— Беда... — ругнулся Клавий про себя.
— Ты хотел сказать — позор, — назвал всё, как есть, дорн Балдрик. — Мы проиграли! Это поражение!
Старясь напоследок избежать позора вздорный старик закричал:
— Гарнизон — слушай мой приказ — стройся у врат!
На устах Клавия заиграла довольная ухмылка.
— Гвардия навсегда! — выдал уверенно он.
— Гвардия умирает, но не сдаётся! — подхватил дорн Балдрик.
Сегодня они впишут свои имена в легендарную летопись гвардейцев Кесаря, и никому из бывших соратников по оружию не будет стыдно за них — они умрут с честью на поле брани, стремясь выправить то, что уже давно непоправимо, а не загнуться от дряхлости в келье на постели, делая под себя.
— Открыть врата!.. — отдал очередной, и, пожалуй, последний приказ вздорный старик.
— За честь и отвагу! — грянули ратники с латниками при нём с Клавием, двинув колонной наружу за пределы крепостных стен.
* * *
Пустошь. Шакальи Земли.
Марку не спалось, да и как вообще можно было дрыхнуть беззаботно посреди Пустоши, когда ты точно знаешь: тебя сверлят во тьме злобными очами шакалы. Или это ему казалось в силу юного возраста и жажды приключений? О страхе, в случае с ним, речи ни шло: он — гвардеец, а не какой-то там вояка-легионер — состоит на службе у Кесаря, и тот нынче сам располагается рядом с ним, а он при нём не то оруженосец, не то телохранитель. Уловил тень.
Кто-то метнулся в их сторону.
Резкое сокращение руки в локтевом суставе и... взмаха не последовало — на предплечье паренька легла иная цепкая конечность.
— Ш-ш-ш... — зашипел на ухо до боли знакомый голос.
— Кайярэ?! — не поверил Марк в то, кого услышал, прежде чем увидел. — Тебе чего здесь надобно? Ты что замыслила, мерзкая валькирия?
— Дело есть...
— К кому — к Кесарю?!
— Нет, к одному дураку...
Намёк пареньку — и очевидный.
— Умнее ничего соврать не могла?
— Ш-ш... — снова настояла юная амазонка на разговоре шёпотом, а даже не в полголоса, не говоря уже о повышенных тонах.
— Завидно стало, да?
— Марк...
— Ну чего тете? — уступил он наконец-то ей.
— За нами следят.
— И это всё, что ты собиралась мне сказать? Так в курсе!
— Что шакал один?
— Почему один?!
— Остальных мы перебили, — съязвила Кайярэ.
— Мы — это кто? Намёк на себя и своих валькирий?
— Завидуешь?
— Ещё чего! Я приставлен к Кесарю, и в мою задачу входит его охрана!
"Вот же неугомонные сопляки! — недовольно подумал Атрий. — Ещё спугнут мне суку, уж я им..."
Командор лежал и сопел, имитируя похрапывание — претворялся.
"И не угомонятся никак!"
— А я что тебе предлагаю, Марк...овка ты этакая! Как то самое — захватить эту тварь живой! Ну, так что — и скажешь мне? — требовала Кайярэ ответа.
— Иди спать!
— Дурак... — юная амазонка показала язык, скрываясь из виду.
— От такой же слышу! — чуть повысил голос и тон Марк.
"Вроде бы притихли, — прислушался непродолжительное время спустя Атрий, щуря глаза, стараясь не вызывать у суки сомнения: спит, а не следит за тем, как она кружит вокруг них. — Ну же, давай — нападай!"
Тогда как сам прекрасно понимал: атака последует в предрассветный час, когда стражей окончательно одолеет холод и сморит дремота. А тут ещё туман, и взялся непонятно откуда, окутывая место стоянки гвардейцев, но никто из стражей на посту не удосужился подкинуть хвороста в догорающий костёр — первый признак того, что самое время для внезапной атаки.
Шорохов приближающегося шакала, Атрий не уловил, прозевав момент атаки. По шлему шаркнула когтистая конечность. Сука метила ему в лицо вместо горловины — мстила тупо и рьяно. Командору всё равно досталось от неё, но и он сумел достойно ответить налётчице.
Схватка закончилась в одно мгновение, и не совсем так, как на это рассчитывал легендарный командор корпуса. Его удивлению не было предела, когда из-за рухнувшей с лап шакалихи возник силуэт паренька.
— Марк!? — не скрывал своего удивления Атрий.
— Командор... — выпалил он вместо: "Гвардия навсегда!".
Практически тут же, подле них, возникли ещё две фигуры: первая — низенькая и хрупкая, вторая — чуть округлее в бёдрах и грудях, но такая же невысокая — среднего роста.
— Валькирии!? — настал черёд удивляться разом с командором ещё и Марку.
— Сука... — толкнула ногой юная особа в спину шакала, выдернув из него стрелу, выпущенную со снайперской точностью. Хотя Киринэ могла поспорить с ней о точности.
Предводительница валькирий отметила промах ученицы.
— Да я намерено не стала убивать эту тварь, — заявила Кайярэ в своё оправдание.
— Шака... — признал Атрий одноглазого шакала. То была его давняя отметина ей.
— Что происходит, а? — продрал руками глаза Иерарх Ордена, и в свете подкинутой охапки хвороста кем-то из стражей, прозевавших момент атаки, узрел лицо того, кого прежде с неизменным постоянством скрывала кожаная маска. — А-а-а...
Диктатор переполошил не только людей на стойбище у костра, но и прочую живность в округе, наверное, на пару вёрст.
— Ты чего?! — взъелся Кесарь на братца.
— Хи-и-ир-р-рд... — прокричал и одновременно прорычал диктатор, сдирая сомкнувшимися в кулак пальцами руки дёрн земли, загнав под ногти траву.
Атрий поспешно прикрыл лицо куском оборванной маски.
— Тьфу ты... Ну ты... — не нашлось у Кесаря иных слов укора в адрес брата; пожелал узнать, из-за чего в столь ранний час поднялся переполох. — Что тут у вас?
— Мы завалили предводительницу шакалов, — подал голос Марк вперёд остальных.
— Мы!? — обозлилась Кайярэ на него. — Когда это я достала суку стрелой, а уж потом ты своим тупым клинком, да и то плашмя!
— Так ведь сама предлагала мне взять её живой в плен!
— Ещё подеритесь из-за суки, — вставилась Киринэ.
— Хорошая мысль, — поддел Кесарь. — Остыньте! И эту тварь, если она жива — свяжите по лапам, чтоб боле не рыпалась!
— Да-да... — подал голос диктатор, но всё ещё говорил на повышенных тонах — страх не прошёл до конца, продолжая клокотать в нём, а также злоба на всех и вся. — Завтра же!.. Нет, уже сегодня, — понял он: светает. — Я с трибунами разберусь с ней! Это сука получит, что заслужила! Её участь будет незавидна!..
Он ударил Шаку ногой в брюхо. Шакалиха огрызнулась, не имея кляпа в пасти, когда её следовало заключить в намордник.
— Кусаться вздумала, шалава! Вот я тебя... — не удалось диктатору добавить ещё раз. — Сука-А-А...
Шака вгрызлась в сапог Иерарха Ордена.
— С паршивой собаки хоть шерсти клок, — посмеялся Атрий над незадачливым братом Кесаря.
— Гладкомордые! Вы все уже трупы! Я порву вас! А тебя, Атрий, последним из всех! И твоя смерть будет мучительней остальных — когда у меня появится новый выводок, я вспорю тебе брюхо, и мои выродки полакомятся вывалившиеся из тебя потрохами с кишками, ещё у живого! В то время как сама буду методично и медленно стягивать с тебя кожу, подрезав сначала на лапах, и скатаю в мешок на морде! — забрызгала бешеной слюной Шака.
Командор прервал её ядовито-алчные излияния души ударом рукояти клинка по затылку.
— Слово и дело, триумфат! — настоял он.
— Говори, мой верный гвардеец, — уступил ему на этот раз Кесарь.
— Пора возвращаться, а то неровен час, сюда пожалуют ордой стаи шакалов!
Добыча и впрямь была славной и неожиданной, так что терять её, а с ней и свои головы в новой схватке с шакалами в Пустоши, им было не с руки.
— Быть посему! — заключил Кесарь.
— Эта тварь моя! — настоял диктатор.
— Ну, разумеется, братец! А то как же! Иначе и быть недолжно! — сделал вид Ил-ла-Рих, будто уступил нажиму Ир-ра-Риха, как Иерарху Ордена.
Дорога назад, в Косогорье, не заняла много времени, гвардейцы с валькириями впервые в жизни улепётывали из Пустоши, понимая: промешкай они, и то, что их предводителям обещала Шака, неминуемо ждёт всех без исключения. А то, что орды шакалов и псов придут, не мешкая, в движение, и Пустошь оживёт от края и до края — сомневаться не приходилось.
Их отступление не было бегством, а разумным решением, принятым самим триумфатом. И долг гвардейца, даже будь то валькирий, повиноваться безоговорочно и беспрекословно его приказам, какими бы неверными не казались им.
С восходом дневного светила, в небо поднялись стаей дракхи, отражаясь гигантскими тенями на поверхности Пустоши, а под ними скачками, неслись серанги, на них — валькирии, и даже тураги редко когда пускаемые вскачь гвардейцами — лишь в особо случаях, да и то при грандиозных баталиях — неслись, что дурные, ревя громогласно в свои лужёные глотки.
Шакалы появились, как всегда, неожиданно, но нагнать вторгшихся внезапно гладкомордых тварей, не сумели при всём желании, и потом, наездники на летающих порождениях отвлекли их от наземной группы, осыпав стрелами. Шакалы ответили им, однако достать или попасть, не сумели — это было выше их сил, и потратили немало на преследование. А вот у необозначенной границы остановились и завыли так, что стало жутко даже ветеранам-гвардейцам с валькириями.
Гладкомордые едва унесли ноги, убравшись восвояси.
"Что-то тут нечисто! — подумалось мимоходом Кесарю при заходе на посадку в лагерь легендарного корпуса. — Смахивает на измену!"
В Косогорье было объявлено осадное положение, поэтому карательную экспедицию на границе в Пустошь, встретил отряд Гектрия в составе нескольких колонн в полном боевом снаряжении. Едва они минули врата, — вслед за всадницами на серангах и всадниками на турагах, — массивные створки, сбитые из толстых брёвен, закрылись за ними. А на вышках зажгли чаши с маслом, и в небо взмыли чёрными клубами столбы дыма.
Кесарь окончательно уверовал в предательство диктатора, когда узрел пополнение в лице рыцарей Ордена — в лагерь легендарного корпуса без приглашения прибыл конный разъезд жнецов.
"А братец основательно подготовился!"
Турму жнецов, численностью в три десятка, возглавлял Болингар. Для Ордена это была такая же точно легендарная личность, как Атрий для Гвардии. Он же по совместительству и магистр Ордена, но не диктатории, а воинского подразделения.
"Знать, диктатор, и впрямь затеял обскакать меня!"
Что и подтверждала довольная ухмылка оскала на лице брата. Жнецы окружили его, держа чудовищные "молотилки" в боевом положении, готовые сами ответить на любую провокацию со стороны гвардейцев, если таковая последует в их исполнении.
"Никак готовят провокацию — очередную?"
Атрий был уже на взводе, и только ждал команды от Кесаря, не желая подчиняться воинам Ордена, раскомандовавшимся в его лагере — ревностно относился к этому.
— Спокойно, мой верный гвардеец! Давай постараемся обойтись без крови и смертоубийства! Я не братоубийца! — охладил триумфат боевой пыл легендарного командора, а то вокруг жнецов свои ряды сомкнули щитами гвардейцы из числа ветеранов, и выставили сариссы, а гвардейцы второй линии занесли над головами пилумы. И валькирии, тут как тут — встали на подхвате, готовые обрушится на иже с ними всадниками на турагах.
— Слово и дело, брат! — понял диктатор к чему всё идёт.
— Говори, — дозволил Кесарь.
— За стенами лагеря, всего в одном переходе, стоит развёрнутая когорта жнецов!
— Дальше можешь не продолжать — кровопролития не будет! И бунта не дождёшься!
— Я так и знал, — не стал диктатор спешно покидать Косогорье. — Поэтому ещё немного задержусь тут у тебя, брат, и разберу несколько дел лично, которые мне готовы передать трибуны? Ты не будешь против?
— Отойдём-ка, братец, — взял Кесарь бесцеремонно Иерарха под руку, и силой затянул в шатёр Атрия, пожелав остаться там с ним с глазу на глаз.
Что там происходило, и о чём коротко потолковали меж собой родичи, не стало большой тайной для невольных зрителей с обеих сторон, поскольку все и так были наслышаны о семейных разборках в любых уголках Империи, в том числе и на Окраинах ни для кого не секрет: любовью тут и не пахнет, а неприкрытой враждой за власть и Трон с Короной.
Свитки с делами, переданные диктатору трибунами, полетели в горящую чашу с маслом, отправленные туда собственноручно Иерархом Ордена. Но зато он отстоял право забрать с собой всех, кого гвардейцы захватили в землях Пустоши.
— Всенепременно, — хрустнул костяшками кулака, вправляя пальцы триумфат.
В то время как диктатор прикрывал скулу, потирая рукой ушибленное место.
— Если что — заглядывай почаще, братец, буду рад лицезреть тебя у себя в Гвардии!
— Посмотрим, как ты заговоришь, когда я встречусь с Тираном!
— Тогда передай бате от меня всего самого наилучшего! Кстати, как там его здоровье?
— И не надейся — здоров аки морф!
— Стало быть, и ты не особо жалуешь его, коль сравнил с этим презренным и жалким йети! Бр-р-р... — поморщился больше для виду Кесарь, уяснив: диктатор преподнесёт свои слова Тирану, как его собственные.
"Да и хирд с ним!"
Жнецы взяли в плотное кольцо походный шатёр, подготовив его специально для отдыха диктатору, куда попутно упрятали халдея и суку-шакала. У них для неё даже клетка нашлась под рукой. А вот девицей-пленницей занялись валькирии — целительница из их числа.
Даритэ, осмотрев тело девицы, раздетое ей догола, уже омывала, обрабатывая разными травами, когда к ним пожаловали гости — Кесарь и Атрий.
— Вы что! — рассвирипела целительница. — Как посмели войти без приглашения? Сюда нельзя! Вон! Прочь!..
— Ого, — не ожидал триумфат подобной реакции от амазонки.
— Ничего нового всё равно не увидели, — дал понять командор: не извращенцы — пялиться на голое тело девки не станут с ехидными ухмылками на устах.
Разговор предстоял серьёзный.
— Она выживет?
— Вопрос — как — из ума или...
— Или! — настоял Кесарь, не удержавшись, и ещё раз одарил вниманием девицу.
Прикрыв поспешно интимную часть тела пациентки, Даритэ всё же удивилась про себя, уяснив на раз: Кесарь, оказывается, неровно дышит к красавице. Что и пытался скрыть, да не получилось, проявив несвойственные прежде ему эмоции.
Знать и его поразила в самое сердце стрела пернатого баламута.
— Скорее всего, да обещать не берусь — всякое может случиться!
— А если не выживет вдруг?
— А надо? — мгновенно уяснила Даритэ всю подоплёку с вопросом.
— Желательно, но чтобы потом ожила — обязательно, иначе...
— Как прикажет, триумфат, так и будет! Гвардия навсегда! — напомнила целительница: она — валькирия.
— Да и ты уж постарайся, Атрий! Смотри, также не подведи меня, когда придётся устроить представление для братца и его палачей!
— Внемлю вашим словам, триумфат!
Через час оба уже стояли подле шатра диктатора в ожидании его выхода, в окружении шеренги* жнецов.
* шеренга — десяток в Ордене.
Иерарх задерживался, приводя себя в порядок.
— Да ладно, будет ему! Чай не девица, и мы не влюблённые в него юноши, — не удержался Кесарь и поддел братца на словах, молвив намерено громко, дабы услышал не только тот, кому адресовалась сия фраза, но и гвардейцы из числа стражей при них с Атрием. Как водится, прыснули, в то время как жнецы заскрежетали зубами — у них на каменных лицах заходили ходуном желваки.
