Озерейка

Итого не мешало бы попробовать. Кстати, когда рана совсем заживет, может, таким образом надо руку разрабатывать? Это может и пригодиться. Кстати, мне один старичок говорил,что когда у них в ВОХР были на вооружении наганы, то,чтоб пальцы потренировать для уверенной стрельбы самовзводом, они использовали натянутые гитарные струны или проволоку. Ну, у кого что было.Играет в доме кто-то на гитаре— струну и конфискуют.А нет-так проволоки на БМЗ хватало.Сделают для команды обрешетку из дощечек и натянут на них проволоки по возрастанию толщины-вот ВОХРа и пальцы накачивала. Тогда в ней были не только пенсионеры,отставники и прочий такой вот контингент, а люди помоложе. А некоторые и с фронтовым опытом. Они не просто время на работе отбывали, а относились к делу серьезно, как и всякий, кто рассчитывает, что от его умения и оружия его же и жизнь зависит: и усилие спуска регулировали, и пальцы тренировали этими вот 'струнами', а руку тяжелым чугунным утюгом. Тогда еще электрические утюги были редкостью, потому гладили цельнометаллическими утюгами, которые нагревали на печке. Были среди них и бандуры в пару килограмм... Кстати, дед говорил , что знает способ, как быстро перезаряжать наган, не крутя каждый раз экстрактор, но за неактуальностью тогда этого умения я и не уточнял, как именно надо делать. Жаль, сейчас бы пригодилось, но кто же знал...

Рана заживала, ночные приступы болей уже не были так сильны, во время них было больше ожиданий, что вот— вот заболит, как прежде, а уже так страшно не случалось. Но спал я все равно плохо. Ребро уже почти не болело, даже когда глубоко вдохнешь. Скоро, как мне думалось, должны были снять гипс, а значит, рука будет как не своя первое время. Я это уже знал, ибо ломал руку в детстве. Как гипс сняли тогда-рука ощущалась словно налитая свинцом. Ну и слабая была. От физкультуры было еще на месяц освобождение, и неспроста— реально тяжело было подтягиваться и кувыркаться. Да и долго ощущалось, что рука стала слабее, чем была до того, что даже было удивительно, потому что хоть и начал делать столько же подтягиваний и сжатий резинового мячика, а все равно это ощущение застряло в голове.

А как будет сейчас? Ведь есть не только повреждение кости(пусть и неполный перелом), но и поврежденные мышцы и прочее, чему я названий даже не знаю. Ответ-кто знает? И это не я.

Так что на собственной шкуре я начал понимать, почему много раз раненые живут не так долго, даже если формально 'сердце насквозь не прострелено'.Устает нервная система от ранений, болей и прочего антуража. А все болезни -от нервов, как все знают. Ладно, мудрости у меня прибавилось, но отчего же я до этого раньше не додумался?

Редко болел, наверное, и еще реже лежал в больницах. Ну да, за последние пятнадцать лет только к стоматологам ходил, и не ко всем за лечением. А тут за три месяца два отлеживания в госпитале, вот и резко поумнел.

Ребята нз нашего взвода меня меня не забыли и письмецо написали.

Военная цензура там немного повымарывала, да и письмо недлинное. Ждут меня, потому что не обойдутся в предстоящих боях. Тут цензор почеркал и вымарал, видно, что лишнее написали. Комбат и ротный остались прежние, а комбат даже орден получил, как и наша бригада. Взводный Еремин тоже в госпитале, только он вряд ли вернется (дальше опять замарано). И не все, кого я знаю, в строю остались.Тут писал уже явно Пашка, потому что такие хвостики у буквы 'П' -это только он выводит.

А вот это интересно-в тот день, как я загремел в госпиталь, мне звание старшины второй статьи присвоили. Растем над собой. Кстати, я про это звание думал — это что, материализация мыслей и духов?

Отчего-то мысли убежали куда-то вдаль и вспомнилась старая песенка про капрала, которого солдату надо пережить, чтобы стать генералом. Ну вот, теперь прямая дорога в генералы береговой службы. Если кого-то переживу. А кого? Себя, то есть Андрея из двадцать первого века или Андрея из двадцатого века?

Умею же я начать во здравие, а закончить за упокой. И пошел в 'курилку', поднимать упавшее настроение. Подышишь никотином, зато настроение чуть подымется, да и что-то полезное услышишь.

Сегодня там был бенефис Кирилла Шляпина, кочегара с 'Коминтерна'.Он и рассказал, что его дядька лет десять назад укрылся от дождя в какой-то пещерке, и вышло с ним вот что. Сидит он, ждет конца дождя, а тот все пуще, уже и гром гремит, и молнии вспыхивают, аж страшно становится. И тут кто-то с улицы задом лезет на дядьку. Дядька думал, что это какой-то путник, как и он, спасается, потомуи гаркнул на того: 'Осади !' и пихнул ногою.Тут как раз пошел очередной громовой раскат, от которого казалось, что небо расколется. А дальше был и смех, и грех. Дядьку чуть ли не всего обдало струей поноса, и сосед рванул на дождь. Прошло время, гроза закончилась, жестоко пострадавший дядька вылез на воздух, горестно осмотрел себя-картина была жуткая. Но, на его удивление, возле входа лежал мертвый волк. Видимо, от рыка и пинка в зад сердце испуганного зверя не выдержало.Ну и кишка тоже.

Так что дядька не знал, смеяться ему от счастья или плакать. А мы, конечно, смеялись. Потому что другие рассказы Кирилла были не столь веселыми. Как содрогается корпус крейсера от удара авиабомбы, как тяжело работать на технике, которая старше всех нас раза в полтора, да и работа кочегара на кораблях с угольным отоплением котлов слегка напоминает ад.

Я в кочегарках еще не побывал, но что-то подобное видел-на стекольном заводе в Дятьково. Водили нас туда на экскурсию, в цех.

Вот представьте цех, который немаленький, но как-то недостаточно освещен и кажется низким. В нем пылают жерла печей, откуда стеклодувы трубками зацепляют расплавленную стекольную массу. Дальше они выдувают посуду, но ощущение— как у побывавшего в адских безднах. Тьма и желто-алое пламя печей и куски этого инфернального огня на трубках у рабочих...

Я спросил Кирилла, есть ли еще на крейсере артиллерийские башни или их уже сняли.

Кирилл сказал, что их уже давно нет, все орудия за щитами. Сейчас их с корабля сняли и поставили на берегу. А он сам с лета послужил уже на двух кораблях, пока вот не попал под бомбежку на берегу. На 'Коминтерне' три попавшие бомбы его не ранили, на 'Кубани' и на тральщике тоже, а вот при погрузке угля в Туапсе не успел укрыться и теперь из него все вытаскивают и вытаскивают осколки да кусочки угля...

Угольная погрузка в эти и более старые времена-это нечто особенное.

Ну, вот броненосцы вроде 'Потемкина' могли иметь запас угля около тысячи тонн. Бывали, конечно, случаи приема усиленного запаса. Когда броненосец стоит в порту, то он все равно расходует уголь. Работает дежурный котел, потому что пар нужен для работы генераторов и паровых вспомогательных механизмов.То есть динамо трудится и свет подает, а паровая лебедка поднимает на борт катер или артиллерийские снаряды.

Если уже холодно, то есть паровое отопление, да и стиральная машина на корабле тоже есть, и разное другое. Сколько в день сгорает угля ? Ну пусть десять тонн. Значит, спустя три месяца угольные бункера опустеют

В движении расход, естественно, больше. На экономическом ходу суток десять, на полном ходу, конечно, меньше. В боевых условиях задействована большая часть механизмов, потому и расход еще выше.

А тогда начинается великая угольная погрузка. К борту 'Потемкина' или другого корабля подходит угольная баржа и все, идет ОНА. Уголь в трюме баржи лежит навалом, потому его насыпают вручную в мешки, корабельный кран поднимает мешки на палубу, а далее матросики вручную таскают мешки и к открытому люку в угольную яму(так назывался тогда бункер для угля на судне). Наверное, его там в яме еще и разравнивают, но я про это ничего не знаю. Мешок, мешок, тонна, еще тонна... Работают все свободные от вахты. Ну, пусть шестьсот человек. И вот каждый должен перетаскать на спине тонну с лишком угля. Угольная пыль забивается всюду, куда только можно, потому что ее над кораблем висит целое облако. Во рту, в ушах, в складках рабочей формы. Для подбодрения корабельный оркестр играет, и из мундштуков тоже лезет угольная пыль. Если нужно, то работают и ночью, при свете прожекторов.

Адище погрузки по большей частью закончено, тонна с лишком угля на матросскую душу перетащена, баржа отваливает от борта, люки в угольные ямы запираются. А теперь нужно выдраить весь корабль до блеска. И это делается. Дальше надо идти мыться, штопать пострадавшую при погрузке рубаху, стирать, есть ужин.Обычно после такого действа его давали усиленный, с макаронами. Тогда это был деликатес, любимый всеми и как раз сытный, для восстановления сил после погрузки. Однажды этот обычай нарушили -на линкоре 'Гангут' в пятнадцатом году. Вместо ожидаемых макаронов на стол пошла каша. Правда, там еще и много другое присоединилось, но ощущения после угольной погрузки были вполне подходящими, чтоб бузить, откликаясь на это 'многое другое'.

Постепенно корабли переходили на жидкое топливо, но полный отказ от угля случился еще очень нескоро. Тогда угольная погрузка-аврал для всего экипажа превратилась в труд только для небольшой группы людей.

Тут мне вспомнился юмористический рассказ про студентов— заочников. В Новороссийске в 70е годы было еще много турбинных танкеров, где котельные отделения существовали. Естественно, на жидком топливе. И вот некоторые ушлые ребята из плавсостава рассказывали экзаменаторам в филиале политеха, когда знаний не хватало для хорошей оценки, страсти про свою работу кочегаром на судне. И как они не смогли подготовиться по сопромату после этих вот трудовых будней. Преподаватели вспоминали что-то из серии 'Товарищ, не в силах я вахту держать' и прочих художественных моментов, размякали и ставили не совсем заслуженные оценки. Ну да, кто что может. Во времена отсутствия повсеместного центрального отопления любимой отмазкой школьников был угар от печки, отчего он и задание не выучил, девушки и дамы могли и ввернуть насчет беременности, ну а матросы-вот так.

Как делал я ? А никак. Обошелся тем, что учился и успевал. Может, здесь после войны попаду в студенты-заочники, так тогда и буду ссылаться на угар от печки. Ведь до центрального отопления в каждом доме еще жить и жить. Может, и никак не буду прикрывать свою безалаберность.

Причин тут будет много, от добросовестности до немецкой пули под каким-нибудь хутором или станицей.

То есть хватило меня ненадолго, надо найти еще один способ поднятия настроения. А как спастись от горестных дум и размышлений? Подумать о чем— то более приятном, если, конечно, это получится. О чем? Ну пусть о женщинах, вот только не об Ирине.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Вот, слыхивал я такое выражение, что первый бой, как и первая женщина , никогда не забываются . Помню ли я свою первую женщину— да, конечно. А помню ли свой первый бой— да, вроде как еще не забыл. С тех пор миновало немного времени, и после него я контузий не получал.

Но вот Андрей — были ли у него женщины до того, как он пересекся с моим 'я'? Не знаю, могло и не быть. Тогда отношения между дамами и кавалерами могли и сильно отличаться от современных.

Помню, мне соседка Клавдия Павловна говорила про популярный тогда роман 'Дети Арбата',что он не правдив, ибо тогда девушки себя так не вели, как господин Рыбаков написал. Я помню,что тогда возражал, ссылаясь на то, что во все времена случались внебрачные беременности. Но не убедил. Да и как убедить-она-то тринадцатого года рождения, поэтому про девушек в тридцать седьмом году знает побольше нежели я . Возможно, что соседка все же была права. Все зависит от круга общения . Ну , не водят в твой круг общения проститутки, так и не ориентируешься на них и их существование. Хотя да, они есть. Но не будешь же использовать их как мерило отношений мужчины с женщинами. Поэтому Рыбаков видел одних девушек, а Клавдия Павловна других. Ну, это в том случае , что он честно описывал то, что видел тогда, а не сочинял.

Я сосредоточился на воспоминаниях о Вале, с которой мы прожили около месяца вместе когда— то давно и не здесь. Но тут и крылась засада, что, начав вспоминать о первой женщине, я вспомнил и о том, о чем совершенно не собирался: о первом бое.

Точнее, о первом дне боев, потому что он распадался на несколько осколков, словно реальные осколки, сидящих в памяти. Утро этого дня началось на левом отроге горы Тетки в неглубокой ячейке, которую я и предыдущий матрос смогли выдолбить до размеров уставного окопа для стрельбы лежа . Дальше не пускал лопатку каменистый грунт . Впрочем, если сползти чуть пониже, имелось укрытие— что-то вроде 'лисьей норы' только, естественно, поменьше. Я имел в виду не нору обычной лисицы, а разновидность укрытия. Мы с предшественником разрыли естественную расселину, видимо,на месте засохшего родника. И даже получилось подкопаться под плиту и вырыть там пространство,чтоб скорчившись, разместиться под ней.. Так что я рассчитывал при обстрелах прятаться туда, а при атаках перебегать в ячейку. Как-то наподобие того раньше было принято в крепостях. Солдатики сидели при обстрелах в убежищах из камня или бетона, а при атаке выскакивали на стрелковую позицию на валу. Отбили атаку и айда обратно, пока артиллеристы врага не обстреляли. Думаю, что плита естественного камня прикрыла бы от минометной мины. Вот насчет снаряда я не был уверен.

Я еще подумал, что в этих местах дольмены встречаются. Они сложены из многотонных каменных плит, но насухо. Вот интересно, выдержит ли дольмен попадание снаряда или нет. Вроде бы плиты мощные, но не завалится ли конструкция от удара? Если да, то название 'домик мертвых' для дольмена будет в самый раз. Одновременно и позиция, и мавзолей.

Справа от меня был Пашка Рыжий, его окопчик был чуть повыше по склону . Левее и ниже был окопчик Филатова. Я вчера, как знакомились, упустил, как его зовут, а фамилия в памяти осталась. Он, кажется, был с эсминца 'Незаможник'. Отделением командовал старшина первой статьи Лещенко, он уже успел побывать под Очаковом, под Севастополем, да и под Новороссийском тоже. После ранения у него слегка дергалось левое веко,словно подмигивал собеседнику. Лещенко наскоро спросил, что я умею, хмыкнул на мои слова, что немного, и сказал, что тут все такие. Даже он, хоть и больше всех воевал, всего не превозмог, так что пока ты воюешь, то все время учишься. Следующий вопрос был про то, каким оружием я владею. Перечислил , но добавил, что вот, собирать и разбирать умею, а приличной стрелковой практики не было. Лещенко ее пообещал , и даже каждый день,если румыны не одумаются. Воспользовавшись моментом, я попросил показать, как нужно обращаться с РГД, а то не умею совсем. Отделенный обещал показать, а пока конфисковал обе моих гранаты и заменил их своими лимонками. Как он объяснил, боец не должен бояться своего оружия. Если бояться подорваться на своей гранате,то это либо произойдет , либо гранатой я не воспользуюсь. Тут согласен с начальством целиком и полностью. Дальше были другие пояснения по остальным вопросам бытия и службы. Вечером он действительно показал, как с РГД обращаться.