Но человек скотина такая: ко всему привыкает. И этот обвыкся да прижился, и даже понял суть процессов. Суть же была в том, чтобы шпионить, собирать сплетни, обратно же их разносить, устраивать пакости, сводить, разводить, мутить, жужукать, и вообще всячески блядюкаться в обществе таких же блядюжников.

И ещё он понял, что весь штат помощников содержится начальством не для каких-то полезных надобностей, а для того же, для чего короли французские некогда содержали фаворитов — для политики, интриг, да иной раз ещё для кой-каких стыдных нужд. А никакой иной работы от них не надобно.

Однако с Бенедиктиновым Ликёром опять вышел полнейший афронт.

Финансовый вопрос отпал, как не было: денег было хоть рабочим местом жуй. Однако, с офисным людом теперь ему стало гарбузиться несростно,и уж тем более пить. Пить ноне полагалось только с Клиентами, Значительными Пупсами, и в процессе Контактов. На беду, все они Бенедиктинового Ликёра на дух не переносили, а токмо Великия Вина Бургундии, Выдержанные Коньяки, или, на худой конец, Односолодовыя Виски Особливо Эксклюзивных Сортов. Пили они их, правда, кривя губы, так что у человека складывалось подозрение, что на самом-то деле в гробу они видали эти пойлища. Однако, все мучались, но пили гадость, и другим отступать от сего не позволяли. После же Великих Вин и Уиски никакой бенедиктин уже в рот не лез. Так что выкушать любимого Бенедиктинового Ликёра стало удаваться этак раз в месячишко, от силы два.

Однажды на Важном Приёме он опять пересёкся с давешним чернокнижником. Тот ему совсем не обрадовался, особенно когда бедолага напомнил ему об оставшемся желании. Однако, выслушать согласился.

Человек попросил втихую раздавить с ним бутылочку Бенедиктину — хоть так.

Чёрный маг вздохнул тяжко-претяжко и начал объяснять, что желание это глупое и неэффективное.

— Ну подумай сам, о чём ты просишь, — втолковывал он человеку, — ну выпью я с тобой, а дальше-то что? Лучше уж попроси у меня, чтобы тебя сделали самым главным начальником. У тебя тогда и денег будет до небес, а уж можно-то тебе будет всё можно, вообще всё — хушь карасин пей. Вот тогда-то Ликёром своим ты по самый галстук обкушаешься. Вот что значит эффективное решение!

Человек, конечно, не очень-то поверил чертяке, но тот торжественно поклялся и побожился, что на сей раз ну никаких обломов с Бенедиктином не будет.

Всё-таки кивнул человек, соглашаясь — и в сей же миг очутился, безо всякого договора, прямо в кабинете самого Решателя Вопросов. И стало ему ведомо, что теперь он этот самый Решатель Вопросов и есть. И что теперь он теперь может всё, а все должны вокруг него вертеться, жужукаться, да делать, что он велит. И ничего-то его не вспарит, и ничего-то не побеспокоит, и не придётся ему более быть скотиною, коя ко всему привыкает, а это к нему, к скотине, теперь все должны будут привыкать.

Обрадовался человек. И велел принести себе бутыль самолучшего Бенедиктина. Нет, даже три бутыли.

И в сей секунд ему это устроили.

И решил наш герой, что наконец-то он оттянется за все страдания. Достиг он, наконец, вершины помыслов, пора и удовольствьица получать.

Налил себе Бенедиктину в фужерчик. Зажмурился сладко. В рот вылил.

И чувствует он: вроде и Бенедиктин пьёт, а вроде и нет. То есть и вкус тот же самый, и запах, и всё. А вот НЕ РАДУЕТ. Как будто воды выпил.

Налил ещё — та же фигня. Невкусно, невесело. Как вода из-под крана.

Схватил он бутыль, да прямо из горла и захерачил. Вроде в голове чутка потяжелело, да только радости опять же никакой.

Вот тут-то он и понял...

...а вот ЧТО он понял, про то нам, простым людям, знать не обязательно. Не надо нам того знать.

Лучше уж давайте выпьем, кто чего любит. Кто бухаловки, кто рыгаловки, кто пойла можжевелового, кто винца красного, а кто и водочки.

А Бенедиктинового Ликёра не пейте. Бяка это, бяка.

История о рыбе и удочке

Вообразите, пожалуйста, следующую ситуацию.

Сидит голодный человек на берегу реки. Добрый рыбак даёт ему рыбу. Бедный радуется, но тут появляется либерал и со словами "Да что вы делаете! Голодному надо дать не рыбу, а удочку!" рыбу отнимает и засовывает себе в ведёрочко. Бедный дёргается, порываясь вернуть свой ужин. Но либерал, ослепительно улыбаясь, достаёт из кармана складную пластиковую удочку, и торжественно вручает её голодному, со словами "За какую-то несчастную рыбу ты получил прекрасное орудие труда! Теперь ты сможешь поймать много-много рыбы, кормить себя и семью, а там, глядишь, и выбьешься в люди... Главное — трудись больше, вставай раненько, сиди долгенько... хе-хе".

Голодный берёт удочку, садится на берегу. Сидит час, другой. Сидит сутки. Никакой рыбы и в помине нет. Напрягая память, соображает, что удочка-то без лески.

На следующий день либерал появляется снова. Голодный бросается к нему и кричит что-то насчёт лески. Либерал пожимает плечами: "Вообще-то твоя дурацкая рыба не стоила и половины моей замечательной удочки. Но... ладно". Вытаскивает из кармана леску и вручает её голодному с удочкой. "Учти: бесплатных ланчей не бывает. Леска по коммерческой цене. С тебя десять рыбин. Не выловишь — приду с судебным приставом. Но не ссы, десять рыбин — не такая уж большая цена... хе-хе". Голодный соображает, что десять рыбин и в самом деле не бог весть что, радостно привязывает к удочке леску и садится на берегу.

Час. Два. Три. День прошёл. Рыба не ловится.

Вечером мимо бедолаги проходит тот добрый рыбак, который когда-то дал ему рыбу. Внимательно смотрит на голодного с удочкой. Потом спрашивает а не забыл ли он привязать крючок.

На следующий день появляется либерал в сопровождении судебного пристава. Голодающий кричит, что его обманули, и что без крючка рыба не ловится. Либерал и пристав делают каменные морды и оформляют дело по закону. Наконец, либерал, дождавшись, пока пристав отойдёт в сторонку, шепчет на ухо отчаявшемуся голодному: "Ладно уж... жаль мне тебя, дурака... Если подпишешь вот эти бумажечки — будет тебе крючок... хе-хе". Бедолага, которому уже нечего терять, да и голод не тётка, не глядя подписывает всё, что ему дали, и получает вожделенный крючок.

Завтра к берегу подъедет машина с зарешетченными окошками. Бедолагу, скорчившегося на берегу, легонько возьмут под микитки два здоровенных чечена и потащат в машину. Тот не сопротивляется: ему уже всё равно. Сыто щёлкнут наручники. Голодного кинут мордой вперёд в кузов, где уже лежат вповалку несколько таких же, как он. Со словами "ужинать будешь в зиндане" дверь захлопнется.

Либерал подбирает брошенную удочку, аккуратно отцепляет крючок от лески, а леску от удилища. Складывает удилище, рассовывает всё хозяйство по карманам. Утирает пот со лба. Смотрит на часы: скоро надо будет идти в клуб рыболовов. Где он наденет белые перчатки и запон, послушает проповедь Великого Мастера, поужинает в кругу братьев...

И, конечно, вознесёт хвалу величайшей из богинь мира сего. Знание тайн её составляет главное в рыболовецком деле — неважно, ловишь ли ты рыб хвостатых или двуногих.

Её Высочеству Наживке.

О заветах

Про бессмысленные запреты и вред филологии

1. ПРЕДВЕЧНЫЙ РАЙ.

— Я Господь твой, о Человек. Я сотворил тебя из ничего. Я дал тебе жизнь и вдохнул в тебя душу. Я дал тебе пять чувств, и шестое, лучшее — разум. Я приблизил тебя к Себе и обещал тебе высочайшее место в мире. Благодарен ли ты мне за эти дары?

— Да, Господи, благодарен, и преизрядно.

— В таком случае, могу ли я попросить тебя сделать мне три маленьких одолжения? Они не сильно напряжные, но, пожалуйста, исполни их.

— Да, Господи, всё исполню.

— Посмотрим-посмотрим... Итак. Даю тебе три заповеди, иже не преступишь оные никогда — ни ты, ни твоё потомство в роды и роды. Не ешь луку. Каждый девятый день надевай на шею шарфик и прогуливайся вдоль реки. Перед тем как уснуть, читай вслух азбуку.

— Кхм... Ладно, Господи, я постараюсь всё это делать, и детей научу. Но, Господь, мне хотелось бы знать...

— Это выше твоего разумения, человек.

— Я дико извиняюсь, Господи, но у меня будут когнитивный диссонанс.

— Это твои проблемы, человек.

— Мне будет сложно объяснить моим детям, зачем нужно заниматься подобной дурью.

— Это, опять же, твои проблемы, человек.

— Я предвижу, Господи, что внуки моих внуков тоже зададут себе эти вопросы — и, не найдя ответа, перестанут выполнять Твою волю.

— А это будут уже их проблемы, человек.

— Хорошо, Господи. Но всё-таки — НАХЕР ЭТО НАДО?!

— Уговорил. Если ты никому не передашь это знание, я тебе отвечу.

— Зуб даю.

— Хорошо, верю. Видишь ли, на самом деле мне нужно от тебя совсем не это. Но это — простейший способ объяснить тебе, что мне от тебя нужно.

— Как это, Господи?

— Хорошо, смотри. Твоё потомство расселится среди народов, которые едят лук. Они его есть не будут, чем вызовут раздражение своих соседей — ибо лук будет составлять непременную часть трапезы тех народов, а люди вообще-то не любят, когда кто-то брезгует их едой. Но это позволит твоему потомству сохраниться как отдельному народу, на что у меня есть свои виды. Далее, твоё потомство догадается расселиться в местностях, где лук не растёт. Это будут самые худшие земли. Однако, через несколько столетий на этих территориях обнаружатся крайне ценные полезные ископаемые, что сделает твоё потомство богатым... Впрочем, ему будут завидовать и даже постараются на него напасть. Но если они будут прогуливаться вдоль реки...

— Так, Господи, я начинаю понимать. Они смогут селиться только там, где есть реки?

— Ага, соображаешь... Да, это дополнительное ограничение. Они будут селиться там, где до реки можно будет добраться за девять дней. Точнее, доскакать: в ту эпоху появится конный транспорт и хорошие дороги.

— А шарфик-то зачем?

— Чтобы не простудиться, идиот... Так вот, реки к тому моменту будут основными транспортными артериями мира. Таким образом, именно твоё потомство будет контролировать коммуникации. Это позволит ему успешно отбиться от врагов... Правда, через пару столетий после этого все реки пересохнут. Остатки твоего потомства поселятся в пойме последней реки. Это убережёт их от техногенной катастрофы... Про смысл чтения азбуки на ночь я, уж извини, объяснять не буду. Главное: ты понял общий принцип?

— Ну да. Маленькое и просто формулируемое отрицательное условие заменяет очень длинное позитивное описание, к тому же относящееся к будущему.

— Вот именно. Есть множество обстоятельств, которые будут ясны только в будущем, а сейчас мне бы не хотелось их раскрывать. Хотя бы потому, что, если бы кто-нибудь знал будущее, он мог бы помешать его наступлению.

— Ага, понял.

— Ну так иди запиши. И заповедуй потомкам

2. СОБРАНИЕ МУДРЫХ.

— В Священной Книге сказано: "Каждый девятый день надевай на шею шарфик и прогуливайся вдоль реки". Здесь в тексте слово "ткукукуинуку", что означает "текущая вода". Значит, для того, чтобы исполнить волю Господню, достаточно каждый девятый день проходить мимо текущей воды...

— Нет, "ткукукуинуку" означает "вода, текущая по естественному ложу, промытому самой же этой водой".

— Ты прав. Значит, к роду "ткукукуинуку" относятся любые ручьи, а также потёки воды на снегу, если они промыты водой...

— Является ли моча водой?

— Несомненно. Если кто-нибудь поссал на снег, то это "ткукукуинуку". Также "ткукукуинуку" — это след от любой струи воды.

— Годится ли вода из-под крана?

— Конечно, ибо она течёт. Но необходимо, чтобы она промыло себе русло. Поэтому можно выдавливать в раковину немного зубной пасты, чтобы струя воды её размывала... А вообще, главное — это шарфик. В этом вопросе текст не допускает никаких разночтений. Шарфик надо надевать обязательно.

Град наречённый. Криптоисторическая эпопея

7154 год от сотворения мира (1646 по латинскому летострою)

— Батюшка-свет-надёжа-государь! — закричал служка. — Старец... старец преставляется...

Алексей Михайлович с тоской посмотрел на пергамен из Тайного приказа. По всему выходило, что соляная пошлина, измышленная в позапрошлом году батькой Морозовым, вышла непосильной. Откуда-то появились бунташные людишки, кричавшие на Морозова и Милославского измену. Ближники из малой Думы и недавняя жена — Мария Ильинишна — настаивали на жёстком курсе. С самою Марией тоже не всё было ладно: молодая оказалась неуговорчива и раздвигала лядвеи безохотно, зато наряды любила пуще света очес. А теперь ещё и старец Малакий уходит — что делало планы молодого царя и вовсе зыбкими.

Иеромонах Малакий Катамит, грек родом, был Алексею Михайловичу дорог не как память, а как руководство к действию. Несмотря на преклонный возраст, слепоту, телесную расслабленность и альцгеймерову хворобу, старец обладал от Бога пророческим даром. Он прозревал множество полезных сведений, особенно по части крамолы и измены, а также унутри— и унешнеполитических дел. На сих днях, к примеру, он предугадал неудачу польского посольства и присоветовал отдалиться от англичанских купцов, от старых годуновских послаблений развратившихся в концы... Теперь надобно бы переговорить с ним о соляных деньгах, но вот незадача — к ценному старцу протянулась шуйца Божия, чтобы забрать его душу в райские кущи.

Так или иначе, последние слова Малакия надобно было выслушать по-любому. Отходя, старец мог поведать ценную информацию, касающуюся грядущего.

Старец возлежал на козетке-суковатке, соборованный и причащённый по греческой моде. Однако по виду и запаху его было ясно, что жизни ему осталось с гулькин уд.

— Подойди... — прохрипел старец с густым новогреческим акцентом. — Грядущее прозреваю... грядущее...

Алексей Михайлович с неподобающей в его должности прытью порскнул к скорбному ложу и склонил ухо над беззубым ртом.

— Скрозь века зрю... — бормотал старец. — Вижу, царь, державу твою... Произрастёт она, и многоплодна будет, аки яблуки земляные, сиречь бульбы пататныя...

О бульбах пататных молодой царь не очень понял, но продолжал прислушиваться со всем вниманием.

— Велика и обильна будет земля русская... могуча... многосильна... — старец неожиданно откашлялся и другим, строгим голосом поведал: — Вот только в Европу она не войдёт и цивилизационного единства с ней не обретёт никакоже.

Царь нахмурился. Несмотря на явное еретичество и постоянные обиды, чинимые европейскими державами московскому царству, европейские достатки и лайфстайль ему были вельми по нраву. В мечтаних своих он видел Русь полноправным членом европейской семьи народов.

— Нет ли всё ж какого средства войти в Европу? — прошептал царь на ухо умирающему старцу. — Хучь через афедрон?

При слове "афедрон" старец несколько оживился, в стекленеющих глазах прорезался отблеск благодати.

— Зрю... Проницаю... Есть средство... Надобно, — прошептал он, — овладеть единым градом... Не простым — царёвым... Войско послать туда и овладеть силою! А после того — голос старца неожиданно окреп — престол туда перенести и столицу поставить! Тогда и станет Русь европейской державою! Но помни — ни ты, ни преемники твои, сего совершить не в состоянии! Триста лет силы копить надобно... Но овладеем, на то воля Божья есть! Одно потребно — град царёв Царьградом наречься должон! И столицу туда перенесть! Иначе не выйдет ничего кроме сраму... — старец завалился назад и перестал дышать.