Poison

— Почему... — почти беззвучно уронил юноша. — Я благодарен вам, не в состоянии передать, как много значит ваше отношение ко мне, но до сих пор не могу понять его причину!

— Умный мальчик, — усмехнулся офицер, затягиваясь, — я объясню. Видишь ли, маленький мой эльфенок, дело в том, что мы просто слишком разные...

Рин невольно дернул губами, будто заразившись манерой поведения мужчины: разные, значит! Экое открытие!

Тот, конечно, заметил, оценил, хмыкнул и несколько рассеянным тоном уронил:

— Дослушай, я объясню. Абсолютно разное восприятие мира, которым ты только что так восхищался, усугубленное особенностями воспитания в социуме...

Юноша слушал, но хмурился. Манфред даже улыбнулся мысленно его сосредоточенности, хотя участь школьного учителя никогда не была его сокровенной мечтой.

— В отличие от вас, ахэнн, вовсе не имеющих истории как явления, человеческая история состоит из бесконечной череды войн и конфликтов. Едва ли за эти тысячи веков и лет можно найти какой-нибудь год, в который кто-нибудь где-нибудь не убивал себе подобных. Причем целеустремленно и с огромным, надо отдать должное, увлечением. Так что война — в крови у каждого из нас от начала времен. Само собой, не каждый хочет познакомиться с ней лично, но биться в истерике от панорамы воронок или поля боя в новостях — не станут даже самые впечатлительные. Скорее переключат на сериал, чтобы не портить тихий семейный вечер. А война это далеко не только "героические" бои, маленький. В древние времена была пословица: "когда солдаты входят в город, женщины теряют свою честь"... И не только женщины, это уж как кому повезет.

Глубоко затянувшись, мужчина медленно выпустил тонкую струйку дыма изо рта. Рин содрогнулся от его слов, словно оказавшись под ледяным ветром.

— Я "открываю" тебе прописные истины. И не сомневаюсь, что попади ты к вашим наставникам, мозги бы тебе тоже неплохо промыли в нужную им сторону! Так вот, для вас, столкновение с Рейхом — это катастрофа, сокрушающее откровение... — Эрдман аккуратно затушил окурок в пепельнице. — Для таких как мы, война — всего лишь дурная привычка со всеми ее недостатками.

Рин молчал долго, сжавшись и зябко обняв себя за плечи.

— Как странно... И страшно. Неужели вам никогда не бывает страшно?

— Страшно? — офицер засмеялся. — Бывает, разумеется! Но страх это не более чем проявление инстинкта самосохранения. И, видишь ли, у человека достаточно не менее сильных инстинктов помимо него. Иди сюда, глупенький! Хватит насиловать свою милую головку нравственно-философскими дилеммами!

Бездумно сбросив с себя всю одежду, Рин скользнул под одеяло, с наслаждением вытягиваясь на прохладных простынях, и прикрыл глаза, гадая, придет ли Манфред к нему сегодня? Спать с кем-то вместе оказалось неожиданно волнующе и приятно... хотя, нет! Не с "кем-то", а именно с ним.

Этот мужчина незаметно приобрел над ним странную, почти неодолимую власть, причем вовсе не из-за статуса. Рин набрался смелости и честно признался себе, что он не просто спокоен рядом с офицером, потому что не ожидает от него боли или еще какой-нибудь подлости, но ему нравятся моменты их близости, и он желает их испытать. А вот представив кого-то другого, — человека ли, ахэнн... Лэрна, касающегося его пусть даже в самом невинном месте, — к руке, спине, например, — юноша ощутил только, как знакомо перехватывает горло липкая удавка, свитая из страха, отвращения и немыслимого унижения, которое вообще не передать словами!

Поэтому он не стал одеваться ко сну, а когда мужчина все же вошел, осторожно присаживаясь рядом на постели, стряхнул дрему, разворачиваясь к нему и обвивая шею руками.

— Еще не спишь? — в голосе мужчины чувствовалось некоторое недовольство.

Несмотря на приказной тон, в библиотеке он не тронул мальчишку, ограничившись несколькими поцелуями и поглаживаниями не столько эротического плана, сколько расслабляющими и отвлекающими от очередного приступа душевных терзаний. После чего, наконец отправил спать. Зашел проверить по привычке, а эльфенок до сих пор не угомонился.

— Нет, — шепнул Рин, отчего-то заливаясь краской до кончиков ушей, и отчаянно выдохнул куда-то в шею свою "роковую" тайну. — Я хочу... быть с вами...

Наверное, офицер прав и в этом, он все равно не распущенный, правда?! Он ведь хочет делить ложе только с ним одним...

Только въевшаяся в суть, многолетняя привычка помогла Эрдману задавить смех еще на подходе: ну что за невероятное создание! Он обнял его за тонкую талию, и юноша теснее прижался к груди.

— Не сегодня, маленький, — мужчина утопил пальцы в потоке золотых прядей, мягко массируя затылок юноши. — Хватит с тебя пока сильных впечатлений.

Но он ведь не уйдет сейчас, нет?! — Рин оцепенел.

Не ушел. Наоборот лег рядом, позволяя устроиться удобнее, уложив голову на надежное плечо, и юноша почти сразу крепко уснул, накрыв ладонью звездочку шрама. Правда, на утро он проснулся уже в одиночестве, но бодрым, как никогда полным сил и с ясной головой.

И подумал, что в свете нового дня действительно лучше видно, что у него нет причин изводить себя дальше либо стенать и заламывать руки от своего Дара. Это попросту бессмысленно. Он поступил так, как поступил, его жизнь безвозвратно изменилась, а Дар — он тоже уже есть. Это просто еще одно обстоятельство, с которым ему следует учиться жить дальше, особенно учитывая, что о наставнике ему теперь можно даже не мечтать. Ведь возможно, приложив нужные усилия, он еще сможет обратить свой Дар кому-нибудь на благо, не растратив впустую, и кто знает, не случись в Ахэнн-Эа столь резких потрясений, под молот которых попал и он, Рин, он так и остался бы в своем маленьком мирке. Выращивать травки на грядках, ни сном, ни духом не соотнося себя с Видящими...

Юноша улыбнулся своему отражению в стекле, ласковому солнцу, бесконечности моря за окном, и сбежал по лестнице торопясь к ожидающему его завтраку.

Удобно расположившись на крупных валунах, Манфред задумчиво поглаживал уголок пристроенного на коленях планшета. Он собирался обобщить свои выводы и наблюдения относительно своего подопечного, неторопливо и долго курил одну за одной, но так и не занес в память ни строчки: по большому счету в этом не было нужды.

Эксперимент можно считать удавшимся на все 100 процентов: ахэнн жив, умирать больше не собирается, несмотря на излишнюю эмоциональность — все-таки в здравом рассудке и даже почти избавился от навязчивых идей, проявляя обнадеживающую готовность полностью превозмочь последствия сочетания комплекса вины и посттравматического синдрома. Осталось только подкинуть ему какое-нибудь занятие, когда поправится совсем.

Оказывается, у ахэнн достаточно гибкая психика, чтобы в благоприятных условиях успешно адаптироваться к новой среде. Или? Или дело прежде всего все-таки в самом Рине? Для чистоты любого эксперимента, разумеется, необходимо несколько опытных образцов, и трудно, когда нет пусть даже примитивной базы, но все же... Эрдман видел уже достаточно, чтобы уверенно сказать, что никакой систематизации попросту не получится, потому что его эльфенок абсолютно уникален.

Черт с ним, что эмпат! Собственные погоны он мог абсолютно спокойно поставить на то, что наставники ахэнн с Рином бы тоже намучились, пожелай действовать напролом. Загубили бы, а вернее не заметили бы вовсе — исходя из собственных слов юноши, во время их обряда посвящения на первое место становится искренность намерений, а мальчишка искренне собирался стать огородником и теплой постельной грелкой для своего звездочета.

Из "великой любви". Впрочем, все великие вожди действуют исключительно из великой любви, только вот Аэрин явно не из тех, кто поднимает на бой или наставляет властителей либо толпы, ибо жертвенности в нем до сих пор — за глаза и за острые ушки.

Рин. Юный... Допустим, это проходит. Нежный — тщательно постаравшись, это можно тонко сломать, не убив самого парнишку, а аккуратно обточив под нужный результат. Ранимый — с этим уже хуже... И бесконечно доверчивый!

Сложное и незнакомое чувство, когда боятся совсем не тебя, а лишь остаться без твоего присутствия: эльф всю ночь сладко дышал ему в шею, а прижимался так крепко, будто боялся, что мужчина сейчас выскочит из постели и убежит от него, — Манфред дернул губами, усмехаясь своему сравнению, которое, однако, не затеняло истинного положения вещей.

Независимо от народности и культуры, — подобные всегда гибнут первыми.

Так не в том ли суть и смысл именно такого Дара именно Рину? Вести можно по-разному... Исходя из особенности ментальности ахэнн, уровня и специфики развития их общества: в мирное время он стал бы подвижником-утешителем, во время войны — "жертвенный агнец"?..

Только это уже не психология, а мифология!

Мифотворчество. Уж не освежить ли в памяти "Евангелие от Иуды" и прочие христианские апокрифы ушедшей юги, ибо в этом Эдеме он для Рина — в одном лице и бог благой, и змей...

Которому вчера "Ева" сама предложила отдать пресловутое "яблоко".

Что ж, Змей не собирался "отказывать просящему". Правда, уложить мальчишку в постель, как и превращать в ходячий детектор — никогда не было самоцелью. А вот провести его теперь по тончайшей грани, не развратив, но "явив откровение" — задача, достойная библейского Искусителя!

Фактически, он уже идет по этому пути, — признал Манфред, наблюдая за бредущим навстречу в полосе прибоя юношей. — Идет успешно. Но учитывая сложный, можно сказать хаотический склад психики ахэнн, мальчишку следует максимально отвлечь от переживаний чем-то более прагматичным...

То есть: во-первых, опять-таки учитывая склад мышления, поднять самые безобидные восточные техники медитации. Второе, найти ему подходящее занятие: травки, целительство? Вот пусть и изучает земную ботанику и медицину, сравнивая с родной... И все это влечет третье условие: адаптация в чуждом мире.

Учитывая, что его еще надо приучать к присутствию людей вообще...

— Вы опять работаете? — тем временем, приблизившийся Аэрин улыбнулся, останавливаясь в нескольких шагах.

— Можно сказать, что да.

Следуя распоряжению вечно холодного взгляда, юноша опустился рядом.

— Отчего не купаешься? Погода теплая, и вода достаточно прогрелась.

Рин откровенно обескуражено взглянул вдаль, не в силах осознать, что торжество величественной стихии возможно нарушить обычным омовением.

— Плавать не умеешь?

— Нет, — честно признался юноша, — мне незачем и негде было учиться держаться на воде.

— Держаться на воде? — офицер посмотрел на него как-то странно. — Если хочешь, я тебя научу...

Как много информации способны дать казалось бы самые обыденные детали, в корне меняя восприятие человека! В своем традиционном одеянии, заношенном, изорванном и грязном, эльфенок походил на драгоценную фарфоровую куклу, чудом уцелевшую пока, но забытую на обломках дома в месиве из пепла и грязи под холодными струями дождя с низкого серого неба.

Сейчас же, рядом на камнях сидел искрящийся жизнью и изумительно соблазнительный парень! Длинные волосы юноши были распущены по плечам и спине. Чуть скрепленные у затылка, они переливались в солнечных лучах и, казалось, сияли собственным светом. Легкая тениска почти полностью открывала гибкие руки, а распахнутый ворот позволял любоваться не только изящной линией шеи, но и выступающими косточками ключиц и нежной ямочкой между ними. Тонкие брюки тоже закатаны до самых колен, обнажив стройные лодыжки... и он опять где-то забыл туфли, поэтому узкие ступни и ровные пальчики все в песке.

Смелый мальчик, ведь по их меркам, он раздет до неприличия. Однако и людям его таким показывать не стоит, ибо в одном движении густых ресниц юноши, не говоря уж о прочем, — больше влекущего очарования, чем в самой пикантной технике обольщения... И все это непосредственное совершенство — только его.

Правда, вытряхнуть Рина из одежды совсем, чтобы можно было войти в воду, оказалось неожиданно трудно. Манфред уже откровенно смеялся:

— Есть что-то, чего я не видел?

Обиженный и смущенный Рин, растерянно стискивал край рубашки: не видел? Нет, конечно, и даже трогал, но в спальне или хотя бы в ванной, а не прямо на берегу, где их могла видеть пусть даже только та же Ирэна... и вообще, раздеться и остаться перед мужчиной в одной тонюсенькой тряпочке на бедрах, выразительно обтягивающей ягодицы и пах — почему-то казалось пределом бесстыдства, даже по сравнению с тем, что уже между ними было и о чем он сам просил нынешней ночью.

— Глупенький, — Эрдман обнял юношу, привлекая к себе и с терпеливой улыбкой заглядывая в потемневшие серебристые глазищи. — Ты бы еще шубу натянул, чтобы поплавать!

Он твердо избавил Рина от последнего лишнего при купании предмета, попутно успокаивающе поглаживая напряженную спину и ненавязчиво перебирая волосы в подобие косы: нельзя допустить регресса, поэтому лучше не дать ему сосредоточится и осознать причину паники. Ставший на миг затравленным взгляд юноши, словно открыл нужный файл в картотеке: несмотря на всю положительную динамику, вряд ли из подсознания Рина полностью стерлась память о том как он, пересиливая собственный ужас и отвращение, раздевался едва ли не посреди периметра, окруженный толпой солдат под похабные шуточки.

Ощутив, что юноша понемногу расслабился в ставших привычными объятиях, шепнул:

— Ты чудо, какой красивый, маленький! Но пора перейти к делу.

Рин благодарно кивнул, следуя за мужчиной, а уже через полчаса всякое воспоминание об инциденте вылетело из головы, снесенное волной восторга и радости. Продрогшего, вдоволь нахлебавшегося воды, зато абсолютно счастливого эльфа удалось вытащить обратно на берег чуть ли не под вечер. Юноша кутался в одно из полотенец, вынесенных для них перед уходом экономкой, отжимал волосы, подглядывая за невозмутимо выжимавшим свои плавки мужчиной, и с удивлением чувствовал, что в этот момент действительно счастлив. Что ему весело, легко и спокойно.

А потом пришла его очередь, но сразу вернуть тряпочку на нужное место не удалось, потому что они долго, глубоко и как-то особенно жарко целовались, пока юноше совсем уж не стало хватать дыхания. Он отчаянно выгибался, всем существом подставляясь под руки и губы мужчины. Терся о него всем телом, резко толкаясь в жесткую ладонь, и пытаясь хоть как-то повторить эти ласки в ответ.

Мыслей не осталось, только слепящее солнце под веками, и Рин даже не осознал, что Эрдман развернул его спиной к себе, опуская коленями на давно упавшее полотенце. Губы мужчины тщательно собирали с прохладной сливочной кожи соленые капли, постепенно спускаясь все ниже, пока язык не прочертил дорожку по ложбинке меж ягодиц до самого сомкнутого розового колечка. Юноша закричал, не справившись с остротой нахлынувших ощущений от дразнящих движений горячей и влажной плоти у его входа. Широко расставив ноги, он прогибался в спине, невольно подставляя под необычные ласки пульсирующую звездочку ануса и мучительно сжавшуюся мошонку, и протяжно стонал не переставая. Манфред заменил язык на пальцы, добившись, что эльфенок бурно кончил буквально через пару секунд, и довел себя до разрядки, чувствуя как Рин дрожит, медленно отходя от оргазма.