Арбалетчики в Вест-Индии

Тура Хейердала вон на его несуразном папирусном "Ра" — и того прямо на Барбадос то течение вынесло. На трудноуправляемой в открытом море примитивной тростниковой лодке-плоту! Нормальный корабль, способный и при боковом ветре лавировать, и на вёслах на крайняк выгрести, уж всяко не хуже той папирусной плетёнки до места назначения добраться должен. Ну, если только ураган какой далеко к северу или к югу не отнесёт. Но ещё весна, для ураганов — не сезон, так что хватает для одиночных плаваний и лапотной точности. Вот двумя кораблями, не говоря уже о большем числе — другое дело. Один раз уже теряли друг друга из вида за ночь и только с помощью дымовых сигналов утром встретились вновь. А если далеко разнесёт? Потому-то и становится важным более точное определение своего местоположения.

— Твой способ надёжнее, — заметил Велтур.

— Ещё бы! — хмыкнул я. Морскую навигационную астролябию в этом мире то ли ещё не изобрели, то ли она не успела ещё получить широкой известности, так что наши с Хренио вполне могли прокатить на безрыбье за вершину хайтека. Но главная фишка метода не столько в самом агрегате, сколько в том, что широта меряется напрямую, минуя сложный пересчёт. Достигается же это тем, что меряется она по Полярной звезде. Чисто геометрически — из подобия треугольников — её угловая высота в градусах как раз в точности и равняется географической широте точки наблюдения.

Элементарно? Ага, в наши времена так бы оно и было. Засада в том, что время — ни разу не наше, а за два с лишним тысячелетия до нашего. 194-й год до нашей эры, если кто запамятовал. Ох уж эта мне, млять, грёбаная прецессия земной оси! Из-за неё наша привычная Полярная звезда на данный момент — ни разу не полярная, а вертится в течение суток вокруг положенной ей полярной точки вместе со всеми прочими звёздами. А сама полярная точка подло пустует. Нет, какие-то там звёзды поблизости от неё есть, и как-то худо-бедно — за неимением компаса — античные моряки направление на север по ним определяют. Но нам-то нахрена мазохизмом таким страдать, когда компас есть? А вот широта — тут жопа. Иначе разве мучался бы наш финикийский навигатор с определением высоты солнца, заранее мирясь с погрешностью замеров и громоздкостью пересчётов?

В Карфагене, думая над проблемой навигации в открытом океане, мы как-то про эту злогребучую прецессию не вспомнили и из вида её упустили, так что про отсутствие стабильной полярной звезды нас уже в пути мореманы просветили. Вот конфуз-то вышел, гы-гы! Сюрприз был, конечно, неприятным, но не смертельным. Выход-то всегда можно найти, если мозги не заржавели. Зря, что ли, геометрию и черчение в школе изучали? За Васкеса не поручусь, хрен их знает, этих западноевропецев, чему их там учат, а чему нет, а я чертил окружность в изометрической проекции — тот же эллипс по сути дела — и в школе, и в технаре, и в институте. Из той же геометрии по двум противоположным точкам окружности или эллипса всегда можно центр его найти — как раз посередине отрезка между ними он и будет. У нас задача даже проще, нам насрать на горизонталь, то бишь на восток с западом, нас только вертикаль интересует, та самая угловая высота. Меряем её у той же Полярной, которая здесь ни разу не полярная, в одной точке, меряем в противоположной, которую она же ровно через двенадцать часов займёт, вычисляем среднее арифметическое — и вот она, угловая высота нашей полярной точки, равная нашей географической широте. Ну, сами замеры, естественно, тоже по нескольку раз делаем и среднее арифметическое вычисляем, дабы влияние морской качки к минимуму свести — это-то, надеюсь, всем понятно?

Беда в том, что одна из нужных нам точек на светлое время суток попадает, когда те звёзды без хорошего телескопа хрен увидишь. Полярную — уж точно. Да только мы ведь, чёрные — все хитрожопые. Нахрена нам, спрашивается, непременно Полярная, когда любая с тем же успехом годится? Есть звёзды и поярче Полярной, и некоторые из них можно и утром или вечером невооружённым глазом наблюдать. Самая яркая звезда нашего Северного полушария, да ещё и голубоватая, хрен с какой другой спутаешь — Вега из созвездия Лиры. Первой вечером появляется, последней утром исчезает. В тропиках, правда, заходящая, но на меньшую часть суток, так что в двух противоположных точках поймать её можно. А что относительно далека от полярной точки — так это даже лучше. Погрешность-то замера у меня для любого угла одинакова, потому как обусловлена несовершенством прибора и морской качкой, и чем больше амплитуда замеренных величин — тем меньше доля погрешности как в них самих, так и в искомом среднем арифметическом.

Пять дней назад — на Канарах, где была последняя стоянка перед долгим плаванием через океан — мы с испанцем как раз и замерили широту по Веге. По сравнению с координатной сеткой карты — нашей современной, конечно — меньше, чем на полградуса нагребались. Сам замер, правда, на практике потруднее оказался, чем я рассчитывал. Хрен его знает, из-за чего, но в это время Вега, оказывается, всё-же меньшую часть суток видна, и прямого замера двух противоположных точек эллипса не получается. Пришлось хитрожопить и маяться бессонницей, замеряя её угловые высоты через час, дабы построить по точкам достаточно длинную для последующего нахождения центра дугу. Но справились и методику на будущее отработали.

На тех Канарах и оторвались хорошенько — от всей души, попировав до отвала и нагулявшись напоследок по бабам. К счастью, не весь архипелаг дикими гуанчами населён — два ближайших к материку острова давно уж финикийцами колонизованы и обжиты. Гуанчей их предки там то ли зачистили, то ли ассимилировали, хрен их знает, да и не столь важно. Главное — нормальные финикийские острова. Глухая дыра, конечно — даже по сравнению с Гадесом, не говоря уже о Карфагене, но где-то на уровне дальних западноафриканских колоний. Такая же древняя финикийская архаика без малейших признаков эллинизации, какой давно уже не встретишь в развитых городах на перекрёстках оживлённых торговых путей. Сами финикийцы тамошние — это что-то с чем-то, ещё склочнее карфагенских. Прямо как евреи в натуре — не рафинированная городская интеллигенция, а кондовое местечковое хамьё, и хвала богам, что жить с ними бок о бок нам не нужно. Когда речь об их барыше, их цена тебя устраивает, и ты платишь звонкой монетой — их будто подменяют, и дело с ними иметь можно. Цены же, как и всегда в глухом захолустье, просто смешные, так что торговаться и смысла особого нет. Вино хорошее, свежей жратвы от пуза, баб симпатичных тоже хватает. С бабами там, правда, строго — в смысле, с порядочными, и насчёт этого Акобал нас и новичков в экипаже предупредил особо. Но какой же финикийский город без шлюх-профессионалок, которые всегда к услугам страждущей матросни? И какой же финикийский город без храма Астарты с её элитными шлюхами-жрицами? А цены там ведь на всё смешные, в том числе и на это дело, так что нам с Хренио и Велтуром даже визит к самым элитным храмовым красоткам — на порядок дороже, чем портовые — вполне по карману оказался. На других же островах, всё ещё гуанчами населённых, даже не останавливались. Васькин, проводивший как-то раз один из своих отпусков на Тенерифе, предложил было высадиться на нём — наломать обсидиана, которого там целые глыбы, а местами — и скалы. На Больших Антилах его ведь нет, верно? Значит — цениться должен. Кремень и обсидиан — лучшие материалы для каменных орудий, и для живущих в каменном веке туземцев должны быть желаннейшим товаром. Но Акобал — после того, как отсмеялся — объяснил нам, что гуанчи свирепы и неприветливы к чужеземцам, и без сильного вооружённого до зубов отряда высаживаться на их островах — чистейшее безумие. Тем более — ради какого-то обсидиана. Вот будь те глыбы золотыми или хотя бы уж серебряными — тогда другое дело. Проплывая мимо третьего острова — всё ещё населенной гуанчами Гран-Канарии, мы убедились в правоте моряка — высыпавшие при виде наших кораблей на берег туземцы грозили нам копьями и пращами, и в их действиях на случай нашей высадки сомневаться не приходилось. И учитывая, каковы здешние финикийцы, я этим почему-то ни разу не удивлён...

Сейчас, спустя несколько дней после оставления за кормой последнего из Канарских островов, вглядываясь в безбрежные просторы Атлантики, все уже не без ностальгии вспоминали даже Канары. Финикийские, конечно, а не гуанчей. Особенно Велтур с его юношеской гиперсексуальностью. Арунтий ведь ему на совершеннолетие не только крутой меч, но и весьма смазливую наложницу подарил, и парень, конечно, успел уже войти во вкус по этой части. Да только остались дома и стальной карфагенский меч, и жаркая податливая красавица. Меч тот с собой брать я ему отсоветовал, порекомендовав прихватить вместо него наш бронзовый. И не заржавеет от морской сырости, и компас не нагребёт. А наложницу ему отец велел дома оставить. Античный мир патриархален, и отцовская власть в нём — далеко не чистая формальность и уж всяко не пустой звук. По сравнению с той его наложницей — как и по сравнению с моей Софонибой — даже те элитнейшие жрицы Астарты из оставленного нами неделю назад захолустного канарского городишки выглядели не слишком презентабельно, но на нынешнем безрыбье посреди океана шурин тоскует уже и по ним.

— Не понимаю я отца! Неужели он думает, что я на ложе с красивой рабыней забуду о важных делах? Вот ещё! Разве для этого я просился в это плавание? Наоборот — не имея под рукой своей женщины, я то и дело буду пялиться на всякую встречную и думать о том, как бы мне с ней... Как ты это называешь? Потолкаться?

— Ага, перепихнуться.

— Ну и зачем это нужно? Почему отец не понимает таких простых вещей?

— Всё он понимает. Но и я, как видишь, свою Софонибу тоже с собой не взял.

— А ты-то почему? Ладно я, мне отец запретил, и я обязан повиноваться ему даже в этом, но тебе-то кто мог запретить? Велия ведь всё понимает правильно — прошлый раз сама же её с тобой и послала...

— То — в прошлый раз. Не сравнивай Внутреннее море с Морем Мрака. Взгляни на Акобала. Вряд ли он заметно беднее нас с тобой и наверняка тоже имеет шикарную наложницу — вряд ли она сильно уступает нашим. Ну и где она? Ты видишь её на судне? А ведь он на этом корабле — царь и бог, и никто не вправе запретить ему чего бы то ни было.

— Женщина на корабле приносит несчастье? Но ведь это же глупое суеверие! Он — моряк и может верить в этот вздор, но ты-то ведь образованный человек. Ты же плавал с Софонибой и в Гадес, и обратно, и ничего страшного не случилось. Внутреннее море или Море Мрака — какая разница?

— Большая, Велтур, очень большая. На Внутреннем море плавание редко продолжается больше трёх дней. Чаще — меньше. Бывает, что и каждая ночёвка — в каком-нибудь порту. Воинам и матросам есть где найти себе шлюх и выпустить пар. Поэтому там — в таких условиях — я мог позволить себе прихватить с собой собственную женщину. Когда простой человек может без труда получить своё — он легче и спокойнее относится к тому, что кто-то имеет больше его. Но мы — в Море Мрака. Сорок дней плавания! Ты представляешь, что это такое? Не ты один соскучился по женской ласке — все соскучились. И Акобал, и я, и Хренио, и наши бойцы, и матросня. А ведь прошло только пять дней из сорока — посчитай сам, сколько осталось.

— Не напоминай, Максим! — страдальчески простонал парень, — Не знаю, как я это выдержу!

— Выдержишь, как и все. Придётся. Вот, представь себе на миг, что мы все трое — Васькин на другом корабле, и его я не считаю — дружно сбрендили и взяли с собой своих наложниц. Ты — свою, я — свою, Акобал — свою. Прикинь — три бабы, да ещё и штучных, высшего сорта, куда там до них потасканным портовым лахудрам, разгуливают по палубе среди кучи оголодавших по хоть какой-нибудь влажной дыре мужиков. Уже сейчас, всего через пять дней, все пялились бы только на них. А что было бы ещё через десять дней? А теперь — взгляни на нашу кормовую каюту, в которой мы спим все трое. Мало того, что она невелика, так и стенки у неё — одно название. А дверей и вовсе нет — только матерчатая занавеска. И вот — представь себе на миг — мы договорились, кинули жребий и распределили очередь, кому в какую ночь заниматься любовью. Сегодня, допустим, тебе выпало, и мы с Акобалом и нашими бабами спим на палубе среди всех, а ты наслаждаешься в каюте на ложе со своей. Много ли толку от того, что вас с ней никто не видит глазами? Вас слышно! Ложе скрипит и ходит ходуном, твоя шикарная краля ахает и повизгивает от восторга — ты ведь не заткнёшь ей рот кляпом, верно? И значит, все эти звуки разносятся по всему кораблю и прекрасно слышны всем. И практически каждый не просто знает, что происходит в каюте, а по каждому аху и взвизгу твоей красавицы безошибочно угадывает каждое твоё движение. Качка с её размеренным ритмом и так-то наводит на ассоциации — особенно, если весь день перед этим чужие и недоступные для них бабы глаза им мозолили, а тут ещё такой концерт, гы-гы!

— Ну, ты уж преувеличиваешь, ха-ха!

— Утрирую для наглядности. Не весь корабль — так половина. Тем, кто не слыхал, слыхавшие расскажут утром и — будь уверен — преувеличат похлеще моего. Ну и как ты им прикажешь на это реагировать? Так это ведь ещё и не одну ночь, а каждую. Сегодня ты, завтра я, послезавтра Акобал. Как ты думаешь, на какой день плавания нам придётся загнать своих баб в каюту, а самим стоять у входа с мечами наголо?

— Ну а если не каждую ночь? Ну, хотя бы изредка и потихонечку...

— А ты утерпел бы, имея свою под рукой? Но — хрен с ним, допустим, утерпел бы. И хрен ли толку? Не в первую же неделю, так на вторую, не на вторую, так на третью — какая на хрен разница? Хрен доплыли бы мы так до земель по ту сторону океана! Нельзя раздражать людей, надолго лишённых того, что легко доступно тебе. Именно тем, что мы все здесь в равном — ну, в этом смысле в равном — положении, и обеспечивается порядок на судне. Даже сам вид красивых баб, доступных нам и недоступных им — уже доводил бы их до белого каления. Так что, Велтур, не такое уж это и глупое суеверие. В долгом плавании женщина на корабле может запросто принести несчастье...

— Верно, я не подумал об этом сгоряча. Но сколько ж это ещё терпеть! Тридцать пять дней?

— Сейчас проверим. Полдень был недавно, так что сильно не нагребёмся, — я взглянул на часы, — Что тут у нас? Ага, 1 — 22 по Гринвичу. Ну, две минуты мы с тобой уж точно проболтали, так что смело округляем до двадцати минут. Час — это пятнадцать градусов по долготе, двадцать минут — треть от часа, так что ещё пять. Двадцать градусов западной долготы примерно получается.

— И что это значит?

— А то, что четыре дня назад мы проплывали мимо Гран-Канарии — это тот остров с дикарями, и его долгота — пятнадцать с половиной градусов. Почти пять градусов за четыре дня. Ну, немного меньше, но мы ведь и плывём не строго на запад, а пока ещё на юго-запад. Даже ещё круче к югу — видишь ведь, где солнце? Когда течение уже строго на запад повернёт, будем преодолевать около полутора градусов за день. А долгота тех малых островов по ту сторону океана, на которые нас должно вынести — шестьдесят два градуса. Ну, на самом деле немного ближе, но я округляю. Отнимаем двадцать пять — остаётся тридцать семь. Делим на полтора... Так-так... Гм... У меня двадцать пять дней получается. Но это — сам понимаешь, очень прикидочно и без учёта целой кучи возможных обстоятельств, так что тут — никаких гарантий. А учитывая закон подлости, по которому какая-нибудь пакость случится обязательно — тридцать дней надо брать...