Пёс имперского значения

— Да я не про то, — Архангельский поморщился, как от зубной боли. — Пусть не расстреляем, а просто посадим. Но кто возьмётся утверждать, что на освободившееся место не придут такие же?

— Шпионы и предатели?

— Нет, вот это как раз второстепенно.

— А кто же тогда?

— Аналогичная сволочь. Или ещё хуже — честный человек, который впоследствии и станет этой самой сволочью. Что, мало примеров знаешь?

Что тут ответить? Наверное, каждому приходилось наблюдать за подобными метаморфозами, случавшимися с абсолютно порядочными и милейшими людьми. Опять, взять вот нашего шефа…. Хотя Вам об этом знать пока не стоит.

— И что ты предлагаешь?

— Думать я предлагаю.

И тут меня посетила замечательная мысль, которой и поспешил поделиться с товарищами:

— А пусть Лаврентий Павлович думает! Напишем официальную бумагу, можно пергамент, с приказом срочно изобрести способ сделать всех приличными…. Ладно, можно и неприличными, лишь бы пользу Родине приносили. Нет, Палыч, не зеками — от них пользы меньше.

— Нет так нет, — Берия флегматично пожал плечами. — Пишите свой приказ, что-нибудь придумаю. Только допустимую степень неприличности нужно определить точно, и выделить в отдельный параграф.

— Чего там определять? Возьми себя за эталон.

— Меня? В принципе можно… Так-так… Значит, будущему новому советскому человеку позволительно будет иной раз коньячку пропустить?

— Ежели в меру. И вообще — не покушайся на святое!

— Оно и понятно. А как насчёт…, — тут он слегка замялся.

— Насчёт чего?

— Ну это…. Как сказать…? Проклятье…. Да вот….

— Странное у тебя косноязычие при определённых вопросах. Про женщин, что ли?

— Угу, про них.

— Только по обоюдному согласию. А так — ни-ни….

— Поддерживаю, — одобрил предложение Гавриил, ехидно посматривая в мою сторону.

Уж не на историю ли с некоей Алисой Гессенской намекает, гад? А хотя бы и так! Еле-еле тогда отбился, удачно сбежав на вовремя начавшуюся войну, и с тех пор всегда стараюсь обезопасить себя от подобных случаев. Только толку вот…. Но я не виноват!

Лаврентий Павлович, меж тем, получив на руки свиток, традиционно извлечённый нашим непосредственным начальником прямо из воздуха, ещё раз уточнил:

— С этими-то, что делать будем?

Генерал-майор Архангельский посмотрел на часы и ответил предельно лаконично и официально:

— Берём прямо сейчас. Сорок минут на допрос. Методы — на Ваше усмотрение. Трупы закопать.

— А британец?

— Дался тебе этот британец. Смотри сам, но учти, главное — придумать идею. Любую, но чтоб работала.

Глава 7

А я достал из тумбочки заначку,

И до утра полировал стакан.

За дядю, тещу, за жену, за дачу,

И за свободу африканских стран.

Сергей Трофимов

Прохладное лето 34-го. Москва.

Народный комиссар иностранных дел СССР с некоторой грустью смотрел из окна своего автомобиля на принарядившийся к празднику город. С утра секретарь предупредительно доложил — сегодня Троица.

Иногда на улице попадались офицеры-танкисты в парадной форме, некоторые с медалями за недавний освободительный поход и Маньчжурию, и тогда грусть Анатолия Анатольевича переходила в лёгкую печальную зависть. Живут же люди! И дёрнул его чёрт поддаться уговорам Каменева, согласившись на нынешнюю беспокойную должность. Вместо того, чтобы осваивать обещанные Будённым к будущей зиме новые СБ-1К, приходится надевать фрак и улыбаться на приёмах хлыщеватым послам и прочим атташе, хотя руки, привыкшие наводить танковую пушку, так и чесались залепить в чью-нибудь лощёную рожу. А потом добавить табуретом по набриолиненому пробору. Но нельзя — вельт политик!

А вот эти парни в серо-стальных мундирах, сменивших промасленные комбинезоны, вели дипломатические переговоры не размениваясь на улыбки. Действительно, кому улыбаться, если за бронёй всё равно не видно, а за рёвом двигателя и не слышно.

Машина не останавливаясь проехала мимо автоматчиков в Боровицких воротах, видимо снайперы, дежурившие на пути следования, успели вовремя доложить, и обошлось без проверки документов. В Кремле было почти безлюдно, только редкие группы экскурсантов бродили возле Царь-пушки, постоянно сбиваясь на строевой шаг, что вызывало недовольство гида, прикрикивающего на подопечных громким командирским голосом.

В приёмной навстречу Логинову из-за стола поднялась секретарша. Нет, не так — СЕКРЕТАРША! На этот раз в военной форме, но с такой короткой юбочкой, что из-под неё выглядывала кобура скрытого ношения. Да, задумка товарища Блюхера удалась на все сто процентов — уж если Анатолий Анатольевич, поседевший в боях на семейном фронте, не может оторвать взгляд от точёной фигурки и стройных ножек…. Что там говорить о предполагаемых покушателях… покусителях…. Да чёрт с ними, главное — пока они подбирают упавшую до колен челюсть, можно успеть не торопясь принять соответствующие меры. Ну, там, лоб зелёнкой намазать, или ещё что.

— Товарищ Сталин сейчас занят, — показалось, или на самом деле в голосе сочувствие? — У него Патриарх. Ругаются.

— Всё равно доложите.

— Уже, — наманикюренный пальчик ткнулся в кнопку селектора. — Иосиф Виссарионович, приехал товарищ Логинов.

— Хорошо, пусть проходит, — откликнулся голос из динамика.

В кабинете ничего не изменилось, разве что рядом с портретом Ленина на стене появились иконы. Анатолий Анатольевич привычно щёлкнул каблуками, но у лакированных штиблет звук не тот, смутился, и пожал протянутую руку вождя. Патриарх, при появлении наркома отложивший в сторону пухлую папку с бумагами, тоже встал и пошёл навстречу.

— Здорово, Толич! Что-то редко видимся в последнее время. Дела?

— Они самые, выше головы. Кстати, с праздником!

— И тебя, — Алексей Львович улыбнулся в бороду. — Только христосоваться сегодня не надо, как на Первомай.

— Не я первый начал. Это ты постановил праздновать пасху каждый год первого мая каждый год.

— И что, разве хуже стало? И потом, что это за день был — международной солидарности трудящихся? Вот скажи, Толич, тебе есть какое дело до трудящихся Америки, или там Бразилии? Скажи честно — никакой Гондурас не беспокоит?

— Да пошли они все…, — предельно откровенно ответил нарком иностранных дел. Оглянулся на Сталина. — Извините, Иосиф Виссарионович.

— Ничего страшного, товарищ Логинов, эти стены слышали и не такое. Жалко только, что и Вы разделяете мнение товарища Патриарха. Я уже полтора часа пытаюсь объяснить, что он неправ.

— В чём? — возмутился Акифьев. — В том, что не даю выбрасывать народные деньги на помойку?

— Ну зачем же сразу так категорично, Алексей Львович? Неужели нет более деликатного термина?

— Да как угодно обзовите, смысл не изменится. Виданное ли дело — сто миллионов рублей на поддержку освободительного движения в Африке? Дайте товарищу Логинову половину… и две танковые дивизии — освободит любую Африку.

— Хоть завтра, — согласился нарком. — Сегодня уже не успею.

— Вот этого не нужно, — Сталин покачал головой. — Пусть освобождаются сами, иначе нам же и кормить придётся.

— После Анатолия Анатольевича? — Патриарх усмехнулся. — Сомневаюсь.

Иосиф Виссарионович с укором посмотрел на обоих:

— А как же имидж страны? Так, кажется, говорил генерал-майор Раевский?

— Он много чего говорил, в том числе и по этому вопросу. Напомнить?

— Не нужно, Алексей Львович. Но всё же — как быть с дружбой народов?

— А мы разве не дружим? Вот, спросите у наркома иностранных дел. С Норвегией, с Корсикой, с Балтийской конфедерацией, с Деникиным. За деньги — даже с Испанией. Мало? Так уже пару месяцев японцы в друзья набиваются. Монголы те же…. Вам ещё негров подавай!

— Мне, как русскому человеку, чужд всякий расизм, — Сталин, видимо в качестве аргумента, покрутил в воздухе трубкой.

— Кто о нём говорит, Иосиф Виссарионович? Разве можно называть расизмом обычное христианское благочестие?

— О чём Вы?

— Всё о том же…. Господь, как Вы помните, создал человека по образу и подобию своему. Так?

— Так.

— Не возражаете, да? Я вот, например, не могу себе позволить кощунственной мысли, что Бог был… хм….

— Логично, — согласился вождь. — Но, думаю, всё же оставим это для служебного пользования?

— А куда деваться? — Патриарх тяжело вздохнул и перекрестился. — Ради блага государства возьму на душу и этот грех. В обмен на некоторые уступки.

— Ладно, будь по Вашему, — кивнул Сталин раскуривая трубку. И пожаловался наркому: — И вот так, товарищ Логинов, по каждой статье бюджета. Какие экономисты в правительстве были, а? И где они сейчас? А их Каменев с Ворошиловым перестреляли. И примкнувший к ним Будённый.

— Педерасты были, а не экономисты, — опять возразил Акифьев. — В стране жрать нечего, много они наэкономили? И ты ещё недоволен? Вот, возьми всё того же Семёна Михайловича…. Скажи — ему придёт в голову мысль принимать ванну с шампанским, как нашей красной сучке? Нет, не придёт. Потому что он человек простой и незатейливый, как его сабля, и верхом разврата считает непогашенный в спальне свет. Или увеличение калибра танковой пушки с трёх дюймов до трёх с половиной без согласования с тобой.

Анатолий Анатольевич из-за спины Сталина пытался знаками объяснить патриарху, что мол нельзя так разговаривать с вождём, но случайно задел бутылку, стоявшую на краю стола. Она предательски звякнула, привлекая всеобщее внимание.

— Вы не беспокойтесь, товарищ Логинов, — Иосиф Виссарионович переставил коньяк подальше. — Вы думаете, он с Богом будет иначе говорить?

— Уж как-нибудь сам разберусь с Господом, — Алексей Львович опустился в заскрипевшее под его весом кресло. — Я же у него не прошу ничего. Наоборот, помогаю по мере сил. И от других того же требую. Как ни крути, а ваш этот коммунизм, будь он неладен, здорово напоминает Царство Божие, только здесь, на земле, построенное.

— Ну, это ты загнул!

— Ничуть. Жизнь всё расставит по своим местам. И шапку Мономаха в том числе.

Сталин насмешливо ухмыльнулся и расправил усы большим и указательным пальцами. Настойчивость Патриарха в этом вопросе заслуживала одобрения и уважения, но…. Но прошло всего семнадцать лет, как свершилась революция. Нет… удачно получился переворот — с собой Иосиф Виссарионович был предельно честен и откровенен. Может быть потом, через много лет…. Правда, закрадывается подозрение, что эти хитромудрые генералы — Каменев, Ворошилов, Шапошников, имеют собственный взгляд на данный вопрос. Особенно Сергей Сергеевич. Что только стоит его афера со школьными учебниками истории, которые по всей стране заменили на новые в течении месяца. Денег потрачено немереное количество, ладно ещё доставку книг в труднодоступные районы удалось совместить с учениями дальних бомбардировщиков. Сколько оленей в тундре поубивали тяжёлыми пачками.

А газеты? Да-да, те самые, которые почти год уже находятся под чутким руководством высокопоставленных прохиндеев. "Пионерскую Правду", и ту под себя подмяли. Её в первую очередь. Теперь их читать невозможно. Какой номер ни откроешь, везде: — "Продажная сущность политики Петра Первого, и его взаимоотношения с мировой закулисой", "Исследование советских психиатров мрачного периода последнего царствования"

И только один Александр Третий в тех статьях миролюбив, велик, и грозен. Ну, прямо, вековечная мечта русского народа об идеальном правителе — хоть икону с него пиши. И Булгаков хорош — тихой сапой проталкивает везде свою версию зимнего отдыха императора в начале тысяча восемьсот семьдесят восьмого года. С некоторыми пикантными подробностями. Угу, и каким бы чёртом его в Гори понесло в такую-то пору? Нет, не Михаила Афанасьевича. Но, кстати сказать, его гнусные измышления имеют определённый успех. Не далее как вчера, за завтраком, дочь Светлана, задумчиво оглядев отца, предложила отпустить бороду. И Васька её поддержал — чтобы как у деда, говорит.

Мифотворцы…. Ладно, не стоит об этом. Пока не стоит….

— Оставьте в покое шапку Мономаха, товарищ Патриарх. Давайте, лучше, перейдём к международным делам.

— С этими вопросами к Анатолию Анатольевичу, — Акифьев сразу утерял интерес к разговору, и сейчас разглядывал бутылку с коньяком, меланхолически поглаживая живот в районе печени. — Он у нас специалист.

— Да, — Сталин посмотрел на наркома иностранных дел. — В каком мы сейчас положении?

— Вот как раз мы не в положении, Иосиф Виссарионович. А вот англичане беременны… войной. И, опасаюсь, могут разродиться в самом ближайшем времени.

— Нехорошо-то как получилось. И кто же тому поспособствовал?

Алексей Львович на краткий миг оторвался от благочестивого созерцания:

— Чего уж там скромничать. Сами и поставили половину Европы на четыре кости…. Господи, грех-то какой. Ладно, с Богом я сам договорюсь, продолжайте в том же духе.

— Не беспокойтесь, товарищ Патриарх, мы предохраняемся, — нарком достал из портфеля кожаную папку с монограммами. — Вот проект договора с Норвегией о размещении на их территории наших подводных лодок.

— Одобряю! А экипажи можно монахами укомплектовать.

— Зачем?

— Ну как же? Во-первых, — подальше от мирской суеты, в тишине и покое…. Способствует духовному катарсису. А во-вторых, — ежели что, то мученическая смерть их не страшит. И последнее — у них нет семей, нам с тобой не придётся похоронки писать. По ним плакать некому.

— А вам не жалко?

— Пойдут только добровольцы. Люди сами выберут свою судьбу…, — Патриарх не договорил, в кармане рясы громко зазвонил телефон. Изделие нижегородского радиозавода имени М.В.Фрунзе было доступно весьма немногим из советского руководства. Алексей Львович входил в их число.

Воспользовавшись паузой в разговоре, Сталин заговорщицки подмигнул наркому, и кивнул в сторону коньяка. Логинов утвердительно склонил голову и, так же молча, вынул из бездонного портфеля три серебряных, с чернью и финифтью, стаканчика. Патриарх неодобрительно посмотрел на обоих, но благословил начинание, не отрывая трубку от уха.

— Львович, ты как? — на всякий случай уточнил Анатолий Анатольевич.