| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Ни турки, ни свейские, ни галантские или аглицкие немцы, такой не варят.
— Мин херц! — торопливо наклоняется к царю Меншиков, шепчет, опаляя ухо жарким дыханием.
— Знаю сие — недовольно дергает уголком рта, успокаиваясь Петр, 'кошачьи' усики уныло обвисают.
Иван Дроздов вновь кланяется, продолжает:
— Что пистоль, что мушкет сделаны вельми качественно и разумно. Приклад, — розмысл поворачивает двустволку, приставляет к плечу, — вельми удобен. За счет выреза прочно упирается в плечо. Два ствола, один над другим, сверху приспособа для прицеливания и мушка — 'пенек' на конце ствола.
Розмысл поворачивает оружие, демонстрируя по-гусиному вытянувшему шею Петру длинную полоску, поверх ствола и 'пенек' на конце:
— Главное отличие от наших мушкетов в другом. Наши — заряжаются с дула, эти с казенной части, — розмысл нажимает рычажок и неожиданно преломляет оружие.
— Ух ты! — простодушно выдыхает князь Голицын, открывая напоказ сахарные зубы и забывая на миг про собственные неприятности.
Иван Дроздов демонстрирует государю и его верным слугам блестящие на свету металлом зарядные каморы.
— Сюда вкладываются огнеприпасы.
Стоявший рядом розмысл вытаскивает из кармана кисет, высыпает на ладонь несколько небольших колпачков, по виду бумажных, лишь в торце блестит металл, молча подает два Ивану Дроздову. Тот с поклоном передает один Петру.
Петр с сосредоточенным видом принимается задумчиво крутить в тонких пальцах цилиндрик. Наконец поднимает горящий взгляд на розмысла:
— Что сие?
— Сие маленькая пушка. Вставляется в ствол. Внутри зелие, да не простое в виде порошка, а в форме мелких зерен, как сие сделано, не ведомо. Сверху войлочный пыж, затем пуля и еще один пыж.Пули во всех огнеприпасах одинаковые, словно сделанные в одной пулелейке. Для сбережения от влаги сверху залит воск. Но главный секрет не в этом.
Розмысл переворачивает чудной цилиндр металлическим торцом к царю. Петр начинает мигать от любопытства, дымящуюся трубку кладет на стол, разворачивает огнеприпас в руках к себе. Меншиков с Голицыным, вытянув шеи, разглядывают диковинку из-за плеча господина.
— На донце проделано отверстие, туда вставлен совсем маленький колпачок. В нем другое зелье.
Состава его мы не ведаем. При ударе по сему зелью, оно воспламеняет пороховое зелие в 'пушечке'. Происходит выстрел.
-Хитро! — Петр глядит круглыми от удивления совиными глазами.
— Проверили мы как стреляет сей хитрый мушкет. Пока стрелец с мушкетом работы свейских, или аглицких немцев или с нашей, один раз выстрелит, с этого двадцать раз стрельнут. Дыма почти нет, запах сгоревшего зелья совсем другой. Спробовали и на точность мушкет. Со ста шагов в мишень попадает точно и дубовую доску насквозь пробивает.
— Дыма нет? — потрясенно покрутил головой Меншиков, Петр бросил на него быстрый взгляд, уголок рта дернулся, но не стал ничего говорить и повернулся назад к розмыслам.
— Сможете сделать такой же мушкет? — спрашивает Петр. Усы дыбом, в голосе слышится слабая надежда на то, что все же обрадует его розмысл.
— Государь! Сделать не точно такой же, но похожий, мы сумеем. Только одноствольный и ствол будут намного толще, а мушкет получиться тяжелее. Да и доводить его под огнеприпас до одинаковых размеров придется долго. Посему вельми дорогой мушкет получится.
Петр довольно блестит глазами.
— Вот то дело! — громко произносит Меншиков, царь не оборачиваясь шумно фыркает, словно довольный кот.
Иван Дроздов, отводит глаза, мнется, не зная, как сказать царю правду, затем решается:
— Зелие тайное, что взрывается, воспламеняя огнеприпас, как сделать, мы не знаем, а без него мушкет стрелять не будет.
— А что Федька говорит, ведает он секрет зельев: бездымного и зелья воспламеняющего?
— Нет государь, — с поклоном произнес Иван Дроздов, опустив взгляд на пол. Знал он, что не любит царь, когда в глаза ему смотрят.
Петр с минуту бешеным взглядом смотрел на розмысла, грохнул кулаком по столу, затем вскочил, размахивая руками, забегал по палате, сопровождаемый испуганными взглядами розмыслов и обеспокоенными верных соратников. Наконец садится на место, поднимает трубку, торопливо пыхает. Обдав стоящих перед ним яростным взглядом, произносит сквозь табачный дым.
— Шпынь бесполезный Федька, в вы пошли прочь!
Глава 4
По григорианскому календарю, принятому в Мастерграде, так недавно переименовали город попаданцев — полдень 25 декабря 1689 года. По прошествии двух месяцев пути по продуваемых всеми ветрами степям Северного Казахстана и заснеженным русским лесам, долгий путь закончился. Длинная змея посольского обоза въехала в столицу Русского царства. Небо по-зимнему хмурится, тщательно пряча большое, малиновое солнце за тучами, грозя в любую минуту разродится очередным снегопадом. Ветер гонит в лицо противную снежную пыль. Впереди колонны, усердно топча копытами серый снег, перемешанный с конским навозом, попарно едут пятьдесят одетых в новые нагольные тулупы преображенцев. Сабли наголо, лица румяные от мороза, усатые, словно немцы. Это почетный эскорт, встреченный за полдня езды до города. Для сопровождения и чести посольству, из преображенцев набрали искусных конников и мастеров сабли. За ними — молчаливый и грустный оркестр с бубнами и трубами в руках. Малолюдно. Немногочисленный народ суетливо разбегается в стороны перед эскортом, разинув рот, в полном обалдении смотрит вслед саням. Иные для бережения сдергивают шапки, торопливо крестятся. У бабы, вышедшей на улицу выплеснуть помои и высыпать золу, при виде колонны посольства из рук валится ведро, отходы рассыпаются по дороге.
Такого вступления в город иноземного посольства не могли упомнить даже самые престарелые москвичи. Из мощных динамиков на переднем возке оглушительно гремит военный марш двадцать первого века. От мощных звуков дрожат, словно в приступе Паркинсона, окошки в неказистых избенках, вдоль который проезжает обоз. У большинства затянутые мутным бычьим пузырем, у тех, кто побогаче слюдяные и даже стеклянные. Аккумуляторы на стоянке предусмотрительно зарядили на полую емкость. Над узкими улицами и замшелыми домишками окраин едва вышедшего из средневековья города плывут величественные и мощные звуки 'Прощания славянки'.
И снова в поход труба нас зовёт.
Мы вновь встанем в строй
И все пойдем в священный бой.
Подросток, только что вышедший из дома, стоит у незакрытой двери с квадратными от изумления глазами слушает песню, слова странные, но смысл их он понимал. Александр Петелин оглядывается на идущие позади возки и довольно улыбается. Своей цели, поразить москвичей до глубины души они достигли. Он ехал среди собственных предков, которых ему предстояло понять и полюбить такими, какие они есть. Он искренне надеялся, что это у него получится...
Верхи с саней сняли, по пояс видны посольские чины, в одинаковые коричневых дубленках и охрана. Подчиненные ему бойцы выглядят роскошно и внушительно. Их одели в форму почти один в один как кремлевцев двадцать первого века: синие офицерские шинели из парадного сукна, золотом блестят пуговицы, погоны и аксельбанты, над киверами торчат стальные штыки карабинов СКС. Все, сколько их не было, а без штыка карабин Симонова всего лишь охотничий карабин, выгребли из специализированного магазина или выменяли у горожан. Эскорт повернул около захудалой церкви с открытой дверью откуда шел парок и остановился около высоких дверей в непролазном заборе. Над ним под двухскатной крышей — православный крест. В глубине виднеется крыша — шатром, с двумя полубочками. Здесь посольству предстоит ожидать прием у царей Московского государства: Петра и Ивана.
Посольству попаданцев не пришлось долго ожидать царского приема. Петра самого сжигало неуемное любопытство и желание посмотреть вблизи посланцев далекого и таинственного Мастерграда. На следующий день, с утра, во двор заехал громоздкий, из черной кожи возок. Оттуда неторопливо сошел на затоптанный снег низенький, плотный дьяк Посольского приказа, украдкой с любопытством огляделся. Зайдя в посольские хоромы, развернул покрытый разноцветными печатями свиток. Громко прочитал. Голос высокий, козлиный. Послов приглашали на следующий день прибыть на царский прием. Получив небольшую мзду, довольный дьяк отбыл восвояси.
Двадцать седьмого декабря, ровно в двенадцать часов, скрипнув, открываются ворота усадьбы. Пронзительно свистит, рассекая воздух, кнут. Десять саней, запряженных четверками гнедых лошадей, неторопливо выезжают с посольского двора. Небо по-зимнему хмурое, низкое. Холодный ветер с размаху хлещет по вмиг разрумянившимся лицам, но Александр привык к морозу. После долгого путешествия из Мастерграда в Москву это нипочем. Сам надел парадную офицерскую форму под шинель, но чувствует себя немного не в своей тарелке. Волнуется. Рожковский, сидящий на скамейке напротив, нервным движением вытаскивает из кармана платок. Сняв на секунду шапку, торопливо вытирает пот со лба. В глазах немой вопрос, тоже нервничает. Не каждый день приходится ездить с визитами к русским царям. Караван поворачивает, выезжает на Ильинку. Александр с интересом погладывает по сторонам. Вдоль дороги до кремлевских ворот стоят солдаты полка Гордона и бывшие потешные: в зеленых мундирах — преображенцы, в синих — семеновцы. Мимо проплывают молодые и старые, усатые и безусые лица солдат. Глядят на послов с любопытством. Слухи о Мастерграде успели распространиться по столице. В руках крепко зажаты мушкеты, на наконечниках пик бьются разноцветные значки, ветер треплет знамена. С неба сначала понемногу, затем густо, начали падать снежинки, завыла, закружила вьюга. Александр вспоминает наставления главы службы безопасности Мастерграда. Последний раз они встретились за день до отправления каравана. 'Петр пока еще пацан, а ты послужил и повоевал, у тебя такие знания и навыки, о каких он и не слыхивал. Петр любит учиться новому. Заинтересуй его. У тебя есть возможность стать для него авторитетом, подружиться и привязать к себе. Мы не враги предкам, мы братья с Россией и согласны помогать, но сесть себе на голову не позволим. Любые попытки набросить на Мастерград хомут, приведут для Русского царства к огромным материальным и людским потерям. Петр должен понять, что с нами надо дружить и это выгодно ему! Александр, постарайся расположить к себе Петра'. Царь, все-таки, справлюсь или нет, думает Александр, задумчиво покусывая кончик русого уса. Его охватывает тревога. Всю дорогу офицер молчит и мучается сомнениями, сумеет справиться с поручением безопасника или нет.
Через настежь распахнутые Спасские ворота сани въезжают в Кремль. Вокруг красота: двух, а то и трехэтажные каменные палаты ближних бояр, в небо вздымаются православные кресты на луковках многочисленных храмов и монастырей. От ворот до Красного крыльца в две шеренги стоят наиболее доверенные — преображенцы. Трезвонят колокола на храмах, слышатся голоса офицеров — немцев: 'Ахтунг! Мушкет к ноге!'. Вдоль кремлевской стены, уставился в небо жерлами короткий ряд сверкающих медью мортир. Рядом — сложенные кучками заснеженные ядра. Усатые, румяные пушкари замерли у орудий, ожидают сигнала. В руках застыли длинные палки банников, дымятся длинные фитили. Стольники в ожидании послов толпятся на крыльце Грановитой палаты. При виде саней загалдели, словно галки. На них — красные распашные кафтаны на завязках, на головах высокие меховые шапки. Перед артиллерийской батареей нетерпеливо гарцует на снежно-белом коне всадник в сверкающих сталью доспехах и шлеме. Ветер остервенело треплет огненно-красный плащ за спиной, пытается сорвать с плеч, снег наотмашь бьет в лицо, но он не обращает на это внимание. Посольский караван подъехал к крыльцу, остановился, всадник поднимает над головой руку в черной перчатке. Фитили, послушные приказу, опускаются к стволам.
'Бабах!' — мортиры дружно изрыгают огненные языки к небу. Сквозь плотный пороховой дым едва видно пушкарей, они бросились банить стволы. Между высоких стен Кремля загуляло гулкое эхо, стаи ворон поднимаются в небо, с карканьем кружатся в стылом небе.
Азиатчина, поджав губы, подумал старший посол. 'Не зря Соловьев призывал к походу на Москву'. Попытка завязать союзнические и даже дружеские отношения с русским царством Рожковскому не нравилась. Впрочем, как дисциплинированный чиновник, он, как мог добросовестно, исполнял указания нового градоначальника.
Когда послы Мастерграда поднялись по лестнице на крыльцо, стольники потребовали сдать оружие и весьма удивились ответу, что у послов его с собой нет. Между тем бойцы посольской охраны выгрузили дары русским царям. Чего там только не было: золотые цепи и серебряная посуда, зеркала в изысканных рамах в рост человека, золотые зажигалки на древесном спирту и изящная фарфоровая посуда. Изделия двадцать первого века, вместе с произведенными в ювелирной и стекольной мастерских города. На утоптанном снегу у крыльца остались два расписанных под хохлому высоких, выше человека, шкафа — газоэлектрических холодильника. Послы, вслед за стольниками, не торопясь зашли в Грановитую палату, сняли шапки.
Рожковский с Александром вошли в палату, украдкой оглянулись. Краска бросилась Александру в лицо, язык прилип к гортани, но через миг офицер овладел собой. Душно. Горят оплывшие свечи в паникадилах, но и из окон в палату попадает достаточно света. Стены расписаны рыцарями, птицами и зверями. С трех сторон на скамьях сидят, потеют, первые люди царства: бояре, окольничие и думские чины. Одеты в лучшие одежды и дорогие шубы. Бороды длинные, седые, в глазах настороженность, руки крепко сжимают искусно украшенные посохи. На чудно одетых послов придворные чины уставились, открыв рты. Одежду восточных стран они видели, западные парики и широкополые шляпы вкупе с шоссами и жюстокорами, для них не в диковинку, но строгий костюм — тройка и парадный китель офицера наблюдали впервые. Попаданцы не собирались принимать моду ни западных, ни восточных стран, а намеревались навязать миру собственный стиль. Прием у царей московских стал первым шагом на этом пути. В дальнем конце палаты возвышается двойной трон. Три серебряных с прорезным орнаментом ступени ведут к бархатному сиденью, разделенному поручнем на два места для обоих царей. Позади трона четыре рынды, юные отроки в высоких горностаевых шапках, в руках блестят серебряные топорики. Все по уставу, благолепно, по древнему чину византийских императоров. Красиво, подумал Александр. Старший посол лишь слегка нахмурился. Его такими штучками не проведешь!
Одно тронное сидение пустое, старший царь Иван Алексеевич опять недужил и не мог принять послов. На втором — идолом восседает длинный, как каланча, юноша, над верхней губой черный пух, а не усы. Только глаза живые, слегка навыкат, горят жадным любопытством. В руках символы царской власти золотые скипетр и держава. На голове сверкает разноцветными алмазами, изумрудами и турмалинами корона с золотым крестом наверху и с традиционным соболиным мехом на тулье. Александру показывали портреты Петра первого в молодости. А что, похож, подумал он. Чем-то неуловимо похож на младшего брата. Такой же любопытный. По левую руку от царя стоит придворный с золотой миской в руках, одет пышно, в белый атлас. По правую — другой с искусно вышитым полотенцем.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
