Петр 2 Альтернативный

Во-первых нужно будет разделить кавалерию на легкую и тяжелую. У тяжелой кавалерии, кирасиров, лошади должны быть мощнее и задача кирасиров — прорыв строя противника в мощной неудержимой атаке. У легкой кавалерии, тех же казаков, должна быть отличная выучка на быстрых аллюрах в составе эскадрона, что ой как непросто. У командиров такой кавалерии должна быть в крови лихость и способность принимать быстрые решения в бою. Таков Меншиков, таков Ягужинский, который к сожалению сейчас в отъезде, а то бы возглавил конную гвардию, в которую я планировал переименовать лейб-регимент.

Во-вторых, запретить кавалерии использовать стрелковое оружие в атаке. Ведь для этого надо остановиться, выровнять ряды, а то и спешиться и по команде выстрелить, растеряв весь темп атаки и ее смысл. Оружие кавалериста — сабля и отличное умение ею владеть в конном бою!

В-третьих, понадобится менять среднестатистических неприхотливых но слабых лошадей наших драгун на более крепких (для кирасир) или быстрых (гусары, казаки и прочая легкая кавалерия) лошадей. Закупать их в Германии дорого, поэтому придется реформировать всю отрасль коневодства, вплоть до создания государственных конезаводов.

Заговорили о значении других подразделений в армии. Гренадеры, по общему мнению, нужны, но не как метатели грант, а просто как лучшая в полку рота. Дело в том, что метать гранаты в обычном бою в поле просто опасно. Осколки разлетаются на 100 сажен, а падать на землю запрещено уставом. Тем более не нужны конные гренадеры. Прошлись недобрым словом по низким боевым качествам украинской ландмилиции и слободских казаков. Донских казаков оценили, наоборот, хорошо. Вспомнили и о наличии у них пластунов, незаменимых в разведке и засадах, способных с помощью соломинки часами прятаться под водой и т.д. Сразу заговорили о необходимости чего-то подобного во всех регулярных полках и вспомнили о германских егерях. Вооружить хороших стрелков дальнобойными штуцерами и использовать их вне строя для, например, беспокоящего огня, вынуждая противника первым атаковать. А ведь тот, кто стоит и ждет приближающиеся шеренги противника, может стрелять чаще и точнее! Еще егеря хороши в разведке, в горах, лесах, боевом охранении или например для отстрела офицеров. Озвученная идея вызвала протест у всех, но я сказал, что враг нас щадить не будет и церемониться тоже, поэтому нужно быть готовым и к такому. Предложил разве что сделать офицерскую форму неотличимой от солдатской, кроме незаметных издалека знаков отличия. Это предложение вызвало еще один негатив. Всё же красивая форма для офицера — предмет гордости. Мысль разделить форму на парадную и полевую, для боя, вызвала обсуждение более деловое.

Заговорив об артиллерии, пришли к выводу, что было бы неплохо добавить к обычным пушкам, поражающим противника рикошетами ядер, гаубицами, способными стрелять навесным огнем через препятствия бомбами. Правда, точность современных гаубиц оставляла желать лучшего, но я знал несколько способов как её повысить, только сегодня не стал озвучивать. Итак, регулярная генерация мною неожиданных идей, уже настораживает моих генералов.

Ночь уже была глубокая, когда я начал клевать носом на кушетке. Остерман шепотом попросил присутствующих удалиться. Ваня Долгоруков помог мне раздеться и я провалился в сон без сновидений.

Наутро марш к Петербургу продолжился. Меншиков совсем расхворался и ехал в карете, а моим собеседником на сегодня стал Остерман.

— Андрей Иванович, расскажите мне о Польше. — попросил я вице-канцлера, памятуя, что ближайшая война будет войной за польское наследство.

— Что ты хочешь узнать, Государь?

— Как мы относимся к Польше, как поляки относятся к нам. Какие выгоды есть у нас в Ржечи Посполитой и какой вред мы можем понести?

— Постараюсь говорить яснее, Петр Алексеевич, но задавай вопросы, если что-то покажется непонятным. Польша для России самый крупный и самый беспокойный сосед. Половина работы коллегии чужестранных дел, в которой я состою вице-канцлером, связано с польскими делами. При всей своей величине Польша слаба и несамостоятельна сейчас. И для нас это выгодно, так как пока поляки разобщены — основная угроза в набегах буйных шляхтичей на приграничные наши селения. Королем в Польше сейчас Август Саксонский, но все соседние державы имеют влияние на польских магнатов, Сейм шляхты и на самого короля. Дело в том, что саксонская династия не слишком крепко сидит на троне. Август уже не молод и в случае его смерти непонятно, кто станет его приемником. Сам он хочет, чтобы это был его законный сын, тоже Август. Но короля в Польше избирает сейм в Гродно. А большинство поляков не любят нас и немцев и, дай им волю, — выбрали бы Станислава Лещинского, которого когда-то королем поставили шведы, а сейчас он породнился с Людовиком французским, выдав за него свою дочь. Ни нам, ни австрийцам Лещинский на польском троне не нужен, но Вена не хочет также помогать саксонцам.

— Почему?

— Август очень коварный союзник. Когда-то во время нашей войны со шведами он тайно вел переговоры с Карлом XII. Сейчас он смотрит в сторону Франции, рассчитывая поправить свои финансовые дела, а ведь французы главный противник австрийцев! О супружеской неверности Августа ходят легенды, говорят о сотнях его бастардах. Таков он и в политике! Поэтому австрийцы ему не доверяют и настаивают об избрании наследника польского трона из древней королевской династии Пястов.

— А что выгодно нам?

— Мы поддерживаем цесарцев. Нам выгоден союз с ними, так как он помогает и против недругов наших в Польше и против Турции. Ну и мы против Лещинского, который наш враг.

— Понятно. А что насчет Курляндии?

— Это небольшое герцогство между нами и поляками. Южнее Риги. Формально оно входит в состав Польши, но нам выгодна автономия герцогства. Сейчас там правит твоя тетка Анна Иоанновна, вдова прежнего герцога. Уже несколько лет идет борьба за то, кто станет герцогом курляндским. Август пытается посадить в Митаве своего внебрачного сына Морица, Сейм пытается ликвидировать автономию герцогства вообще, ну а мы не даем сделать ни то ни другое и поддерживаем статус-кво.

— Чем плох Мориц Саксонский?

— Тем, что он служит Франции. Это способный военачальник, но в европейской политике сейчас у нас враждебные отношения с французами. Они интригуют против нас в Польше, Турции и Стокгольме. Поэтому появление лояльного Бурбонам правителя у наших границ не желательно.

— Почему Франция так плохо к нам относится? Мы вроде далеко от них и ничем не угрожали Парижу?

— Тут все дело в противостоянии двух сильнейших держав Европы — империи и Франции. Они воюют между собой много сотен лет и в этой войне постоянно ищут союзников. Вот, например, с кем будет Польша, зависит от того, кто будет королем. Или Турция — такой же постоянный враг цезаря, как и Франция, а в политике враг моего врага становится мои другом. А еще немецкие курфюрсты, за их лояльность борются и французы и австрийцы.

— Разве курфюрсты не входят в империю цесарскую?

— Входят, но немецкие князья практически независимы в своей политике от воли цезаря. Среди них есть король Прусский, во всем соперник Вены. Или курфюрст Ганноверский Георг — он теперь английский король и глава враждебного австрийцам и испанцам союза, который и называют ганноверским. А есть еще Баварский герцог и герцоги помельче. Все они рьяно защищают свои свободы и при случае легко объединятся против того же цезаря. Во всем этом непросто разобраться, но по многим причинам нам выгоднее быть на стороне империи, а не французского короля. И это понимают в Вене и Париже тоже. Вот недавний пример — Пруссию убедили вступить в Ганноверский союз, но как только Фридрих-Вильгельм узнал, что Россия в союзе с Веной — тут же переметнулся на другую сторону. Ну и позиция Польши без нашего влияния не была бы определенно проимперской. На некоторое время наша беседа прервалась, пока перебирались по шаткому мосту через небольшую речушку. Когда конь Остермана пошел рядом с моим, я задал очередной вопрос.

— Как ты относишься к войне, Андрей Иванович?

— Я всего лишь вице-канцлер, занимаюсь дипломатией. Объявлять войну можешь только ты, а мое дело — помочь потом заключить выгодный мир.

— И всё же, одобряешь ли ты войну, гибель солдат и разорение населения?

— Я одобряю все, что идет на пользу твоей державе, Петр Алексеевич.

— Понятно. Если будет возможность выбора, с кем воевать нам сейчас выгоднее всего?

— Сейчас нам выгоднее всего мир. Война разоряет не только побежденного. Содержать такую большую армию, как у нас и в мирные дни не просто. А начнутся боевые действия, и наша пустая казна превратится в пыль.

— А как же новые присоединенные земли, новые подданные? Вот, например мой дед присоединил Ингерманландию и его называют теперь Великим. Не за военные ли победы?

— Петр Алексеевич был великим государем, но не только на поле брани. Он строил города, обучал людей, он преобразил Россию. Войны — это лишь часть деяний твоего деда, Государь.

Остерман умел всегда витиеватыми речами уйти от ответа. Поэтому я не стал настаивать на выяснении его отношения к бедам войны. Тем более он был абсолютно прав — принимать решение о начале войны придется мне, как и нести ответственность за её исход. Война же была мне нужна. Война победоносная и быстрая, блицкриг. Победа могла помочь мне укрепить отношения с гвардией, армией и дворянством в целом. Но сама мысль проливать кровь ради абстрактных выгод казалась мне противоестественной. Точнее той половине моего я, что пришла из XXI века. Петр Романов к войне относился иначе, мечтая о военных победах, подобных тем, что одержал его дед. Самой интересной целью был выход к южным морям. Огромные территории плодородных степей Северного Причерноморья стояли пустыми. Постоянная угроза набегов татар из Крыма вынуждала держать на юге большую армию. И, наконец, России требовался выход в Средиземноморье, что усложняло задачу. Нужно было оторвать у Османского султаната изрядный кусок территории и сохранить при этом с ними рабочие отношения, чтобы наши торговые корабли могли свободно проходить Босфор и Дарданеллы, а купцы торговать в османских городах. Задача была по силам русской армии уже сейчас. Нужно только решить вопрос со снабжением войск и санитарией, так как из истории я помнил что в ближайшей русско-турецкой войне главным врагом победоносной армии Миниха были эпидемии. Займет это минимум год и начинать придется не раньше осени, когда власть императора достаточно укрепится. Ждать войны восемь лет, пока персы достаточно окрепнут чтобы разгромить вторгшихся на их земли турков (так было в истории Игоря Семенова), я не стану.

В уютном доме ганноверского резидента Фридриха Вебера хозяин за чашкой хорошего кофе беседовал с резидентом Англии Клавдием Рондо. В те времена курфюрст Ганновера по совместительству являлся королем Британии, поэтому между собеседниками царило полное взаимопонимание.

— Что планируете написать в Англию по поводу последних событий, Клавдий?

— Вы о выборгских маневрах, Фридрих? Военная демонстрация у границ со Швецией весьма примечательна, как и попытка завуалировать её подготовкой к войне с Турцией. Остерман явно начал какую-то игру.

— Вы думаете, за всем этим стоит вице-канцлер? Мне кажется, он все же фигура второстепенная и всецело подчиняется правлению Меншикова.

— Да, разумеется, Остерман подчиняется всемогущему князю ижорскому. Но в делах внешнеполитических, не связанных с возможностью хорошенько заработать, Меншиков полагается на ловкость барона. Немец покивал и, отставив чашку с кофе, принялся набивать трубку хорошим виргинским табаком.

— Возможны два варианта. Либо это демонстрация поддержки разгромленной недавно в Стокгольме пророссийской голштинской партии. Либо это подготовка к возможной войне, но я пока не вижу других признаков, что русские желают напасть на Швецию.

Англичанин последовал примеру хозяина и тоже взялся за трубку.

— Демонстрация эта получилась жалкой. Потешная осада крепости сорвалась по причине отсутствия осадной артиллерии. Флот смог выставить только пять серьезных кораблей. Стремительное появление русских на Балтике при Петре Великом также стремительно завершилось уже через два года после его смерти. Хорошая новость для нашего Адмиралтейства.

-Ещё один потенциальный конкурент в обеих Индиях устранен. Лорд Уолпол может потирать руки от радости.

Англичанин согласно кивнул.

— Я со дня на день жду депеши из Парижа, где наши союзники заставят австрийцев ликвидировать свою Остендскую компанию.

— Остается угроза русского вторжения в Германию. У императора в родственниках уже три северогерманских герцога: Голштейн, Мекленбург, Брауншвейг-Вольфенбюттель плюс епископ Любека и австрийская императрица.

— Сами эти династические браки означают желание русских установить мирные отношения с германскими княжествами. В том числе с Ганновером.

— Если вы намекаете на возможность династического брака царя с одной из дочерей нашего короля, то тут существует целых три препятствия. Во-первых, у нас сейчас ещё не до конца закончилось противостояние Венского и Ганноверского союзов. Во-вторых, англичане плохо поймут выдачу наследницы престола Анны замуж за царя русских варваров, а русские оскорбятся, если им предложат вторую дочь короля Амелию. В-третьих, царь помолвлен с дочерью Меншикова.

— Пожалуй, вы правы, Фридрих. Но нужно начинать сближение с русскими. С ликвидацией угрозы со стороны Австрии на первый план вновь выходит извечное англо-французское противостояние.

— Но с вами еще воюет Испания, Клавдий...

— И будет побеждена. Она скоро останется без союзников и британский лев усмирит испанцев, а после займется французами. И к этому моменту русские должны стать нашими добрыми друзьями. Мне кажется, юный царь выказывает явную симпатию всему английскому. Он, оказывается, превосходно говорит по-английски, хоть и со странным акцентом. Кто был его учителем? Маврин? Зейкин? Старший брат Остермана? Никто из них не владеет нашим языком.

— Это загадка, которую сейчас пытается разгадать весь Петербург. Безусловно, юный царь проявляет замечательные способности к наукам и обещает стать энергичным Государем, под стать своему деду. Но достаточно ли знания им английского языка, чтобы решить о его симпатии к Британии?

— У меня было несколько бесед с Петром Алексеевичем. Он высказывал неподдельный интерес к нашему спорту и высказал желание завести в Петербурге боксерский клуб и скачки.

— Да, мальчик неравнодушен к физическим упражнениям, а вслед за ним эту похвальную моду подхватил весь двор. Думаю, если при случае подарить царю одного из ваших знаменитых жеребцов, он это оценит.

— Неплохо было бы. Еще он просил передать приглашение приехать в Петербург нашему чемпиону по боксу и бою на мечах и дубинках Джеймсу Фиггу.

— Что ещё мы можем сделать для улучшения отношений с царем?

— Главное — признать, наконец, за ним титул императора и установить полномочные дипломатические отношения. Мой и ваш статус резидентов мешает нормальной работе.