Ба! Вирхофф!

Свернули бивак. Рауф разохотился трепаться. Пространно плел про народы и страны.

— А вот за теми горами живут смулли.

— Кто? — оживился Вик, услышав диковинное название.

— Смулли. Люди с песьими головами!

Я посмотрел на Рауфа. Бредит или прикалывается? Морда вроде цветущая, лыбится мне и солнцу.

— Брешете! — не поверил Вик.

— Не брешу, — уверял нагло Рауф. — Не вот настолечко. А за ними — сбулли. Люди с конскими копытами.

Экспериментатор задрал ноги кверху, словно этим самым сбулли являлся.

— Ты это в своей амбарной книге вычитал? — поинтересовался я у Рауфа. Правдивость этнографических этюдов вызывала сомнения.

— На дне банки подсмотрел, — пояснил мне дед.

Рауф соскочил с повозки и громко отсчитывая, обежал три круга. Потом стал на пути движения.

— Сволочи вы, — заявил он, глядя на нас с осуждением. — Лошадку вам не жалко. Уселись мордовороты в телегу и едут и едут и едут и едут, — заело Рауфа. — Распрягайте! Не могу видеть, как над животным измываетесь. Сердце мое вот-вот лопнет от жалости и печали. — Рауф полез к лошади целоваться. Лошадь попятилась, косясь на дурака. — Меня впрягите! Я повезу.

— Хорошая мысль, — согласился Еня. — Охолонешь малость. После привала так и сделаем.

— После привала! После привала! Ла-ла-ла! Ла-ла-ла! После привала! — заложил еще круг Рауф. — Ребята айда купаться! Водичка тепленькая!

Под ним зажурчало. Он блаженно зажмурился.

— А песочек какой горячий! Горячий-горячий!

Расходившиеся волны вони, заставили отвернуть носы и отмахиваться руками. Глаза слезились.

— Хоть топор вешай! — задержал дыхание Еня.

Пока Рауф устраивался загорать, распластавшись на проезжей части, я залез к нему в сумку. Перебрал всю фармакологию. Содержимое части свертков подозрительно знакомо. И если против открытия Эйхлера я ничего не имел против, то подобную дрянь, не раздумывая, выкинул.

Из-за выходки энциклопедиста пришлось делать незапланированную остановку. Не бросать же в таком неприглядном и остро пахнущем виде.

Дед, умудренный жизнью человек, рассудил, проступок практика безнаказанно пройти не может. Выждав время, надел на Рауфа хомут и пропустил под руки вожжи.

— Ну, родимый давай пробуждайся, — толкнул соню дед.

Горе-энциклопедист открыл один глаз, второй и вытаращился на Еню.

— Мы уже уезжаем? — спросил он четко.

— Как же мы без тебя поедем?

Рауф обвел присутствующих взглядом.

— Ну! — поторопил Еня.

— Не запряг, не понукай.

— Так еще и не распрягали.

Энциклопедист скосил глаза на хомут, пощупал просунутые подмышки вожжи.

— А..., — не смог сформулировать вопроса.

— Ты вчера каши своей пожевал. Видно, знатная овсянка получилась. Потом заставил нас лошадь выпрячь и упросился вместо нее впрячь. Почитай лиги четыре отмахал.

— А лошадь? — не верил сказанному Рауф.

— Бежала следом. Отстала. Недавно только приплелась.

— Не может быть, — простонал Рауф. Ничего из вчерашнего он вспомнить не смог.

— У мессира Леха спроси.

Я в педагогических целях подтвердил. Все верно.

Рауф вдруг дернул носом. Сунул руку под задницу.

— А это что?

— Навоз должно быть.

— Распрягите меня, — захныкал энциклопедист.

— Для чего? На тебе быстрей доберемся.

— Я не хочуууу, — заплакал наш любитель травяных смесей. — Честно.

— Тогда иди задницу мой, — рассердился Еня. — Выпороть бы тебя. Да брызги полетят.

После своей сгущенки Рауф жрал все подряд. Даже клевер щипать пытался. Вместе с жуками и бабочками.

— А может запряжем? — спросил у меня Еня, не удовлетворенный малым и гуманными наказанием. Рауф расслышал и обиделся.

В Майл мы с дедом заезжать не стали. Обойдемся. К тому же у ворот мытари с кружками, с пеших и конных берут плату. Прейскурант на все случаи жизни. Пеший, пеший с сумкой, пеший с сумкой и батожком, пеший в сапогах, пеший с сапогами на батожке (т.е. босый, но обувка имеется), верховой, верховой с лошадью в поводу и т.д. За каждую мелочь свой начет. А у нас экономия.

— Может заглянете? — попросила Гутти дрожащим голосом. — Отдохнете.

— Рады бы, да времени нет, — отмахнулся дед. — В общем кто приехал, слазьте. Нам дальше.

Пацана препоручили Рауфу. Энциклопедист вел себя тихо и поглядывал виновато.

— Сдашь на руки, — наказывал Еня. — До той поры хоть за шкирку держи, чтобы не убег.

— Чего я маленький? — упирался малец.

— Помалкивай, — устрожил дед Вика. — Сказал, делайте.

Гутти прощаясь, тихо всплакнула.

— Вернусь, в амбаре сидеть будешь, — обнял Еня плаксу. Он едва доставал Гутти до плеча.

— Вернись..., — попросила она, проливая горючие слезы.

— Ну-ну... Люди смотрят.

Я досвиданькаюсь коротко, боюсь выдать чувства. Будто на мгновение, где-то внутри меня, приоткрыли шторку и я увидел их будущее. Мать Вика похоронят через полгода, а родня выкинет мальчишку на улицу. Его единственным товарищем станет старый пес. Через год Вика забьют озверевшие лавочники, поймав при попытке стянуть кусок мяса. Мальчишка и собака умрут вместе, стоя друг за друга до последнего вздоха. Гутти? У нее щедрое на заботу сердце. Она хочет детей. Ей нельзя, но инстинкт материнства возьмет верх над инстинктом самосохранения. Жизнь Гутти завершиться в тот момент, когда появиться на свет её девочка, Солейн. Солейн, значит Солнечная. Рауф, умная голова, на последние деньги сконструирует летательную машину. Одна минуту полета и все... Обломки станут надгробием Соломону Рауфу, энциклопедисту, естествоиспытателю и практику. Он увидит солнце ближе остальных. Он увидит наш мир с недосягаемой другим высоты. Он полетит подобно птице.

Взять с собой, значит изменить их судьбу. В лучшую сторону или в худшую, не знаю. Но изменить. Позволить завершиться по-другому. Как? Это сокрыто. И потому не могу взять и не возьму. И еще... Я чувствую себя загнанным в угол боксером, раз за разом пропускающим удары. И не только. Есть такая ситуация в поединке, когда боксеру рассекают бровь. Вокруг него хлопочут тренера — подбодрить, доктора — унять кровь, рефери — сдаешься или продолжаешь? но и речи нет запретить противнику остервенело лупить в поврежденное место. Точка давления. Быстрей выиграть бой.

Скрипят колеса, мотает хвостом лошаденка, путь стелется нарядной скатеркой. Вокруг ромашковые луга. Не подсолнуховые поля, но все-таки.

— Доберемся в Ерзу, а там рукой подать, — заверят дед. — В горы полезем. Доводилось в горы ходить?

— Почетный альпийский стрелок, — отрекомендовался я.

— Это хорошо, — кивнул Еня. — Нам бы только Разлом проскочить.

— Который Йони?

— Который... Святилище как раз у самого начала.

— Название странноватое, — подковыриваю я деда. Может расскажет чего?

— Бабье царство.

— Да ну! — обрадовался я. — А мужики где?

— Вывели. За ненадобностью.

— Ха! Как это. Мужик и за ненадобностью. Хоть разик в три дня, а надобность есть.

— Разногласия у них с нами. По всем вопросам мирного сосуществования.

— По всем? Не может быть! В одном мы точно солидарны.

— Это в каком же?

— Перепихон между великаном и карлицей предпочтительней слабо компрессионного коитуса между великаншей и карликом.

Еня соглашается, действительно лучше.

Позади топот и пыль столбом. Дед и привстал, оглядеться. Может где люди или свернуть куда? Но кругом открытое место, поросшее бурьяном и лебедой.

— Ты уж как-нибудь, — просит он.

Придвигаю мешок поближе. В серьезном деле ,,как-нибудь" не получиться.

Нас нагнал пикар и его парни. Подровнялись. Дед остановил фургон. Пикар поздоровался.

— И вам здравствовать не печалиться, — отвечает Еня сдержано.

— Чего надо? — спрашиваю сразу. Пикар не бандюк трепливый, не будет вокруг да около ходить.

— Надумали проводить, — поясняет пикар скороговоркой. — Про переправу услышали и надумали.

— Что же вы утруждаться будете, — не желает дед помощи. — Сами доберемся. Недалече осталось.

Пикар смотрит на деда виноватой собакой.

— Платы нам не надо. Не беспокойтесь.

— Мы и не беспокоимся, — заверил Еня.

— И все-таки проводим, — не отступал пикар. — На всякий случай. Матушка Бона где-то в этих краях.

— Донимает?

— С характером баба.

— Значит с фортелями, — озадачился Еня.

"Интересно, а они без них бывают?" — подумал я. — "Без фортелей."

0-8.

День-другой и пейзаж становится удручающе скучным. Унылые пустоши нескончаемы. Редко-редко попадется чахлый лесок, заросли кустарника, болотца похожие на лужи, а может лужами и являющиеся. Следов обитания человека и не видать. Всего людского желание освоить край хватило на то, чтобы проложить сносную дорогу.

— Вскорости пригорки станут, — указал Еня вперед и вправо. — А за ними жилье.

Как дед и говорил, за холмами показались первые хуторки. Слышно заливистое петушиное пение. Собаки молчат, а эти надрываются. Дальше луга и блестит речка.

— До леса доберемся, там и отдохнем. А то от энтой тряски у меня срака одеревенела и ноги затекли, — покряхтывая пожаловался дед.

Согласен. Да и жрать хотелось.

На привале дед пригласил пикара.

— Вы уж давайте к нам, а то дорожку сообща меряем, а всяк свой кусок ест.

Еня не жадничая вывал дорожные запасы. Лепешки что Гутти пекла, сало, колбасу. На двоих вроде много, а на всю ораву, легкий перекус.

Пикар согласился, и его парни свой харч на общий стол бухнули. Расселись кто где примоститься. Одного выставили в дозор.

— Звать-то как? — спросил Еня пикара.

— Готвин.

Я недоверчиво посмотрел. Слишком коротко и понятно. Помнится у Форэ имя длиннее, чем Джамалунгма, шесть раз повторенное.

— Это на здешнем, — пояснил пикар, видя мое недоверие.

— Меня Еней звать-величать, а это мессир Лех, — назвался дед, представил меня и тут же с заботой спросил. — Ты чего Лешек не ешь? Ешь давай. Охота мне перед Йонгой ответ держать, отчего у тебя одни кожа да кости.

Произнес как-то по особенному. Впервые мне не захотелось старика одернуть. Лешек и Лешек.

У ног деда уже крутился бурундук. Зверушка успела получить семечек и теперь распихивала угощение за щеки. Дед взъерошил бурундуку хвост. Тот не убежал, только глянул, чья рука. Деда? Пускай.

— Лех, стало быть, — уточнил Готвин.

— Он самый, — кивнул я.

— В Ерзу торопитесь?

— Здесь больше и торопится некуда, — согласился Еня.

— К состязаниям? — спросил кто-то из пикаровцев. — Ярмарка там знатная. Богатая.

— Какие состязания?! На Перевал, — не скрытничал дед.

Почему не скрыл, я его понимаю. Место такое... не всякий и подневольно сунется.

Готвин стал жевать медленней, обдумывая услышанное.

За едой шуточки, подначки, анекдоты. В компании всегда так. Весело.

— Если бы не он и его сыны, давно бы сгнил, — признался пикар мне, но так чтобы дед не слышал. — Это нам с капитаном Дарешкой полагалось стеной стоять, держать строй и биться до последнего. А вышло... Ополчение на себя гюйров приняло и полегло.... Город свой защитили и нас.

— Совесть мучает?

— Мы их дворнягами звали. Дескать, бреху много, а толку мало. Лают — не кусают. Я после в Карг не вернулся. Не смог. Стыдно в глаза своим смотреть.

— А к нам зачем?

— Олл много рассказывал. Про вас, про Рош, про Кааб Пайгют. Про Куманька вся Бакья гудит. Я и подумал, раз жизнь меня свела с вами... с ним, значит, срок пришел мне долг вернуть, — пикар помолчал. — Старику и тем, кто у моста под Глиссоном остался. Пока я драпал.

— А ухари твои?

— Я им долю свою отказал. По тысячи золотыми реалами на каждого.

— Щедро.

— Мне за ненадобностью.

— Олл-то где? — спросил я.

— В Рош подался. Как вы расстались, собрался и только его и видели. Дружков с собой позвал.

Не знаю уж какую раззяву Готвин в дозор послал или колбаса вкусная попалась или кусок большой в горле застрял, но проворонил страж опасность. На поляну высыпали арбалетчики.

— Руки! Руки на виду держите! — орал опцион, размахивая мечом.

Не бандиты. Выправка, амуниция справная, оружие, дисциплина, наработаность маневра.

— Матушки Боны парни, — проворчал Готвин. — Дорого, но можно договориться.

Раздался звонкий собачий лай.

"Любят старые дуры возле себя кобелей держать," — сержусь я. Опять выкручивайся, в пояс кланяйся, улыбайся. Матушка Бона, Матушка....

Две огромные псины сходу кинулись ко мне... лизать сапоги. Душегуб!? Людоед!?

— Смотри-ка! И не злые вовсе, — изумился дед поведению собак.

"Ты их хозяйку не знаешь," — увядаю я в грусти от предстоящей встречи. Может гномы, оркхи, эльфы и тролли здесь не настоящие, не книжные, но эта барышня ведьма из ведьм. Ей и метлы не надобно, своей ,,метелкой" обходиться.

Нас взяли в двойное кольцо. Если кто и сбежит, только дедов бурундук.

Не долго ждали — появилась Бона. В седле держалась ровно, взгляд строг. Прямо ожившая конная статуя Медичи. И не скажешь, что мы с ней ехали в одной карете и мылись в одном чане.

Держусь в тени, резких движений не делаю, изображаю случайного прохожего. По заверениям деда не должна она меня признать. Все равно неприятно. Еще псы эти.

— Вы любите собак? — звучит вопрос ко мне.

— Кошечек, — стараюсь я быть кратким.

"Уйдите ироды!" — молю псов. — "Я же вас кормил."

"Помним-помним," — еще пуще веселятся псины. — "Хорошо, что ты к нам!"

"Чего хорошего?"

"Как чего? Старые добрые времена!"

— Из далека? — продолжает Бона и переводит взгляд на Еню.

Сдерживаю вздох облегчения. Не признала....

— Из маркграфств. Проездом в Езру, — ответил дед, взявший переговоры на себя и приврал. — На ярмарку.

Зря он так. Кто же на ярмарку пустым едет. За товаром если только. Опять же видок у нас не самый законопослушный. Как бы в предупредительных мерах в каталажку не засадили. До выяснения обстоятельств и личностей. А там... Не долго волку в овечьей шкуре прятаться.

— Что вас привело в мои земли? — обратилась Бона сразу ко всем.

— Приморились в дороге, остановку сделали передохнуть, — попробовал пояснить дед. — Ежели, что потравили или за хворост, заплатим.

Бона оглядела-пересчитала всех. Никого не пропустила. Опять добралась до меня. Скромного и неприметного. Жалко не хамелеон, березкой бы прикинулся.

— Хворост у меня бесплатный, — великодушна владетельница округи.

Она, по-мужски, в два пальца, свистнула псов, чтобы отстали. Пригласила нас.

— Прошу следовать за мной. Столь редких гостей ко мне не часто заносит, — и подала знак своим.

Воины убрали оружие, но окружение не сняли.

Спорить бесполезно. Переглянулся с пикаром. Поживем-увидим, говорил его взгляд. Увидеть то увидим, а вот долго ли поживем?

Под конвоем добрались до замка. Жилище Боны Эберж напоминало зажиточный Капагон старого Гонзаго. Неприступность снаружи и роскошь внутри. Предвратная площадь из полированного гранита! Строения в мраморе! Даже кордегардия! Даже будка сторожа! Шлагбаум в янтаре, яшме и агатах. Руки чесались отколупнуть чего на память. В фонтане не мусор и плевки, а красноперые вуалехвосты и зеркальные карпики. Новогодняя сказка, только про лето! А донжон!? Уж не в шамаханские ли царицы пробилась? Когда деньги некуда девать можно и такое отгрохать!