В двух пузатых бутылях было, кажется, вино. Одна бутыль тёмного стекла, другая светлого. Стёпка выдернул из тёмной пробку, понюхал (точно вино), но пить не стал, ему пока не хотелось. Во второй бутыли была, кажется, простая вода. Тоже, между прочим, не лишняя в дороге вещь. Ещё обнаружился каравай ржаного хлеба с аппетитной корочкой, несколько кругов очень жирной колбасы, головка твёрдого белого сыра, туесок с изюмом, туесок с кедровыми орешками, туесок с сушёной черникой, склянка с какой-то пряностью, деревянная солонка с крупной серой солью, деревянные же ложка с миской, огниво и трут, связка свечей, деревянная баночка с очень пахучей зеленоватой мазью (Стёпка не удержался, сунул в неё нос), смешная ушастая шляпа и меховой плащ с капюшоном, немного длинноватый, но очень лёгкий и тёплый.
А в довершение ко всему этому богатству в маленьком мешочке лежали два десятка золотых монет и записка на бересте от Серафиана: "Отрок, прими эти монеты и дорожный припас как малую толику платы за причинённое тебе неудобство. Виновен в твоих бедах не столько мой слуга, сколько Я сам. Впредь буду осмотрительнее. Надеюсь, что моя скромная помощь не окажется лишней. Ничего не бойся. Серафиан, чародей, Первый Местохранитель Совета Летописного замка, магистр и прочая, прочая..."
Написано было густыми чёрными чернилами, слегка небрежно, буквы закруглялись странно и все имели непривычные хвостики... Но в целом это были самые обычные русские буквы и самые обычные русские слова. Степка прочитал записку два раза, после чего береста самовольно свернулась в тугую трубочку и исчезла так быстро, что Стёпка не успел понять, каким образом и куда она подевалась. Да и была ли она вообще? Чудеса! Серафиан зачем-то принял меры, чтобы не оставлять в чужих руках собственноручно написанный им документ. Пусть даже и такой невинный, как коротенькая записка на бересте. Впрочем, понятно, почему чародей так поступил. Оставил он уже однажды на столе свой недописанный трактат. Известно, чем это кончилось.
Стёпка задумчиво взвесил на ладони тяжёлые монеты, слегка подбросил, подивился. Настоящее золотое золото! До этого он как-то и не думал о том, что деньги ему могут пригодиться, а теперь вдруг подумал. Действительно, без них он был бы здесь всё равно что нищий: ни еды купить, ни на ночлег попроситься. Пустить, может быть, и пустят, а ну как потом заплатить потребуют. "Ах, у тебя денег нет! Ах, ты думал, что мы тебе задаром место под крышей предоставили? Ну иди тогда, отработай: воды в бочку наноси, свиней накорми и хлев вычисти". Имея в кармане деньги, можно было надеяться, что до свиней и хлева дело не дойдёт... А ну, как их украдут? Разбойники выследят или вор какой-нибудь пронырливый руку в мешок незаметно запустит? Кукуй тогда впроголодь, Серафиана же не попросишь ещё немного денежек подбросить. Придётся золото спрятать получше, и язык держать за зубами покрепче и вообще быть настороже. Богатство досталось, возможно, не слишком большое, но лишаться его уже не хотелось.
Монеты здорово отличались от привычных Стёпке рублей и копеек. Размером примерно с пятирублёвик, они все были не очень ровные и не очень одинаковые, а у одной монеты кто-то даже откусил или отстриг краешек. Но при всём при том они были сделаны из настоящего золота! Правда, золото оказалось почему-то не таким, как его себе представлял Стёпка. Оно почему-то не сверкало, не пускало во все стороны золотые лучи и не заставляло Стёпкино сердце биться сильнее. Просто тусклый жёлтый металл, тяжёлый и непраздничный. Может, это и не золото? Но кто-то неприятно-жадный внутри вкрадчиво нашёптывал: "Золото это, золото! Никому его не отдавай!" Так, наверное, и зарождается в людях алчность.
На одной стороне каждой монеты был выбит профиль сердитого горбоносого мужчины с густыми усами и выпученным глазом, на другой — раскинул крылья дракон, как две капли воды похожий на того, длиннохвостого, с обложки волшебной книги.
Крылатый дракон. Красивый. Отличающийся в лучшую сторону и от сказочных Змеев Горынычей и от угловатых перепончатых птеродактилей. Ладная и гибкая ящерка с крыльями. Даже не ящерка — ящер. Большой, огромный, стремительный. Волшебный. Стёпку вдруг словно молнией пронзило. До него вдруг дошло, что в самом скором времени он своими глазами сможет увидеть настоящего дракона! Потому что ведь не может такого быть, чтобы в магическом мире, где есть чародеи, гномы, гоблины и упыри, не существовало драконов. Если дракон был нарисован на обложке книги, если изображение дракона красуется на монетах и на пряжках ремней, значит, они здесь водятся и их можно увидеть. Хотя бы издали, хотя бы одним глазком. Ему тут же захотелось немедленно отправиться в путь, чтобы поскорее начались поразительные встречи и удивительные магические приключения. Только чтобы не такие, как у Ваньки, с исчезновением неведомо куда, а настоящие, интересные, с захватывающим продолжением и счастливым концом. Котомка с припасом и золото вселяли уверенность в том, что предстоящее путешествие окажется не таким уж и тяжёлым и, возможно, совсем не тягостным.
И тут вновь закукарекал петух. На этот раз точно — под лежанкой.
Стёпка свесил голову и увидел во мраке... нет, не петуха. Под лежанкой стоял маленький человечек, точнее даже сказать — малюсенький. Ростом с некрупного кота, весь кругленький, сдобненький, с круглым носом на смеющемся лице, без бороды и усов, но с густыми белыми бровями. Одет он был в потрёпанный, насквозь пропылённый тулупчик, в столь же потрепанные штаны с большими кожаными заплатками на коленях и в тяжёлые стоптанные башмаки. На горделиво выпирающем животике красовался широкий ремень с позеленевшей медной пряжкой, а на голове — заляпанный паутиной забавный малахай с ушами разной длины. Можно было подумать, что этот гномик побывал в серьёзной потасовке или просто впал в крайнюю нужду. Но при всём при том, он, этот мужичок с ноготок, унынию не предавался и вид имел вполне бравый. А глазки его так и лучились едва сдерживаемым смехом. В крохотной руке гномик держал небольшую кирку с широким щербатым лезвием. Несмотря на слабое освещение Стёпка всё это очень хорошо разглядел.
— Ты кто? — спросил он, сползая с лежанки на пол, чтобы удобнее было разговаривать.
Человечек, не переставая улыбаться, сделал несколько шагов вперёд. Он был такой махонький, что мог свободно ходить под не слишком высокой лежанкой. Его можно было поставить на ладонь или даже засунуть в портфель. Это было удивительно, так же удивительно, как отвечай-зеркало или людоедский меч.
— Это ты меня разбудил? — спросил Стёпка, тоже невольно улыбаясь в ответ. — Ты гном, да?
Человечек сделал ещё шаг, ещё и, оказавшись рядом с левой рукой Степана, вдруг коротко размахнулся и ударил киркой по ногтю большого пальца.
Стёпка с воплем отпрянул:
— Ты что, сдурел?!
Понятно, что он не ожидал ничего подобного и нападение гнома застало его врасплох. От резкой боли из глаз брызнули слёзы и подкатила мгновенная тошнота.
Человечек довольно захохотал неожиданно густым басом. Словно радовался меткому удару. Будь его кирка потяжелее, он без сомнения отрубил бы сустав напрочь. И это было совсем не смешно.
— Ах ты, гад!
Не помня себя от боли, Стёпка стянул с ноги притворяющуюся сапогом кроссовку и швырнул её в гнома. Тот ловко увернулся и сам в ответ запустил в Стёпку окаменевшей хлебной коркой, пролежавшей под лежанкой лет триста.
Стёпка разозлился не на шутку. Подлая и ничем не объяснимая выходка гнома его просто взбесила. Палец болел немилосердно, ушибленный ноготь чернел на глазах. Душа жаждала мести — и немедленно. Стёпка метнул в гнома вторую кроссовку и снова промазал. Маленький обидчик проворно отскочил, показал Стёпке язык и с удивительной для его роста силой отправил кроссовку обратно. И попал. Прямо в лоб каблуком.
Тут уж Стёпка забыл обо всём на свете. У него от ярости буквально потемнело в глазах. Отплатить проклятому гному! Поймать его, раздавить, накормить паутиной, поотшибать ему все пальцы его же киркой, а саму кирку зашвырнуть куда подальше!
По каморке летала обувь, лежанка сотрясалась от ударов, пыль стояла столбом. После каждого промаха Стёпка страшно ругался, после каждого попадания гном обидно хохотал. Безумная дуэль продолжалась долго, "рука бойцов метать устала", но Стёпке так ни разу и не удалось поразить врага. Гном как угорелый бегал на своих коротеньких ножках под лежанкой, успевая хохотать, кривляться, уворачиваться от Стёпкиных снарядов и метко — до обидного метко! — швыряться в ответ.
Сообразив наконец, что кроссовками гнома не подбить, Стёпка оглянулся в поисках более подходящего оружия. На глаза ему попался стоящий в углу лохматый веник с длинным черенком. То что надо! Он кинулся к венику с кровожадным воплем: пришёл миг расплаты!
Но гном, увидев веник в его руках, испуганно ойкнул и в мгновение ока ушмыгнул под лежанку. Заглянув туда, Стёпка успел увидеть только исчезающие в тёмной норе подошвы гномьих сапог.
— Вот гадёныш! — он в бессильной ярости шмякнул веником по стене. — Вернись, трус! Вернись, кому говорю, сволочь карапузая!
Противник позорно бежал с поля боя, и отмщение, увы, не состоялось. Хотелось преследовать его, хотелось пролезть вслед за ним в нору и веником его под зад, веником!.. Жаль, нора маловата! Нет, ну какой же гад, а!
Позднее, вспоминая "грандиозное сражение великана с лилипутом", Стёпка со стыдом признавал, что "позволил себе потерять лицо", как говорят самураи. Со стороны, наверное, всё выглядело очень глупо. Носится по тесной каморке разъярённый пацан с перекошенной от ярости физиономией и швыряет под лежанку всё, что под руку попадается. Да ещё и орёт при этом всякие нехорошие слова. Позор на все улусы! Совершенно недопустимое для настоящего демона поведение. Но уж очень его этот мелкий поганец разозлил. Особенно подлый и ничем не спровоцированный удар киркой.
Вот полюбуйтесь — ноготь уже начал чернеть, и скоро, конечно, слезет, чёрт бы побрал этого гнома! Хорошее настроение было безнадёжно испорчено. И это только начало — первый день, даже первое утро! А что же будет дальше? Как бы уже не палец, голову бы не оттяпали! И между прочим, запросто могут. Не понравится какому-нибудь вурдалаку, твоя, скажем, причёска — и ага! Вжик мечом, или хвать кулаком, чтобы другим неповадно было. Доказывай потом, что ты демон!
Палец дёргало так, что отдавалось даже в голове. Когда боль сделалась невыносимой, Стёпка отыскал среди разложенных по лежанке вещей деревянную баночку, открыл её и осторожно погрузил страдающий палец в мазь. А вдруг поможет! Палец поболел ещё немного и успокоился. Мазь помогла и очень даже хорошо. Наверное, тоже была чуть-чуть магической. Это как-то... ободряло что ли. Внушало хоть какую-то уверенность в том, что, доведись, скажем, получить во время путешествия рану или ссадину, у него есть чем её залечить. Вот только отрубленную голову, понятно, назад не приклеишь. Охо-хо! Ванька, Ванька, всё-таки дам я тебе по шее, когда отыщу, потом догоню и ещё раз дам, понятно!..
Степан сидел встрёпанный, разгорячённый, пылающий справедливым негодованием. Он вдруг понял, что всей душой ненавидит гномов. Если они все такие, как этот... кукарекальщик, то лучше бы с ними вовсе не встречаться.
Но куда же подевался Смакла? Не мог же он отправиться в путь в одиночку. Хотя... может, и мог. Просто, скажем, из вредности. Характер у младшего слуги, судя по всему, далеко не сахар: и на пакости горазд, и огрызаться умеет, и колдовство втихомолку применять не стесняется. Вот полюбуйтесь — усвистал куда-то ни свет ни заря, ищи его теперь по всему замку.
Монеты Степка ссыпал в карман. Странно ему было осознавать, что могущественный чародей чувствует себя его должником. За что? За то, что Стёпку выдернуло сюда? Так это вовсе не неудобство, это настоящий подарок, неслыханная удача. Ведь ещё вчера он полжизни готов был отдать за такое перемещение. Чародей же извиняется перед ним, котомку вон даже прислал. Наверное, он хороший человек и добрый чародей. Во всех сказках бывают добрые волшебники... И злые, между прочим, тоже. Куда же без них? Без них не так увлекательно. Стёпка ещё раз пожалел, что не удалось ему прочитать книгу. Или взять её с собой сюда. Знал бы сейчас об этом мире намного больше. Хорошо ещё, что здесь говорят по-русски. Или, как уверял, Смакла, по-весски.
Прежде, чем уложить припасы обратно в котомку, он отломил немного хлеба, куснул сыр — невкусно и очень твёрдо! — сжевал горсть изюма и, помедлив, решительно отхлебнул из тёмной бутыли. В светлой, как выяснилось, хранилась не просто вода, а брусничный морс без сахара. И пить его было неинтересно. А вот вино... Стёпка ещё ни разу не пробовал вина, только чуть-чуть шампанского на Новый год. Вино было сладковатое, пахло забродившими яблоками и самостоятельной взрослой жизнью. И оно ему понравилось. Не опьянеть бы! Вот хохма будет, если Смакла, вернувшись, обнаружит пьяного демона, храпящего на его лежанке.
Утолив слегка голод, он завязал, как сумел, котомку и затолкал её под лежанку. Однако, вспомнив о драчливом гноме, вытащил её и подвесил на удобно торчащий из стены бронзовый крюк — здесь она целее будет, и никакой гном не допрыгнет. Потом ещё раз привёл в порядок одежду, пригладил волосы и отважно шагнул через порог. Непроизвольно сжался, готовый ко всякому, но — обошлось. Не жахнуло и не шмякнуло. Он оглянулся, помедлил, затем на всякий случай вернулся в каморку и ещё раз — уже осторожнее — перешагнул через порог, изо всех сил прислушиваясь, присматриваясь и... как бы правильнее сказать... причувствоваясь. И не заметил никаких магических изменений ни в себе, ни в окружающей обстановке. Кажется, всё нормально, опасности нет, можно смело отправляться навстречу неизвестностям. И он отправился. Правда, для начала не в неизвестность, а немного поближе — по левую руку, за поворот коридора.
Глава шестая,
в которой демон стреляет из камнемёта и встречается с призраком
Вода бежала по каменному жёлобу и срывалась вниз звонкой струёй. Стёпка хорошенько вымыл руки, потом, помедлив, плеснул холодной водой в лицо. У-ух! Ему понравилось и он повторил, смывая остатки сна. Полотенце, естественно, с собой прихватить не сообразил, побрёл мокрый назад и чуть не заблудился. Казалось бы, отошёл-то всего ничего — на три шага и два поворота, зато потом минут десять во все углы тыкался, пока нужную дверь под лестницей отыскал. Даже заподозрил, что на гоблинскую каморку заклятие какое-нибудь наложено от чужих глаз. Оказалось, что просто свернул не в то крыло и искал нужную дверь совсем в другом месте.
Замок не спал уже давно и пробудился он, само собой, намного раньше Стёпки. Засветло ещё пробудился. Звенел где-то за стеной кузнечный молот, доносились издалека чьи-то властные крики и беззаботный девичий смех. Мычали коровы, гомонили гуси — или это утки? — заливисто свистели мальчишки... Обычное утро в обычном магическом мире. Упыри и вурдалаки отсыпаются после кровавых ночных трудов, заспанные кентавры скачут на водопой, драконы чистят чешую, русалки выглядывают из колодцев. А коварные гномы пробираются тесными норами с острыми кирками наготове.