Русич 3. Генезис. (Черновик)

— Юра, меня лишили всего по трибуналу, по суду. И вернуть всё так вот, тоже могут только по суду. Военному суду. Он был? Тогда возвращение всего это незаконно. Неси обратно.

— Командир?.. — обиженно насупился тот.

— Юра, ты не поверишь как же хорошо быть простым красноармейцем.

— Ты издеваешься, да?

— Да. Буду тянуть до последнего. Сами всё сделали, под трибунал отдали, сами пусть и прыгают. Буду тянуть до последнего.

— Ага, ясно.

Тот ушёл, унеся форму, я же быстро оделся, винтовку в стойку с оружием поставил, подсумки снял и убрал в сидор, и направился в столовую, завтракать. Оттуда меня прогнали, распоряжения не было кормить, в списках меня не имелось. Тогда пошёл на поиски командира 'БАО'. Раз уж за ним закреплён. Насчёт меня у того распоряжений не было, но отправил на помощь мотористам, те двигатель меняли на одном из бортов. Там мне выдали старый комбинезон, так и работал. На завтраке не был, да и обед мимо меня пролетел, пришлось своими из собранного мамой вещмешка припасами питаться. Как раз темнеть начало, меня вызвали в штаб полка и командир предъявил мне решение военного суда с восстановлением в звании и наградах. Пришлось менять красноармейскую форму на командирскую. После этого я поспешил сдать всё что получил обратно ротному старшине. Там меня и нашли. Оказалось, борт наш на разведку десять минут назад должен был отправится, только меня искали. Я на это лишь пожал плечами. Меня никто не поставил в известность о времени вылета. Да и вообще о том что он будет. Получить оружие и спаснабор я не успел, пришлось так вылетать, рейс тоже прошёл благополучно, хотя дважды пришлось прятаться от истребителей-'ночников', много их летало, явно нас искали. Однако вернулись с новыми разведданными. Турбин тут же отбыл, а я отправился ужинать и отдыхать. Не со всеми в столовую, экипажем нашего транспортного борта и разведчиками, а в землянку, там забрал сидор и отойдя в лес, достав припасы стал ужинать. Позже вернувшись, разделся и лёг спать.

Проснулся я в четыре часа дня, как показывали наручные часы. Дневал я снова в палатке командиров, сюда меня перевели. Умывшись и посетив удобства, я отправился к старшине. Там получил оружие, пистолет 'ТТ', довольствие, шинель, укрываться, когда спать буду, ну и спаснабор. У него же взял плотную бумагу для посылки. Вернувшись в землянку, я доел остаток того что Тося собрала, позавтракав, и сняв с себя все награды, положил в сделанный конверт, заклеил его, и прихватив пустой сидор, прогулялся до ближайшей деревни. Там прикупил припасов, отдал конверт местному почтальону, он отправит, и вернулся. Хм, а был соглядатай, что сопровождал меня туда и обратно.

— Лейтенант, ты почему в столовую не ходишь? — спустился в землянку командир 'БАО', он майором был.

Вскочив, я вытянулся, и вскинув руку к пилотке, я успел её надеть, и доложился:

— Товарищ майор, был вчера, прогнали. Сказали в списках нет. Я уже закупил припасы в деревне, буду питаться ими.

— Не дури, лейтенант. Иди в столовую, тебе там оставили, — буркнул тот и развернувшись ушёл.

— Есть, — хмыкнул я и снова развалился на нарах.

Жаль Юрки нет, в рейсе, поболтать не с кем. Экипаж борта, с которым я летаю в другой землянке проживал. А вообще мне сменили должность, я теперь не лётчик, а заместитель начальника штаба полка по разведке. Сомневаюсь, что такая должность раньше была, видимо для меня придумали. Тем более я действительно разведкой занимаюсь. Вздохнув, в столовую сходить всё же нужно, прогулялся, там меня покормили, как раз и экипаж борта с которым летаю там встретил. А потом рутина. Снова вылетели на разведку, и благополучно вернулись, разминувшись с истребителями-'ночниками', но попав под огонь зениток в одном месте. Ладно хоть всё мимо. А после посадки, сдав парашюты, когда мы направились к столовой, Турбин уже укатил в штаб, сегодня ночью мы закончили охватывать всю линию фронта, меня перехватил посыльный и отправил в штаб полка. Тут и командир обнаружился:

— Товарищ подполковник, лейтенант Некрасов по вашему приказу прибыл.

— Это что такое? — спросил тот высыпав из конверта мои бывшие награды на стол.

— Я могу ошибиться, но кажется ордена и медали.

— Не дерзи, лейтенант. Почему ты награды отправил на адрес своей матери?

— Я подумывал их выкинуть, но решил всё же отправить родственникам, хоть какая-то память обо мне будет, — честно ответил я.

— Выкинуть? — вздохнул комполка, оперевшись кулаками на столешницу стола.

Присутствующие в землянке комиссар и начальник штаба только зло выдохнули, с возмущением взглянув на меня. Именно комиссар и спросил:

— Лейтенант, почему? Ведь это доказательство твоих заслуг перед родиной. Преступление отказываться от них.

— Преступление отбирать их... Знаете, я долго думал насчёт них. Да, государства наградило меня ими, но также легко и лишило трибуналом, ясно показывая, как относится к ним. С безразличием относится. Как это так? Захотело наградило, захотело отобрало? Я ещё понимаю, звание, это отобрать можно, но награды? Не представители трибуна награждали меня, не им и отбирать награды. А они отобрали. Я этого не приемлю, и мысленно отказался от них, также как государство от меня. Так будет справедливо.

— Это твоя работа, — повернулся комполка к комиссару. — Ты у нас целитель людских душ.

— Идём лейтенант, прогуляемся. Ты успел поужинать? — спросил тот выводя меня из землянки наружу.

— Нет, товарищ батальонный комиссар.

Мы неторопливо шли в сторону столовой, я нёс на плече сидор спаснабора, не успел в землянку закинуть. Шлемофон на голове, комбинезона он было, в форме летал. Комиссар явно собирался с мыслями, после чего сказал:

— Знаешь, поразмыслив, я начал понимать твою позицию. Именно понимать, хотя я и не согласен с ней. Ты сейчас как ёж, выставил иголки и отталкиваешь всех.

— Поговорить за жизнь не удастся, — пожал я плечами. — Я не потому ершусь что обиделся или что-то подобное. Вот еще, я взрослый человек чтобы обиды держать. За того сержанта что погиб, когда нас расстреливали, вот его жаль, но он был отмщён. Нет, вся эта ситуация что создаётся мной искусственно, проводится не для этого.

— Заинтриговал, — сказал комиссар.

— Вы я смотрю образованный. Кем были на гражданке? Если не секрет. Так я разберусь что стоит говорить.

— Заведующим я был. Заведующим городской библиотеки. В партии с двадцать третьего года.

— Понятно. Может слышали такую фразу? Незаменимых у нас нет. Кто её сказал?

Мы прошли в столовую, и сели отдельно, где одна из официанток начала носить нам пищу. Мне ужин, а комиссару завтрак, тот явно недавно встал. Мы приступили к приёму пищи. Комиссар всё обдумывал мою фразу, и когда мы поели, всё же признался:

— Я не знаю кто это сказал.

— Товарищ Сталин, на съезде, в тридцать четвёртом году, имея ввиду чиновников-вельмож, — допивая чай, ответил я. — Именно руководствуясь этой цитатой я и решил вести свою политику. Называется она, как вы ко мне, так и я к вам. Тем более раз незаменимых у вас нет, пусть меня заменят. Вот и показываю, я без вас обойдусь, а вы без меня? Для меня это такой психолого-социологический эксперимент. Я не планирую дожить до конца этой войны. Повезёт что вообще доживу хотя бы до Нового Года. Немцы о ведении нами ночной разведки знают, когда-нибудь подловят, раз на раз не приходится. Так что я считаю, что успею провести этот эксперимент. Посмотреть хочу, как поведёт начальство. Я видел, вы слушали оба раза, когда я описывал свои приключения, давая понять какие эмоции испытывал, так что должны меня понять. Расстрелять решили, я в бега подался. Трибунал был, наплевал на службу и делал только что приказывали. Простым красноармейцем действительно весело мне было. Отказали кормить в столовой, да плевать, купил припасы и отдельно ем. Надавить решили, воюю из-под палки. То есть, я теперь всегда буду отвечать. С трибуналом вон сработало, мигом и звание, и награды вернули. Последние зря, не приму.

— Насчёт них, всё же подумай.

— Нет, эти отобрали, так отобрали, значит не заслужил. Носить теперь буду только те, которые снова заслужу. А эти или матери отправьте, или сами выкиньте, или это сделаю я. Брезгую я их носить. Отобрали раз, отберут и второй.

— Почему матери?

— Жене не хочу, предала. Не доверяю.

— Понятно.

Дальше комиссар больше молчал, о чём-то размышляя. Мы вернулись в штаб по его настоянию, и тот передал мне конверт с наградами.

— Сам решишь, что с ними сделаешь. Теперь это на твоей совести, — сообщил тот.

Пожав плечами, я покинул землянку, и прогулявшись до ближайшей речки, бросил конверт с наградами в самое глубоко место, я тут купался, знаю где оно. Потом вернулся в землянку, побрился, и вскоре уснул. Вот только меня подняли через четыре часа.

Я спросонья поначалу не понял, что от меня хотел посыльный красноармеец из штаба, пока не разобрался, что меня срочно вызывают с вещами. Подхватив оба сидора, шинель, я рванул к штабу полка. Там командир, сообщил:

— Борт номер 'восемь' готов к вылету. Вылетайте немедленно к штабу Центрального фронта. Нужно провести ночную разведку тылов противника. Товарищ маршал, командующий нашим фронтом, заявку из Ставки одобрил.

— Есть, — только и осталось мне что козырнуть.

На машине комполка меня подвезли к самолёту, это был тот самый борт, на котором мы с Турбиным летали, тот подготовлен к ночной разведке, экипаж опытный. Самолёт почти сразу взлетел, и пока я отсыпался на полу машины, мы направились к нужному аэродрому. Нас сопровождало звено истребителей. На месте нам прислали командира, полковника из оперативного штаба Центрального фронта, в полёте именно он вёл запись и ставил метки на карте. Три дня мы крутились в тылу противника. То есть, три ночи. Потом нас вернули, и мы снова с Турбиным летали. Два дня, была проведена проверка, не сменили ли немцы свои стоянки и не перебросили ли резервы. В двух местах действительно имелись подозрительные скопления техники и пехоты. Мы там разведчиков высадили, следующей ночью их другой борт заберёт, задача языка взять, офицера званием повыше. А нас перебросили на Западный фронт. Потом снова на наш фронт, и дальше ждал Южный. А потом и Северный. Так август и пролетел. Третьего сентября, когда мы вернулись после очередной помощи другим фронтам, я лежал в землянке и слушал стоны Юрки. Тот недавно только вернулся из госпиталя, где пролежал три недели. Их борт сбит был и тот пострадал при вынужденной посадке, в деревья врезались. Не серьёзно, иначе дольше бы в госпитале пролежал. А стонал тот, что летать не дали, не было свободной штурманской должности. Новый самолёт будет через пять дней, вот его и включили в экипаж. Не хотел тот пять дней ждать, летать желал.

— А у тебя как дела? — поинтересовался тот, красуясь новенькой 'Красной Звездой' на груди.

Их экипаж наградили за вывоз наших раненых из немецкого тыла. Да и лейтенанта тот получил. В отличии от него, я наград не получал, да и звание осталось тоже. Почему не награждают, мне вполне ясно. Стало известно, что я награды выкинул, секрета из этого я не делал. Кто-то считал, что я прав, свою позиция я пояснил, кто-то говорил, что неправ. В общем, мнения разделились, но то что информация о моём поступке ушла в верха, я не сомневался. Да и не нужны мне награды, летаю, дело своё делаю, большего мне и не нужно. Правда, всё же свой секрет раскрою, в конверте была речная галька, а награды я с оказией отправил матери, она сохранит. Носить не буду, это принципиально, но пусть в семье сохранятся. Наградные корочки у жены, та хранит с другими документами.

— Новостей море, — ответил я, продолжая лежать на койке, закинув руки за голову. — Борт наш всё, на прикол встал, мы ресурс моторов выработали. Сейчас всё из салона на другой более свежий борт перекидывают. Экипаж остаётся тот же, хорошо сработались, глупо менять. Эту ночь я с бомбардировщиками буду летать, два вылета планируем, пока готовят связной самолёт, через час к большим вылетаю. А дальше всё по старой схеме.

— Ясно. Ты же летал по всем фронтам. Как там?

— Северный ещё держится, не даёт окружить Ленинград. Я сообщил где у немцев и финнов резервы сосредоточены, склады для налётов ночной авиации. Центральный всё ещё воюет у Смоленска. Где наши топчутся ты знаешь. Южный плохо, далеко немцы прорвались, практически к Крыму вышли. Там их пока тормознули, но думаю ненадолго. Скоро снова облётывать буду, нужно сверить их перемещения с последними разведданными.

— Как думаешь, удержим?

— Сомневаюсь, — честно ответил я. — Воевать ещё не умеют. Устав нужно менять. После Финской конечно многое изменили, но всё равно мало. Нет, до зимы так и будем отступать. А дальше дедушка Мороз поможет. Немцы к таким заморозкам не готовы.

— Плохо. Я надеялся, что ты меня успокоишь. Конечно тёзка побьём, через год в Берлине будем, — сымитировал тот мой голос.

— Вот размечтался. Эта война не на год, и не на два, повезёт если за четыре закончим.

— Совсем расстроил... Кстати, ты всё ещё сжигаешь письма жены не читая?

— Юра, я думаю о вылете, ты ведёшь расспрос о будущем войны. Где тут кстати, говоря о моей жене? Где предпосылки?

— Да просто в голову пришло. Сжигаешь?

— Сжигаю, — хмуро ответил я. — До Нового Года читать не буду и ей писать тоже. Наказана она.

— Понятно. Но отцу ведь пишешь?

— Немцы почти сблизились с Кожанкой, в тридцати километрах на новую линию обороны наткнулись. 'МТС' эвакуировали, вот и отец ехал. Сейчас на пути к Москве. Как приедет, сёстры напишут. С ними я в переписке, как и с отцом и братом. С остальными я не общаюсь.

— А с Олегом что?

— Не вернулся из боевого вылета. Над Балтикой бой шёл. Плавает он плохо. Если выпрыгнул, спастись сложно будет. Пока числится пропавшим без вести. Седьмого августа его сбили. Письмо от сослуживцев пришло. Можешь почитать.

Достав из вещмешка пачку писем, я нашёл нужное и протянул тёзке. А пока тот читал, продолжал прикидывать. Что-то чуечка свербит о вылете на бомбардировку очередных складов противника. Второй вылет уже на фронтовой аэродром. Что-то будет. Чуечка просто так верещать не будет. Дальше собравшись, попрощавшись я Юркой, серьёзно прощался, на долго, я так никогда не делал, поэтому тёзка что-то заподозрил:

— Ты чего, командир?

— Плохой вылет. Чую не ввернусь из него.

— Ты это брось. Неприятности так притянешь, если часто думать о них будешь. Сам об этом говорил.

Несколько лётчиков, что прислушивались к нашей беседе, мы не одни в землянке были, подтвердили это. Лётчики вообще очень суеверны.

— Думаю ты прав, — улыбнулся я, успокаивая штурмана, после чего отстегнув часы с руки, протянул ему. — Подарок. На память.

После этого собрав вещи, я дошёл до стоянки связного самолёта и, мы вылетели к бомберам. Тут до них едва ли сто километров было. Добрались благополучно, хотя рассмотрели вдали две пары 'мессеров'. После посадки я стал осваиваться на месте штурмана в 'ТБ', дело уже привычное. Ну и как стемнело полк из двадцати двух машин пошёл на взлёт. Вылет к моему удивлению прошёл отлично, мы прошлись по трассе уничтожая автостоянки частей обеспечения. Отбомбившиеся машины поворачивали обратно, а мы летели дальше в поисках целей, хорошо прошлись по тылам, несколько складов уничтожили. Один артиллерийский был, полыхнуло так, что нас на двух километрах чуть не сдуло. Вернувшись, я пообедал и отдохнул, пока машины заправляли и подвешивали новые бомбы. Теперь фронтовой аэродром, полетим двумя группами. Наша выходит на цель первой, вторая наводится по пожарам. Так и сделали. Хорошо всё полыхало, а при возвращении, вышел бой с истребителями-'ночниками'. Чуечка не подвела очередь прошлась по кабине штурмана, по мне. Ноги напрочь оторвало, пушкой видимо садили, я наложил жгуты, но чую продержусь немного. Я ещё помнил посадку, как меня доставали, как несли на носилках, врач рядом суетился, особисты, и темнота.