Смерть зверя с тонкой кожей

— Ты убьёшь меня? — Фрэнк Смит наконец обрёл дар речи, — ты в самом деле будешь стрелять в меня?

Эбботт задумался.

— Нет, — наконец объявил он, — если даже дойдёт до этого — не думаю, что смогу.

Его рот искривился в лёгком намёке на улыбку:

— Впрочем, не хотелось бы ошибиться.

— А если я попытаюсь уйти? Или воспользоваться телефоном?

— Придётся воспрепятствовать. В конце концов, я младше и в лучшей форме. Я даже ещё помню кой-какие уроки рукопашного боя сержанта Эванса. А ты?

— Я? Я помню кое-какие твои уроки. Например, что добрый удар по яйцам стоит всего китайского Кунг-Фу.

Мужчины заулыбались, вспомнив прошлое и старую дружбу. Потом они вернулись к реальности — на самую грань войны.

— Чего ты хочешь, Ричард, денег?

— Нет.

— У тебя что, есть деньги? — Смит выглядел удивлённым.

— Пара шиллингов.

— Да...а выпить?

— Может быть позже.

— Кофе?

— Нет, спасибо.

— Перекусить? Есть сэндвичи.

— Кончай ты это, Фрэнк.

— Что?

— Метод исключения. Старо, как мир. У него нет денег — значит исключается гостиница. Значит, живёт он либо на улице, либо у друзей. Он выбрит и не голоден — следовательно живёт не на улице.

— Значит, у друзей?

— Расскажу непременно. Прямо сейчас.

— Но ты уже рассказал. Метод исключения...

— Осталось всего лишь исключить заведомые неточности.

Двое молча смотрели друг на друга. Потом Смит решил, что разговор зашёл в тупик.

— Ричард, так чего ты хочешь?

— Поговорить.

— Такой риск, просто, чтобы поговорить?

Эбботт пожал плечами:

— Хотелось, чтобы ты знал. Мы же были друзьями, в конце концов...

— Мы и сейчас друзья, не так?

— ...Или хотя бы доказать, что я не настолько рехнулся, как, несомненно полагают чёртовы политики и Департамент.

— А это имеет значение?

— Имеет значение то, что думаешь ты.

Смит не видел ни малейшего намёка на безумие или хотя бы неуравновешенность, но внешность может быть обманчива. Он был уверен только в одном: Эбботт пришёл сюда не для того, чтобы доказывать что-либо.

— Значит, ты вернулся, чтобы отомстить?

— Отомстить? — теперь удивлённым выглядел уже Эбботт, — нет, больше. Намного больше, — он помолчал, — Мне дали задание. Я собираюсь выполнить его.

— Ты с ума сошёл.

— Как бы то ни было, но если бы я хотел отомстить, то мстил бы Департаменту, — он опять помолчал, пристально смотря на Смита, — Меня сдали.

Смит порывисто выдохнул. Была его очередь выглядеть удивлённым. Он надеялся, что получится убедительно.

— Тебя сдали? Департамент? О чём ты говоришь? Тебя сдали местные контакты.

Губы Эбботта снова искривились.

— Вот значит какую историю они запустили по Департаменту.

— Историю?

— Местные могли сдать меня только по прямому приказу из Лондона.

— Что ты имеешь в виду?

— Местные и не догадывались о моём существовании. Пока им не сообщил Лондон.

— Хочешь сказать, ты не выходил на связь с ними? Несмотря на приказ?

Эбботт снова скривился:

— Я никогда не выполняю приказов автоматически. Предпочитаю вначале обдумывать. Ещё в самолёте я решил действовать в одиночку. Может и сложнее, зато безопаснее.

— Хорошо. Но зачем Лондону понадобилось сдавать тебя? Да ещё Нджале Всея Народа?

— Потому что за минуту до того, как я собираюсь всадить пулю в этого сукина сына, Лондон заключает с ним сделку. Нефть, уран и Бог знает что ещё. И он моментально превращается в нашего сердечного друга. Так что надо останавливать всё и всех. И разумеется Ричарда Эбботта.

— Это только предположения.

— Но остановить меня Лондон не может, потому как не имеет ни малейшего представления, где я нахожусь. И тогда вы посылаете сообщение местным контактам...

— Я такого не делал.

— Не ты лично, Фрэнк. Контролер. Или кто-то выше.

Фрэнк Смит решительно мотнул головой:

— Я был твоим координатором. Любые сообщения шли через меня.

На сей раз Эбботт улыбнулся по-настоящему. Улыбка вышла бледной и грустной.

— Нет, Фрэнк, таких сообщений через друзей не посылают.

— Каких?

— Сообщений, которые наверняка останавливают кого угодно. Например, меня.

— Ричард, ты говоришь загадками.

— Другими словами, если местные контакты не находят меня к определённому времени — а они естественно не находят — им следует сделать анонимный звонок в полицию Нджалы, — опять бледная печальная улыбка, — сдали меня основательно. Засветили весь маршрут из Лондона.

— Это догадки, Ричард, только твои догадки.

— Но чертовски правдоподобные, согласись?

Даже чересчур, — подумал Фрэнк Смит. Слишком хорошо согласующиеся с его собственными. Он просто не мог принять их — тогда разваливался последний из священных устоев веры: что Государством, при всех его недостатках, управляют Честные Парни, а значит, всё в порядке. Несмотря на весь свой ум и скептицизм, он предпочитал вытеснять такие мысли куда-то на обочину сознания. Как бы то ни было, у Эбботта нет ни единого свидетеля .

— Как бы то ни было, у тебя нет ни единого свидетеля.

— Эти самые местные контакты. Могли быть отличными свидетелями — если бы не были столь убедительно мертвы.

— Послушай, согласен, здесь много случайностей, много совпадений, много загадочного, я бы сказал даже подозрительного , если тебе так нравится...

— Чертовски подозрительного. И мне не нравится.

— И всё-таки — ни единого свидетеля, ни единого факта.

— О, фактов предостаточно — если вспомнить всю историю. Но тебе известна только часть. Которую ты к тому же скорее всего подзабыл.

— Я помню, какая прорва времени понадобилась, чтобы убедить тебя взяться за эту работу.

— А чего вы ждали? Я же не наёмный стрелок — безотказный ствол и полное отсутствие воображения. Таких вы могли спокойно нанимать за пару тысяч фунтов где-нибудь в Каракасе или Маракаибо. С эсэсовской татуировкой на левой руке.

— Департамент не нанимает военных преступников, чтобы...

Смит осёкся.

— ...Чтобы совершать убийства. Только честных парней — так?

Эбботт невесело расхохотался:

— О tempora, о mores! Ты ещё помнишь что-нибудь из оперативного плана?

— Не слишком много. Большинство деталей оставлялись на твоё усмотрение. Помню, что ты планнировал операцию на День Независимости.

Эбботт кивнул.

— Его День. День, когда он принимает парад на площади своего имени. Украшенный, как рождественская ёлка. Потом совершает путешествие по реке, и толпы, не попавшие на площадь могут приветствовать его с берегов и кидать в воду цветы. День королевского величия и народной любви.

Эбботт скупо улыбнулся.

— Хороший день, чтобы убить его, — он встал и подошёл к окну, — впрочем, чтобы убить его, хорош любой день.

Он внимательно осматривал улицу внизу, крыши и дома напротив.

— Думаешь, место под наблюдением? — улыбнулся Смит.

— Привычка. Машинальное. Почти рефлекс.

Эбботт повернулся к нему, но садиться не стал. Было в этой небрежной настороженности что-то зверинное.

— Я прекрасно приготовился. Снял квартиру на третьем этаже, с видом на излучину реки. С какой бы стороны не шло судно, примерно двадцать секунд оно бы представляло отличную фронтальную мишень. Всё, что от меня требовалось — навести Лезервудовский прицел на его большое чёрное сердце и плавно нажать на спусковой крючок. Пустяковое дело.

Фрэнк Смит на секунду задумался:

— Ричард, теперь, постфактум...ты уверен, что всё шло нормально?

Эбботт покачал головой.

— Никаких происшествий. Я поехал туда, чтобы работать — и работал. И никто не докажет обратного.

Эбботт прибыл в страну за два месяца до Дня Независимости. Согласно легенде, он был геологом, ведущим исследования для одной финансовой группы. Это было почти правдой — до поступления в Департамент он работал геологом в Африке. Финансовая группа тоже существовала. Зарегистрированная на Багамах, в качестве прикрытия для операций СИС.

— И проблем со связью тоже быть не могло. Ввиду отсутствия таковой.

После посадки в аэропорту Нджала, Эбботт послал в Департамент (через Багамы) кодированную телеграмму о прибытии . И всё. Если что-то пошло бы не так — отследить связь с Лондоном было бы невозможно. Политическое убийство — метод КГБ, ЦРУ и всяких террористических групп, но никак не правительства Великобритании. Такое непредставимо...и должно оставаться непредставимым.

— А оружие? — спросил Смит, — они не могли отследить его пересылку?

— Только если бы вскрыли дипломатическую почту, — устало сказал Эбботт, — а это повлекло бы международный скандал. Можешь не сомневаться.

Оружие — разборная снайперская винтовка, сконструированная на основе Армалайт 15, была переслана в посольство с дипломатической почтой, там упакована в чемоданчик лично военным атташе и оставлена в ячейке камеры хранения аэропорта. Ключ к ячейке переслали Эбботту. До востребования, под вымышленным именем.

— Так что до сих пор всё шло отлично?

— Лучше не бывает. Катилось, как по маслу — до самого утра Дня Независимости, — голос Эбботта стал сухим и бесстрастным, — тут всё и посыпалось.

Он внезапно уселся и посмотрел на Фрэнка Смита.

— Сразу после восхода я слышу грохот. Полиция Нджалы. Выносят дверь, вламывются, как стадо носорогов, поднимают меня с постели, месят немного, после чего начинают выяснять, где я прячу оружие.

Я естественно интересуюсь, какое оружие. Они месят меня ещё. Потом разносят всё в доме верх дном. Выворачивают наизнанку ящики, шкафы, всё остальное. Включая меня самого. Под конец они уже стены выстукивали. И ничего не нашли.

— Так где, чёрт побери, оно было?

Эбботт слабо улыбнулся.

— На эвкалипте. Завёрнутое в промасленную бумагу. А эвкалипт тот, поверишь ли, растёт в парке имени Нджалы.

— Умно.

— Так как они вышли на меня, Фрэнк?

Смит развёл руками:

— Мы не могли сдать тебя. Мы сами не знали, где ты.

— Достаточно было паспортного имени. Как и все иностранцы, я должен был регистрироваться в полиции. В Лондоне знали об этом.

Смит молчал, пытаясь найти возражение.

— Мне всё ещё кажется, что ты мог где-то ошибиться. Привлечь внимание, например.

— Как? Я проработал там два месяца. Уезжал, приезжал, вёл геологическую разведку в буше — всегда с местными носильщиками и проводниками и с полной экипировкой. Более того, исследования велись всерьёз. И отчёты, которые я посылал в тот липовый офис на Багамах, и их копии для местного Министерства Недр — всё было настоящее. Невозможно работать точнее или открытее.

— Послушай, ты же знаешь, у них же паранойя на иностранцев. Выпил может не с тем человеком не в том баре. Пустяк какой-нибудь. Которого ты и не вспомнишь.

— Я помню всё. Я не пью с незнакомцами. Я с ними даже не заговариваю. И очень не люблю, когда они заговаривают со мной. Я знаю, как избегать неприятностей, Фрэнк. Большой опыт на этот счёт.

— А продажные чиновники? Они там на каждом шагу. Ты мог подмазать не того человека, или не подмазать нужного.

— Западная Африка — это моя территория. Я знаю, кому давать взятки, когда и сколько.

Смит снова развёл руками.

— Ну тогда я просто жду объяснений.

— В отличие от полиции Нджалы ты ищешь в неверном направлении. Они знали, чего ищут. Потому что им сказали, что искать.

— Это твои предположения. Но ты не знаешь наверняка.

Улыбка Эбботта стала бледнее и печальнее.

— Будь ты на моём месте, Фрэнк, и имея на руках все эти обстоятельства — какими были бы твои предположения?

— Без сомнения, теми же, что и твои. Но это само по себе ещё не делает их верными.

— Превосходный ответ, Фрэнк. Тебе стоит идти в политики.

— Ричард, ты должен признать, что существует некоторая, пусть небольшая вероятность, что ты ошибаешься.

— Вероятность есть, но...

Смит поднял руку.

— Давай остановимся на этом. И выпьем. Самое время.

Эбботт пожал плечами. Смит ищет увёртки, ищет оправдания — не имеющие ни малейшего значения. Если б он только знал, насколько. Впрочем, они имеют значение — для него. Старый Смити, со своей верой в непогрешимость Истеблишмента. Или, хотя бы, в непогрешимость своей веры в Истеблишмент.

Смит взял бутылку и два бокала.

— Кто сказал, что вино обязано быть красным? Вот Марсилляк из местечка Конкуез в юго-западной Франции. Однажды я проехал две сотни миль, чтобы...

Он продолжал говорить на автомате. Ему требовалось время, чтобы подумать. Чтобы найти способ вывести ситуацию из-под контроля Эбботта — как психологического, так и физического.

— Единственное французское вино, сделанное из винограда pinot noir за пределами Бургундии. И недорогое. Шесть с половиной франков за бутылку, — он поднял свой бокал, — твоё здоровье!

Они сидели в изящно обставленной комнате, подсвеченной лучами заходящего солнца. Снизу доносился уличный шум вечерней Куинс-Гейт. Мирная, благовоспитанная обстановка, идеально подходящая для неспешного разговора о вине, женщинах, поэзии или упадке современных нравов. Но никак не об убийстве.

— Ричард, все мы знаем, что на грязные трюки способно любое правительство . Но я не могу поверить, что наше правительство могло хладнокровно и преднамеренно выдать тебя на пытки и смерть ради каких-то политических или торговых соображений.

— Это как раз тот пункт, где наши взгляды на Истеблишмент расходятся. В любом случае, ни о каком хладнокровии и преднамеренности не идёт и речи. Напротив, они там, как всегда бывает в комитетах, тянули и обсуждали и чёрт знает что ещё, пока им не навязали это решение.

— Комитетах? Каких комитетах?

— Не знаю. Но такие вещи решаются комитетами. Обороны или разведки, или что-то ещё в том же духе. Все там не блещут умом, но они, по крайней мере — джентльмены. Все, кроме одного. Всегда самого умного, и не всегда джентльмена. И вот этот один говорит: "Единственный выход — сдать беднягу". Джентльмены заламывают в ужасе руки и причитают "Честные парни так не поступают". На это умный отвечает: "Не волнуйтесь, джентльмены, не волнуйтесь. Мы сдадим его, а потом вернём обратно. Мы вставим в договор с Нджалой условие о выдаче нашего агента. Вроде того, как вы забираете свой мяч, закатившийся к соседу". И после того, как эту мысль повторят ещё пару раз, все начинают думать, что идея очень даже неплоха .

Эбботт опорожнил бокал.

— Ты прав, — сказал он, — отличное вино. Можно ещё?

Смит наполнил его бокал.

— Послушай, Ричард...

— Есть только одна проблема. Нджала в такие игры не играет. И с какого испуга? У него все козыри. Он, конечно, старыми английскими джентльменами восхищается (с безопасной дистанции), но не доверяет. А с чего бы? Вначале они гноят его в тюрьме, потом выпускают, улыбаются и называют дорогим другом. Потом пытаются убить. Потом снова улыбаются. Даже такой крутой мужик, как Нджала, ощутит некоторое беспокойство. Так что он использует любую возможность. И любого заложника.

Фрэнк Смит по прежнему стоял с бутылкой в руке. Он налил себе ещё и вернулся в кресло.