— Ну, чего!? Чего?.. Какие еще малыши... Я велел? Какая премьера!? А-а, да, вспомнил! "Спокойной ночи, малыши!" Ну, если будет время вечерком, то гляну эти ваши картинки. Полезное дело — телевизор. Для всей страны. А? Это хорошо, Буратину я знаю. А кто читает текст? Часто это будет?.. В какое время? Тогда тем более успею.
В этот вечер спать легли рано, даже бабушка повозилась чего-то там на кухне, но совсем недолго: отцу сегодня в ночь на работу, грузовой состав в Омск вести, он машинист, поэтому должен выспаться, а посторонние голоса и звуки его отвлекают и раздражают. Вот и на бабушку шумнул... У Лука две бабушки: Вера Ивановна, мама отца, живет в Волгограде, а Марфа Андреевна, мамина мама, живет с ними в семье, переехала из Брянска. Отец называет бабушку на вы (Оказывается, бабушка отцу считается тёща! Странное название. А он ей — зять!), Лук с братом бабушку тоже на вы. И так было всегда — сколько Лук себя помнит. И все пятеро худо-бедно уживаются. Выходит, что в их семье только бабушка и мама зовут всех на ты. Интересно — почему так, ведь у ребят в семьях всё по-другому?
Что там завтра в школе будет? Лук под маминым присмотром исписал не один лист бумаги с косой линейкой, рисовал черточки и загогулинки, которые потом, когда их одна к другой прислонить, станут буквами. Никто не заставлял, сам напросился, сам себе задал домашнее задание... и очень скоро пожалел об этом. У Лука неровно получается: одна клюшка вроде бы ничего, а другая совсем крива, или чернила расплываются... Мама даже рассердилась на него под конец... но потом остыла. Обычно, когда он лежит в кровати и засыпает, родители слушают радиоприемник "Ригонда", музыку всякую, диктора... Они слушают, а Лук уже спит. Но сегодня вечером никаких радиоприемников — папе надо в поездку. Вот, всхрапывать начал... И бабушка на соседней тахте засвистела еле слышно... Брат тихо спит, беззвучно, и мама тоже... Но семейные сонные звуки он все равно различает... он их все наизусть знает. А Луку не спится. Лук поднимает к глазам правую руку — вроде бы даже в темноте видны чернильные пятнышки на пальцах... А уж они с мамой терли, терли их мылом... Надо будет в школе посмотреть, как у других...
С этой мыслью Лук провалился в глубокий сон, и с нею же проснулся. Ничего он не слышал — ни будильника отцовского, ни как он по темной квартире осторожно ходил, ни короткого "бибика" от дежурной машины под окном... А проснулся — и первое же, что в голове прояснилось, сдувая с мыслей сон и остатки сновидений: а у кого еще пальцы в чернилах?
Мика Тимофеев провел вечер как нельзя лучше: за телевизором. Папе аж из Москвы весной привезли подарок, голландский телевизор, да не простой, а цветной.
Мик знал, что цветной, понимал, что это как в кино, которое бывает обычным и бывает цветным, но у них дома телевизор показывал только черно-белое... И маловато: днем очень-очень редко, а только вечером. Из-за сетки вещания. Папа то и дело с антенной возится, и так и этак ее ворочает, подстраивает. "Чтобы сигнал был чище".
— Мама, а что такое сетка вещания?..
— Ну, это... вроде афиши, предварительная программа сеансов. Хочешь знать подробнее — спроси у папы.
Вот бы эта самая сетка вещания побольше стала! А сегодня вечером была новая программа: "Спокойной ночи, малыши!"
— Микушка, это специально для тебя передачу придумали!
— Нет, не для меня, нетушки, не для меня! Мама, пойми, я уже не малыш, я школьник! Это для малышей придумали, для дошколят!
— Разумеется, мой зайчонок, разумеется, ты уже не малыш, но взрослые дяди и тети, которые делали передачу и придумывали название для нее, этого не знают. Для них ты пока еще малыш, и для нас с папой тоже, а для нас с папой — просто всегда, и сейчас, и хоть через сто лет. Хочешь, спроси у папы?
— Хочу. Папа, ты тоже думаешь, что я малыш?
— Гм... Вы с мамой нацелились на меня с разных флангов, у обоих глаза горят как у тигров... уж и не знаю, с кем сражаться... Значит, будет так: для меня ты вполне взрослый мужик, избу один срубишь, если понадобится. А для мамы — пусть ты иногда в течение столетия... иногда — подчеркиваю! — в малышах будешь похаживать.
— Когда это — иногда???
— Ну, например, когда тебя спать укладывают, вот, как сейчас. Передача закончилась, песенка отзвучала, так что пора тебе, дружок, в постель, аккурат, после сеанса вечерней умывальной гигиены! Ферштейн?
— Фирштей, фирштей... Только тогда, чур, мама со мной посидит!
— Во! А я что говорю: иногда малыш. Раз уж мамочка с таким цветущим парубком богатырского сложения должна сидеть у кроватки — то... сам понимаешь!..
— Вася, не шуми, ты очень громко высказываешь свои мысли. Я, конечно же, посижу, ибо это у нас с Микусей такая древняя традиция. А ты пока газеты почитай, мы недолго.
Какие уж тут газеты, все читаны давно. Я лучше спецификации кое-какие посмотрю, с работы утянул.
— Нет, долго! А что такое парубок?
— Это уж как у нас с тобой получится. Если надо — то и долго, но лучше, чтобы не долго. Парубок — это юноша. Последний вопрос мне или папе, потом в ванную и под одеяльце!
— Папе. Вдруг ты не ответишь?.. Мне тогда тебя будет жалко, и я буду переживать.
— Гм... А меня не жалко, да? Ладно, давай, уж папа-то всегда ответит. Если хочешь знать, дорогой сын, то моя самая главная трудовая обязанность в этой черт... в этой жизни — четко и немедленно отвечать на поставленные вопросы.
— Почему "пот льет градом", а не дождем?
Г Л А В А 3
Я не разбираюсь в людях — им же лучше. Это мой скромный вклад в мировую филантропию.
С первого же впечатления могу посчитать человека плохим, но чаще хорошим, пока душа терпит, и процентное количество ошибок в обоих вариантах примерно одинаково. Впрочем, строгих статистических выкладок не проводил, не сравнивал дотошно: и там, и сям попадал впросак множество раз, даже противно считать — сколько! Разумеется, опыт и образование помогали мне делать правильные выводы, позволяли учиться на собственных ошибках... но это все только лишь при "разборе полетов", то есть, при анализе случившегося... А наперед, с новыми знакомствами, впечатлениями — всякий раз всё как обычно, иначе говоря, наобум. Зато перемена знака — с плюса на минус, либо с минуса на плюс — всегда, с самого раннего детства и по сию пору, со мною случается лишь однажды. То есть, когда с плюса на минус, то — без амнистий и прощений с моей стороны, без рецидива доверия. Очень многие земляне, из числа мыслящих, не одобряют подобного подхода, считают это злопамятностью, и я с этим не спорю, потому, хотя бы, что даже переменив отношение с "минуса на плюс", втихомолку помню прежнее ложное... и мне всегда стыдно за себя перед собой из-за этой ошибки.
Право на жизнь имеют не только праведники, что мы и видим на протяжении тысячелетий. Да, видим и дальше живем, надежно обремененные недостатками и пороками, нередко телесными и непременно духовно-душевными. Живем и пытаемся искоренять, особенно чужие (пороки и недостатки). А того и не ведаем, небось, что некоторые из них пользу приносят!
Например. Ущербен человек: невежда, лентяй, глуп, эгоистичен... Но он человек, зачастую имеющий совесть, уязвимый перед нею! И если грамотно подсказать ему, довести до сознания степень его глупости, эгоизма, тщеславия, так он и расстроиться может, вплоть до суицида! Но! Доброжелатели предметно указывают на глупость, а он не понимает ни намеков, ни насмешек, ни прямого текста! Они тормошат, поднимают разине веки, а ему лень. Люди злословят на его счет за спиной и в лицо, а он слышит только себя и думает только о себе!
И остается цел-невредим, и продолжает жить среди соплеменников, в свою очередь обличая их, намекая, зубоскаля... на своем понятийном уровне... А представьте, если бы у человека не было пороков-заступников!? Так бы и ходили друг на друга с вилами и топорами, хоть в кремлевских коридорах власти, хоть в базарной очереди за книгами Белинского и Гоголя. Но если говорить о личных "порочных" предпочтениях человечества, то мне наиболее пригож и симпатичен один старинный хюманистический порок...
Это мой любимчик среди пороков: Тщеславие!
Тщеславие — доступно всем, в любом возрасте, на любой ступени профессиональной и социальной лестницы, оно исправно заменяет человеку честолюбие и позволяет смотреть в будущее с надеждой, в настоящее с ликованием, а в прошлое с гордостью!
В этой золотоносной породе щедрее всего рассыпано человеческое счастье. И ямы с тленом, в которые так легко упасть.
Вот и по Никите Сергеевичу Хрущеву вышло нечто подобное, о чем я своевременно расскажу со всеми подробностями, если не забуду.
В перышки на переменах я наловчился играть борзо, Лука обштопывал чаще, чем он меня. "Перышки". Правила этой сугубо мальчуковой игры очень просты: пацаны делают ставку (тоже перышко) и по очереди пытаются щелкнуть чужое перышко своим, чтобы оно перевернулось два раза подряд: "на спину" и "на живот". Перышко — это раздвоенный металлический наконечник для перьевой ручки. Были дешевые перышки — черные, железные, и были дорогие, светлого "стального" цвета. Белые перышки — исключительно по игре, в магазинах-то они одинаково стоили — втрое дороже черных. Мне родители всегда покупали стальные, а Луку разные, когда как. Лук очень вспыльчив, всегда был таков, и ныне, честно говоря, тоже не шибко изменился, а в тот день мне, семилетнему шкету-первокласснику, вдруг, словно по наитию свыше, стало абсолютно ясно, что против Лука — ведь он же друг мне! — следует играть мягче, недолго и без азарта, а лучше вместе, вдвоем против кого-то. И сразу наладилось! И наша дружба, которая к тому времени уже насчитывала целых полтора месяца непрерывного стажа, стала только крепче, выдержав проверку временем и обстоятельствами.
— Мика, привет! Зря мы пришли, экскурсию отменили.
— Чё? Как это отменили!? Привет!.. Привет — от старых штиблет, да от новых ботинок! Ни фига се! Чё я, только зря торопился?
— Мика, слушай, а ты слышал... Чиво, чиво, погоди? Как это про ботинки?.. С понтом дела, сам придумал, да? "Привет, привет, от старых штиблет, да от новых ботинок!" Ха! А что такое штиблеты? Ты уроки сделал? Я еще нет.
— Это обувь такая, похожая на ботинки, только не совсем. А почему отменили? Э, э, Лук, ты чего такой сердитый? Так громко орешь! Подрался, что ли? Нет?.. Тогда ладно. А я тоже еще домашку не делал... ладно, вечером успею.
— Ха, да, я и без тебя знаю про штиблеты, я просто спросил. Так ты слышал, что Хруща сковырнули? Пендаля под сраку — и ку-ку!
Микула сначала обернулся по сторонам, а потом взглянул на друга. Отец уже не раз и не два делал ему замечания насчет силы голоса на улице, в классе или в ином общественном месте, и Мик старался соблюдать, осознав на деле пользу этих и других папиных советов.
— Не ори. Да, слышал, и по радио, и родители говорили. Только не Хрущ, а Хрущев.
— Ага, Хрущев! Я пока к тебе шел, только и слышал от взрослых, что Хрущ да Хрущ! И еще тварь кукурузная! И еще раньше все его только ругали! Знаешь как!?
— Лук, не ори! Пожалуйста. А то опять до нас докопаются, как в тот раз. "Дети, зачем вы так грязно материтесь! Да где вы живете... да как твоя фамилия!.."
Мальчики рассмеялись. Лук хохотал как всегда громко, Мик потише, но тоже в голос.
— Да ты сам орешь громче меня!
— Это я тебя передразниваю! Лук, у тебя опять рубашка из штанов вылезла, поправь, да? Слушай... раз такое дело... раз экскурсии не будет... Порыли в парк, я там хочу дубовый лист найти? А, Лук?
— Ну, ладно. А на фига он тебе сдался, что, опять для гербария? Так нам же вроде не задавали?
— Нет, для мамы, показать хочу, мы с нею недавно поспорили насчет этого. Она не верит, что у нас в городе дубы растут, говорит, что я ошибаюсь. А я точняк видел один в парке, там, перед Татарским краем... Я по нашему учебнику точно такой лист помню!
Лук покривился, потому как Татарский край (бытовое название одного из городских районов, примыкающих к парку) слыл довольно опасным местом, вероятность нарваться на ошмон или драку с местными пацанятами была реальна и весьма велика... Пацаны постарше не тронут, а вот ровесники... да еще эти... второклассники, третьеклассники...
— Ну, ладно, пошли. Но я тоже дубы только в Волгограде видел, давно уже, в том году. А ты чего, так прямо и скажешь матери, что экскурсии не было, и что мы в парке бегали?
— Чё я, дурной, что ли! Скажу — возле "Ударника" на улице нашел, ветром принесло. Я же сухой буду искать.
— Угу. Я своим тоже не говорю. А если узнают про экскурсию, что ее не было, скажу, что на той стороне кубика гулял. Уж если тебя туда одного не пускают, то меня вообще...
— Лук, а Лук, что за кубик такой? Дом, что ли, ты так называешь?..
Лук удивился, он всегда знал, сколько себя помнил, что кубик — это место, где они все живут, район такой... Лук объяснил, мыча и размахивая руками-ногами, насчет жилого пространства, состоящего из низкорослых многоэтажек, ограниченного улицами Куйбышева, Интернациональной, Красноармейской и Кирова. Объяснить-то он объяснил, с грехом пополам, но отвлечь друга от опасной затеи пойти к Татарскому краю так и не сумел.
— Боишься, что ли? Если их много будет — сразу сматываемся на всех скоростях! А, Лук?
— Ладно, идем, я же сказал. А почему ты так про Хрущева сказал, тебе его жалко, что ли?
— Да, жалко... почему-то.
В этот октябрьский день им обоим повезло — и дуб нашли, и на врагов не нарвались. Лук тоже взял себе дубовый лист, и еще желудь... Ему не нужно было ничего никому доказывать, и гербарии не копил, но — так, на память. Лист и желудь он сунул в карман пальто, карман был мал и узок, дубовый лист смялся там, шапочка от желудя отвалилась, пришлось все выбросить. А Микула спрятал лист надежно, в синий тоненький кляссер для почтовых марок, из дома загодя взял.
— Чё это? — спросил Лук, и Мика объяснил ему, что к чему, только споткнулся на слове филателист.
Года через три-четыре по всей школе, да и по всему городу, пройдет "марочное" поветрие, и слово кляссер станет столь же привычным, как дневник, четверть и пришкольный участок, но в тот октябрьский день друзья-первоклассники этого еще не знали.
Про "филатистов" и "клясер" Мика рассказал, как умел, а вот про подслушанные у взрослых дискуссии насчет Хрущева так и не проговорился другу, он уже понимал: нельзя. У взрослых же через несколько дней развернулась форменная битва по данному поводу:
— ...да, хрущобы! Но это, без всякого сомнения, лучше сараев, землянок и бараков-развалюх! Не все сразу! Вот именно! В реальной жизни, по щучьему велению, не делается ничего, дорогая наша молодежь! Не все сразу! Привыкли, понимаешь, за годы советской власти, что всё вам на блюдечке: бесплатное образование, вузы...
— Да, да, да, да!.. Угу! И отсутствие безработицы сюда добавьте!
— Безусловно! И отсутствие безработицы! А вам, Паша, это не по душе, как я понимаю? Что?.. Я спрашиваю: отсутствие безработицы вам не нравится, да?
— Мне не нравится принцип, исключающий безработицу как таковую, и реальность, с этим вплотную связанная. И вообще все до единой общественно-политические системы в нашей человеческой цивилизации — это протезы естественного отбора. Но возвращаясь к отсутствию безработицы... Поясню свою мысль примером! У нас на углу Ленина и Гоголя затеяли благоустройство, более похожее на капитальный ремонт. Дескать, забота о культуре, Театр драмы, и тэдэ, и тэпэ... Пристегнули два бульдозера, на планировку и расчистку. Почти сразу же один бульдозер перевели к вокзалу — очередная внеочередная авария там на городских сетях, очередной внеочередной аврал... А другой бульдозер — кряк! — сломался. Бульдозер сломался — а запчастей на складе нет, вдруг не оказалось, как это водится у нас. И что мы делаем? Наш городской голова Левчук — по согласованию с горкомом, разумеется, без которого он ни шагу ступить не может! — кидает клич, размахивая с броневика алым стягом революции... И вот уже студенты всех наших вузов, кроме одного, где "пограничников" куют, а вслед за ними и школьники старших классов, а потом уже и другие сознательные горожане из подчиненных горсовету учреждений, выходят на воскресники, субботники, маевки... С лопатами наперевес, и все вместе, дружно, хотя и архибестолково, пытаются заменить собою две единицы техники. Ну, уже и не две, а больше — зачем экскаваторы и краны, когда прикреплена даровая рабсила!?
