| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Тем не менее, даже первые сварочные аппараты дали существенную прибавку в производительности — до трехсот процентов, и это был не предел. Слой флюса мало того что отлично теплоизолировал сварочный шов и позволял ему избавиться от газов, так к тому же он снижал разбрызгивание металла, и его больше переходило в шов — если при ручной сварке, особенно электродами с тонким покрытием, в брызги уходило до сорока процентов сварочной проволоки, то под флюсом — не более пяти. За счет чего можно было повысить и силу тока, и скорость перемещения аппарата — шов вполне нормально заполнялся, отлично сплавляясь с основным металлом, который также успевал подплавиться при таком повышенном тепле. Ну и экономия сварочной проволоки тоже выходила немалой — а это не простой металл, туда, как я написал выше, добавляли даже больше легирующих добавок, чем в основной — чтобы они вывели вредные вещества — кислород, азот, водород — и сохранили нужные. К тому же для толстых листов мы ставили последовательно два-три аппарата, и они за один проход последовательно заполняли металлом весь объем между кромками — в отличие от ручной сварки, предыдущие валики наплавленного металла еще не успевали остыть, и тепловые условия кристаллизации, особенно на границах накладываемых друг на друга валиков, значительно улучшались — скорость охлаждения снижалась, и аустенитные зерна растворялись более плавно, а так как аустенит был более плотным видом стали, то такие замедленные превращения давали больше времени для внутренних подвижек металла из-за перехода между фазами и сопровождающим его изменением плотности, соответственно, снижались остаточные внутренние напряжения, которые в противном случае могли растрескать шов в любой момент, особенно если потом было нарушение в термообработке. Правда, такое поведение было характерно для закаливаемых сталей с углеродом более 0,35%, что было характерно для немецких танков — у них и 0,42% углерода были не редкостью, тогда как в советских — 0,25, край — 0,3% углерода — потому 'немцы' и 'кололись' почти как 'чехи' даже от осколочных снарядов — если калибр 76 и выше. Но нам поначалу и приходилось учитывать эти особенности бронетехники разных стран, которая нам досталась и другой тогда не было.
Так что, вынужденно перейдя на броню средней твердости вопреки военным мыслям всего мира, мы постарались компенсировать ее недостатки толщиной, для чего требовалось много сварки, что мы постарались компенсировать ее механизацией и автоматизацией. Благо что в обоснование этого направления моя аналитическая группа откапывала достаточно материала по уже проводившимся ранее работам в СССР — когда нет четкого обоснования правильности выбранного решения, приходилось опираться, особенно поначалу, на авторитеты — ведь я не мог заявить 'в будущем все так будут делать', а просто приказать делать как я сказал — значит провалить дело — ведь все уже устаканилось и у людей было время подумать что к чему, так что они в лучшем случае возьмут под козырек и будут делать все формально даже не из вредности, а просто из непонимания зачем это нужно и сомнений в правильности выбранного пути — людей требовалось уже именно убедить, для чего мои архивисты и аналитики и подбирали факты.
По той же толщине брони мы откопали данные по опытному танку Т-111, спроектированному и построенному в Ленинграде в 1936-38 годах — при массе в 30 тонн он имел бронирование аж в 60 миллиметров ! Причем это бронирование было круговым — то есть не только лоб, но и борта и даже корма — он задумывался как танк прорыва, по которому будут стрелять со всех ракурсов. Соответственно, если компенсировать бронировку тактикой и количеством стволов, то можно снизить бронирование боков и особенно кормы, танк получался легче и ему хватило бы поставленного на него 300-сильного двигателя, чтобы двигаться со скоростью не 30, а как минимум 40, а то и 50 километров в час — в том числе из-за низкой скорости 'выстрелила' именно Т-34 — военная мысль по-прежнему ориентировалась на гоночные танки, и снизив бронирование до 45 миллиметров, да поставив в два раза более мощный двигатель, харьковчане и обошли ленинградцев. А ведь у последних, судя по размерам танка, была более прогрессивная компоновка — уже с поперечным расположением двигателя — ленинградский танк был короче — 5,4 против 5,9 метра — и шире — 3,1 против 3 метров.
Впрочем, Кошкин пришел в Харьков из того самого Ленинградского завода опытного машиностроения ?185, где и создали Т-111, да и пришел не на пустое место — харьковские конструктора Фирсов и Цыганов уже работали над танками с противоснарядным бронированием — так, Фирсов еще в 1935 году проработал эскизы танка массой в 30 тонн с наклонной броней, с двигателем В-2 и 76,2-мм орудием — почти что Т-34, Цыганов к началу 1938 спроектировал и построил БТ-СВ-2 с наклонным бронированием не только лба, но и боков как корпуса, так и башни, причем прорабатывались два варианта — с броней в 20 и в 50 миллиметров. Так что Кошкину в какой-то мере повезло — и с тем, что Фирсова с Цыгановым репрессировали, и с тем, что к концу тридцатых у военных уже начинала созревать мысль, что не удастся совместить колесный ход и противоснарядное бронирование, да и ресурс гусеничных движителей постепенно возрастал, так что от колесного хода можно будет и отказаться.
Так что дело создания танка с противоснарядным бронированием не заглохло, благо что инженеров уже хватало — даже дизель В-2 продолжали улучшать, несмотря на то конструктора Константина Чеплана расстреляли в рамках греческого дела, когда одних греков на территории СССР арестовывали и репрессировали, а других выбирали в высшие органы государственной власти — Иван Папанин, Паша Ангелина и Владимир Кокинаки стали депутатами ВС СССР, а у Чеплана был всего-лишь орден Ленина. И греков тогда в СССР было много — более пятидесяти тысяч, из которых арестовали порядка восьми тысяч, из них примерно пять тысяч расстреляли или сослали в лагеря, остальных освободили. Греков было много и из-за переселений в 19м веке и ранее — греки бежали из-под мусульманского гнета в дружественную Россию, а в двадцатом веке они массово бежали из Понта — региона в восточной половине южного берега Черного Моря — младотурки а потом и кемалисты устроили понтийским грекам геноцид ничуть не хуже чем армянам — за 1913-24 года в том регионе греков погибло более трехсот тысяч.
Советский Союз потом предлагал Греции принять своих соплеменников, но Греция опасалась что они пропитались коммунистическим духом, в СССР же опасались их подрывной деятельности на благо своей родины — в 1935 году в Греции в результате переворота восстановилась монархия, которая сгинула было в 1924 году после Малоазийской катастрофы, когда греки потерпели поражение от турок и по итогу резни и обмена населением погибло более миллиона греков Малой Азии. В 1936 году в Греции в результате очередного переворота вообще установилась фашистская диктатура, так что греки, проживавшие на территории Советского Союза, наоборот, подозревались советскими властями в профашистских и антисоветских настроениях.
И получалось, что эти греки не были не нужны никому, поэтому неудивительно, что когда наши войска еще только начали входить в восточные районы Турции, греки — что бывшие в нашей армии и раньше, что примкнувшие к нам с освобождением Донбасса и Западного Кавказа, буквально забурлили, так что мы быстренько собрали их в отдельную дивизию, которая вскоре довольно быстро разрослась в корпус, и отправили их в Понт, где они кромешничали хотя и гораздо слабее чем турки, но фактов геноцида тоже хватало, доставалось не только туркам, но и грекам с армянами, которые ранее крестились в мусульманство (или как там это называется) и не успели вовремя перекреститься обратно. Особенно когда в народ просочились слухи о моих планах по обустройству национальных республик на территориях Малой Азии, хотя 'просочились' — это мягко сказано — мы в наших газетах прямо писали о ленинских принципах права наций на самоопределение — вот бывшие понтийские греки и старались заработать свое право на самоопределение, тем более что и в самом Понте оставалось немало греческих партизанских отрядов — еще с рубежа двадцатых годов, благо дикая гористая местность позволяла. Да и крымские греки — из тех, кто не ушли с РККА или в партизаны, а стали сотрудничать с фашистами — что немецкими, что греческими, коих немцы притащили в Крым и Одессу как Антанта в 1918-19 году — даже эти греки все чаще задумывались — не переметнуться ли обратно ?
Греки Абхазии и Кубани так сразу развернули оружие против своих покровителей и целиком встали на нашу сторону — насколько я понимаю, они хотели отомстить за погром конца тридцатых, который им устроили непойми кто — ведь греческие, еврейские, армянские и старообрядческие сетевые структуры издавна боролись не только с царским режимом, но и друг против друга, и если участие в борьбе против царского режима увенчалась победой, пусть и фатальной для верхушек этих структур, то низовые сотрудники и середняки, прорвавшись в органы партийной и советской власти, продолжали эту взаимную борьбу, в данном случае навалившись всем миром на греков раз так повернулся политический расклад и стало возможным прижать многовекового конкурента — ведь те же старообрядцы боролись не только за больший кусок пирога подпольной торговли и контрабанды, но и несли знамя мести, так как помнили роль греческих попов в Расколе — спецоперации, которую провели Османские власти, которые желали ослабить врага, и священники недавно присоединенной Малороссии, которые хотели подвинуть старые элиты Московии.
Так что счет тянулся долгий, и если бы не многочисленные русские кланы, то все было бы совсем хорошо — что осетины, что грузины никогда не были конкурентами для евреев, старообрядцев и армян, за исключением короткого периода после вхождения Грузии в состав Российской Империи, когда количество дворян разом удвоилось за счет гордых владельцев двух баранов — ну так ту империю и свалили, так что Сталин, как представитель слабых осетинских и грузинских структур, всех устраивал, особенно с конца тридцатых, когда его внешний покровитель Рокфеллер приказал долго жить, внешнюю разведку — другой столп его поддержки — успели разгромить в начале-середине тридцатых, а те кого он сам пытался протащить поближе к себе были еще без году неделя, и без самого Сталина как символа для народа веса не имели — недаром всех их в моей истории прижали быстро и без писка — другие кланы не собирались делиться властью с новичками.
Правда, в тридцатых Сталин все-таки удержался, так как его команду давили, да не додавили — Бруевичей вот сбросить не удалось, хотя, конечно, краем зацепили. Впрочем, они не то чтобы были командой Сталина — достались ему по наследству, как часть польско-литовских сетевых структур. Но и к другим не прибились, что уже плюс, и был у них зуб на этих других — что еще больший плюс. Ведь были большими людьми.
Младший брат — Владимир — в первое время был чуть ли не главным добытчиком средств для зарождавшихся социал-демократов — он удачно, и вроде даже по любви, женился на бывшей старше его на пять лет Вере Величкиной, которая мало того что была близка к народникам, отиравшимся вокруг Лондона, так еще участвовала в движении толстовцев — а значит у нее были связи и деньги — и сам Толстой был человеком небедным, и в спонсорах был Владимир Чертков — и сам из состоятельных дворян, да еще и был близок родством со Строгановыми и Шуваловыми — то есть помимо дворянских денег тут была еще и поддержка старообрядцев — недаром Лев Толстой озаботился духоборами, которых царское правительство заставляло служить в армии а те были пацифистами — собственно, в операции по эмиграции духоборов в Канаду и был проверен Владимир Бонч-Бруевич, а князья стали внимательно присматриваться к соцдекам — толстовцы и духоборы были парни, конечно, хорошие, но уж больно мирные, а ведь никому не помешают собственные силовые формирования — эсэров в конце 19го века еще не было, да и потом не на всех хватало чтобы разобраться с конкурентами, так что новую силу следовало как минимум подкормить и взрастить.
Да и сами Чертковы появились в этом деле не просто так. Мать Владимира была из рода Чернышевых — денщик Петра Первого Григорий Чернышев в 1710 году согласился жениться на любовнице царя, которой не светило стать императрицей, получил за это от царя в качестве приданого четыре тысячи крепостных и продвижение по службе, за что закрывал глаза на продолжавшуюся связь его жены с царем. Впрочем, похоже, у него были и другие достоинства — он неплохо отличился в предыдущих военных кампаниях, да и потом продолжал тянуть государственную лямку, вплоть до звания генерал-аншефа, поста Московского генерал-губернатора и члена Сената — уже при Елизавете.
Его сыновья обитались при 'молодом' дворе и понравились Екатерине — жене Петра Третьего и будущей Екатерине Второй, вплоть до того, что тогдашней правящей царице Елизавете все это показалось неподобающим и она отправила одного из братьев — Захара — в армию, где он отличился в Цорндорфской битве, был взят в плен, вернулся по обмену пленными и в 1760 году его корпус совместно с австрийцами овладел Берлином, а в 1762 корпус Чернышева сражался уже совместно с пруссаками против австрийцев, пока смерть Петра Третьего не прекратила этот союз. Затем интриговал против Орловых и Потемкина, управлял Белоруссией и Московской губернией, состоял в масонах, детей не оставил и после смерти все его богатства перешли Григорию — племяннику, сыну брата Ивана, который как и брат также был близок к Петру и Екатерине, хотя продвигался по служебной лестнице медленнее, и после женитьбы на родственнице императрицы — также был масоном, хотя флотом заведовал неплохо.
Так вот его сын Григорий пошел не в отца и тем более не в дядю — свалившееся на него огромное наследство он прокутил с удивительной скоростью, правда, был масоном и умел рассказывать анекдоты, поэтому ему благоволил Павел Первый, который учредил опекунство над имуществом Григория — пареньку уже под сорок, а над ним учреждают опекунство, что неудивительно — он умудрился наделать два миллиона рублей долгов. Два миллиона. И в основном эти деньги он оставил в Италии и Австрии, где кутил по черному и тоннами скупал всякие рюшки и кружева. На эти деньги можно было бы выкупить из рабства минимум двадцать тысяч крестьян мужского пола, а женского — двести тысяч. Но нет — царское правительство — стараниями Гавриила Державина (хз каким он тут боком) — погасило все его долги, более того — на время опеки назначило великовозрастному недорослю пенсию в размере 75 тысяч рублей в год. В это же время народ умирал от недоедания чтобы дворяне могли вывезти побольше хлеба и на эти вырученные деньги гасить подобные долги и назначать такие пенсии.
Так вот — одна из дочерей Григория была замужем за декабристом Николаем Муравьевым, сын Захар сам был декабристом, дочь Софья приютила детей другого декабриста — Давыдова, и она же была матерью Елизаветы Чертковой, которая в свою очередь была матерью нашего Владимира Черткова. То есть семейка давно и прочно была завязана на царскую семью и на тайные общества, и так и продолжалось — живя за границей, Елизавета ударилась в протестантство, по возвращении не раз привозила лорда Редстока — евангелического проповедника, пока тому не запретили появляться в России, так как от него за версту несло английскими спецслужбами, и немецким спецслужбам это не нравилось. Таким образом, семья стала проводником баптизма в Россию, и проводником очень эффективным — в доме Чертковых, расположенном, естественно, на Английской Набережной, собирался весь великосветский шабаш, и под воздействием проповедей Редстока элита Российской Империи массово перековывалась в ревностных баптистов — 'редстокистов', как их называли поначалу. Естественно, англичане не упускали случая ослабить порабощенные или сопротивляющиеся им народы — это им удалось в Индии с их Махатмой Ганди и его ненасильственным сопротивлением, в России в это же время и чуть пораньше они активно раскручивали толстовство с его непротивлением злу насилием — как могли старались подавить волю народов к сопротивлению. И под это дело клан Чертковых подходил как нельзя кстати — знатный род, имеющий множество связей в высших кругах, а потому неприкосновенный.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
