Дикая Дика

С диким криком бросаюсь на него, выкинув вперёд заостренное лезвие! И в этот самый миг Данная совершает такое же движение — выставляет руку и кидается в прямое нападение! Летим навстречу горящим белым огнём клинками, сметая со стола тарелки и хрустальные бокалы. Обеденный зал наполнен стеклянным звоном, моим взбешённым рёвом и восхищенными вздохами откуда-то взявшегося Пита. Мальчишка явно не может сообразить, за кого именно он должен сейчас болеть, потому просто нервно заламывает руки, восторженными глазами следя за схваткой. Шаг до соприкосновения с кончиками рапир, и мы с Даннаей, в одно и то же мгновение подлетая в воздух, спрыгиваем по обе стороны от обеденного стола.

Секундная передышка, скрещенные взгляды, мои изогнутые в злобной ухмылке губы и прямой росчерк его хмурого рта. Прыжок! Столкновение плечами над столом. Я плашмя падаю на пустую уже столешницу и, проехавшись по ней животом, соскакиваю на сторону Даннаи, взмахиваю рапирой, и он взмахивает тоже. Гудят вдавливаемые друг в друга клинки, дрожат удерживающие их руки — такое напряжение сейчас властвует в наших телах. Осклабившись в безучастную мину, резко опускаю лезвие вниз, стараясь вывернуть оружие из зверской хватки Даннаи. Неудача! Он с силой отталкивает мою руку гардой и вылетает из обеденного зала в холл.

Распахиваю сомкнувшиеся было двери и, крича не своим голосом, выбегаю следом. Не уйдёшь, мерзавец! Холл просторен и пуст, что даёт огромное преимущество как мне, так и ему. Полная свобода действий! Разбегаемся к противоположным стенам и мчимся навстречу друг другу! Сходимся посредине, прямо напротив входных дверей, вплотную соприкасаемся локтями рук, удерживающих скрещенные клинки. Его сиплое дыхание обжигает мне лицо, а моё в свою очередь жарко оглаживает его шею. Рывок, и снова отлетаем к стенам, чтобы через мгновение повторить выпад. Ещё раз и ещё! Данная идёт в отмах! Свистит кромсающая воздух сталь, сверкают перед моим лицом серебряные дуги. Отступаю всего несколько секунд и сама кидаюсь в нападение, заставляя его пятиться, отражая бесчисленное множество ударов.

Когда мы в сотый раз сходимся посреди гостиного зала, открываются входные двери, и свист рапир заглушает истошный вопль ступившей на порог матери. Проклятие! Только не отступай, Данная! Прыгаю на него, стремясь нанести колющий удар, и парень, ничуть не смутившись возвращения моих родителей, с прежней решимостью отбивает его и сам идёт в атаку. Вот так! К чёрту всех! Нет никого и ничего в этом мире! Только сошедшиеся в долгожданной схватке лютые враги!

Вверх по лестнице, стремительный разворот на ступенях и хлёсткие стальные пощёчины! Прыжок на перила! Скользят ноги, вертится клинок в проворно ходящей расслабленной кисти. Я опять нападаю, а он отступает, спрыгивает в холл, с дикой мощью ударяет гардой о гарду и, пользуясь сковавшей меня болью, переходит в наступление. Никаких заигрываний! Это жестокий бой! Данная не жалеет меня — он сражается в полную силу, и это... это приводит меня в восторг! Кричу в синие ледяные глаза какую-то гневную чушь и прыгаю сверху, опять перехватив рапиру наподобие меча.

Ђ Альберт! — Голосит трясущаяся в истерике мать. — Разними этих щенков!

Бросаю мимолетный взгляд на отца и захлёбываюсь удивлением — в карих глазах пляшут огоньки радости. Откуда такой настрой? Мне некогда думать! Мы с Даннаей уже на внутреннем балконе. Запрокинув голову, папа неотрывно следит за тем, как мы двигаемся в схватке, и восторженно выдыхает, не глядя на мать:

Ђ Как я соскучился по таким сражениям!

Я ничего не слышу и не желаю понимать. Наскакиваю на Даннаю слева и справа, наотмашь бью рапирой и колю, куда только могу достать. Тщетно! Его защита непробиваема! Впрочем, как и моя. Огневым шлейфом летят за моей спиной рыжие волосы, отточенными ножами застилают лицо Даннаи растрёпанные тёмные пряди, глаза мои горят огненно-жёлтым, его — ослепительно-синим, и в какой-то момент схватки мне вдруг открывается, что мы... танцуем! Кружим по дому в воинственном вальсе под аккомпанемент маминого визга и отцовского смеха. Мы не соперники — мы партнёры!

Раз, два, три. Изготовка. Выпад. Уклонение. Лёгкие изящные па. Шаг и разворот. Сходимся и расходимся. Ныряем в поклоны и ускользаем в пируэты. Забыв о скрещенных рапирах, слежу за его ногами. Шаг влево, шаг вправо, прыжок и пробежка по дуге. Я в одну сторону, он — в другую. Зеркальные отражения! Пляска теней в амальгамной глубине... Я знаю эту технику! Это моя техника! Ей обучил меня отец! Он обучил нас обоих... Глупо хлопнув ресницами, отскакиваю назад и смотрю в синие звёзды мрачных глаз. Откуда ты взялся, бес?!

И снова мощный удар, вышибающий все мысли из головы. Я на перилах балкона. Одна рука крепко держит гардину, другая — лупит рапиру Даннаи, норовя переломить пополам. Он рядом со мной на перилах. Бросок вперёд, опасный наклон, трещит срываемая с карниза ткань, не помня себя, верещит мать, крепкая рука перехватывает меня за талию и отшвыривает на пол. Успеваю выкинуть вверх руку с клинком, отбрасывая прочь летящий в голову удар. Вскакиваю на ноги, отступаю вниз по лестнице, рыча в непробиваемое лицо Даннаи. Он идёт следом, проезжаясь своим клинком по моему. До чего же силён!

Грохается на мраморные плиты сшибленная со стены картина, резная рама раскалывается в нижнем углу, и мать опять накидывается на чуть ли не аплодирующего нам с Даннаей папу:

Ђ Они разнесут дом, Альберт!

Даже не думая спорить, он толкает обе створки огромных дверей и, едва сдерживая хохот, кричит в нашу сторону:

Ђ Тогда выпустим их на улицу!

Двумя вихрями вылетаем за порог. Каблуки дробно стучат по камням дорожки, ветер наполняет мои волосы и просторную рубаху Даннаи, холодком оглаживает мои полыхающие щёки и нежно сдувает волосы с его гладкого лба. Глаза в глаза. Рапиры наизготовку. Прыжок! В одно мгновение, в одну и ту же долю секунды, на одном вдохе и на одном выдохе. Свистит сталь, жжёт лёгкие воздух, солнце слепит глаза. Оскальзываюсь на траве, начинаю падать прямо в нападении, и острие моей рапиры проходит в миллиметре от его лица, поддевает прядь над ухом, скользит плоской гранью по бледной скуле. Синие глаза приближаются на бешеной скорости — ещё один судорожный вздох, и я нырну в них с головой. Что-то происходит с рассудком — забываю подумать, где сейчас клинок Даннаи. А когда вспоминаю о нём, парень уже ловит меня на левое плечо и жёстко толкает назад, убирая руку с рапирой за спину, уберегая меня от случайного насаживания на острие. Теряю равновесие и опрокидываюсь на спину. Шлёпаюсь в траву, как нелепая кукла. Но оружия из рук не выпускаю.

Данная стоит, не шелохнувшись, парусом раздувается светлая рубаха, стелятся по ветру короткие пряди тёмных волос. Его лицо — гипсовая маска, глаза — озёра студёной воды. Вскидываюсь на ноги, возвожу одну руку над головой, расставляю ноги и устремляю острие рапиры ему в грудь. Знаю, что сердце успеет совершить один лишь удар, и Данная, копируя моё движение, тоже встанет наизготовку. Сердце колотится пойманной птицей, но партнёр по безумному танцу не поднимает клинка. Сдурел?! Бой ещё не окончен! Я хочу знать, кто из нас сильнее! Я не желаю дарить тебе победу и от тебя её никогда не приму! Если понадобится, мы будем воевать вечно! Вечно, слышишь?!

Надо выкрикнуть всё это вслух, но не могу выровнять тяжелое дыхание. Не успеваю! Между нами врывается мать, выхватывает рапиру из опущенной руки Даннаи и орёт в бледное лицо:

Ђ Хватит уже! Вам не десять лет, Дан!

Сзади за плечи меня ухватывает отец, выворачивает рапиру из тискам сжатых пальцев, прижимает мою голову к своей груди и шепчет что-то на ухо. Не слышу, не слушаю, ничего не хочу знать! Вырываюсь из столь редких объятий и, испепеляя Даннаю взглядом, несусь к дому. Добегаю до своей спальни и кидаюсь на кровать. Всё должно было закончиться не так! Совсем не так!!!

Не могу уснуть! Кручусь и подскакиваю на кровати, вспоминая недавнюю схватку. В голове только она — мощные выпады и стремительные уклонения, скрежет стали, горловой крик, синие глаза... Я даже голода не чувствую, хотя по понятным причинам не обедала и ужин пропустила. Нутро жжёт не желающий угасать азарт! Мысленно я все ещё кружу в воинственном танце рядом с Даннаей, парирую его удары и стараюсь задеть подлеца хотя бы вскользь. Как не вовремя заявились родители! Ну чего им стоило задержаться на один часик? Невезуха!

А он хорош... этот полосатый чёрт! До чего же он хорош, поверить не могу! Какие шаги, какая сила ударов, какая проворность и сноровка! Не разними нас мать, мы бы действительно сражались вечно! Я себя знаю — ни за что не уступлю, даже ничью не потерплю! Для меня существует только один способ закончить бой — зубами вырвать у соперника победу! Для Даннаи, уверена, тоже... И техника у нас одна. Откуда он знает её? Неужели, они так близко знакомы с отцом, что тот и парня этого обучал когда-то фехтованию? Ещё вопросы... Одни сплошные вопросы и ни одного ответа, а отведённые мне сутки уже почти истекли!

Вскакиваю с кровати и вылетаю на балкон, взбираюсь на увитую плющом решётку, перевешиваюсь на сторону Даннаи и заглядываю в тёмное окно. Фитилёк лампы не теплится... Спит, мерзавец! Дрыхнет себе преспокойно, пока я тут изнываю от раздирающих разум эмоций! А ну вставай! Подъём!!! Со всей дури колочу ладонью в дребезжащее стекло. Когда-то он разбудил меня бумажным журавликом — пришла пора отомстить! Через несколько секунд, что понадобились Даннае, чтобы сообразить, что творится, и сползти с кровати, приоткрывается балконная дверь, и в меня упираются горящие в свете полной луны глаза. Перегибаюсь в пояснице и, грубо схватив его за голое плечо, дергаю на себя, вытягивая из комнаты в ночь, рычу в заспанное лицо:

Ђ Это ещё не всё! Бой не окончен! При первой же возможности мы продолжим!

Ђ Я всё ещё недостаточно храбр? — Сонно мямлит он, стирая волосы с лица.

Хитрый бес! Заставишь-таки меня сказать это! Подлец! Негодяй! Паразит! Отталкиваю его назад, резко разжимая стиснутые на плече пальцы. От толчка расслабленный Данная отступает на шаг и предстаёт пред мои очи во всей красе — босой и обнажённый до пояса. Кривлюсь брезгливо и плюю в прикрытые от навязчивой дрёмы глаза:

Ђ Достаточно! В том-то и дело!

Расходимся по своим комнатам и одновременно закрываем балконные двери: я — с грохотом, он — лениво. Плюхаюсь на кровать и отчего-то задаюсь странной глупой мыслью. Как у нас с Даннаей получается совершенно по-разному делать одно и то же? С ней и засыпаю.

Проспала всё на свете! Через каких-то два с хвостиком часа мой поезд отбывает от станции, а я только-только выбралась из постели! И опять же все беды из-за проклятущего Даннаи! Полночи по его вине бессонницей мучилась! Поймаю — убью! Вот прямо сейчас ворвусь к нему в спальню и зашибу чем-нибудь тяжёлым! С ожесточением напяливаю первое попавшееся платье, что не упаковали в чемоданы, натягиваю туфли на высоченном каблуке, расчёсываю длинные спутанные волосы и выпрыгиваю на балкон — проверить не во дворе ли он. Искомого там нет, зато имеется Ферас в полной упряжи — наш конюх ведёт его под уздцы к воротам. Что?! Уже?! Не позволю! Он не имеет права уехать вот так — бросив меня в гневе! Мы ещё не завершили бой, как договаривались ночью!

Разворачиваюсь, готовая нестись вниз, и замечаю балконную дверь, приоткрытую в комнату Даннаи. Не уйдёшь, зараза! Перехвачу! Вскакиваю на перила и, крепко держась за край решётки, перекидываю одну ногу на противоположную сторону, подтягиваюсь и, на миг зависая над пропастью — восходящий поток воздуха подхватывает шёлковый подол, кружево нижних юбок и рыжие пряди, — спрыгиваю на соседнюю секцию балкона. Пинком ноги распахиваю дребезжащие двери и врываюсь в пустую спальню.

Шок. Вот он какой. Похолодевшие кончики пальцев и задеревеневшие ноги. Пересохшее горло и остекленевшие глаза. Скрипят двери за моей спиной, лёгкий сквозняк врывается в комнату, и та наполняется шорохом и шуршанием. Сыплются, падают, вспархивают, ползут по полу, качаются на полках, кровати, столе и шкафу десятки, сотни, тысячи бумажных журавлей... Они всюду! Комната засыпана аккуратно сложенной в птичек бумагой. Тут книжные страницы, газетные листы, салфетки... Любой клочок, попадавшийся Даннае в руки, преображался в маленького журавлика и отправлялся в недолгий полёт из разомкнутых пальцев на пол. Делаю шаг, и туфля давит сразу с десяток птиц, поворачиваюсь, и подол сметает в сторону целый их ворох! Отшатываюсь назад, рождённый движением ветерок поднимает журавликов с полу и бросает мне в ноги. Отпрыгиваю, спиной ударяясь о подоконник. Пляшет, кружит, резвится бумажная стая! Раскрываю рот для глубокого вдоха и тону... Захлёбываюсь! Не могу дышать! Сквозь танцующую бумажную пургу, преодолевая время, в упор глядят на меня синие, как морская пучина, глаза. Живые, весёлые и по-детски огромные... потому что принадлежат десятилетнему мальчику!

Выскакиваю на балкон, и бумажные птицы летят следом, вырываются на свободу, ловят расправленными крыльями ветер, взмывают ввысь, ныряют в небо! Прыгаю на перила, перемахиваю на свою половину и стремглав кидаюсь к гардеробу. Расшвыриваю одежду и обувь, срываю с плечиков платья, разбрасываю картонки со шляпами. Ищу, ищу, ищу! Рывком вытягиваю из-под низкой полки небольшой деревянный сундучок, отбрасываю крышку, по одной выкидываю из него на пол глупые ребячьи безделушки — обмытые рекой стёклышки, засушенные цветочки, причудливой формы камешки, обрывки кружев, треугольником свёрнутые записки... С тихим стоном достаю и кладу на раскрытую ладонь измятую бумажную птичку, сложенную из пожелтевшего от времени бланка, на каких отец выписывает рецепты. Стальные когти стискивают горло, не давая вдохнуть. Стучат по дощатому полу дрожащие коленки. Сведённые судорогами пальцы сжимают журавлика в кулаке.

Мгновенно распрямляясь, словно тугая пружина, подпрыгиваю на ноги, толкаю плечом дверь гардероба и, перескочив через кровать, вылетаю в коридор с диким оглушительным криком:

Ђ Данная!!!

Посреди ночи отца разбудил стук в двери — то сторож пришёл сообщить, что его срочно ждут у ворот. Больше в ту ночь никто в доме так и не уснул. Папа верхом ускакал в город, накинув плащ прямо поверх пижамы, а мы с мамой сидели в его кабинете и ждали. Мать была перепугана до полусмерти, это заметила даже я — пятилетняя девочка, совершенно не понимающая, отчего вдруг все засуетились и забегали. Она горбилась, сидя на диване, прикрывала дрожащей ладонью бескровные губы и прижимала меня к себе так крепко, что я скулила от боли и недовольства. А потом вернулся отец — тоже бледный и со звериным ужасом в застывших глазах. Меня сунули в руки матери Пита, тогда ещё сущего младенца, а сами заперлись в кабинете. Кухарка тщетно пыталась уложить меня спать рядом с верещащим малышом, но я рвалась обратно к родителям и, наконец, сбежала, минуя охнувшую мать, ворвалась в процедурную... Та ночь пахла кровью и страхом. Как я могла забыть?!

Пробегаю по коридору, ударяюсь плечом о стену, скольжу пальцами по текстильным обоям, совершенно не узнавая собственный дом. Навстречу идёт горничная, вздрагивает, заглянув в безумные глаза, зовёт по имени. Не слышу. Выбегаю на внутренний балкон. Кричу в холл, перевешиваясь через перила: