Книга 2. На службе у Петра Великого

Спросите, а как же я? Что случилось после всего этого со мной? Получил ли я свою награду за сведения о стрельцах? Может должность при дворе наследника? К сожалению, все оказалось совсем не таким, каким мне рисовалось. За свои художества я удостоился лишь дружеского похлопывания по плечу от Петра и сдержанной похвалы от Лефорта. Лев Кириллович Нарышкин, высокий дородный боярин, родной дядя Петр, и его мать, Наталья Кирилловна, взявшие на себя всю полноту власти, вообще смотрели на меня как пустое место. Пару дней я в лавре мотался из угла в угол, как неприкаянный. Никто со мной не разговаривал. Для знати я был безродным, для слуг — очередной игрушкой молодого наследника. Когда же Петр про меня вспомнил, то определил меня в барабанщики в Преображенский полк для "познания всех тягот воинской службы и подготовки к славным на славу Отечества деяниям". Вот так я и оказался, б...ь, в петровской армии на самой нижней ступени и вместо сверкающих воинских высот мне светили пока лишь едкая пыль марширующих солдат и вонь загаженных солдатских нужников!

Тяжелые, монотонные упражнения по шагистике, нудные пристраивания в ряды и колонны, выматывали не хуже повисшей в воздухе жары. Над марширующими солдатами стоял тяжелый дух пота и, что греха таить мочи, которые после пяти часов непрерывных экзекуций уже совсем не ощущались. Многие шатались, с трудом переставляя ноги.

— Дурость, как есть дурость, — как ковыль, шатало и меня. — И всегда у нас все так... Через ж...у, через свою дурость! Б...ь, все наши неудачи через дурость.

Эта мысль о дурости, как источнике российских бед, прочно засела в моей голове. Сразу же стали вспоминаться многочисленные примеры этой самой дурости, что приводили к бедам и трагедиям... В 1223 году, накануне битвы на Калке, русскими князьями были зарублены монгольские послы, которые требовали выдать им половецких ханов. Последнее стало для монголов поводом для нападения на русские земли... В 1377 году на реке Пьяне монгольское войско напало на русский лагерь, в котором все, от воеводы и до самого последнего дружинника, лежали пьяными вповалку. В результате разгрома объединённого русского войска Нижегородское и Рязанское княжества осталось без защиты. ... В начале своего царствования Петр Первый начал штрафовать за ношение традиционной долгополой и широко рукавной одежды и бороды, что на столетия закрепило за ним славу гонителя старорусских традиций и обычаев... В 1867 году император Александр Второй поставил свою резолюцию на указе о продаже территории Аляски Североамериканским соединенным штатам за 7,2 млн. золотом, которое наша страна так и не увидела. Через несколько десятилетий на бывших российских землях были открыты месторождения гигантские золота, нефти, угля, газа... В 1923 году несколько моряков с линейного корабля "Парижская коммуна", катаясь на лодке в заливе, решили осмотреть форт "Павел" — крупнейшее фортификационное сооружение России, в те годы используемое для хранения более 30 тысяч морских мин. На территории между моряками возник спор о годности хранящихся мин для военного использования, разрешить который попытались банальным поджогом одной из них. В результате чудовищного взрыва погибли десятки матросов и мирных жителей в Кронштадте и Ораниенбауме, уничтожен весь запас мин Балтийского флота... В 2017 году в самом центре Садового кольца в Москве был установлен памятник выдающемуся русскому оружейнику М. Калашникову, на постаменте которого была размещена схема немецкого автомата StG 44. Эта ошибка не привела к каким-либо трагичным последствиям, но отчётливо выявила уровень многих наших специалистов.

Я бы, наверное, еще долго вспоминал эти то курьезные, то трагичные случаи в нашей истории, но реальность вдруг громко напомнила о себе. Погруженный в себя, я не успел среагировать на очередной разворот и со всего маха врезался в спину впереди идущего солдата, вместе с которым и благополучно растянулся в пыли.

— Вставайт! Шнель! — подниматься не хотелось от слова "совсем", обессиленные руки и ноги просто взывали об отдыхе; а прямо надо мной, брызгая слюной, орал рябой офицер в треуголке. — Б[И]стро, св[И]нья! Вставайт!

Я же, не слушая его, снова и снова пытался сглотнуть стоявший в горле ком. Адски хотелось пить. Язык вырос до неимоверных размеров, превратившись в шершавый кусок камня. На зубах скрипел песок.

— Плохой зольдат! Шлехт! Св[И]нья! Грязный св[И]нья! — чумазая харя с торчавшими торчком усами, делавшими бывшего гановерского наемника (а сейчас инструктора в потешном войске Петра) похожим на таракана, продолжала на меня орать. — Вставайт!

Не-е-еа... Ори — не ори. Сил все равно не было. После пятичасовой шагистики с тяжеленный фузей на плече и боевыми припасами на груди я совсем обессилил. "Б...ь, урод усатый... Сдохну сейчас... Вот тебе и армия! Петя совсем что ли сбрендил? Решил мне курс молодого бойца устроить... Помощник, мля... Не, точно сейчас сдохну". Кровь с силой била в висках. Грудь ходила словно кузнечные меха, пытаясь вдохнуть побольше воздуха. "Тут же все по-настоящему!".

И в этот момент, видимо, чтобы я еще больше проникся вкусом эпохи, судьба мне преподнесла еще один сюрприз.

Хлоп! Хлесткий удар березовой, гладкой от частого использования, палкой пришелся мне прямо по пояснице. У-у-у-у! Как же больно! Падла!

Хлоп! Офицер с садистской ухмылкой саданул по мне еще раз. Что же ты лупишь, дебил? Не видишь, что у меня больше нет сил?

— Ленивый есть плохо! Арб[А]йтен! Нужно много арб[А]йтен! — тараканьи усики вновь очутились рядом, а на меня дохнуло тошнотворной чесночно-тухлой вонью. — Только хороший зольдат получайт много-много пфенинг! Слушайт меня!

По знаку офицера пара подошедших солдат, покрытых с головы и до ног пылью, перевернули меня на спину. Теперь вопящий "ганс" (как это не удивительно, но наемника, согласившегося тренировать потешное войско Петра, действительно звали Ганс) показался передо мной во всей красе своих кривых ног в тесных лосинах, крепко сбитого тела с огромными ручищами и нелепых усиков.

— Эта ленивая св[И]нья есть наказан! Все слушайт меня! — во время речи у него яростно дергались руки, по лицу пробегали судороги, заставлявшие смешно подпрыгивать кончики усов. — Каждый зольдат дер кониг Петер должен быть сильный, должен терпеть боль!

Меня же от всех этих ужимок, до боли напоминающих выступление одного бесноватого ефрейтора, вдруг разобрал смех. Стресс что ли так на меня подействовал? Не знаю, но от смеха скрутило знатно. Я ржал, как умалишенный, не замечая ни испуганно-удивленных взглядов отступивших от меня солдат, ни темнеющего лицом офицера.

Хлоп! Хлоп! Палка вдруг начала со свистом рассекать воздух, падая на многострадальную тушку. Хлоп! Хлоп! Взмокший от пота "ганс" продолжал озверело лупить по мне. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Тряпки камзола уже давно разошлись по швам, и палка лупила по голому телу. Хлоп! Хлоп! Мне было уже совсем не до смеха...

— Убьешь в-в-ведь, скотина, — шептал я, выдавливая из пересохшего горла хрип.

К счастью, судьба в очередной раз оказалась ко мне благосклонной, явив свое личико в виде запыхавшегося и встревоженного Петра. Эта орясина, как выяснилось не только поглядывал за мной сам, но и поручил это делать другим. Проверял что ли? Собственно, сейчас это уже было не важно... Петр, такой же потный и грязный, как и остальные солдаты, стоял рядом со мной и укоризненно разглядывал меня.

— Что-ж, ты брат служить не желаешь? Инфантерия ведь самый нужный для нашего Отечества вид войск. Только здесь сыщешь ты и славы воинской и верных товарищей, — с отеческой заботой поучал меня присевший рядом с моей многострадальной тушкой Петр. — Закалишь свои члены непрестанными трудами на воинской ниве, — он снисходительно кивнул на мои синяки. — А битие, Лексашка, зело полезное дело для русского человека. От бития железо крепнет, а человек мужает! — он выразительно поднял палец вверх. — А как же иначе воинскую науку познаешь?

Что на это было сказать? Как ответить? Битие же здесь это не просто мордобой, то философия. Через рукоприкладство идет воспитывают в семьях, наказывают нерадивых работников, "учат" ленивых слуг. На улице замешкался и шапку перед боярином толстобрюхим не снял, получи парочку плетей. "Вежество" перед сельским старостой не выказал, могут березовыми прутками по ягодицам отхлестать. Во дворце нравы еще проще. Неуклюжему служке, что клюквенный морс на платье какого знатного человека пролил, сразу кулаком в морду дают так, чтобы и юшка и зубы в разные стороны полетели. В полках же нового строя, сформированных по образу и подобию западноевропейских армий, мордобитие вообще и за наказание не считалось. Стороны света не знаешь — в рыло, господина офицера неправильно поименовал — два, а то и три раза в рыло. Если же фузею не почистил или камзол не почистил с вечера, то могут и палками шкуру прогладить...

Словом, что мне было ответить? Оправдываться? Клясться, что исправлюсь? Может в царские ноженьки броситься и молить о переводе в царские денщики? Не-ет! По чужим правилам шулера никогда не обыграешь. Да и не было у меня времени, чтобы здесь ... своим ходом год за годом... расти в чинах, званиях и влиянии. Тем более я знал, что в ближайшие годы ничего экстраординарного не произойдет. Петр "забьет" на управление страной, оставив все на мать и ее родственников и весь год посвятит своему воинству. Еще через год он с головой окунется в другую свою забаву, которая со временем выльется в настоящую страсть, — строительство парусного флота. Года через три под нажимом родственников и офицеров-иностранцев он возобновит войну с Крымским ханством, выбрав своей целью Азов. Потом, после этой бесполезной войны, Петр отправиться в составе Великого посольства по странам Западной Европы искать союзников для борьбы с Османской империей и вербовать иностранных мастеров для работы в России. Однако, все это, напоминавшее бестолковые метания охотника в погоне за целым десятком зайцев, меня совершенно не устраивало! Я не мог ждать десятки лет, когда, наконец, смогу без боязни воспользоваться гигантскими возможностями создаваемой империи для поиска той проклятой картины-портала. Конечно, я понимал, что врастать в окружение Петра нужно постепенно, не торопясь обзаводиться нужными связями, копить полезные знакомства и бесценные опыт... Но из-за знания будущего все это казалось мне пустым, не нужны и даже вредным. Многочасовое глотание пыли на плацу, ночное корпение над никому не нужными учебниками по навигации и фортификации, безумные пьянки и дикие развлечения Петра и его товарищей. Я знал, чего хочу...

— Али, Лексашка, в праздности желаешь жить? Мощну свою токмо набить чтоб? — молодой царь грозно сдвинул брови, пристально всматриваясь мне в лицо. — Отвечай мне, без промедления как на духу!

Я огляделся по сторонам, скользнул взглядом по недоуменной роже ротного "ганса", по жадно глотавшим воздух солдатам. Потом запрокинул голову далеко назад и посмотрел на небо — глубокое, синее-синее. После чего выдал такое...

— Праздность, мощна — это все грязь, государь. Сплюнуть и растереть. Отечество наше меня волнует. Его судьба, сила, будущее. Оно же как агнец на закланье со всех сторон окружено волками. Крымчаки да османы на весь наш юг зарятся, клятые ляхи не прочь на западе куски поотрывать, шведы на новгородчину клыки скалят. Али не вижу я этого? Вот из-за чего душа у меня болит, государь, — я ведь ни капли не лукавил; моя жизнь теперь оказалась неразрывно связана с будущим страны. — Хочу я, чтобы Россия крепко на ногах стояла, чтобы ни одна шавка не смогла на нас косо взглянуть. Токмо вижу я, государь, что не той дорожкой мы пошли. Дальняя она и с поворотами разными, с пеньками и ямами на пути.

Не надо думать, что я просто мел языком и сказки Петру рассказывал. Государь несмотря на все огрехи молодости обладал, как я успел убедиться, довольно неплохим кругозором. Видимо сказались и домашние обучение (царь Алексей Михайлович для сына приглашал и своих и иностранных учителей) и собственные занятия. Петр буквально "запоем" учил геометрию, черчение и математику, неплохо разбирался в географии. И "вешать ему лапшу на уши", рассказывая о своих фантазиях, было себе дороже. Однако я помнил о и то, что юный государь был очень увлекающимся и азартным человеком. И если такого удачно подцепить, то он может очень многое на кон поставить. На последнем я и решил сыграть...

— У меня, государь, столько военных придумок, что голова кругом идет. Есть и простые придумки, как штык и особые гранаты с дробом, а есть и сложные придумки. Дозволь мне, государь, все эти придумки сделать и тебе показать... Не пожалеешь. Такое сделаю, что никто другой даже помыслить не сможет, — выкладывая все это, я прекрасно понимал, что иду ва-банк. — А коли не сдюжу, то делай со мной, что захочешь.

Конечно же, я сильно рисковал. В глазах Петра я без труда читал сомнение, что было естественным. Ведь кого он видел перед собой? Мальчишку, что еще недавно пирожками торговал, что испугался тягот воинской службы. Об этом же, почти слов в слово заявил и один из петровских приближенных, смотревший на меня, как на таракана:

— Что тут рядить, милостивец? Сколь таких уже было, не счесть! -статный офицер с щегольскими усиками окатил меня волной презрения. — Ты, государь, ему честь оказал, при себе служить оставил, позволил науку воинскую изучать, а ентот что? Сопли по сусалам размазывать начал, палок испужался! — слова свои он подкрепил смачным плевком, едва не угодившим в меня. — Одно слово безродный шпынь, пирожечник. Палок ему еще дать, государь, и с голым задом за ворота отправить.

Чувствовалось, что чаша весом, на которых решалась моя судьба, качнулась не в мою сторону. "А я-то что разлегся? Ведь отметелят сейчас и все, прощай, дом!". Боднув воздух головой, я привстал с земли:

— Дай мне месячишко и покажу тебе скорострельные фузеи, с которыми умелый солдат десяток или даже два десятка на поле боя остановит. А еще через месячишко представлю под твои очи таких солдат, что всемерно тебя удивят своим умением, — и рванув на шее ворот камзола, глухо добавил. — Голову свою ставлю на заклад, что все исполню.

... И все-таки я выиграл у судьбы еще немного времени. Не знаю, как мне удалось убедить Петра и что он там вычитал в моих глазах, но карт-бланш на свои действия я получил. К государеву согласию мне также удалось выпросить еще много чего: и два десятка солдат со своими фузеями, запасом патрон и пороха, пару жеребцов с телегой, и почти два рубля денег. Хватит всего этого на реализацию моих планов или не хватит должно было показать лишь время.

Задумки мои, за которые я не побоялся даже свою голову на заклад поставить, были просты. Сейчас попасть на самый верх я мог несколькими путями. Первый, путь Меньшикова из моей истории, был проверенным и, как показало время, реализуемым. Нужно было всего лишь быть верным Петру как собака, участвовать по всех его делах и мыслимых и немыслимых забавах, словом стать его самой настоящей тенью. Другой путь, особенно для такого безродного нищего как я, состоит в постепенном карьерном росте. Здесь тоже не все было гладко. Я не обольщался по поводу своего "полководческого" таланта и понимал, что вряд ли переживу будущую мясорубку предстоящих воин. Мне нужен был третий путь, где я бы не был шестеркой или подтирателем царской задницы или геройски погибшим за Отечество. Здесь я должен стать самостоятельной сильной фигурой, которую бы ценили и с которой бы старались не связываться. Для этого мне нужны были люди, лично мне преданные, готовые на многое, если не на все. Вот с этими мыслями я, прихрамывая и отряхивая пыль с камзола, прохаживался перед моими новыми подчиненными.