Кавказский принц (Инженер его высочества)

Следующим на очереди был планируемый в ближайшие дни спектакль для комиссии Главного штаба — это ведомство решило ознакомиться с новым видом войск, для чего к нам уже выехала группа офицеров. Возведение кораблеобразной мишени из досок было уже закончено, и теперь в стороне от Георгиевска наши жестяные бомбы набивались черным порохом. Маша с казачонком репетировали особый трюк — атаку корабля с двух бортов одновременно, остальные должны были тупо заходить с кормы. Один самолет оборудовали планшетом и карандашами в зажимах, для летчика-наблюдателя, этот экземпляр будет изображать из себя разведчика. Подумав, я добавил туда пару маленьких тубусов с привязанными ленточками, чтобы летчик-наблюдатель, зарисовав во вражеском тылу что нужно, мог сбросить это своим войскам. Еще я предложил Гоше начать красить траву в зеленый цвет, но он не понял юмора.

И вот комиссия прибыла на аэродром. Да-а-а, я-то ожидал толпы генералов и адмиралов, а приехали один полковник, один каперанг и несколько чинов помельче.

— Как, самолетом будет управлять ребенок? — удивился полковник при виде ефрейтора Мишки.

— Этот, как вы изволили выразиться, "ребенок" является лучшим курсантом Георгиевской летной школы, — уточнил Гоша, — и за выдающиеся успехи он уже был награжден. Такая у авиации специфика, чем раньше начать учиться летать, тем лучше будут результаты.

Про Машу гости не спрашивали, уже знали, кто она такая.

Самолеты взлетели. Гости взяли бинокли и приготовились к зрелищу. Оно не заставило себя ждать — первый самолет подлетел к цели, задрал нос, раскорячился над ней и бросил бомбу — ну прямо картина маслом "голубь, обсирающий памятник". Ухнуло, клубы дыма почти скрыли мишень. Вот и второй ста... то есть тьфу, гошинский сокол налетел и бросил. Б..., промазал, прицел оторву у гада! Слава богу, третий попал.

И наконец — последняя пара артистов. Комиссия ахнула, всем казалось, что сейчас этажерки столкнутся, но Маша не зря гоняла казачонка. Два взрыва, из дыма полетели доски. Самолеты гуськом потянулись на посадку.

— Мне кажется, что современному военному кораблю такая атака большого вреда не нанесет, — заметил каперанг.

— Бронированному — разумеется. А вот эсминцу или транспорту не поздоровится. И потом сейчас же атаковали только пять самолетов. Стоит самолет пятнадцать тысяч рублей, то есть вместо одного броненосца можно построить тысячу "Святогоров". Вы только представьте себе эту картину!

Не знаю, что представил себе каперанг, а у меня перед глазами встало фантастическое зрелище. С унылым тарахтеньем, затмевая горизонт, крылом к крылу по небу ползут тысячи этажерок. Вот первые из них догнали несчастный броненосец... расчеты "Гатлингов" сходят с ума, потому что аэропланы пилотируют сплошь женщины и дети — но промахнуться все равно невозможно. Сбитые сотнями падают на палубу, загромождая ее досками и окровавленными останками. Экипаж шизеет. Наконец под грузом валящегося сверху барахла корабль переворачивается...

Каперанг начал что-то быстро писать в своем блокноте.

Потом я посадил одного штабс-капитана пассажиром и попытался провести с ним демонстрацию разведывательного полета. Поначалу не вышло — сразу после отрыва от земли штабс побледнел, потом позеленел и начал методично заблевывать центроплан. Пришлось срочно садиться. Его место занял какой-то морской офицер с двумя звездочками. Этот держался хорошо, но единственное разведданное, сообщенное им по приземлении, звучало как "здорово!". Он даже не мог сказать, куда мы летали.

По окончании показательных полетов комиссия была приглашена в Гошину резиденцию для дальнейшего обсуждения. Причем произошло там именно оно, а вовсе не буйная пьянка в бане, как могли бы подумать служившие в СА. Вместо чтоб лапать горничных или на худой конец просто уснуть мордой в салате, господа офицеры чинно интересовались дальностью, скоростью и высотой полетов, максимальным грузом, требованиями к аэродрому. Гоша поднял вопрос о подготовке наблюдателей — лучше, чтобы это были офицеры тех родов войск, для которых будет вестись разведка, а просто так кого попало в самолет не посадишь, комиссия это видела. Он добавил, что мы готовы открыть при нашей школе дополнительное отделение подготовки летнабов, но нужны предварительные заявки от армии и флота. Флотские поинтересовались возможностью взлета с корабля для ведения разведки. Я сказал, что взлететь не проблема, а вот для посадки нужна площадка не менее пятидесяти метров длину и десяти в ширину. Сможете организовать такую у себя на пароходе — будет вам авиаразведка. Флотские записали.

— По-моему, это провал, — посетовал Гоша после отъезда комиссии.

— А по-моему, наоборот. Те, кто приезжал, ничего не решают. А в отчете они напишут, что аэроплан способен поднять бомбу весом в три пуда и сбросить ее на расстоянии до пятидесяти верст от места взлета, попав при этом в цель размером с большой сарай. И еще там будет про возможность разведки с воздуха, не думаю, что они станут заострять внимание на том, как опозорились их офицеры. А нам пока больше ничего и не надо.

— Думаешь, кто-то из высшего начальства заинтересуется?

— Вряд ли. Просто будет первая официальная бумага. Какой может быть воздушный флот без бумаг?

Лето было в разгаре, когда началась подготовка к большому авиационному турне по Европе. Нам пришли предложения из Германии, Франции и Англии, мы решили в таком порядке их и посещать. Поначалу у Гоши с Машей были дикие идеи проделать весь маршрут по воздуху, но я решительно пресек это безобразие.

— Самолеты, может, и долетят. Но Гоше в такие полеты еще рано, только нам с Машей. Про тебя, племянница, я не знаю, а у меня пятая точка не казенная! Пятьдесят часов летного времени на этих досках — перебор. Значит, готовим поезд. Именно поезд, Гоша, не хмыкай, в плацкарте на верхней полке я не поеду. Едем в Берлин. Там выступаем, потом сворачиваемся и опять же поездом, как белые люди, двигаемся в Париж. Пока мы красуемся в Париже, две аэродромные команды выезжают в Кале и в Лондон, вот туда мы полетим по воздуху. До Кале мы — это мы с Машей, Гоша по земле. Из Кале летим втроем, молодежь на одном самолете, солидные люди на другом. Из Лондона пароходом в Питер, еще там поколбасимся, а то в столице полетов не видели, непорядок.

— А из Питера я все-таки в Георгиевск на самолете полечу! — заявила племянница. — С промежуточной посадкой в Бологом, это которое дыра дырой. Будет долго не побиваемый рекорд.

Гоша, видимо, не слышал анекдота про дыру, потому как несколько удивленно посмотрел на Машу.

— Да, вот еще что, — продолжил я. — Маша, свои тряпки готовь заранее, я тебя на чемоданах неделю ждать не буду. Охрана — блин, теперь это мой геморрой. Гош, а ты, пожалуйста, составь список своих августейших и прочих ясновельможных родственников, которых никак нельзя не навестить по дороге. Остальным — фигу! И еще небось некоторым тут паспорта понадобятся. Это как, тоже высочество на себя возьмет или пусть шестой отдел шевелится?

— Высочеству нетрудно, — улыбнулся Гоша. — Все равно перед отъездом придется всем в Москву заскочить, вон сколько лекций еще нечитаных, там и сделаем.

Ну вот, три дня в Москве позади, мы едем в Европу. Я сижу в своем купе, которое раза в полтора больше привычного мне, в основном смотрю в окно, а когда надоедает, лениво почитываю фантастику в ноутбуке. Отдыхаю от предотъездной беготни, имею право. Пока Гоша с Машей болтались по приемам и театрам, я прочитал две лекции в Русском Техническом Обществе и одну — у Жуковского. Потом, даже не пообедав, дал несколько интервью и подобрал место для будущего аэроклуба (ясно дело, Ходынка) — там мы собирались катать по небу и учить летать богатый народ за деньги, а среди бедного отбирать способных и отправлять в Георгиевск. Хорошо еще, что я квадр с собой взял, а то на извозчиках и не успел бы никуда.

Негромкий стук в дверь оторвал меня от размышлений. Я открыл, и вежливо поклонившийся халдей сообщил, что господина Найденова приглашают на ужин. Блин, и вот чего же мне раньше так не ездилось?

Глава 10

Вагон, в котором мы ехали, состоял из четырех купе и большого проходного помещения, которое я считал столовой, а Маша гостиной. Возможно, официально оно называлось как-то еще, но нас это не интересовало. Когда я пришел, там за накрытым столом уже сидела молодежь. Причем накрыт этот самый стол был весьма даже небедно, попросту говоря, ломился от блюд и бутылок. Учитывая скромность в еде Гоши, паническую боязнь разжиреть Маши и полную неразборчивость в кулинарных вопросах меня, это было странно.

— Что-нибудь празднуем? — спросил я, присаживаясь.

— Говорила же, что не помнит! — фыркнула Маша.

Я начал судорожно соображать. День рождения у меня в январе, у Маши в феврале, у Гоши, кажется, где-то в конце апреля, во всяком случае именно тогда массовым порядком приходили поздравительные письма. Значит, еще какая-то дата... так, а когда это я на Зекарском шоссе во сне на чужом мотоцикле рулил, уж не год ли назад? Очень на то похоже.

— Сегодня исполнился ровно год с того момента, как я не умер, — подтвердил Гоша. — Тебе, конечно, никто не отказывает в праве на собственное мнение по этому вопросу, но мы с Машей считаем, что тут есть повод слегка попраздновать.

— Мне мама рассказывала, что во времена дядиной молодости среди байкеров "слегка" означало в пределах поллитры на рыло, — сообщила Маша. — Если больше, это было уже "средне".

— Во-первых, тогда были не байкеры, а рокеры, — уточнил я, — во вторых, твоя мама всего раз была с нами на шашлыках и то выпала в осадок с единственного стакана, а в третьих, сейчас у меня возраст, печень и нажитое с годами отвращение к пьянству. Но слегка поддержать ваш банкет я не против.

— Тогда за организатора и вдохновителя наших побед — дядю Жору! — провозгласила Маша.

— Вот только их пока немного и какие-то они мелкие... — вздохнул Гоша.

— А по-моему, нормальные для года работы. Потом покрупнеют. Дядь Жора, а ты что молчишь?

— Селедку ем, не видишь?

— Мне кажется, что это форель, — заметил Гоша.

— Да? Вот и я тоже думаю, с чего бы это селедка так покраснела. А насчет побед — так главная, я считаю, уже одержана. Куда тут хвост деть? И где пепельница?

— Дядя, а может не курить при Гоше?

— Да здоров я давно! Жора, продолжай.

— Так я и говорю, что главная победа — вот она, в честь нее мы сейчас и запиваем селедку шампанским. Кислятина, между прочим, я думал, тут лучше будет. Племянница, передай мне вон ту конечность, будь добра. А это желтое — хрен? Так вот я к тому, что ты, Гоша, жив. И вполне даже себе здоров, как только что было сказано. И есть все основания полагать, что раньше старости ты не помрешь, сам собой по крайней мере. Это и есть победа, без всяких шуток. Потому что в самом пессимистическом варианте, если все пойдет как шло, в семнадцатом году Николай отречется не пользу Михаила, а в твою.

— Что в его, что в мою — отречение все равно будет юридически ничтожным, при живом-то Алексее. Или...

— Не "или". Пусть живет, я что, против? А вот юридическая ничтожность — это будет в семнадцатом вещь совсем не абсолютная. Думаешь, не смог бы Михаил власть взять, если бы захотел? И ты сможешь. Главное, на шестом отделе не экономить. А желающих сыграть на "ничтожности" можно будет заранее вычислить. И слегка... того. Превентивно. Так что осталось нам еще совсем немного поработать, и обязательная программа, я считаю, будет выполнена. Так что давайте за шестой отдел!

— Кстати, а почему именно такой номер? — поинтересовался Гоша.

— Потому что Штирлиц в шестом отделе работал. А вообще — мне как-то больше импонирует называть серьезные вещи несерьезными именами, и наоборот. Например, этажерка повышенной убогости называется "Святогор". Первый боевой самолет, который уже начал строиться — "Тузик". Самые серьезные люди в СБ — "шестерки".

— Не обидятся?

— Дополнительный тест на профпригодность — если обидятся, там таких дураков не надо.

— Вот что меня в связи с этим интересует, — задумчиво произнес Гоша, — скоро эсеры начнут массовый отстрел высших и средних чиновников. Как-нибудь предотвращать мы это будем?

От возмущения я чуть не промахнулся грибом мимо рта.

— Чтобы предотвращать, нужно сначала понять, что происходит! Ты же сам видел, многие считают — этот процесс инспирирован охранкой. Вот и надо разобраться, кем именно. А то допредотвращаемя до того, что Каляев вместо дяди Сережи тебя бомбой приголубит. И вообще, я уже наелся, пить больше не хочу, так что спокойной ночи.

Я не стал им говорить, что считаю внедрение своего человека в охранку важнейшей задачей СБ. И если окажется, что она таки замешана в грядущей свистопляске, то действовать придется мне. Причем не в семнадцатом году, а гораздо раньше, и не намеками, а прямыми приказами. Не забыть в инете про современные снайперские прицелы почитать, напомнил я себе. И насчет радиоактивных изотопов тоже надо уточнить — Валерка из Института Кристаллографии с ними еще работает или как? Да и чем Ющенко травили, тоже интересно. Непочатый край работы, вздохнул я, опускаясь на диван в своем купе.

Утром поезд подъехал к границе, и мы избавились от своих ноутбуков, сунув их в портал, а то мало ли, проникнет еще какой-нибудь любопытствующий куда не надо.

Программа в Берлине была сокращенная, из-за того, что нам намекнули о нежелательности демонстрации госпожой Островской новых веяний женской моды. В отместку мы сократили время выступления до минимума.

Только Гоша запустил мотор, как мне подали записку. Я сунул ее переводчику и с удивлением услышал:

— Граф Цеппелин просит господина Найденова принять его в любое удобное ему время...

— Что? Сам Цеппелин здесь?! Ваше высочество, глушите мотор, бюргеры подождут. Что? Какой еще кайзер? Тут Цепеллина на аэродром не пускают! Пошли встречать.

— Что случилось? — забеспокоился один из местных организаторов.

— Вашего великого воздухоплавателя, графа Цеппелина, какие-то козлы не пускают на аэродром! Я просто не могу лететь, не извинившись перед графом за это. И его высочество тоже не может, вон, видите, вылезает из самолета.

Через пять минут недоразумение благополучно разрешилось, и вскоре мы с высочеством имели честь лицезреть Фердинанда фон Цеппелина. Граф оказался подтянутым господином чуть постарше меня, с роскошными усами и не менее роскошной лысиной. Нормально, он совсем не запыхался, хотя по аэродрому практически бежал, — подумал я и протянул руку. — Приветствую вас, коллега. Ваше высочество, позвольте представить вам его сиятельство графа Фердинанда фон Цеппелина. Граф, а я — Найденов.

Рядом забубнил переводчик.

— Да, граф, вы случайно не говорите по-английски? Замечательно! У меня к вам предложение. После полетов мы безусловно с вами пообщаемся, но сейчас публика ждет и скоро начнет волноваться. Не хотите составить мне компанию в воздухе? Мой аэроплан двухместный.

С таким пассажиром я наплевал на наши первоначальные планы — летать невысоко и недалеко, и сжег над Берлином почти полный бак. Кстати, я ожидал, что сверху немецкие пейзажи будут поражать строго прямоугольной геометрией — но фиг вам, картина с пятисот метров не сильно отличалась от российской.