— Если хочешь — спи с ним, а я займу место в твоей комнате!
— Класс... — мелькнула Надя из-за проёма детской. — Ничья! Пока...
И скрылась, закрыв дверь, прячась от бабули.
— Вот я тебя, пиписька ты этакая!
— Просьба не шуметь, родные мои, — попросила в шутку Вера. — Ночь на улице! Кругом люди спят! И я желаю того же!
Она закрыла дверь спальни и повернулась к кровати. Глаза у Веры округлились и полезли на лоб.
— О-о-ой... — тихо выдала она, так, чтобы не слышали родные.
Серафим стоял обнажённым.
— Ты что делаешь? — не могла опомниться Вера.
— Сделал то, что ты сказала мне, — ответил он вполне спокойно.
— Сейчас же оденься! — зашептала Вера. — Пока нас вновь не застукали мои родные! Особенно тебя в костюме Адама!
Вера едва удержалась от соблазна примерить самой наряд от Евы. Зажмурилась.
— Спокойно! Я хочу спать! Просто спать...хотела!
Она поняла: ночь будет тяжёлой. Ей удалось объяснить Серафиму, что на нём всегда должны быть трусы.
— А майка — это уже твоё личное дело. Мы не нудисты! У нас не принято выставлять напоказ полностью обнажённое тело!
Только тут Вера вспомнила, что сама последнее время спала под одеялом без одежды, дабы тело отдыхало. А тут гость! И ночной рубашки у неё не было.
— Не смотри! Отвернись! — попросила она у Серафима. — Живо!
Тот исполнил указание в одно мгновение. И всё же Вера услышала, оставшись в нижнем белье, его реакцию на то, что делала сама.
— О-о-о...
— А-а-ай... — обернулась она. И поняла причину воздыхания Серафима. Вера была у него как на ладони, поскольку он видел её не по своей воле в большое зеркало перед лицом. Она отражалась в нём.
— Чёрт! Забыла... — опомнилась Вера.
Тень за окном забилась в окно, но не прошла сквозь невидимую преграду — стекло, услышав призыв.
— Зажмурься!
— Как?
— Закрой глаза!
— Ты предлагаешь мне спать стоя, Вера?
— Нет, Серафим, — улыбнулась озорно она. — Ложись в кровать. И накройся одеялом.
Серафим исполнил в точности её указания — закрыл глаза.
Вера не спешила выключать свет бра, покосилась на гостя.
— Спишь?
— Угу... — отреагировал Серафим.
Вера вновь усмехнулась.
— Ну-ну, спи, друг.
И выключила свет. Сон не шёл. Она лежала с открытыми глазами, уставившись в потолок. Вид тела обнажённого мужчины взбудоражил её.
Веру тянуло к Серафиму.
"Похоже, права была мама. Нельзя мне больше оставаться наедине с ним, да ещё в преддверии ночи в одной постели. А то так недолго и согрешить! Чёрт, а так хочется, что хоть вой как волчица!" — стиснула Вера зубы, дабы и впрямь у неё из груди не вырвался стон в ночи.
Серафим опередил её. Он нервно заворочался в постели. Вера насторожилась. Ещё бы! Его рука, откинутая резко в сторону коснулась её груди.
"Вот тебе, ма, и святоша! — подспудно подумала Вера. — Не монах! А может и не священник вовсе, а какой-нибудь сектант! Только его мне в доме и не хватало!"
Серафим сжал руку — ту, что лежала на груди у Веры.
— Господи, прости-и-и... — готова была она предаться греху.
Не тут-то было. Серафим вскрикнул.
— Тихо, дикарь! Услышат! — не желала этого Вера.
Было поздно. В коридоре послышались шаги.
— Вот шпионки! — откинула Вера руку Серафима с груди, и сомкнула поспешно глаза. Она уловила: старуха-мать стоит у двери, затаив дыхание, и ловит на слух шумы.
Серафим не подкачал. Он вновь застонал.
— О, Господи! — перекрестилась старуха-мать.
— Пресвятая Богородица, Заступница, Дева Мария, спаси и пронеси!
— Ну, чё там, ба? — потревожила ту Надя, молвив заспанным голосом.
— Т-с-с, проказница, — зашептала бабуля. — Не шуми!
— А чё так? — очнулась в тот же миг Надя и услышала стоны. — Ох, ты! А чем это они там занимаются? Только не говори: подрасту — узнаю! Я и так знаю...
— Что?
— Догадываюсь, чем они могут там заниматься!
— И чем же, когда спят?!
— Неужели, ба! Сама меня всегда учила не врать!
— Да кто врёт, кто врёт! Там ничего не происходит!
— Спорим?
— Чё?
— Проверим?
— Нет!
— Да... — повысила Надя голос.
Бабуля сдалась.
— Стой здесь, а я в разведку!
Приоткрыла дверь. Надя всё-таки сумела просунуть голову в щель между бабулей и дверью.
— Странно...
— Вот и я о том же, ба, — согласилась Надя.
Мама лежала спиной к Серафиму, а тот стонал тихо сквозь сон.
— Вроде всё пристойно-о-о...
Бабуля не заметила, как прижала внучке голову.
— Ты чё, ба! Казнить меня задумала? Из ума выжила на старости лет?
— Цыц, проказница! Не шуми! Сама виновата!
Они отступили от двери, подавшись по своим койкам. Вера не удержалась и хихикнула в подушку, а после мгновенно отреагировала на стон Серафима. Он в его исполнении усилился.
— Вот где дура! Ему плохо, а я решила: он — сексуальный маньяк! Сама одно слово — нимфоманка! И по делом мне, что сюда заглянули мои родные! Иначе бы и впрямь совершила глупость!
Вера включила бра. Серафим не очнулся. Он продолжал лежать с закрытыми глазами и стонать, дёргаясь нервно время от времени.
Вера не знала, что делать. С одной стороны ей хотелось избавить его от мук и разбудить, а с другой — не желала прерывать видение подобное на кошмар.
— Вдруг утром он вспомнит его, и оно будет о его прошлой жизни!
Так и было. Серафима одолевал внутренний страх, затаённый далеко в тайниках его заблудшей души, только сейчас всплыл наружу.
Кошмар усиливался. Это Вера осознала по тому, как он заметался по кровати.
— Во даёт! — дошло до Веры: пора будить. Она навалилась всем телом сверху на Серафима. — Очнись! Проснись! Не спи! Подъём!
Тут как тут наведались "шпионки", застукав на месте "преступления" близких людей.
— Я так и знала, — заявила старуха-мать. — Что ты не удержишься и соблазнишься!
— Я уже давно не ребёнок — взрослая женщина! И у меня самой ребёнок!
Надя и заглянула, просунув голову у бабули меж ног.
— А чем это вы тут занимаетесь, ма, с Серафимом?
— Бужу я его! Понятно!
— Посреди ночи?!
— Да! А что тут такого?
— То-то и оно, что люди по ночам спят, ма!
— Тут иной случай!
— Вот искусительница! И это моя дочь! — возмутилась бабуля. — Ай-яй-яй...
— Вы неправильно поняли меня! Я будила его потому, что он стонал, а после стал кричать и бушевать! Серафиму приснился кошмар!
Он подтвердил слова Веры — вскрикнул, схватив её за лицо, и очнулся.
— Не верю! — выдала бабуля крылатую фразу, принадлежащую великому режиссёру — Станиславскому, когда он корил актёров за халтурно сыгранную роль. — И всё тут! Хоть убейте!
— Что с тобой, Серафим? — испугалась Вера. Ей было больно. — Отпусти-и-и...
— Ой! Простите меня-а-а — опомнился он и разжал руки.
— Ты мне чуть шею не свернул. А мог и голову оторвать!
— Неужели, правда? — поверила на этот раз старуха-мать словам дочери. — С ним и впрямь надо быть осторожными! Вдруг он бандит с дороги — маньяк... раскаявшийся, и подался в паломничество замаливать свои грехи!
— Угу, — согласилась Надя. — Я помогу маме — постерегу его ночью.
— Спать иди, проказница! Толку от тебя, как от комара, собравшегося завалить в одиночку слона, да расшибшегося об его зад, а тот и не почувствовал даже укуса!
— Это кто слоняра — Серафим?
— Я — человек — изгой! Сами говорили, — опешил он.
— Так-то оно так, да не совсем так, — подхватила Вера. — Давай говорить прямо — на чистоту. Что тебе приснилось?
— Не помню.
— Ладно. А почему в КПЗ случилась истерика? Что тебя там вывело из себя — решётка или замкнутое пространство? Уже приходилось сидеть?
— Так у него нет наколок на теле, ма! А зеки без них не выходят. Аксиома!
— Значит не в тюрьме, а временно в КПЗ. Точно? Я права?
Серафим пожал плечами.
— Не знаю. Не помню. А врать не хочу! Не могу!
— Хорошо. Бог с тобой...
Тень отшатнулась от окна спальни и закружилась в неистовом вихре. Понеслась прочь. Недолго отсутствовала. И вновь вернулась по прошествии небольшого промежутка времени.
Скандал в доме у женщин удалось унять, и все вновь подались спать.
— Если что, дочка, мы с Надькой рядом, — заверила старуха-мать. — Будем начеку.
— Только свистни, ма, и будем тут как тут, — присовокупила дочь.
— Я не умею свистеть.
— И не надо, дочка! Не слушай ты эту проказницу. А то денег в доме не будет!
— Это всё суеверия, ба! И в старь на дорогах свистели разбойники, грабя путников. Поэтому с той поры и пошло данное поверие.
— А теперь что ли не так, когда на дорогах всё равно свистят, но не разбойники, а милиция — ГАИ.
— Хм, сравнила хрен с редькой! Эти гораздо хуже! Отнимут всё, и ещё придётся выкуп внести — штраф платить! — вмешалась Вера в разговор родных.
На том они и угомонились.
— Тогда если что — кричи! Не будь дурой — не молчи! Хотя бы мычи! Ну, ты поняла меня, Верка?
— Ага, мама, — заверила она.
— Неужели я столь опасен для вас?! — удивился Серафим. Он не мог поверить в то, что про него говорили женщины. — Это на меня не похоже! Я не такой!
— А какой же ты? — заинтересовалась Вера, ища зацепку.
— Другой...
— Это какой? Конкретно!
— Не злой...
— Но и не добрый!
— Неужели недобрый человек?
— Нет, не разбойник, хоть и нашли мы тебя у дороги. Просто устал, да и сон дурной приснился, вот и начудил. Угомонись, и спать ложись. А я постерегу тебя. Угу.
Серафим вновь лёг на кровать, но глаза не спешил закрывать.
— Не спится? — поинтересовалась Вера.
— Даже и не знаю.
— Это твоя любимая фраза? Нравится прикидываться дурачком, как это делали на Руси шуты и юродивые при царях, являясь умнейшими людьми своего времени?
— Не знаю.
— И что ты заладил — не знаю, да не знаю! А пора бы уже разобраться в себе!
— Я согласен.
— На что?
— На посещение в понедельник психиатра.
— Неужели? Это твой окончательный выбор, поскольку я не собираюсь давить на тебя! Просто так получилось всё нелепо! Можешь отказаться.
— Нет, я это делаю не только и не столько ради вас, просто на самом деле хочу разобраться в том, кто я, что за человек, и вообще ли человек.
— Что? — сообразила Вера: Серафим кое-что скрыл от неё. Он явно помнил кошмарный сон — видение — во всяком случае, отдельные отрывки из него, иначе бы уснул тотчас. А он продолжал бодрствовать. — Договаривай, коль начал.
Серафим закрыл глаза.
— Не претворяйся, будто собрался спать. Ведь боишься: вновь приснится кошмар. А ты запомнил его отчасти! Ну же, говори! Что видел? Чего собой представляло видение? Не молчи!
Серафим зарыдал. Вера придвинулась к нему, стремясь утешить и успокоить. Её словно обожгло при соприкосновении, и она вдобавок поцеловала Серафима в лоб. Потом ещё раз и не раз, опускаясь вниз по лицу. И так добралась до груди и ниже — живота, вдруг остановилась. Опомнилась.
— Боже! Что я делаю? Сама с ума сошла! Вот ненормальная! Человеку плохо! А я туда же! Фу-у-у...
Серафим уснул. Ей всё-таки удалось его расслабить. И вскоре вновь повторилось прежнее действо с ночным кошмаром.
Тень у дома насторожилась, как и хозяйка квартиры. Она беспокоилась — не за себя, а за душевное состояние Серафима. Вновь не знала, как лучше поступить.
— Будить или...
Серафим сам очнулся, услышав собственный глас, сподобившись на пронзительный крик. И вновь на посту очутились ночные охотницы.
— Опять кричал? — заглянула старуха-мать.
— Не опять, а снова, — ввернула Надя. — Вы дадите нам сегодня спать или нет?
Её качало, и она не могла толком открыть до конца глаза, валилась с ног — чуть не упала, переступив порог спальни. Бабуля ухватила внучку за одежду — ночнушку — со стороны спины и увлекла за собой, подавшись в первую очередь в детскую комнату, а затем и свою, сделав крюк, и заглянула в спальню к дочери.
— Иди спать, мама. Всё более или менее привычно уже. Обошлось без рук и хватания за голову!
— Ладно, дочка, но если что — в курсе.
— Угу, спокойной ночи, ма.
— Хотелось бы верить, а то самой уже спать охота. Вот и боюсь: тебе потребуется моя помощь, да не смогу встать — буду спать.
— И хорошо. Скоро уже утро, — взглянула Вера на часы.
Шёл третий час ночи.
— Надеюсь, утром свидимся.
— Верь, ведь я не внучка, не Надежда, а дочь — Вера.
— Угу. Тогда что я могу вам сказать от своего лица, как Люба. Только одно: совет вам, да любовь! Ты уж не подведи, Серафим.
— Вот как заговорила, мама! Неужто благословляешь нас на ночь греха, когда ещё совсем недавно говорила обратное, требуя — ни-ни!
— Да ну вас к лешему! Спать пошла! На этот раз окончательно! Разбирайся со своими мужчинами сама, а нас с внучкой не втягивай в свои взаимоотношения с ними!
Серафим ничего не понял из того, о чём судачили женщины.
— Это бабские заморочки, — усмехнулась Вера. — И тебе, как мужику они ни к чему. Лучше спать будешь. Спокойно!
Но нет — Серафим снова узрел кошмар, донявший его в третий раз подряд за ночь. На этот раз Вера долго не колебалась и собственноручно разбудила его.
— Что помнишь? — спросила она прямо в лоб. — Кого из своего сна — чертей или людей?
— Даже и не знаю...
— Опять?!
— С чего начать...
— Тогда сначала и подробно!
Серафим хотел рассказать, что-то сказать, взглянул в окно. И ему отшибло память.
— Нет, ну это уже издевательство-о-о... — воскликнула Вера.
Дочь не явилась, а вот старуха-мать едва приползла.
— Я не помешала вам? — ввалилась она в спальню.
— Нет, мама. Мы всё равно не спим.
— Знать чем-то занимаетесь?
— И не тем, о чём ты могла подумать в меру распущенности своего ума! Между нами всё было пристойно, пока...
— Что?
— Я не побудила Серафима, когда он закричал сквозь сон, ударом руки по лицу.
— Скулу не свернула ему, каратистка?
— Кто?
— Да. А ты что думал, Серафим! Если к женщинам попал, то в рай? Нет! Верка у меня мастер спорта международного класса по каратэ! У неё и чёрный пояс есть!
— Я не каратистка, мама.
— А кто же ты у меня, дочка?
— Я айкидо занималась.
— Чего? Чем? Это чё за борьба такая?
— Там людей кидают.
— Типа как меня иной раз на базаре частники-спекулянты, тыча корками индивидуального предпринимателя?
— Почти. Только физически.
— Ладно, проехали. Чё звали? Ведь звали — кричали.
— И снова Серафим.
— Ясно. Утром с ним и поговорим, — хотела спать старуха-мать.
— Так уже шесть часов, мама.
— Сегодня воскресенье. Значит, спим как минимум до обеда!
— А как же завтрак? — удивился Серафим.
— Вот ты его нам к обеду и приготовишь!
— Это как?! — покосился он в недоумении на Веру.
Та сама отвалилась на кровать.
— Время придёт, тогда и объясню — не раньше!
Уснула. А вот Серафим остался бодрствовать. Он часа два пытался осознать, что ему сказали женщины. И тщетно. На удачу в начале девятого проснулась Надя. И первым делом, минуя ванную и туалет, она устремилась прямиком на кухню. Загремела кастрюлями.
