Злая классика

— Да, да. Выкинь это. Я уже начал понимать кое-что.

Нарисовать карандаш от Кох-и-Нора я не смогу.

То есть, смочь-то смогу. Но его не будет. Не тот временной период. Остается уголь. Сангину они здесь тоже еще не выдумали. Уголь. И только.

Но это и хорошо, стерки не надо. Стерку я бы тоже не смог бы материализовать. Резинок ведь нет. Ну и стерка не появится тогда.

Отлично, с этим разобрались.

Я не стал терять времени, присел у стенки и начертал угольный стержень. Вроде похоже. Я занес руку... Нет, давай уж тогда думать по-крупному! И я нарисовал еще два таких же.

Потрогал рисунок, махнул кистью правой руки и прищелкнул пальцами.

Ничего.

Может я просто не расслышал?

Я сорвал свечку со стены и полез в туннель на карачках.

О! Ну надо ж!

Передо мной лежали два угольных грифеля.

Значит, не обманулся в предчувствиях!

Где же третий? Я покрутился, потер колени, уставшие от ползанья по камням.

И об меня кто-то споткнулся.

— Ах ты ж паскудь нево... — Эверард повалился на пол, бодро вскочил на ноги. — А, то ты, отроче?

— Ну я, а кому еще здесь быть? Давай-ка, поможешь мне со своими гвоздями.

— С какими-такими гвоздями?

— Сейчас покажу. Пойдем.

Я распростер лист бумаги и приказал волшебнику лить воду на него, ложкой.

Убедившись, что лист промок, я обтянул его вокруг планшета — насколько хватило, наметил место и сказал:

— Гвоздь сюда! Быстрее!

Старикан подхватил булыжник с пола и заколотил гвоздик.

— Так, прекрасно, теперь загни его! Да не так! Вот, правильно.

Подставил другой край планшета.

— Сюда забивай! Вот, молодец. А теперь сюда.

Эверард отлично справился. Через минуту у меня был готовый натянутый планшет.

— Осталось лишь дать ему просохнуть, — я установил планшет на треножник. — А уголь у меня уже есть. Нарисуем тут такого, что вы все с ума сойдете.

— Так уж прямо?

— Ну а что? Видишь, я же продвинулся.

— Не спеши, отрок, не спеши.

— И то верно, — я поскреб отросшую щетину на подбородке. — Давай перекусим.

— Перекусим?

— Ну поедим! У нас же снова есть две тарелки, а?

— Верно речешь, отрок.

Курицу мы не съели целиком. Я отломил крылышко, Эверард срезал мясо с боков.

Зато картофана нам обломилось в достатке. И маркошки, и прочих корнеплодов.

И теперь у нас была своя миска, у каждого.

— Погоди... — меня осенило. — А чего мы мучаемся?

Я вскочил и углем набросал здоровенный окорок на уже успевшем подсохнуть планшете.

Отбросил грифель в желобок. Прищелк пальцами — и пожалуйста!

Глухое "Тумк!" в коридоре.

А у меня ослабли коленки и я повалился на каменный пол пещеры.

Эверард вернулся со здоровенной свиной ногой в руках.

Я произвел жест, которым обычно празднуют гол футболисты. Ну или обозначают свои сексуальные фантазии многие мужчины.

Й-е-есс!

Хе-хе-хе-хе!

А, как классно! Получилось!

Ну если пулемет у меня не вышел, то в остальном я не так уж безнадежен.

Жратва нам обеспечена. Ха-ха!

Я попытался подняться. И не смог. Вместо этого завалился на спину, перекатился, встал на карачки.

Оттолкнулся от пола... И...

Упал на бок.

— Эй, старина!

Эверард был слишком занят с ногой.

— Эй! Сука, эй!!!

— А, да, что такое, отрок?

— Подними меня, не видишь, что мне хреново?

— Ой-ой... Да как же я так! Я же тебе рек — несколько раз в сутки!

С помощью старого прохиндея я поднялся.

— Фу-у-уф...

— Ты выглядишь неподобно, отрок.

— Ну а чего ты ожидал, мой бородатый друг?

Еще несколько минут я просидел напротив моего "наставника", Эверарда.

Они показались мне часами.

Честно.

Но зато я пришел в себя.

Глава 11

— Едрена вошь, Эверард! Как же так? Неорганику я могу воплощать, сколько угодно. Главное, чтоб она была известна в вашем мире. Ограничение, да, но все-таки не так страшно. А вот со жратвой куда хуже. Эдак я на следующий раз вообще помру, а? И не смогу воспользоваться плодами материализации. Это ж никуда не годится, как ты считаешь?

— Сбил ты меня, юноша, совсем. Столько много слов и все мудреные...

— Да не прикидывайся, все ты понял, рак-отшельник! Лучше вот что скажи мне — у тебя так тоже, когда ты свои фокусы вытворяешь?

Старикан только покрутил головой. Красноречивый жест. Если б он еще повертел пальцем у виска, я б не удивился.

— Блин, для особо одаренных повторю. Хоть мы и на одном языке общаемся. У тебя — так же — бывает? Когда отведенное на день количество магических примочек заканчивается? Ноги подгибаются? Слабость есть?

— Отрок, отрок... Ну что тебе в том, какие у меня чувства? О себе думать потребно. Не обо мне.

— Логично, в принципе, — я всегда задумывался над этой фразой. Вот это вот "в принципе". У нас все говорят это, когда нечего сказать и не хочется тупо мычать, как Черномырдин или кто там этим грешил.

Что оно имеет общего с настоящими принципами? Слово-паразит. Но сказанного не вернешь.

— Многажды я тебе рек, магии в день — мало, хватает на несколько раз. Опосле — все, усохнешь. По что ж ты не разумеешь?

— Да потому, что я с разными субстанциями имею дело, как ты не поймешь-то? Вроде неглупый дядька ты, Эверард. А вот не понимаешь. Пока я рисовал разные предметы, все было нормально. А как нахерачил окорок — меня и скрутило. Разницу видишь? Мольберт, бумага и прочее — это материал. Окорок же — кусок живой плоти. Уже не живой, но бывшей когда-то живой. Оттого-то мне так тяжело сделалось. Врубинштейн?

— Э-э-эх... Чудеса... Чудеса и догадки, — только и прохрипел Эверард. Снова помотал головой, по обыкновению. — Как твое самочувствие, отрок? На ноги подняться сдюжишь ли? Сам, без помощи?

— Да вроде ништяк. Надо мне все переосмыслить. А ты, старина, окорок приготовь, лады?

— Ну отчего же нет?

Да уж, вот тебе и чудо из чудес. Ну как тут быть? Рисовать, конечно, интересно — я с опаской глянул на сверток бумаги — но если перебрать с этим, как его, воплощением, то и товарищ Кондратий приобнимет. А я-то молод еще, мне помирать неохота.

Ну да ладно, посмотрим. На сегодня я свой запас исчерпал, скажем так.

Посидим, похаваем — вон, старикан уже и мясо приготовил для жарки — и отдохнем. А завтра проверим еще разок.

Мясо изготовил он на славу. Чуток подгорело по краям, ну да мы не избалованные.

— Слышь, — промычал я с набитым ртом. — А давай попробуем живую органику?

— Не уразумел?

— Давай, говорю, мольберт вытащим на природу и сделаем какую-нибудь зверушку.

— Ну отчего же и нет, отрок.

— Вот и я говорю. А пока — отдыхать.

И я завалися на шкуры.

Такая усталость во всем теле!

Кошмар!

Будто весь день бегал по горам и всю ночь перед этим вагоны разгружал. Пока не поймали.

Я усмехнулся этой простенькой шутке.

И зарубился.

Какая же херня мне снилась! И Истомова, и Пашка, и Стэн со своими сигариллами! Однако ж, пора уже отвыкать от них всех.

Растолкали меня довольно грубо.

Ну точнее разбудили. Что не отменяет...

— Отрок, отрок! Я только что снаружи был. Там эти... — борода старика тряслась, как у больного паркинсоном. — Они, стало быть, по нашу душу.

— Чего? Я ничего не понимаю? Дай мне проснуться наконец!

— Да пробуждайся, отрок, пробуждайся! Потребен твой совет тут!

Потребен... Нашел же слово. Я вот сейчас стану непотребен одним махом, если не отстанешь. Причем в самой грубой форме этого слова.

Ну злой я по утрам, что тут поделать.

Ничего тут не поделаешь.

— Что случилось-то, говори по существу!

— Люди, отрок, люди! На конях, в облачении.

— Где, блин? — с меня разом слетела дрема.

— Дык за водопадом, на лесной тропе.

— Ну блин! Я ж тебе уже говорил о них! Эти гаврики от меня не отстанут. С Танкредом вашим.

— Про Тонгреда речешь, али нет?

— Да, да, Тонгред. А что ты так разволновался-то? Они ж нас не найдут.

— Так мы ж, отроче, собирались наружу выбраться.

— А, ну да.

Как меня задолбало это все.

Отыскал куриную ногу, холодную, но проваренную.

Схарчил ее, закусил сырой репкой.

Хорошо, что у меня желудок крепкий, он переварит хоть репу, хоть велосипедную покрышку. Если очень надо. Суставы не ахти, спина больная, как у пятидесяти процентов граждан СНГ. Но вот желудок достался отменный. От деда, наверно.

Да и неважно это.

— Я пойду, проверю, — откинул я шкуры в сторону.

— Ты только осторожнее будь, отрок, — погладил меня старец по штанине.

— Как-нибудь...

Я выбрался через веер брызг, через кусты.

Оглядел тропу.

Вроде все чисто.

Постоял еще немного, прислушиваясь к звукам леса.

А что нам мешает выйти с другой стороны?

Почему это не приходило мне в голову?

Нет, я определенно становлюсь тормозом. А ведь в книжках сказано — герой должен приобретать всякие навыки и крутизну.

Бредятина какая-то.

Наверно, я затратил слишком много сил на эту долбанную магию. Спишем все на нее.

— Эви, а, Эви! — покликал я, вернувшись обратно. — Почему б нам не выйти с другой стороны?

— Ась?

— Ну я говорю, давай произведем эксперимент на другой стороне реки? Да ладно, я все объясню сейчас, лучше пожрем сначала.

Мы прибрали остатки курицы, закусили репой, морквой и картошкой.

Я взял бразды равления в свои руки.

— Так, планшет понесу я. И грифеля тоже, — я заботливо уложил уголь в карман, застегнул молнию. — А ты понесешь треногу.

— Отчего же так, отро...

— Не перечь! На тебе можно воду возить вон! Бери подставку, не крути мне мозги, — я сложил треножник и всучил его Эверарду.

Сам же сунул планшет подмышку и поманил старикана за собой.

Через тоннель мы пробрались не без затруднений — Эверард постоянно стукался верхушкoй треноги об потолок.

Но зато на природе — кайф!

Я установил подставку так, чтобы не качалась. Поставил планшет.

— Ну что, давай сразу что-нибудь серьезное, а?

— Ох, отрок... Смотри сам. Только не переусердствуй.

— Да не ссы. Сейчас будет вам...

Я несколькими штрихами набросал слона.

Гулять, так гулять!

Слегка скосил спину своему творению.

Добавил шерсти.

И финальное — бивни! Получился вылитый мамонт. Гроза кроманьонцев.

Ну, что осталось?

Только подтереть некоторые места.

И шелчок пальцами — опа!

Как мы его забивать будем только — вот это непонятно.

Кхруммсь!

Я присел от неожиданности. Эверард вообще чуть не упал на землю, как под обстрелом.

Внизу, в паре сотен метров от нас затрещали кусты.

Из леса выломился мамонт!

Настоящий!

Мать твою! Он настоящий!

Слоняра отряхнул с себя обломки ветвей, помотал головой, воздел к небу хобот и затрубил.

Опаньки!

Я упал на землю, рядом с волшебником. Еще не хватало, чтобы слоник нас спалил. Черт же знает, что у него на уме!

И меня скрутило. Почти как тогда, когда рисовал окорок.

Только на этот раз подогнулись не только коленки.

Сердце подало сигнал — тебе пиздец, братиша. Странная легкость. Даже приятная. А ударов нет. Кровь, стало быть не... Не того...

— А-а-а... Матерь родная...

Не было сил, чтоб вдохнуть. Страшная судорога по всему телу. Как будто множество человечков внутри меня бегают и колят копьями в кожу. Изнутри.

Я изогнулся в конвульсиях. Сердечко отстукивало последние секунды. Если вообще отстукивало. Мир перестал существовать.

Лишь только моя рука дергалась лихорадочно. Как будто ее трепала собака.

Я хапнул воздух открытым ртом, с трудом выгнул шею, чтобы посмотреть. Наверно, это последнее, что я сделал в своей жизни, как мне подумалось.

За рукав меня дергал Эверард.

— Что с тобой приключилось, отрок? Что? Скажи хоть слово! Хоть единое слово!

— Ах, это ты... Спаси меня, — прохрипел я, не узнава я собственный голос. Мои члены больше мне не повиновались, шея онемела. — Спаси меня, старая шельма, старый хрррр... Па-ма-ги-те!...

И на сем я отключился.

Отключка — дело хорошее, само по себе. Лежишь себе. Отдыхаешь.

Но не в этом случае.

Я осторожно открыл глаза. Надеясь, конечно же, на лучшее.

Надежда — она вообще такая. Окрыляет. Дает силы. Неведомую энергию.

Но когда, блядь, вокруг снова пещера, мрак, котел с ложками, овечьи шкуры и промозглая атмосфера... Ой, ну нахрен такие надежды.

Однако ж я жив. И цел. И вон мой треножник стоит, планшет на нем, с девственно чистым листом бумаги.

Не так уж и плохо. Могло быть и похуже.

— Ох ты, отроче! Живой!

— Да е-мазай, сколько раз тебе повторять. Иван Михайлович я, а не "отроче". Реки же мне, что случилось?

Тьфу, блин, я начинаю выражаться, как старикан! Заразил меня, честное слово, заразил!

— Ты, отрок, разум утратил. Аки неживой был. Я твое тело сюда затащил. И сооружение твое тоже.

Ага, значит, он меня допер до пещеры, пока я валялся в отрубе.

— Добро, старче. А сколько я так лежал?

— Да второй день уж пошел.

Ну ничего себе! Сутки провел в коме!

Я повернулся, скрипнув зубами — тело слушалось с трудом. Яркий луч. Стало быть, утро.

— Вот видишь, Эверард. Органикой мне лучше не увлекаться.

— Не разумею?

— Да все ты разумеешь. Живoе мне лучше не рисовать и не воплощать. А то так и концы отдам. Жратву могу сделать. А живых существ — лучше не надо. Сам же видел. Зрел, как говорите вы тут.

— Зрел, воистину так. Зрел, отрок. Но получилось у тебя! Неведомый зверь, могучий, ужасающий!

— Я помню. Только потом я и сам-то... Ну ты понял.

Интересная закономерность.

Неживое воплощать — как два пальца наточить. Пардон за рифму.

А вот живое никак. Или сам сдохну. Даже с окороком — хоть то и мертвая плоть — чуть было не... Да какое чуть! Я ж свалился, на ноги встать не мог.

Ну это хорошо, эксперимент провел, теперь знаю, что можно, а что — лучше не надо.

— Похавать-то у нас есть что?

— А, ну да, осталось конечно...

— Не, погодь! Мне сейчас совсем другое требуется, — я подхватился и побежал в туннель, к водопаду, облегчать мочевой пузырь. Еще бы, целые сутки копил.

— А вот сейчас можно и поесть, — заявил я с философским видом, грызя кусочки репы. — Кстати, как там у нас с мясом дела? Ты, небось, жрал от пуза, пока я лежал в коме, а?

Эверард лишь виновато развел руками.

— Не переживай. Сейчас все будет, — я забросил пупок репки с остатками стеблей в угол. И решительно шагнул к треноге.

Так, что у нас тут. Ну положим, органику не следует трогать. Плоть. Да. Но картохи-то сделать я могу? Или еще чего такого.

Картоха надоедает быстро. Пусть будет что-нибудь более обыденное.

Я пошарил в кармане, в поисках угля.

Гребаный понос!

Старый прохиндей не подобрал мои грифели!

А, нет, вот обломок. Этого мне хватит.

Для начала сделаем просто...

Я начертил обычный кирпич черного хлеба. Дарницкого, или как там он назывался.

Хлоп!

Я ушел в туннель и вернулся с буханкой в руках.