Я тебе верю!

Нина запнулась и потупилась. На сей раз покраснели все трое, и Толику стало ясно, что история Гены здесь известна всем, а самому стал понятен взгляд на себя Нины, когда тот представил его лучшим другом.

А Нина, уже не стесняясь Толика, обняв Гену, заговорила:

-Ген, не езди ты туда. Ведь вся деревня знает, в какой интернат она тебя определила. Да и эти сектанты теперь вокруг нее. Кто знает, что у них на уме? Поживите у меня с Толей, мой только позавчера уехал, а потом возвращайтесь в Москву. Может, дочурок потом когда-нибудь поможешь туда вытащить. Видишь, как они тебе обрадовались? На кого мне еще надеяться?

-Раз ты все знаешь, — мрачно сказал Гена, — скажу прямо — возвращаться мне некуда...

Он коротко изложил уже известную Толику историю, но без подробностей, о которых рассказал ему, и без упоминания об украденной карточке.

Нина слушала, и по щекам ее продолжали катиться слезы.

-Ну, а вернуться и устроиться куда-нибудь на работу ты же можешь? — спросила она, когда он кончил, — Паспорт же у тебя есть, с российским гражданством принимают. Комнату какую-нибудь снять...

-У меня в паспорте — Тверская область, а на работу без регистрации — это только так, как ты работаешь, да и то — до поры, до времени.

-Ну, поступай куда-нибудь учиться, а потом...

-С восемью классами?

-Ну, я не знаю, устраиваются же другие.

-Ладно, — отрубил уже слегка захмелевший Гена, — Видно будет. Одно знаю — так, как раньше жил, жить не буду. Давайте спать.

Нина постелила им на диване, а сама ушла в детскую, умудрившись впихнуть между стеллажом и кроватями дочек раскладушку.

-Я завтра рано уйду, — предупредила она, — а вы спите. Иришку в школу заведу и поеду на работу. Нас возят на автобусе, а то потом самой не добраться. А Маришку в сад не поведу, пусть с вами побудет. Покормите ее, ладно, как проснется?

-Не переживай, — заверил Гена, раздеваясь.

-Только одну не оставляйте, пока Иришка из школы не придет.

-Никуда не уйдем, будем тебя дожидаться.

Нина закрыла дверь, а Гена щелкнул выключателем и в темноте юркнул под одеяло к успевшему уже лечь Толику, прижавшись и приобняв его. Толик тоже положил руку на его бок, слегка проникнув ему ногой между коленок. Они легонько беззвучно поцеловались, пожелав таким образом друг другу спокойной ночи, и тут же уснули.

Сквозь сон Толик слышал, как прозвенел и сразу же умолк будильник в детской, как прокрались оттуда, стараясь не шуметь, Нина с Иришкой, и опять заснул, накрывшись одеялом с головой. Окончательно проснулся он от луча скупого осеннего солнца, прокравшегося из-за туч и ударившего через окошко прямо в лицо.

Толик встал, подошел к окну и оглядел унылый пейзаж скорее сельской, чем городской улицы. С третьего этажа открывался вид на беспорядочное сосредоточение разномастных крыш одноэтажных домов и грязную разъезженную дорогу. Ему вспомнился вид из собственного окна в Москве, который тоже трудно было назвать изысканным, но по сравнению с этим, выглядевший вершиной эстетики.

'Кто из нас может вырасти, если с раннего детства, просыпаясь каждый день и открывая глаза, первое, что мы видим — вот это?' — пришли ему в голову невеселые мысли.

Он услышал, как за спиной зашевелился Гена и почти одновременно донесся из другой комнаты тоненький голосок проснувшейся Маришки, начавшей разговаривать со своим Пупосей.

-Доброе... — сказал он, подходя.

-Доброе, — отозвался Гена, и они хлопнули друг друга в воздухе по ладоням.

-Дядя Гена, — послышалось из другой комнаты.

Гена поднялся и заглянул туда.

-Дядя Гена, Тотося хочет кушать, ты кашку нам свалишь?

Гена обернулся и растерянно посмотрел на Толика.

-Умой ее и на горшок посади, — ответил тот, — Я сварю.

Он вышел на кухню и включил плиту. На стене шумела газовая колонка, а из ванной доносились радостный смех Маришки и строгий голос Гены. Толик засыпал манку и опять уставился в окно, помешивая ложкой в кастрюльке.

Здесь картина была еще менее утешительной. Окно выходило во двор, застроенный разномастными подгнившими дощатыми сараями, между которыми стояло несколько металлических гаражей, да приютилась сбоку детская песочница вместе с деревянной скамейкой. Дальше опять простирались крыши с торчащими кое-где среди них одинокими деревцами, да виднелись в отдалении еще несколько таких же пятиэтажек.

Скоро на кухне появились Гена с Маришкой, тащившей с собой любимую игрушку.

-Мы с Тотосей плишли, — звонко возвестила она.

-Вот и хорошо, кушайте. Сама умеешь? — Толик поставил перед ней миску с кашей.

-Конечно, — сказала та и спросила, — Дядя Гена, а мы гулять пойдем?

-Я погуляю с ней, а ты пройдись, поищи магазин, — сказал Гена Толику, — Вечером Нинка придет, посидим опять. Только водку эту фуфлыжную не бери. Пива лучше возьми побольше.

Позавтракав остатками вчерашнего стола и накормив Маришку, они все вместе вышли из дома. Магазин Толику попался довольно скоро, и хоть выбор был невелик, все необходимое нашлось — и семга, и колбаса сырокопченая, и сыр, и бекон, и конфеты для девчушек, и даже слоеный торт. Пиво тоже имелось нескольких сортов.

Он вышел, нагруженный двумя сумками, и ощущая спиной любопытные взгляды продавщицы и покупателей.

'Здесь этого, наверное, и не берет никто, — подумалось Толику, — да еще в таком количестве...'

Сбоку от магазина стояла машина 'пикап', с которой мужик торговал мясом, и Толик не удержался, купив еще большой кусок парной свинины.

Гена с Маришкой поджидали его у дома. Когда они вошли в квартиру, Толик сказал:

-Забавляйся с ребенком, а я мясо пожарю.

Скоро пришла из школы Иришка, заглянула на кухню, поздоровавшись с Толиком, и ушла в комнату, откуда раздавались голоса Гены и Маришки.

Толик закрыл за ней дверь и достал из кармана телефон.

-Мама... Да. Как у тебя дела? Как ты себя чувствуешь? ... Отлично... Звоню тебе из Павловска... Красота неописуемая... Весь день гуляю... Погода? Ну, не такая, как летом, конечно... Ты же видела, наверное, сколько я теплых вещей забрал... Нормально, шведский стол... Да не особо, но наелся так, что обедать не буду. Вместе поужинаем, когда отец вернется... Нет, номер удобный... Не холодно... Собираемся в субботу, но он еще не знает, как у него по работе сложится... Да, конечно... Я позвоню тебе еще... Не болей... Спасибо, мама.

Толик нажал кнопку отбоя.

'Надо уточнять, какая в Питере погода, а то и проколоться можно', — подумал он, входя в комнату.

На коврике посреди нее его взору предстала куча-мала. Иришка и Маришка вдвоем с визгом и хохотом пытались побороть Гену. Глаза всех троих светились радостью и ребяческим восторгом. Толик смотрел на Гену и видел сейчас перед собой сейчас того доброго мальчишку, про которого рассказывала Нина, и которого любили все деревенские собаки.

-Пошли обедать, — возвестил Толик.

После обеда они уложили Маришку спать, Иришка села делать уроки, а они уселись на диван напротив телевизора, обнявшись за плечи. Обоих тянуло на близость, но они не решались, поскольку в соседней комнате были дети. Они лишь ласкали друг друга, сжимая и поглаживая через одежду напрягшуюся плоть, и иногда соприкасались губами в коротких поцелуях.

К приходу Нины накрыли стол.

Она явилась только в девятом часу вечера, усталая, но, увидев угощение, разом просияла лицом:

-Спасибо вам, ребята! А кто готовил? Неужели ты?

Она посмотрела на брата испытующим взглядом.

-Нет...— слегка смутился тот, — Это Толя постарался.

-То-то и оно. С детства лентяй. Ни готовить, ни стирать научить его не смогла, — сказала Нина, поворачиваясь лицом к Толику, — А тебя кто научил?

-Мама, — ответил Толик, — Она меня всему научила.

За ужином опять зашел разговор о деревне. Раскрасневшийся немного от выпитого пива Гена, выразил твердое намерение все-таки съездить туда хотя бы на несколько дней.

-Я не знаю, как вы поедете, — покачала головой Нина, — Поезд отменили, а на автобусе — там от шоссе четыре километра идти надо по грунтовке. Да я даже и не знаю, ходит ли он теперь?

-Так узнаем, — сказал Гена, поднимаясь, — Толясь, пошли, сходим на автовокзал, узнаем.

-Ребят, поздно уже, — предостерегла Нина, — У нас тут неспокойно.

-Да ладно — поздно, — отмахнулся Гена, — Мы же вчера примерно в это время и приехали.

До площади, где находились рынок и автостанция, они дошли быстро, благодаря указанной Ниной короткой дороге. Нужный им автобус ходил, но через день и только раз в сутки.

-Значит, послезавтра поедем, а в субботу вернемся, — решил Гена.

Они уже возвращались обратно, когда из-за руин фабрики на дорогу вышли четверо парней. Они направлялись в другую сторону, но заметив их на пустой в этот час улице, сгрудились в кучу и двинулись навстречу. В их фигурах и телодвижениях явно просматривалось что-то зловещее, а бежать было поздно...

Это случилось с Толиком не так давно, когда он учился в одиннадцатом классе. Возвращаясь с дачи, он шел по направлению к железнодорожной станции вдоль путей, когда у самой платформы из-за кустов наперерез ему выскочила куча малолеток с замотанными, снятыми с себя футболками, лицами. Он не сосчитал, сколько их было, заметил только, что самому старшему было от силы пятнадцать лет.

-Дай позвонить, — услышал Толик его наглый голос и почти одновременно ощутил сильный удар в переносицу.

Дальнейшее произошло так стремительно, что он, не ожидавшей такой жестокой агрессивности от почти что детей, не успел ничего предпринять, как оказался сбитым с ног и осыпаемым градом беспощадных ударов ногами и бейсбольной битой в руках одного из них.

-Телефон давай, деньги! — опять прозвучал голос предводителя, — Не отдает? Бей!

'А ведь убьют, — пронеслось в голове у Толика с неожиданным хладнокровием, — Забьют насмерть и сами не заметят, как...'

Послышался скрип тормозов подъезжающей электрички, и град ударов прекратился. Толик поднялся, и ни слова не говоря, пошел прочь. Он умылся в туалете пристанционного кафе, застегнул по самое горло молнию на куртке, чтобы не было видно залитой кровью рубашки, и поехал в Москву.

Ему удалось, по приезде, сразу юркнуть в ванную и выстирать там рубашку, пока мылся под душем, чтобы не расстраивать маму. Удалось не поворачиваться потом к ней лицом к лицу в течение недели, чтобы она не заметила ссадины на носу и выступивших темных кругов вокруг глаз. Удалось дышать при ней несколько дней через слегка приоткрытый рот, чтобы она не слышала свиста воздуха в разбитом носе. Мама тогда так ничего и не узнала, но сам Толик уже через неделю ходил на занятия в секцию самбо.

Тренером был коренастый сильный мужичок лет сорока. Прошел непонятно откуда взявшийся слух, что он раньше тренировал спецназ, но был уволен за превышение пределов необходимой самообороны в уличной драке. Причем говорили, что он чуть ли не покалечил кого-то. Некоторые даже утверждали, что его судили, но оправдали. Что здесь было правдой, а что вымыслом, Толик не знал, но то, что тренер отменно владел своим делом, был факт. Это стало заметно с самой первой тренировки.

А вот у Толика дела там пошли из рук вон плохо. И то, чем ему приходилось заниматься, и окружающие люди — все было ему чуждым. Он даже так ни с кем и не подружился за целый месяц, а в единоборствах всегда оказывался побежденным. Толик чувствовал какое-то внутреннее сопротивление тому, что он заставляет себя делать. В самый неподходящий момент приходило опасение причинить противнику сильную боль или, чего доброго, повредить что-то жизненно важное. А самое главное — не было стремления одержать победу, возвысив себя над другим.

Тренер долго присматривался к нему, а потом, после очередной тренировки, сказал:

-Задержись.

Толик равнодушно сел на низкую скамейку возле стенки.

-Ты случайно не ошибся дверью? — спросил тренер, присаживаясь рядом, когда они остались одни, — Что тебя привело сюда?

-Желание спокойно ходить по улицам, — глядя перед собой, твердо ответил Толик.

-Я так и подумал, — сказал тренер, и помолчав немного, продолжил, — Если хочешь, я могу научить тебя нескольким приемам, которые гарантируют тебе в экстремальной ситуации дальнейшее невмешательство противника. А сюда тебе ходить не надо.

Толик захотел. И тут все, мешавшее ему, куда-то исчезло. Обозначилась ясно реальная цель. Он вспоминал тех еще, по сути, не начинавших жить мальчишек, способных уже, тем не менее, отнять жизнь у другого, первого встречного, за мобильник и горсть мелочи в кармане, и душа его закипала гневом. Их надо было учить. Учить беспощадно. Учить единственным доступным их пониманию способом — что на их агрессию может найтись другая, еще более сильная и безжалостная.

Толик тренировался до фанатизма, до самозабвения, приходя в уже опустевший зал и занимаясь с тренером один на один. Тот, чувствуя такое стремление Толика, тоже забывался, впадая в азарт и выкладываясь в своем мастерстве до конца. Иногда их тренировки затягивались до позднего вечера, и они не замечали, как пролетает время. Ходом дела и результатами были удивлены оба.

-Только не забывайся, — сказал ему на прощанье тренер, — Применяй в случае крайней необходимости.

-Будьте уверены, — ответил Толик.

-Не был бы — не научил бы. Оружие не дают в ненадежные руки. А это оружие.

Толик выполнил обещание, хотя дважды за истекший год ему пришлось прибегнуть к этому оружию. Именно, как к оружию — спокойно, расчетливо и хладнокровно. И результат оба раза был стабильный. И теперь Толик опять почувствовал приближение такого момента. Но в те разы он сталкивался один на один, а сейчас было четверо против двоих. А может, и против него одного — бойцовских способностей Гены он не знал...

Толик окинул приближающихся оценивающим взглядом. Хоть парни были и рослые, но троим из них, вряд ли было больше восемнадцати. Беспокоил его четвертый — он был постарше на пару лет, походка отличалась твердостью, из-под куртки выглядывала армейская тельняшка, на обшлаге рукава виднелась привязанная Георгиевская ленточка, а по тяжелому взгляду можно было судить, что повидал он много.

'Небось, армию прошел, — подумалось Толику, — А может, и руки успел кровью обагрить в какой-нибудь горячей точке'.

Приблизившись, они загородили им дорогу, окружив полукольцом. Старший стоял позади.

-Закурить есть?

-Кто такие?

Вопросы двоих парней прозвучали почти одновременно.

Закурить было у обоих, но Толик прекрасно понимал, что дальнейшие события развернутся вне зависимости от того, дадут они им или нет.

-Здешние, — ответил Гена.

-Какие это здешние?

Парень сгреб в кулак его куртку на груди.

-С цыганского края, — сказал Гена, рывком сбрасывая руку.

-Х...ли ты п...дишь? — вступил второй, — Я на цыганском всех знаю, тебя что-то не встречал.

-Какие они здешние? — глухо проговорил старший, — Москвичи сраные. Мочи.

И тут же последовал первый удар. Он был сильным. Удар обрушился на Гену, который не удержался на ногах и повалился навзничь, ударившись затылком об асфальт. Увидев это, Толик сделал несколько молниеносных движений, и парень, ударивший Гену, оказался лежащим рядом с ним. Его невмешательство, выражаясь словами тренера, было гарантировано.