Александр. Продолжение похода 5

Огромные, с множеством кровоточащих ран на плечах и руках они сражались так, как будто были полностью невосприимчивы к боли. Вот копье одного из царских охранников пробило доспехи на плече светловолосого гиганта и прочно засело в теле, однако, вопреки всему воин не покачнулся от боли и не покинул свое место в строю. Выдернув из тела попавшее в него копье, он размахнулся и метко бросил его в своего обидчика.

Как бы подтверждая свою крепость, брошенное воином копье пробило доспех гараманта, и вышло у него из спины. Издав, громкий радостный крик раненый самнит, как ни в чем не бывало, поднял двумя руками свой боевой топор и обрушил его лезвие на свою новую жертву.

От увиденной картины у царя перехватило спазмом горло, и он только мычал от страха при виде надвигающейся на него смерти. Наконец Гохамба справился с собой, и судорожно схватив молоток и что было силы, ударил по гонгу, тем самым приказывая рабам унести свой паланкин, но было уже поздно.

Привлеченные ярким блеском золота царского одеяния и его свиты, самниты без команды сами устремились к паланкину царя Ганы и один из них, желая отличиться среди своих сородичей, бросил в Гохамбу легкий метательный топорик.

Для прибежавшего вместе со своими телохранителями на выручку царя Гохамбы Менесу, время в этот момент замедлилось. Как завороженный смотрел он на то, как брошенный самнитом топор, лениво описал плавную кривизну и угодил прямо в лицо, властителю Золотого царства, проломив лобную кость черепа.

— Хорос! Хорос убит! — истошным многоголосым ревом, прокатилось по полю сражения страшное известие. И если до этого момента сражавшиеся гараманты еще на что-то надеялись, то теперь, окончательно сникли и стали спешно покидать поле боя в надежде укрыться за могучими стенами Ндолы.

Бежали многие, но только не воитель Менес, чья воинская честь и доблесть приказывали ему защитить тело погибшего царя и доставить его в столицу. Позабыв обо всем на свете, гарамант кинулся к предводителю галлов Бортариксу, желая вступить с ним в честный поединок. Несмотря на не первую молодость, Менес был уверен, что справиться с невысоким, голым по пояс галлом, но вышло все на оборот. Брошенное в противника Менесом копье пробило легкий щит Бортарикса и повредило его левую руку. Взбешенный самнит обхватил свой огромный боевой топор и ринулся на своего обидчика, отбросив могучим ударом ноги случайно оказавшегося на его пути раненого гараманта.

Несмотря на многочисленные раны, Бортарикс хорошо двигался и владел руками. Приблизившись к противнику, он еще раз пронзительно взвыл и, вскинув топор вверх, намериваясь обрушить его на Менеса. Однако при этом галл не утратил бойцовой смекалки, ибо он только имитировал, что собирается нанести Менесу удар сверху. Едва тот закрылся щитом, как самнит моментально изменил направление удара и ловко опустил свое оружие на открывшуюся ногу врага чуть выше колена.

Остро отточенное лезвие смачно чмокнуло, разрубая мышцы бедра вместе с краем бронзового надколенника. Потеряв точку опоры, Менес рухнул и тут же был добит чей-то усеянной шипами палицей разбившей голову ганского полководца.

Разгромленное войско гарамантов спешно вливалось сквозь створки городских ворот в Ндолу. Бежали все, кто только успел унести свои ноги, со злосчастного поля боя оставив на поругание врага и своего царя и своего полководца.

Конница Масанисы спешно прорывалась к воротам столицы, спеша ворваться в Ндолу на плечах бегущих, но городская стража зорко следила за противником. И как — только нумидийские всадники создал реальную угрозу захвата города, немедленно закрыла ворота Ндолы ради спасения оставшихся людей.

Напрасно оставшиеся по ту сторону ворот беглецы взывали к милости стражников, дабы те впустили их в город. Стражи были неумолимы и делали вид, что не замечают страдания своих сограждан. Все кто в этот момент были на стенах Ндолы, со страхом смотрели, как вражеские всадники секут беглецов подобно траве и стараются отогнать их подальше от стен. Некоторые счастливчики сумели добежать к самым камням циклопической кладки и оказались в "мертвой зоне". Преследовавшие их нумедийцы были отогнаны от стен Ндолы градом стрел гарамантов и вскоре беглецы уже яростно карабкались на стены по веревкам и канатам сброшенных им вниз защитниками города.

Так же с затаенным страхом смотрели гараманты на стройные ряды вражеской пехоты приблизившейся к Ндоле все в пыли и крови. Не выпуская оружия из усталых рук, они внимательно смотрели на столицу гарамантов толи, любуясь ее красотой, толи чего-то дожидаясь. Защитники города так неотрывно следили за маневрами нумидийцев, что проглядели смертельную опасность.

Пока главные силы гарамантов и Гупты с Лисимахом сражались под стенами столицы Ганы отдельный отряд под командованием стратега Амфитриона, подошел к стенам Ндолы со стороны реки. Соорудив на скорую руку несколько плотов, они скрытно подплыли к стенам города и, высадившись на узкую полоску отмели, принялись забрасывать на них специальные штурмовые крючки.

В этих местах в стенах Ндолы не были ворот или калиток и потому никакой стражи там не было. Ловкие и сильные воины Амфитриона смогли без особого труда подняться на гребень стены, после чего стали крушить и поджигать все вокруг. Одновременно с этим, Амфитрион подал стоящим по ту сторону стен македонцам громкий сигнал трубами и в ответ услышал победный рев.

Только, только улегшаяся паника вызванная появлением македонцев у стен столицы, вновь со страшной силой охватила ряды защитников Ндолы, которые в большинстве своем были лишь мобилизованными гражданами и не имели военной выучки. Поэтому едва вражеские трубы запели с обеих сторон стен, а глаза увидали у себя в тылу пожары и неприятельских воинов, то стены Ндолы разом опустели. После этого Амфитриону не доставляло большого труда добраться до городских ворот и, перебив стражу, впустить в город нумидийцев.

Подобно бурной реке устремились всадники Масанисы внутрь Ндолы и очень скоро достигли царского дворца и храма Хороса, что находился напротив него. Грозно и величаво смотрели эти два здания на чужестранцев, но уже не было в городе былой силы гарамантов способной защитить от жадных и алчных глаз эти замечательные творения с сокровищами внутри них. Теперь, вместо них была просто напуганная толпа избалованных своим долгим благополучием людей, не способных если не постоять за себя, то хотя бы с честью умереть.

Когда солдаты Лисимаха и Гупты окончательно разгромивших воинов Менеса приблизились к Ндоле, все было кончено. Воины Амфитриона свирепствовали на улицах города, убивая всякого, кто только попадался им на глаза, а нумидийцы преследовали тех, кто сумел покинуть столицу через другие городские ворота.

Едва вступив в город, Лисимах немедленно приказал занять царскую сокровищницу и прекратить избиение горожан. Теперь они были его подданными, согласно именному указу царя Александра и новый правитель стремился показать свое лицо с лучшей стороны.

Так закончило свое существование, золотое царство Ганы, став отныне простой македонский сатрапией, под названием Африка.

Глава VI. Два хилиарха.

Хилиарху Запада Птоломею Лагу не спалось. Подобно скользкому угрю, он вертелся на своем ложе, пытаясь заснуть, но все было напрасно. Спокойный сон начал незаметно покидать его с того самого момента, когда он позволил этой обольстительной змее Европе сладко петь в свои уши. В те ночи, когда хилиарх посещал ее в укромном горном домике, искусительница отчаянно боролась за шанс возвращения в большой мир, умело, сочетая пылкость молодого тела и сладкой лести в уши сорокалетнего Птоломея.

Вначале это только забавляло хилиарха Запада. Исключительно ради интереса, он стал требовать от своей пленницы, все новых и новых любовных утех упиваясь своей властью над царевной. И не заметил, как это вошло в привычку, быстро переросшую в пагубную потребность.

И хотя его жена красавица Береника продолжала радовать взор македонца, как радовал быстро растущий наследник Птоломей Керавн, в душе у хилиарха поселился тайный червячок, который неизменно тянул его к Европе. Она лучше всех понимала его не только с полуслова, но даже с полувзгляда. Златовласая змейка моментально угадывала любое невысказанное им желание, и умело подстраивалась под настроение своего властителя. Подобное поведение в сочетании с молодым телом очень расслабляло Птоломея в его повседневных делах, и он, вопреки рассудку, зачастил к своей пленнице.

Саму Европу подобное положение дел очень устраивало, Птоломей был ей гораздо больше интересен не только как мужчина, но и как противник, которого следовало околдовать и завоевать в отличие от рохли Филиппа Аридея.

Ведя тонкую игру, она быстро избавилась от положения безропотной пленницы, незаметно перейдя к роли тайной, но полноправной жены хилиарха Запада. Неторопливо подготавливая почву, для своего возвращения в качестве властительницы Македонии и всех ею покоренных земель.

Теперь стража охранявшая дом нисколько не пугала Европу. Напротив, она сама попросила хилиарха удвоить охрану, опасаясь мести со стороны его жен, властной Береники и знаменитой гетеры Таис. Обе они жили в Пелле и тихо ревновали друг к другу из-за Птоломея. Каждая из них родила от хилиарха младенцев мужского пола, и теперь никто из женщин не хотел упустить своего житейского счастья.

На Таис уже произошло неудачное покушение, и расследование привело к дальним родственникам Береники, сумевшей с честью выйти из столь щекотливого положения, доказавшей мужу свою непричастность к покушению на Таис.

Птоломей охотно внял просьбе Европы и тем самым лишний раз подтвердил ее статус третьей жены. Едва царевна одержала свою первую победу в столь нелегкой и опасной игре, она незамедлительно стала распалять душу своего повелителя. Активно играя на его мужском самолюбии, говоря, что только он достоин верховной власти македонского царства и в этом ночная кукушка добилась хороших результатов.

И тут дело было не в особом таланте царевны обольщения и молодом теле, подобного добра у Птоломея было с избытком. Коварные слова Европы падали на тайную рану хилиарха, которая постоянно беспокоила его с двенадцати лет. Именно тогда он узнал от своей кормилицы, что его настоящий отец македонский царь Филипп, а не простодушный одного из племен Верхней Македонии — Лаг.

С этого дня в сердце Птоломея поселилась тайная зависть и скрытое соперничество к неожиданно появившемуся сводному брату Александру, которому по желанию судьбы достался титул наследника македонского трона. Только это, по мнению Птоломея, заставляло остальных учеников Аристотеля признавать первенство юного царевича над собой.

И Александр казалось, интуитивно чувствовал это, хотя ни словом, ни взглядом, Лагид не выдал себя, всегда исправно поддерживая царевича во всех его начинаниях. Все время знакомства и дружбы, царевич держал Птоломея возле себя, отдавая предпочтение другим. Так самым близким другом и любовником Александра стал незнатный Гефестион. Боевым наставником и верным телохранителем, стал брат царской кормилицы Черный Клит, а верным оруженосцем и единомышленником во всех планах и начинаниях был критянин Неарх.

Его же царского потомка, сводный брат назначил простым гетайром и отдал в полное подчинение Филоте, который постоянно доносил царю Филиппу. Как рядовой катафракт бился Птоломей на Гранике и Исе, осаждал Галикарнас и Тир и лишь однажды царь выделил под его начало отряд кавалерии, для занятия Дамаска, где находились сокровища Дария.

Только к средине персидского похода Птоломей сумел стать царским стратегом, с горечью и завистью, глядя на успешное возвышение выходцев из нижней Македонии Кратера и Пердики, а так же фессалийца Леонтикса. Каждый новый фаворит Александра вызывал у Птоломея глухую досаду на жизненную несправедливость. Один за другим поднимались по ступеням карьерной лестницы Мелеагр и Лисимах, Кен и Эринний, а он сын Филиппа, по-прежнему оставался на подхвате.

Только падение и смерть Пармериона и Филоты окончательно закрепило за Птоломеем статус стратега, который он буквально вырвал зубами у судьбы. Приняв самое активное участие в следствии по делу знатных македонцев.

Во время бунта солдат в индийском походе, Птоломей занял выжидательную позицию, в тайне надеясь на завершение похода своего неистового брата. Однако, эти несносные безродные выскочки Эвмен и Нефтех. спутали все карты и продолжали активно путать до недавнего времени. Слава, великому Зевсу уходя в очередной поход, братец забрал с собой египтянина Нефтеха, которого суеверный Птоломей опасался больше чем Эвмена. Бывший жрец, а ныне первый царский советник обладал опасным даром предвидения, в чем хилиарх имел возможность убедиться не раз.

Он был готов проставить на заклад свою голову против глиняного кувшина, что в деле подавления мятежа Антигона не обошлось без вмешательства бритоголового колдуна. Уж больно быстро Эвмен собрал свое войско, не дав пламени мятежа разгореться в большой пожар. Как будто заранее знал о планах Антигона и сумел загодя подготовить свой ответ, хотя по всем расчетом не должен был успеть. Ох, не должен

Птоломей тяжело вздохнул и, расставшись с надеждой на сон, продолжая свои размышления, повернулся на другой бок. Разбив Антигона, Эвмен нагнал страху на македонскую аристократию, мечтавшую о возвращении старых времен, и сильно насолил самому Птоломею, надевшемуся использовать мятеж для своих тайных целей.

Теперь, когда сводный брат, надолго застрял на конце Ойкумены, а возможно пропал в морских пучинах вместе со своим флотом, у хилиарха снова появился реальный шанс вернуть себе то, что ему принадлежало по праву крови с рождения. Однако на этом пути непреодолимым камнем для Птоломея стояла македонская аристократия, которая никогда не поддержала бы претензии хилиарха на верховную власть без веских доказательств. Для них он был лишь сыном Лага, потомка небогатого рода верой и правдой служивший главному притеснителю их родовых прав царю Филиппу, а затем Александру.

К большому сожалению, кормилица, открывшая Птоломею тайну его рождения, уже не было в живых. Она умерла, унеся с собой в могилу все возможные доказательства, а его относительное сходство с обликом царем Филиппом мало, чего стоило в глазах знатных македонцев, при наличии чистокровного наследника престола в лице сына Александра, царевича Персея.

Все это заставляло Птоломея искать обходные пути и наличие в его руках Европы, значительно облегчало его задачу. Ее разительное сходство с покойной женой Филиппа Клеопатрой, брак с царевичем Аридеем и благосклонный настрой старой македонской знати делали ее сильным козырем в тайной борьбе за трон.

Позволив ей вновь возникнуть из небытия, Птоломей решил использовать Европу в темную и после того как она сделает для него всю черную работу жениться на ней. Такой поворот дела позволял хилиарху получить трон Аргидов на вполне законных основаниях.

После не долгих разговоров обе стороны пришли к соглашению, и работа началась. В начале, особо доверенные лица хилиарха стали распространять среди македонской знати слухи о чудесном спасении царевны Европы.