— Удовольствия мало, — вздохнул мужчина. — Не видел и не хочу. Хватит с меня того, что я видел здесь. Приехал, всех из палаты его дебилы выгнали, заходит, сволочь...

— А чего он хотел? — удивилась женщина. — Ты не рассказывал...

— Деньги привез. За работу...

— Много?

— Лет на десять хватило бы.

— И что?

— Пусть он засунет их себе в одно место. Не нужно мне ничего от него. Вместе с его мордоворотами.

Женщина вновь засмеялась.

Санитарка в коридоре неодобрительно покачала головой. Надо же — от денег отказался. Да еще каких! И за работу! Ну и что, что тот был неприятный — деньги на вид всегда хороши! "Миллионер нашелся! — раздраженно думала она, возя тряпкой по полу. — А сам в старой пижаме — как дали здесь, так и не снимает. Другие больные почти все в своем — сейчас разрешают, а этот в пижаме... Костюма спортивного и того нет! Да и сам коней бы двинул, если бы не эта дамочка. (Санитарка вспомнила, что ей рассказывали медсестры.) Привезли сюда холодного и в коридоре бросили. Наши и вставать не хотели — под утро сон самый. Так эта всех на голову поставила. Сама доктор, знает, как у нас лечат. И лекарств с собою привезла — у наших, как обычно, ничего и никогда. Всю жизнь эти мужики за бабами! И что она в нем нашла? Одна борода, да и та седая..."

Санитарка сердито плюнула и тут же смахнула плевок с пола широким полотнищем тряпки. Она вспомнила, как сестры со второго этажа, где размещалась травматология и где она тоже убирала, рассказывали ей, как привозили недавно одного после автомобильной аварии. Молодой совсем был — заснул за рулем. Оказалось, что сын большого начальства. Сколько тогда налетело в отделение людей, палату цветами завалили, а фруктов всяких было сколько — сестры потом два дня все это ели! Им и денег набросали — врачам и сестрам — только бы спасли. Куда там — умер на второй день и в сознание даже не пришел, бедненький.

Санитарка вспомнила, как провезли тогда мимо нее каталку с телом, прикрытом простыней, — к полу свешивалась пухлая, неживая уже рука с огромным золотым перстнем на среднем пальце. Ей тогда нестерпимо захотелось сдернуть тот перстень (стоило только рукой двинуть) — зачем он мертвому? Но вокруг были люди, и она не решилась. Да и у двоих, что катили коляску в морг, морды были зверские — они бы ей сдернули! Эти, из морга, своего не упустят!

"Мало им, идолам, что родственников покойных обдирают — и все только за то, что помоют холодного, да оденут! А тут на одну зарплату..."

Она замерла, прислушиваясь. За дверью ординаторской по-прежнему громко разговаривали.

— Может ты все-таки поспешила? — спрашивал мужчина. — Жалко девочку.

— Да она через день уже бегала! — не согласилась женщина. — Ты бы видел, какие глаза были у моих в клинике, когда мы привезли ее обследовать! Поверить не могли, что это она. Все головами крутили, пока она их по именам называть не стала — запомнила, пока лежала...

— Значит сенсация? Опять ко мне повалят?

— Не мечтай, — хмыкнула женщина. — Ты наших не знаешь. Они же ей таблетки с уколами прописывали — вот и помогло. В крайнем случае спишут на самопроизвольное исцеление. Так у нас всегда делают, когда не могут толком объяснить. Не волнуйся, конкурентов наши не любят...

— А я им и не конкурент, — вздохнул мужчина. — Все, отлечил.

— Почему?

— Ушло все. Ничего не чувствую. Я здесь уже не раз пробовал — совсем ничего.

— Так ты еще не поправился.

— Не утешай. Сама знаешь — завтра выписывают. И чувствую я себя здоровым. Только это ушло.

— Может оно и к лучшему? Сколько ты из-за этого перетерпел!

— А жить на что? Я же безработный.

— Я работаю.

— И много ты получаешь? Одной еле хватает.

— И двоим хватит. Потом ты что-нибудь найдешь. А можешь и не искать. Если нужно, я одна...

— О чем ты говоришь! — вскрикнул мужчина. — Что я уже совсем?! Да я хоть грузчиком! Я сейчас сильный. Может быть потому, что это ушло... Я раньше на женщин совсем не смотрел, а здесь каждую ночь тебя во сне вижу...

— Потерпи уже день, — женщина засмеялась. — Не здесь же!

Санитарка в коридоре плюнула. "Бесстыжая!" — подумала она, затирая плевок.

— Скажи, это ты одежду мою забрала? — продолжил мужчина за дверью. — Когда меня сюда привезли?

— Я.

— Там в карманах деньги оставались...

— Я нашла.

— Купи мне куртку. А то пока лежал и холода пришли.

— Зачем? Я все твои вещи к себе перевезла. Там и куртка есть. Если, конечно, она тебе не нравится...

— Ты, что, ко мне ездила?

— Да.

— Ты ж адреса не знаешь!

— У тебя паспорт был в кармане. А там штамп с пропиской. И штамп о браке, где ее имя-отчество. Я по справке домашний телефон взяла, позвонила и сказала, что ты просил забрать.. А что, не нужно было?

Некоторое время за дверью было тихо.

— Как она тебя встретила? — спросил, наконец, мужчина. — Так вот просто все и отдала?

— Ну, косилась немножко. Но когда я сказала, что ты на квартиру и прочее не претендуешь, заулыбалась. Даже сама все сложила.

За дверью снова на некоторое время затихло.

— Как они там? — спросил мужчина.

— Нормально — все здоровы. Людей лечат.

— Что?!

— Ну да. Твой ассистент теперь вместо тебя.

— Миша?! — мужчина захохотал. — Миша! Молодец! Этот подметки на ходу срежет. И люди идут?

— Меньше, чем к тебе, но есть.

Мужчина захохотал еще сильнее:

— Вот шарлатаны!

— Точно так же и я о тебе думала, когда шла на прием.

— Да... Странно, но я тебя совсем не запомнил.

— Что тут странного? Сколько людей было!

— Так то люди, а это ты!

— Чем же я их лучше?

— Всем...

За дверью приглушенно забормотали, и санитарка замерла, прислушиваясь. Но в ординаторской не разговаривали больше — только тихий шорох донесся до нее.

— Ну, Дима, хватит! — наконец послышался голос женщины, и голос этот был иным — низким и неясным. — Я же сказала: потерпи! Мне пора уже, да и Пантелеевна скоро нас отсюда шваброй погонит.

Санитарка отпрыгнула в сторону. Торопливо заелозила шваброй. Парочка появилась в дверях ординаторской.

— Возьмите! — женщина протянула ей шоколадку.

— За что? — удивилась санитарка.

— За долготерпение. Берите. Внучку угостите... Дима! Проведи меня.

Санитарка, замерев, смотрела им вслед. Они шагали по коридору: мужчина был ниже женщины, к тому же заметно прихрамывал, а она шла рядом, такая тонкая, воздушная в своем приталенном белом халате, что казалось: сейчас взмахнет руками и полетит. В конце коридора она вдруг наклонилась к своему спутнику и поцеловала его в макушку.

"Надо же!" — покачала головой санитарка. Но произнесла она это про себя совсем не сердито. Ей почему-то совсем не хотелось больше ругаться...

Эпилог

Было уже поздно, когда в дверь квартиры на девятом этаже панельного дома позвонили. Вика дежурила в клинике, и Панов пошел открывать сам. И, отворив, несколько секунд молча смотрел на человека, стоявшего за порогом. Меньше всего он ожидал встретить его сейчас и здесь.

— Входите, — он, наконец, отступил назад и посторонился. — Раз пришли...

Гость молча шагнул за порог. Панов смотрел, как тот снимает свою длинную — до пят — темно-серую дубленку и высокую меховую шапку благородного пепельного отлива. По той медлительности, с какой гость делал это, Панов понял, что от него ждут помощи. Но он остался на месте.

Все так же молча гость, когда-то назвавшийся тезкой Панова, прошел в комнату, сел в кресло. Панов устроился на диване напротив. И они несколько мгновений изучающе смотрели друг на друга.

— Ну? — наконец, вымолвил гость.

— Что, ну? — не понял Панов.

— Рассказывайте.

— О чем?

— Зачем вы это сделали?

— Что сделал?

— Я имею в виду ваш последний сеанс целительства, — холодно пояснил Тезка. — Тот самый, в результате которого вы едва не отдали Богу душу и потеряли тем же Богом дарованную силу. Зачем вы это сделали?

Панов машинально пошарил рукой рядом с собой и нащупал у спинки дивана шершавый металлический шар. Он нашел его среди вещей, привезенных Викой из его прежнего дома, и с удовольствием вновь катал его в ладонях. Особенно, когда нужно было думать.

— Мне так захотелось, — ответил он.

— Почему захотелось? — не отстал гость.

— Вам это зачем знать?

— Мне нужно знать. Мне хочется знать, почему человек с необычайным даром, таким, какой встречается один на сто миллионов особей, губит его. И все для того, чтобы лишь продлить дни маленькой племянницы провинциального мафиози. Почему?

— Я не продлил, а исцелил, — хмуро ответил Панов. — Навсегда. Я знаю.

— Пусть так. Но для чего? Вы хоть знаете, что за человек этот дядюшка? Сколько на его совести погубленных душ и, как пишут ваши газеты, сломанных судеб? Болезнь единственной племянницы — это было ему наказание Божье. А вы это наказание отменили. Я б еще мог понять, если бы за большие деньги — я знаю, сколько он может заплатить. Но вы даже денег — вообще никаких — не взяли!

— А откуда вы знаете, сколько он может заплатить? — сощурился Панов. — Работка была? И кому вы сообщили, что ему больше незачем жить на этой земле?

— Это вас не касается! — резко отозвался гость. Но Панов понял, что не промахнулся. — Была работа или нет — это дело мое. А за работу надо платить — об этом даже в Евангелии сказано. Вы ведь прежде брали деньги?

— За лечение.

— За работу, — уточнил гость. — И у меня работа. Своеобразная, специфическая. Мир наш так многообразен и в нем столько профессий... Моя не самая худшая. Убрать очередную мразь с земли — это не зло. Злом было бы позволить ей жить дальше...

Ладно, оставим это. Я сюда не исповедоваться пришел. Итак, все же почему?

— Если я вам скажу, что мне просто стало ее жалко? — Панов понял, что гость не отвяжется. — И именно потому, что она племянница, а не дочь, и дядя у нее такой. Вас это устроит?

Тезка несколько мгновений пристально смотрел на него. Взгляд у него был холодный и тяжелый. Панов сидел спокойно, незаметно катая левой рукой шар. Странно, но он сейчас не чувствовал себя подавленно, как во время их первой встречи. Ему было интересно — и только.

— Я должен был это предусмотреть, — наконец тихо сказал гость, уж очень уникальный, нестандартный случай. Стихия без разума. Надо было сказать все тогда...

— Что сказать? — не удержался Панов.

— То, что следовало, Дмитрий Иванович. Но я понадеялся, что вы придете к этому сами. Вы должны были к этому придти. Это логика. Но ваше появление было алогичным, алогичным стал и уход.

— О чем вы? — удивился Панов.

— Да все о том же. Вы хоть задумывались иногда, откуда и как пришел к вам этот дар?

— Задумывался.

— И что?

Панов пожал плечами.

— Вот именно. Когда вы рассказали мне вашу историю с молнией и этим шариком, который вы зачем-то сейчас катаете рукой (Панов покраснел), я сразу понял, что это фантом. Вы, видимо, читали эти истории в газетах — наши провинциальные экстрасенсы любят рассказывать их журналистам — и это отложилось у вас здесь, — гость коснулся рукой лба. Сверкнул уже знакомый Панову перстень, и ему снова показалось, что ящерка на нем шевельнулась. — И вот когда нечто похожее случилось с вами, ваш разум — чего вы даже не осознали сами — решил, что и вы тоже можете. И вы сразу смогли... Насколько я помню, вы читали Библию?

Панов кивнул.

— Значит помните, как говорил Господь: если бы имели веры с маковое зерно, то могли бы приказать горе: "Иди! — и та пошла бы. Это действительно так, Дмитрий Иванович. Весь вопрос только в том, чтобы поверить. Как поверил Петр и пошел по воде, аки по суху...

— А потом стал тонуть.

— Потому что сам испугался того, что свершил. Ведь вся трудность здесь в том, чтобы поверить. Человек слаб и труслив, и ему просто страшно подумать, что он может сказать горе: "Иди!" и та пойдет. Чтобы избавиться от этого страха, люди учатся годами, десятилетиями, они читают заклинания и доводят себя до исступления наркотиками. Вам ничего этого не понадобилось. Вот это и было алогичным. Вам это было просто дано.

— Почему же тогда ушло?

— Вы никогда не задумывались, почему ни один экстрасенс или целитель не работает долго? Вспомните: сначала шум невероятный, толпы страждущих и скоро — все. Полная тишина и забвение.

— Действительно, — согласился Панов.

— Дело в том, что человеку с даром отводится определенное количество энергии, как бы запас сил, который он может потратить. Запас у каждого разный, но всегда конечный. Никто из нас не знает, почему это так, но знают об этом все. Замечено, что интенсивней всего энергия расходуется при целительстве. Вот почему я думал, что вы скоро придете ко мне. Когда человек замечает, что начинает быстро терять энергию, он стремится ее сохранить, а не тратить еще быстрее. Последнее алогично.

— Значит, если бы я к вам пришел, то вы научили бы меня ее сохранять?

— И восполнять. Посвященным это иногда удается. Правда, восполнить все не удавалось еще никому. Особенно, если они продолжали заниматься целительством.

— А ваше занятие запас не расходует? — не удержался Панов.

— В меньшей степени, чем ваше. Мне хватит еще очень и очень надолго. И я хотел, чтобы также было и у вас. Вы могли бы стать великим, перед вами сгибались бы те, кого боится и боготворит этот мелкий люд. Вас бы боялись, опасались бы даже дышать в вашу сторону. Но вы этого не захотели. Поэтому вы мне больше не интересны. Прощайте.

Тезка встал.

— Зачем вы же тогда сюда приходили? — Панов тоже поднялся с дивана. — Чтобы все это мне рассказать?

— Я хотел знать ответ на один вопрос. И я его получил. А что до рассказа... Вы его сейчас забудете. Навсегда.

Гость поднял руку с перстнем, и Панов вдруг ощутил густую волну холода, исходившую из этой руки. Его обволокло, захлестнуло и подняло над полом. Ноги его стали слабеть, и, как когда-то там, на проплешине у кустов, над головой разверзлось небо. Только в этот раз без грохота. И он полетел в черноту...

* * *

Он пришел в себя от боли. Нестерпимо ныло под лопаткой. Он приподнялся. Тяжелый металлический шар лежал, наполовину вдавленный в мягкое, на диване — он заснул на нем.

— Вика! — тихо позвал он.

Никто не откликнулся, и он вспомнил, что она на дежурстве.

Он подобрал с пола книгу, которую читал перед тем, как уснуть, положил ее на столик у дивана. Затем, машинально прихватив с собой металлический шар, вышел в прихожую. Часы на стене здесь показывали полночь.

"Часа три, наверное, спал, — подумал он, позевывая, — это ж надо! Что теперь ночью делать?"

Слева от него скрипнуло. Он скосил взгляд. Входная дверь, незапертая, болталась на сквозняке, поскрипывая давно не смазанными петлями. Сквозь дверной проем виднелась пустынная лестничная площадка и стеганые матрасы соседских дверей.