Р.А.Ц.-2 Танец

В принципе, парни были спокойны, насколько это вообще возможно перед боем. Нет, каждый из них испытывал страх, просто они давно уже научились с ним справляться. Кто-то спал, кто-то скалил зубы, травя бородатые анекдоты, кто-то в тысячный раз проверял амуницию и оружие. Все это не стоило и выеденного яйца. Когда наступит время, страх уйдет, сменившись дикой смесью предбоевого азарта, адреналина и холодной рассудочности отлаженного механизма. Боевыми биологическими машинами — вот кем являлись эти профессиональные бойцы, тренированные по высшим стандартам.

В головной машине летел и Черменев, после аудиенции прошедший пару кругов инферно у медиков и по уши напичканный всякими препаратами. Из Гронингена в столицу его доставил 'Беркут-УТИ', и полковник даже немного вздремнул за короткое время перелета на сверхзвуке. Сейчас он сидел молча, только зло посверкивал по сторонам черными глазами. Двойной шрам на лице был бледен, отчетливо выделяясь на темной загорелой коже. Свои знали, что это был верный признак бешенства полковника, и старались лишний раз его не беспокоить. Перед взлетом Умный Волк, как с некоторой натяжкой переводилось на имперский его имя, довел до личного состава участвующих в операции боевую задачу, и сейчас бойцы были мотивированны, как никогда. Они шли за 'кротом' — тем самым, который подвел их под монастырь, и который оставался пожалуй что единственной ниточкой, за которую можно было распутать этот гадючий клубок.

Черменев сидел, привалившись к спинке жесткого кресла, неподвижно, как статуя, глаза его были открыты, но мыслями он был сейчас далеко. Полковник вспоминал встречу с Императором. До этого он видел его лишь раз, во время Высокой присяги — не той, что приносит всякий новобранец, но той, что прилюдно произносят отличенные Государем и жалованные дворянством воины.

Я, Эрдэм сын Шоно рода Черменева, реку пред ликом Отца Всемогущего, пред Первым Его Воином в миру Государем моим и пред людьми Родины моей в том, что буду Его Императорскому Величеству, своему истинному Государю Императору Александру Четвертому и рекомому Им достойным законному Его Преемнику и продолжателю дела Государева служить верно и нелицемерно и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови, и все к Государя Императора Службе, Силе и Власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности предостерегать и оборонять, и при том по крайней мере стараться споспешествовать все, что к Государя Императора верной службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может; о ущербе же Его Величества чести, вреде и убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благовременно объявлять, но и всякими мерами отвращать и не допущать тщатися, и всякую вверенную тайность крепко хранить буду, и поверенный и положенный на мне Государя Императора именем чин надлежащим образом по совести своей исправлять, и для своей корысти, свойства, дружбы и вражды противно должности своей и присяги не поступать, и таким образом весть и поступать, как верному Государя Императора подданному благопристойно есть и надлежит, и как я пред Отцом и людьми Родины моей в том всегда ответ дать могу; как сущее мне Отец душевно и телесно да поможет. В заключение же сей моей клятвы целую Империи Знамя и меч свой, и на том присягаю. Всякий да внемлет.

Старые, архаичные слова и строй чеканных строк нисколько не изменились за прошедшие двести лет. Тот, кому выпала честь их произнести, более уже не отступал от них — такие люди были крепче металла их мечей. А на груди полковника вдобавок холодно поблескивал эмалевый ромбик — знак принадлежности к ветви Отца Гневного. Церковь не слишком приветствовала этот побег на своем обширном и раскидистом древе и не особенно распространялась о его наличии, однако заметная часть бойцов особых подразделений являлась братьями в ромбе, да и много где еще пустил он обширные корни. Эта ветвь появилась сравнительно недавно, несколько десятков лет назад, немного ранее открытия Перехода. Основным догматом ее было: 'Разумны только люди'. Тезис этот применялся довольно широко, порой даже в трактовке 'Разумны только люди, все прочие лишь имитируют разумную деятельность', что едва не привело к полному уничтожению пары небольших разумных рас во время Конфликта Третьей Установки.

Новооткрытый мир оказался населен сразу двумя видами разумных, впрочем, довольно близких друг другу по происхождению — оба вида оказались сумчатыми. Уровень их развития был невелик, но аборигены занимали сильно пересекающиеся биологические ниши, а потому резались друг с другом с невероятным ожесточением. Когда пришли люди, они оказались между саблей и щитом — каждый вид посчитал своим священным долгом уничтожить мерзких голокожих пришельцев. Еще не было передвижных установок запуска разведспутников, и мруды с окари сумели накопиться за половину дневного перехода так, что люди до последнего ничего не заметили, пока трехсоттысячная армия аборигенов не появилась в пределах прямой видимости. Первый натиск развернутый по всем правилам периметр вроде бы выдержал, пулеметы косили наступающих целыми рядами, взрывы мин и снарядов вырывали из строя сразу десятки изломанных тел... но полностью забывшие о страхе мруды редкими цепями быстро бежали вперед, они продолжали перебирать ногами даже тогда, когда очередная пуля отбрасывала тяжелое тело назад и мутная пленка уже начинала покрывать глаза с узким горизонтальным зрачком. В общем, оборона была прорвана — где взята искусством и ловкостью скрада, где просто завалена трупами, но так или иначе, убиты были все люди. Все, кроме одного. Носатые окари прочесали все коридоры и помещения, нашли все укрытия — и невесть как не сумели обнаружить одного летчика. База не была разрушена по каким-то религиозным соображениям, нападавшие удовлетворились убийством всего персонала и ритуальным сожжением тел. После их ухода осталось огромное черное пятно посреди центральной площади, практически целые здания, каждый квадратный сантиметр пола в которых был посыпан мелкой белесой пылью, — и один-единственный живой человек. Летчик не сошел с ума, но туннельный эффект, поглотивший все мысли и чувства, превратил его сознание и тело в идеально эффективную машину мести. Он сумел подготовить к полету свой истребитель-бомбардировщик, — процедура, требующая участия минимум четырех техников, каким-то образом вскрыть сектор 'А' хранилища РАВ и на все точки подвески установить по боеприпасу со зловещим красным кольцом вокруг головки. Летчик сделал четырнадцать вылетов, без перерыва и отдыха, после каждого по шесть часов кантуя неподъемные механизмы. Он летал до тех пор, пока в хранилище не закончились спецбоеприпасы, а все до единого разведанные места обитания мрудов и окари не превратились в светящиеся плешки. Когда на четвертые сутки наконец сработала Установка, его так и нашли — с отказавшим сердцем он сидел в кабине своего самолета, намертво зажав в руке распятие, на котором Отец оторвал могучую руку от креста и грозно потрясал гранитным кулаком...

Черменеву вдруг нестерпимо захотелось взглянуть на свой ромб. Если долго всматриваться в него, из блеска эмали словно бы всплывало хмурое лицо со сдвинутыми бровями. Глаза метали молнии, а упрямо выдвинутый подбородок обещал неприятности каждому, дерзнувшему встать на пути. Лик Отца Гневного как нельзя лучше соответствовал настроению самого Черменева. Когда он добрался, наконец, до Каракола, ему не пришлось ожидать в приемной ни минуты. Государь находился в малом координационном зале, который располагался непосредственно под зданием дворцового комплекса, только несколькими сотнями метров сплошной скалы ниже. Скоростной лифт и пара извилистых коридоров доставили полковника с сопровождающим к Государю — и Черменев, только переступив порог напичканного современнейшей техникой зала, поневоле изумился его возможностям. Здесь сходились нити всех существующих систем управления, от Госплана до Так-3 или новейшего Созвездия МС, отсюда можно было связаться с любой точкой Империи, с любой воинской частью, предприятием или космическим аппаратом. Находившиеся в этом зале люди могли на самом высоком уровне спланировать, осуществить и контролировать все время проведения самых сложных операций.

Сейчас зал тихо гудел, скопившееся напряжение ощутимо давило на нервы — и его центром служил высокий человек в черной флотской форме без знаков различия. Государь бесшумно мерил зал шагами, стараясь не проходить слишком близко к операторам и тактическим офицерам, дабы не осложнять их и без того напряженную работу, и мерно похлопывал себя по бедру ножнами кортика.

— Полковник. — пресек он попытку Черменева представиться по все форме. — Сюда.

Они отошли в небольшой закуток зала, фактически, комнату без четвертой стены, где стоял большой стол-планшет и несколько терминалов связи. Стульев не было. На панорамных экранах был выведен вид местности со спутника, и Черменев сразу узнал характерные изломы безжизненных гор, широким кольцом окружавших зеленое пятно Карура.

Карур... Самый крупный город Лады, третьего открытого мира, и — центр сепаратистского движения. Здесь жили суровые, опаленные солнцем до черноты люди, отнюдь не желавшие способствовать имперской политике 'плавильни народов'. После пары крупных ляпов безопасников глухое недовольство превратилось в откровенную враждебность. С этим тоже не все было чисто, некоторые методы, в особенности, скрытого гражданского неповиновения, не встречались больше нигде в Империи. Чиновникам администрации звонили по ночам и молча дышали в трубку, распространялись странные, невинные на вид, но несущие семена отдаленных ядовитых всходов слухи, только на Ладе существовало сетевое движение МВМ — 'молод, внезапен, мобилен'. Его участники договаривались через сеть о проведении очередной акции, затем собирались где-нибудь в публичном месте, не выдавая знакомства друг с другом, и в какой-то момент все разом начинали совершать странные, шокирующие окружающих действия. И, несмотря на все усилия соответствующих служб, не удавалось выявить никаких определенных следов, только смутные непроверенные кусочки информации, никак не желающие собираться воедино.

После ряда инцидентов, закончившихся кровопролитием, причем Империя в них была выставлена далеко не лучшим образом, Государь запретил силовое решение проблемы. Накопилось достаточно много неувязок, чтобы и дальше считать происходящее обычным всплеском сепаратизма. Процесс затронул и армию в лице размещенных на Ладе гарнизонов, отчего вводить войска становилось еще опаснее. Некоторые горячие головы в Генштабе предлагали решить дело сбросом одного десантного корпуса, который, мол, за сутки возьмет ситуацию под контроль — и покатились звезды с погон, когда взбешенный Государь задал всего два вопроса — кто отдаст приказ убивать граждан Империи, и каковы силы и средства, имеющиеся на Ладе.

Сил, а в особенности средств, оказалось на удивление много. Когда перешерстили кадры и интендантское ведомство и вывели конечную сводку, глаза на лоб полезли у всех. Лада была миром почти самодостаточным, с развитой промышленностью, за исключением некоторых наиболее сложных и наукоемких производств — а потому имела даже два РАЦ, не считая прочих гарнизонов. Длительное время, по подтвержденным записям — не менее пяти лет, на склады длительного хранения Лады стекались тонкие ручейки снаряжения и боеприпасов, становясь в итоге полноводной рекой. Тут списали в расход немного больше, чем истратили на маневрах, там выбраковали пару партий снаряжения, снятая с вооружения техника, по документам реализованная населению или ушедшая в переплавку, каким-то образом оказывалась здесь.

Накануне, в аккурат перед тем, как полыхнуло, по всяким невинным поводам на Ладу начали перемещаться внешне разрозненные части и подразделения, почему-то все как один не страдающие избытком лояльности. Слабым утешением проморгавшим такое тихарям стало то, что одновременно эти части не могли похвастать и отменной боеспособностью. Но высшим пилотажем стали события первых дней мятежа, когда руководство Лады 'панически' затребовало военной помощи у Императора — а ближайшими оперативно-тактическими соединениями оказались... да-да, нужные. Это было хождение по самому краю. Тогдашняя суматоха позволила временно списать неизбежно возникшие подозрения, ну а потом стало поздно. Когда Государь понял, как его обвели вокруг пальца, гнев его был неописуем. Но... Ничего поделать было уже нельзя. Заговорщики успели все, что задумывали.

Все эти соображения молнией пронеслись в уме полковника, пока Государь активировал своим личным кодоном системы тактической комнаты. Изображения на панорамных экранах ожили, немного изменились скачком. Стало понятно, что передача ведется в реальном режиме — где-то над мятежным Каруром прямо сейчас висел спутник. И не один — несколько экранов показывали местность слегка под другим углом. Впрочем, нет, это был разведывательный беспилотник — изображение слегка покачивалось и подрагивало, а затем вообще начало плавный разворот вправо. Страшная высота, с которой велась съемка, на глаз километров хорошо так за тридцать, давала основания предполагать, что это был 'Папирус' — самый большой из разведывательных беспилотников, с размахом прозрачных крыльев почти в шестьдесят метров. Он годами мог парить в вышине, ведя передачу прямо на спутник. Одноразовая, несмотря на свои размеры, машина не могла приземляться, в ней не было даже шасси, а вся конструкция, выполненная из радио— и оптически прозрачных материалов, была максимально облегчена, из-за чего маневры аппарата приобрели медленную осторожную размеренность. Единственным металлическим предметом в 'Папирусе' было его устаревшее атомное сердце, компактный радиоизотопный термоэлектрический генератор, РИТЭГ.

Качество изображения было превосходным. Вдобавок оно проходило специальную компьютерную обработку, и на главный экран выводилась уже синтезированная итоговая картинка, объемная, отражающая точный рельеф местности с наложенной на него тактической схемой и прочими необходимыми пометками. Сейчас экран буквально пестрел красными значками.

— Видите, господин полковник, какая концентрация сил ПВО? — это генерал-лейтенант Пархомов, командующий операцией. С ним еще пара человек — одного Черменев знал, это был его непосредственный начальник, генерал-майор Свищов из УСО штаба армии, второй был молод, лет тридцати, с неприятным взглядом выцветших белесых глаз.

— И это только то, что мы сумели выявить, по данным разведки у джанго есть еще не менее двух десятков комплексом. Наш 'крот' находится вот здесь — мигнула точка на микроскопическом плато среди гор — отслежен специальными средствами, а вот это его данные.

Черменев отложил себе в памяти пометку о странном тоне Пархомова, упомянувшего непонятные 'специальные средства', потом быстро пробежал взглядом по строчкам, запоминая их намертво. Так, родился, женился, помер... в смысле, вступил в сговор с неустановленными лицами, начал передавать информацию. Реализации еще не произошло, велось выявление связей — и тут такое. 'Крот' был задействован аварийно, затем качественно эвакуирован, с подстраховкой и сопровождением. Одна эта операция давала обильную пищу для размышлений о том, как кто-то свободно и весьма искусно ходит под носом у соответствующих служб и обделывает свои дела. Вообще, вся история отдавала заметным душком, отчего у Черменева неприятно холодило загривок.