом. Что-то знакомое сквозило в её круглом личике.

— Это не она, успокойся, — произнёс ублюдок. — Остальные знают, что ты здесь?

Не она — кто? Не Мэж?

— Почти, — ответила девушка и радушно улыбнулась мне. — Мы можем познакомиться?

Она сказала это с такой простотой, что я пожала плечами и ответила:

— Кейни Браун.

Хотя в моём положении, наверно, не следует кричать своё имя перед каждым оборотнем.

— О-о, — её глаза расширились и она слегка подалась вперёд. — Правда? Ты та самая Кейни?

— Что значит "та самая"? — я хмуро посмотрела на выродка. Тот ответил спокойным взглядом и промолчал.

— Извини, — продолжила девушка и протянула руку через столик. — Я Тереза Эмигди Норонья. Зови меня Тео.

Кожа её пальцев, по-детски недлинных, оказалась слегка загрубелой, с характерными мозольками от ручного труда или хобби. Ногти острижено коротко и аккуратно.

— Я тебя немного другой представляла, — Тео подпёрла голову кулачками и уставилась на меня с простодушным любопытством. Хорошенькая без косметики, но под обаянием и непосредственностью проскакивает что-то от умудрённой годами женщины.

Что-то в глазах.

— Откуда ты меня знаешь? — спросила я в лоб.

— Ну-у, мне всегда было интересно, как живёт Э-э... Эдуардо там, вот я его и расспрашивала, — Тео неопределённо качнула головой. — Ну а с тобой у него самые странные отношения, поэтому я расспрашивала и о тебе тоже.

— У нас нет отношений, мы ненавидим друг друга.

Ах, стойте, я знаю ...

— Ненависть — тоже отношения, — девушка пожала плечами. — Скажи, а ты действительно так хорошо дерёшься? То есть, все эти синяки, с которыми он, — из её правого кулачка, подпирающего подбородок, выглянул большой палец и указал на выродка, — приходит к нам, ему действительно поставила ты?

Медленно, как башню танка, я повернула голову к ублюдку, надеясь разнести его на куски при помощи взгляда.

— Эдуард, я тебе сейчас яйца в печень вобью. Какого чёрта ты треплешься обо мне где попало?

— Ты, — равнодушно ответил выродок, — одна из самых скучных тем для разговора, но, в любом случае, кто мне запретит?

— Я.

— Ты никог...

— Хватит!!! — ладонь Терезы властно хлопнула меж нами по столу, и эта маленькая девушка преобразилась в сердитую мать, какой иногда выглядели воспитательницы младших групп в приюте.

Или нет, тут другое: она привыкла, что ей подчиняются.

— Теа, — устало выдохнул Эдуард, — я сто раз говорил насчёт этих замашек. Ты больше не дома.

— Я дома, и я веду себя так, как считаю нужным, — жёстко отрезала девушка, утратив тёплое радушие юга. — Вы оба не будете ссориться в моём присутствии.

Я фыркнула — вздрогнув, Теа посмотрела на меня и как будто очнулась.

— Ну да, — миролюбиво приподняла она ладони, — тебе я приказывать не могу.

— Иногда я просыпаюсь в холодном поту при мысли, что вместо тебя могла быть другая, — спокойно произнёс выродок.

— Иногда я смотрю на тебя и думаю, что видала похуже, — покосилась на него Тереза. — А мне от тебя ещё детей рожать.

Происходящее напоминало перепалку вроде тех, что в детстве мы наблюдали у бабушки и дедушки Холдер, когда они припоминали друг другу прошлое и подтрунивали над общими болячками.

Подперев голову руками, я уставилась на Тео и не смогла не вклинить свои пять копеек:

— Знаешь, худшую кандидатуру надо ещё поискать.

— Да ладно, — девушка небрежно пожала плечами. — Он может помыть посуду и приготовить поесть, хоть одного не страшно оставить. Вот ты бы только знала, — она помассировала висок, — как с этим упрямцем бывает сложно.

Я смотрела на неё и ждала.

Опомнившись, Тереза во все глаза уставилась на меня, затем выдала: "А!" и указала в мою сторону пальцем.

Первая от смеха захрюкала я — Тео согнулась следом, и несколько минут мы всхлипывали каждая на своей половине стола.

— ... ох, — она вытерла слёзы, — я забыла, что в прошлый раз он сбросил тебя с моста. Знаешь, дома... там, где я родилась, ты бы пользовалась большим уважением.

— Из-за полётов?

Мы опять расхохотались.

Но у меня это нервное, я просто не могу сдержать смех.

— ... нет-нет, — прокашлявшись, пояснила Тереза. — Просто там, в другом полушарии, всё иначе... То есть, у нас было иначе. Знаешь, я столько о тебе слышала, что, наверное, будет честно о себе рассказать. Я выросла в поселении териантропов: несколько матрилинейных родов, женщины тянули домашнее хозяйство, но обязанность защищать принадлежала мужчинам. Ну, — пожала она плечами, — рожать мужчины не могут, а так от них хоть какая-то польза.

Осенев рассказывал про общины такого типа, но из частных примеров приводил только вервольфов, у которых всё строилось на иерархии стаи.

Теа, судя по всему, принадлежит к числу кошек.

— А в городе, — задумчиво продолжала она, глядя в пустоту, — всё наоборот: там управляли мужчины, и, если нам надо было что-то у них купить, иногда приходилось... непросто. Впрочем, я редко туда приезжала. Чаще всего матриархи и кто-то из их братьев, чтобы нести покупки.

— Как ты оказалась здесь?

Тереза посмотрела мне в глаза — меж тёмных бровей у неё залегла складка. Я знала эту складку по лицам других ребят из приюта. И догадывалась, историю какого типа сейчас услышу. Могла бы, может, не спрашивать из приличия, но всё равно спросила.

— Однажды общины не стало, — Тео пожала плечами. — А те, кто выжил, разбрелись в поисках нового дома. Я решила, что мы попытаем счастья здесь. Вот и всё.

— Значит, кроме тебя в роду...

— Женщин больше нет, — кивнула она. — Остались я, младшие братья матери и мой отец.

Чёрт, так вот кого она напоминает.

— Тибо и Тьенну?

— Да. Кимми говорила, что ты с ними знакома.

— Не со всеми в человеческой форме, но да.

Теа улыбнулась. Что-то в ней было от Сьюзен — странное тепло, которое подобно углям она вынесла из очага потерянной семьи. То, от которого у меня остались только воспоминания в картонной коробке.

— И как тебе Роман-Сити?

— Мигрень, — призналась Тереза, — мигрень, рвота и акклиматизация — это все мои воспоминания за первые полгода. Холод, шум, выхлопные газы и... такая свобода. То есть, здесь мне, конечно, пришлось учить новый язык и ходить в школу — ох, я ненавижу ваши школы — но зато если я хочу куда-то пойти, мне не нужно сопровождение мужчины. Абсолютно. А там, — она слегка прикрыла глаза, — попробуй только покажись одна в городе... Здешние магазины забиты вещами, которые вначале казались мне лишними. Много одежды, украшений, книг, музыки... В любом случае, у меня не было выбора, что бы это ни значило.

Наши взгляды встретились.

— А ты? — спросила Тео. — Кимми говорила, что у тебя есть сестра, и ваших родителей тоже убили.

— Нам было пять лет, — я не видела смысла отнекиваться. — Но я ничего не помню. Все мои воспоминания связаны с приютом, а более поздние — с...

Меня оборвала негромкая мелодия — лицо Терезы приняло озадаченное выражение, и Эдуард подсказал:

— Телефон.

— А, сеть заработала, — Тео порылась в вышитой сумочке через плечо и достала аккуратный смартфон.

Музыка смолкла.

— И опять пропала, — задумчиво пробормотала девушка, мягко касаясь пальчиками сенсорного экрана, а затем подняла взгляд на меня.

— Тебе нравится All About Eve?

— Никогда не слышала, — призналась я.

— Их одноименный альбом — моя первая покупка после приезда сюда, — ответила Тереза. — Мне тогда и слушать их было не на чем, но в магазинчике за мотелем началась распродажа всякого хлама, продавщица включила компакт-диск, и я подумала, что надо хотя бы раз в жизни купить что-то кроме жизненно важных вещей.

— Я смотрю, вы подружились, — подал голос выродок.

Мы с Тео удивлённо взглянули сначала на него, потом друг на друга.

А он...

Да, что-то я разболталась.

Это всё нервы и... нервы.

Осторожно вытерев рот салфеткой, я скомкала её и бросила на испачканную глазурью тарелку.

Пора уходить.

Тереза прильнула к Эдуарду и положила голову ему на плечо, в ответ он прижался к ней щекой — их бледная и смуглая кожа являла собой разительный контраст.

— Сам знаешь, что она не чужая для нас, — шепнула девушка и посмотрела мне в глаза. — Кейни, ты когда-нибудь слышала про l'ot-te-nnuaie?

Вместо ответа я отрицательно покачала головой и выбралась из-за стола.

— Я говорила, что у меня в общине ты бы пользовалась уважением, — продолжила она. — Это потому, что ты умеешь за себя постоять.

Я заметила символ Лунных Сестёр среди висящих у неё на шее кристаллов.

— Когда проснёшься, приходи к нам, мы будем рады тебя видеть, — неопределённо закончила Тео. — И, в любом случае, я живу в том же доме, что Кимми и Патриция, так что в следующий раз не забудьте позвать меня в гости.

Выпрямившись, она привстала и протянула руку на прощанье.

— Тогда до встречи, — просто ответила я, сжимая тепло её крепкой ладони.

Тереза улыбнулась.

— До встречи, Лотти. Рада была познакомиться с тобой.

17.

Ночь стала ещё холоднее — вот и всё, что произошло за истекшие полчаса.

Влажные пятна на платье промёрзли как северный океан, и от липкого их касания по коже пробегала волна мурашек. Обняв себя, я запрокинула голову и оглядела здания Нового Центра. Вот бы представить, что я сейчас — турист в каком-нибудь городе на поверхности Мирны, и нет никаких вампиров, никаких загадок, смертей, и можно спокойно гулять по улицам.

Но это неправда.

Даже столь необычный, это всё ещё Роман-Сити, а фантастические здания — банальные офисы, бизнес-центры, моллы и не более.

Итак, я обещала быть на восточной стороне Градостроителей. Надеюсь, кто-нибудь из Псов найдёт меня раньше, чем я дойду до реки.

Время близилось к полуночи, но прохожих меньше не становилось. Часть из них — вампиры, у которых начался рабочий день, часть — обычные люди или териантропы, которые просто наслаждались субботней ночью. Конечно, здесь не царил такой ажиотаж, как в светлое время, но всё-таки я ощущала себя в безопасности, словно эта разреженная толпа могла меня защитить. Где-то под мышцами на костях, особенно в районе суставов, налипла слабость — последствия недавней кровопотери. Пока я сидела в кофейне, она не ощущалась, но теперь чётко дала о себе знать.

Надеюсь, самое дерьмовое уже позади.

Обняв себя, чтоб хоть как-то согреться, я брела по тротуару и глазела на витрины сверкающих, но пустых бутиков, по которым важно прохаживались выхоленные продавщицы. За окнами кафетериев общались люди, кое-где люди скучали в огромных аквариумах, работая живыми манекенами для одежды. Иногда за стеклом сотни больших и маленьких экранчиков демонстрировали разрешение, цветопередачу и ещё какую-то ерунду, за которую их стоило бы ценить. А порой были просто стены, двери или небольшие лужайки перед парадными входами с лестницами, изогнуными в протуберанец.

Стоя в приюте у ограды я всегда видела этот район — его невозможно не видеть, это как друза кристаллов на теле города. Очертания многих высоток навсегда врезались в память, но изнутри Новый Центр казался чужим и невыносимо скучным. Больше всего на свете я хотела зажмурить глаза и открыть их в приюте возле праздничных столов, которые уже наверняка опустошают ребята из младших групп. И чтобы сестра, Джо, Майк и Ник были рядом.

Но я сама виновата, что они далеко.

Здания тянули в небо спины причудливых синусоид и векторов, казались монолитными кусками однородного материала или, наоборот, геометрически выверенной мозаикой. Под их сенью шумели оазисы, били в воздух гейзеры и спускались каскадом по строгой геометрии форм потоки воды. Как это не похоже на Кварталы с их архитектурно-вычурными домами, брущатками и скверами, где растениям дано чуть больше свободы.

До ушей донёсся хлопок, похожий на далёкий взрыв фейерверка. Не знаю, что сегодня за праздник, но над Виреей любят запускать салюты — из-за ограды они напоминают разноцветные закорючки, сотни раз отразившиеся в зеркалах и окнах города.

Холопок.

... нет, что-то не так.

Звуки нарастали по мере приближения, и становилось ясно, что это вовсе не отголоски празднества. Ещё не смолкало эхо предыдущего, когда раздавался следующий — череда взрывов катилась с запада на восток с неумолимостью домино. И когда я обернулась, улицу Градостроителей сотряс многогласно повторяемый рокот. Смяв барабанные перепонки, он понёсся по крышам подпрыгивающей лавиной.

Я выругалась вслух, но голоса не услышала.

Следующий взрыв встряхнул фундамент домов, ударил в кости стоп, голову и мысли. Содрогнулось всё пространство, включая воздух, и опрокинуло меня наземь в судорожные объятья моих собственных рук. Люди попадали на асфальт и прикрывали головы ладонями, сумками, пакетами — всем, что было с собой. Взрывная волна или её подобие с воем раненого животного тащила по улице клубы пыли и странной маслянистой вони, тяжело оседающей в глотке. Она подбросила волосы и одежды, с отчаянным шелестом как ладонь гиганта прижала зелень к земле, задрав листья блеклой стороной наружу. Человеческие вопли утонули в её гуле — с ним она устремилась на север и растаяла далеко-далеко над Эрной.

Лёжа на тротуаре, я мучительно кашляла и хваталась за горло — шлейф тяжёлого запаха лип к слизистой подобно плёнке.

Чертовски хотелось пить.

Кто-то испуганно завопил. Сквозь слёзы я видела, как человеческие лица одно за другим обращаются к югу — там повисла волна угольно-чёрного тумана, поглотившего Новый Центр вместе с заградительными огнями самых высоких зданий. Словно...

Словно само небо упало на город.

Медленно и неумолимо туман полз вперёд, наваливаясь сначала на верхушки домов, а затем поглощая их фундамент. Когда клубы его достигали следующего фонаря, предыдущий угасал во мгле истаявшей спичкой.

Oh, no, I see a darkness.

Улицу затопила тишина, покрытая рябью человеческих голосов — люди ещё смотрели и осознавали масштабность происходящего. А потом на тысячи барабанных перепонок обрушился рёв системы оповещения. Во всё небо от горизонта до горизонта на крышах зданий сирены вторили друг другу надрывом механических глоток.

"Внимание! Говорит служба защиты населения Нового Центра! — строгий голос женщины-диспетчера рокотал подобно голосу воспитательницы над толпой перепуганной ребятни. — По периметру Бредер-авеню, Перег и Лонн, Карвиз и Ле-Лиан произошла психогенная катастрофа с выбросом неизвестных веществ! Гражданам, находящимся..."

Сдерживая кашель, я поднялась на ноги и вжалась в ближайший фонарный столб: улицу объяла паника.

"... оставаться в зданиях, загерметизировать окна и двери. Гражданам улиц..."

Люди неслись с топотом стада, обдавали ощущением мощи объятых ужасом тел, толкались, падали и помогали друг другу встать. Редкие полисмены и люди в форме охранников той или иной фирмы пытались хоть как-то контролировать движение.

"... немедленно покинуть помещения и двигаться через мосты в Северный район. Всем, кто находится в радиусе менее трёхсот метров от чёрного облака, закрыть дыхательные пути влажной тканью. На табло отображаются схемы маршрутов эвакуации. Повторяю..."

Наводнившаяся было река автомобилей заглохла после дребезга столкновений на перекрёстке — водители выскакивали из салонов и создавали живые ручейки среди металлических черепах. Некоторые люди забирались на крыши и капоты машин, снимая происходящее на телефон.

Поверить не могу, что это одна и та же ночь.

Этого не может быть с моим городом.

Только не с ним!

Глаза слезились. Присев на корточки, я вытащила из тсантсы перочинный нож и отрезала кусок рукава для маски. Её следовало намочить в одном из фонтанов, которые облепили люди и торопливо макали в воду шарфы, платки и футболки.

— Джек, — процедила я, путаясь в волосах, и затянула узел на затылке, — ты же сказал, что Культа Алиаты больше нет, тогда что это за дерьмо?!

Странно, однако в кипящей вокруг суете я сумела уловить движение и запрокинула голову — на фонарном столбе, к которому я прижималась, сидел ворон. Клюв его то и дело раскрывался, но карканье сминалось рёвом сирены.

Только не говорите, что...

Чужая рука судорожно вцепилась мне в волосы и с силой вбила лбом в шероховатый металл — раз, второй, третий. Тёплая кровь защекотала глазницу, и чужие пальцы потянули назад.

Если выживу, отрежу лохмы к чёртовой матери.

Горбоносый, вероятно, и был тем, кого звали Рабле. Его и меня разделяла мантия цветастых пятен, но холодный кулак прошёл эту завесу и ударил в грудную клетку — туда, где темнел синяк.

Боль вышибла меня прочь из тела.

18.

Под боком у Лилы посапывал чёрный клубочек шерсти — мы втроём лежали в тёплом гнезде одеял между родителями. Сестра дремала, а я сонно рассматривала игру теней на потолке. В поле моего зрения папина рука сжимала мамину руку.

Странно, я никогда не видела на их пальцах обручальных колец.

У папы свезена кожа на костяшках. Ладони мамы пахнут лекарством, а указательный палец обмотан полупрозрачной полоской пластыря.

Запястья.

Мамины запястья тонкие, с прозрачными, акварелью прочерченными венами. Но чуть бледнее кожи точечные следы на сгибах рук. Много, очень много следов-укусов. Их сложно заметить при свете солнца.

Она лениво перебирала папины пальцы — нет, он пожимал её.

Нет, это я стискивала в руке хрупкую руку упирающейся девочки. Её рыже-каштановые кудри выбились из причёски и падали на кружевной воротник.

— НЕ НАДО, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ НАДО!!! — она ревела во всю силу лёгких и глядела на меня тёмными глазами, запавшими под надломом бровей.

Нет, это мою руку сжимал кто-то много выше меня — ладонь тонула в чаше его ладони. Он поднял меня в воздух и подбросил.

— ...совсем не узнаёшь?

Я глядела в его серые глаза и равнодушно молчала. Позади тянулась цепь горных вершин.

Он подбросил меня ещё раз, но поймала женщина в полутёмной гостиной — посадила меня на сгиб руки, покрытый шрамами от язвочек, и понесла прочь.

Я обняла её за шею и обернулась.

Рыже-каштановые кудри колебались на сквозняке, круглый живот поздних сроков беременности обтянут серым платьем, у горла брошь с опалом, голова откинута назад.

Женщина покачивалась в петле, не доставая босыми ногами до пола.

2013-2017

Конец второго квартала.

◄ Вернуться в первый квартал.

Вернуться в начало книги или перейти к главе:

1.

11.

2.

12.

3.

13.

4.

14.

5.

15.

6.

16.

7.

17.

8.

18.

9.

10.

*1 "распусти волосы, чтобы остановить мумию" — отсылка к фильму "Мумия" ("The Mummy"), созданному в 1959 году Hammer Films и режиссёром Теренсом Фишером.

*2 "Невесты Дракулы" ("The Brides of Dracula") — кинолента Hammer Films и режиссёра Теренса Фишера, снятая в 1960-м году.

*3 Патриция цитирует главную героиню фильма "Эльвира: Повелительница тьмы" ("Elvira: Mistress of the Dark") Джеймса Синьорелли, в оригинале диалог звучит так:

"— Hey, baby, I got something to show you.

— Sorry, left my magnifying glass at home".

*4 "Кабинет доктора Калигари" ("Das Cabinet des Dr. Caligari") — кинолента Роберта Вине, снятая в 1920-м году; образы этого фильма использовал музыкант Роб Зомби в клипе "Living Dead Girl" (1999 г.).

*5 Кимберли имеет в виду фильм "Живая мёртвая девушка" ("La morte vivante"), снятый режиссёром Жаном Ролленом в 1982-м году.

*6 "What the fuck is wrong with you?" — строчка из одноименной песни группы Combichrist.

*7 "Дракула — отец и сын" ("Dracula pХre et fils") — кинолента режиссера Эдуарда Молинаро, снятая в 1979-м году.

"Фраккия против Дракулы" ("Fracchia contro Dracula") — кинолента режиссёра Нери Паренти, снятая в 1985-м году.

"Дракула: мёртвый и довольный" ("Dracula: Dead and Loving It") — кинолента режиссёра Мэла Брукса, снятая в 1995-м году.

*8 Луи Бретон — французский художник 19 в., создавший иллюстрации для "Инфернального словаря" ("Dictionnaire Infernal"); под колесом Луи Бретона Кейни подразумевает образ демона Буэра, которого Бретон изобразил с головой льва и пятью ногами козы.

*9 во времена эпидемий мортусами называли людей, в чьи обязанности входил присмотр за больными и уборка трупов.

*10 тсантса — особым образом высушенная человеческая голова, служащая амулетом для индейцев Южной Америки.

*11 Дебби Харри — вокалистка Blondie, Сара Насич — вокалистка Guano Apes. У обеих групп есть песни "Maria", абсолютно разные по содержанию.

*12 ребята поют песню "I See A Darkness" Джонни Кэша.